Роман с натурщиком

4

— И кто тебя за язык дергал спрашивать его мнение? — пробормотала себе под нос Сирил. До сих пор она придерживалась железного правила: никогда и ни под каким предлогом не показывать работы натурщику, дабы не нарваться на непрофессиональное суждение или расхолаживающий критицизм дилетанта.

«Я знаю только, что мне нравится», — мысленно передразнила она Шона. Сама виновата: чего можно было ожидать в ответ, кроме глубокомысленно-расхожих фраз?

Разбив четыре яйца в кастрюльку, она яростно швырнула скорлупу в мусорное ведро и взбила смесь в густую пену.

Отодвинув в сторону кастрюльку, она бросила на горячую сковороду маргарин, быстро нашинковала и высыпала туда же лук, грибы и зеленый перец, в другой сковороде поджарила яйца и посыпала их сверху золотистой поджаркой из овощей.

Переложив омлет в сервировочную тарелку, она вынула из микроволновой печи подогретые булочки.

— Помочь? — прозвучал у самого уха низкий добродушный голос.

Сирил чуть не уронила омлет на пол: Шон подошел к ней так бесшумно, что любой индеец мог бы позавидовать.

— Серебро в нижнем ящике, а тарелки наверху, в шкафу, — нашлась она. — Кстати, кофе не хочешь?

Она потянулась за банкой с кофе.

— А вместо него большой стакан молока никак нельзя? — невинно поинтересовался Шон, расставляя посуду и раскладывая приборы на дубовом кухонном столике.

— Ты же никогда не отказываешься от кофе! — насмешливо напомнила Сирил.

— Не отказывался… и как-нибудь однажды я приготовлю его тебе, — сообщил он, доставая из холодильника упаковку молока.

Сирил сделала вид, что не заметила шпильки в свой адрес, успокоив себя тем, что и сама всегда предпочитала молоко.

Они с жадностью набросились на еду и какое-то время ели не проронив ни слова.

Когда Шон намазал маслом третью булочку, Сирил забеспокоилась:

— Ты наелся? Я могу быстренько приготовить салат из овощей.

Она привстала. Он усадил ее.

— Успокойся, Сирил, я сыт. Просто мама с детства приучила меня к плотному завтраку. «Правильно начинать свой день» — так это у нее называлось. Учитывая мой режим, это действительно самая важная трапеза за день. Кстати, омлет великолепен.

— Неужели лучше кофе? — Сирил вдруг обнаружила, что еще не совсем потеряла чувство юмора.

— Мне придется научить тебя великому мастерству приготовления кофе — если, конечно, тебе небезразлично мое самочувствие, — с блистательной самоуверенностью отозвался Шон. — А вот яичница у тебя вышла первоклассная! Мама — и то не сделала бы лучше, а она потрясный кулинар. Ты в этом сама убедишься, когда мы покончим с этими твоими эскизами.

На щеках его мелькнули те самые чарующие ямочки…

— Ты живешь с родителями? — отрешенно спросила Сирил.

— Нет, я отделился от них сто лет назад. Но они каждое воскресенье забирают меня на семейный обед. Понятное дело: дом без детей — пустое гнездо.

— Ты один приходишь на эти родственные посиделки, или… у тебя есть брат или сестра?

— Один как перст. Родители поженились поздно, и им с лихвой хватило одного меня. — На лице Шона появилась мечтательная улыбка. — Ну а как обстоит дело с тобой? Куча братьев и сестер, да?

— Увы, я тоже единственный ребенок: маме перевалило за тридцать, когда я появилась на свет, а папа был еще старше. — Глаза Сирия увлажнились.

Шон мягко поймал ее руку.

— Их больше нет? — тихо спросил он.

— Да, пожалуй… Что касается папы, то он умер четыре года назад, а мама… она, можно сказать, тоже пребывает на небесах.

— И как же называется ее рай?

— Год назад она познакомилась на курсах повышения квалификации с французским профессором-лингвистом, и он увез ее в Париж — этакий медовый месяц пополам с оргией. Назад она решила не возвращаться.

Раскатистый хохот Шона наполнил комнату, и Сирил тоже невольно засмеялась, утирая рукой выступившие слезы.

— Сирил, — сказал он, вдруг останавливаясь. — Время десерта.

— О… конечно! У меня есть немного фруктов и сыр. Я сейчас… — Она снова попыталась встать и он снова заставил ее сесть.

— Забудем о бренной пище. Я хочу пить амброзию твоих уст.

И Сирил с изумлением обнаружила, что он сажает ее к себе на колени.

— Нет, не надо! — Сирил попыталась вырваться, но он уже прижал ее к своей груди так, что она едва не задохнулась.

— Ты задолжала мне три поцелуя, Сирил. Если бы ты только могла представить себе, чего мне стоило не потребовать их сразу же! Но я привык все получать сполна, тем более если речь идет о заработанном.

Сирил внезапно прекратила сопротивление. Сделка есть сделка, подумала она. И потом, тот, предыдущий поцелуй был совершенно безобидным, так что нужно просто приготовиться и достойно пройти это маленькое испытание.

— Ладно, только давай побыстрей.

Она зажмурила глаза, как ребенок, увидевший на экране телевизора чудовище, но тут же ее ресницы взмыли вверх: твердые и нежные губы Шона начали свое путешествие к цели с ложбинки ее грудей, которые он приоткрыл, потянув вниз ее свитер.

Прежде чем она успела возмутиться, губы его скользнули по стройной шее и запечатали ее капризно надувшиеся губки.

И хотя Шон застал ее врасплох, он, казалось, не спешил воспользоваться форой, чтобы сразу и немедленно завоевать ее.

Кончик его языка мягко и неторопливо исследовал внутреннюю поверхность ее губ, лишь постепенно становясь настойчивее и игривее, словно бы вызывая ее женское начало на сладостную схватку.

Нельзя сказать, чтобы Сирил капитулировала сознательно: просто тело перестало слушаться команд разума, а из горла самопроизвольно вырвалось что-то вроде стона, а может быть — призыва.

Шон, не довольствуясь этой малой победой, медленно, давая Сирил время уступить, положил ладонь на ее полную упругую грудь, и вот она уже сама двинулась навстречу его пальцам, заставляя их описывать круги, мало-помалу сходящиеся на розовом бутоне соска.

Но когда он просунул руки под ее свитер и попытался снять его через голову, Сирил поняла, что далеко зашла в этой, казалось бы, безобидной процедуре расчета с работником за проделанную работу.

Она резко одернула свитер, одновременно уворачиваясь от его настойчивых губ.

— Пусти! Довольно! — прошипела она, безуспешно пытаясь подняться с его колен.

— Но это всего один…

— Что один?

— Поцелуй. Скажи, я хоть на секунду отрывал свои губы от твоих, милая?

Он лучезарно улыбнулся. Осознав, что ей не вырваться из его мягких, но неумолимых тисков, Сирил сдалась.

— Ладно! Если ты желаешь во всем следовать букве договора — пожалуйста. Только никаких «милых», никакого сюсюканья и прочего юродства. Ты меня слышишь?!! — последние слова она прокричала.

— Я думаю, тебя сейчас слышала половина Лос-Анджелеса, — пошутил Шон, но увидев, что Сирил снова готова взорваться, пошел на попятный. — Хорошо, хорошо! Никаких ласковых обращений. Но еще два поцелуя мною заработаны честно, так что можешь угомониться. И постарайся получить удовольствие от того, чего все равно никак не избежать. И вообще, мне непонятно: я что, плохо делал свое дело, Сирил?

— Н-нет… — Ответ стоит ей немалых усилий, но она хотела быть честной. — Профессиональный натурщик — и тот не сумел бы проявить столько терпения и выдержки.

— А раз так — я жду, что и ты готова выполнить свою часть обязательств — и без всяких увиливаний! Слышишь?

— Я сдержу уговор, Шон. Я привыкла отвечать за каждое свое слово.

Она подняла лицо и двинула губы навстречу ему, выполняя обещанное.

Второй поцелуй оказался мягким, выжидающим, осторожным — просто движение одних губ поверх других. Перешагнув через свою всегдашнюю настороженность, Сирил обвила руками его могучую загорелую шею, запустив пальцы в темно-золотые густые пряди, и изо всей силы прижала к себе его голову, желая в полной мере ощутить вкус его губ.

Вырвавшийся из горла возглас сигнализировал, что сознание ее не дремлет, протестуя против такой безрассудной уступки примитивным инстинктам, но захлестнувшее все ее существо желание уже руководило руками, заставляя их прокладывать путь под рубашку Шона, пальцами, с наслаждением познающими рельеф его атлетической груди и живота.

Поразительно гладкая кожа его тела была покрыта золотистой растительностью, причудливо свивавшейся в завитки на пальцах Сирил. Как ни кричало ее сознание, что она на грани катастрофы, Сирил была как зачарованная, и когда твердое и горячее давление в бедро возвестило о силе его страсти, пальцы ее метнулись к пряжке его ремня.

Но тут большая сильная нежная рука поймала ее запястье.

— Нет, Сирил, не сейчас! — Один Шон знал, каких усилий стоила ему эта фраза. — У нас еще куча работы, если мы хотим успеть к сроку. Еще один, третий поцелуй — и мы в расчете.

Он легко коснулся ее лба, и этот нежный поцелуй словно перевернул Сирил. Утро, полное напряжения, две ночи без сна, четыре года без любви и внутренней свободы — все это прорвалось наружу в виде неудержимого потока слез, всхлипываний, невнятных хриплых слов. И вместе со всем этим эмоциональным шлаком вышли из нее страх перед мужчиной и боль, которую оставил в душе Пол.

Слезы эти падали с ее щек и катились по широкой, надежной, уютной груди Шона, а пальцы его гладили ее волосы, пока буря не улеглась, и только редкие всхлипы еще напоминали о ней.

— Господи, прости меня, Сирил… — растерянно пробормотал Шон. — Я вовсе не хотел доводить тебя до этого. Я не думал… Не держи на меня зла, слышишь?

Сирил подняла голову и по потемневшему лицу Шона поняла, что он себя считает виновником происходящего.

— Боже, Шон… — все еще всхлипывая, прошептала она. — Ты ни при чем. Просто давно, очень давно случилась одна история, и все это время я не чувствовала себя свободной… До сегодняшнего дня. Ты просто вскрыл созревший нарыв. Это должно было произойти, и произошло. А дальше… дальше все заживет, в худшем случае останется маленький шрам.

И действительно, ноющая боль куда-то исчезла, уступив место чувству легкости и освобождения.

Увидев, как прояснилось ее лицо, каким теплым светом засияли глаза, Шон вздохнул с облегчением.

— Иди умойся, милая, — сказал он и подтолкнул ее в спину. — А потом за работу, хорошо?

Сирил робко кивнула, смущенная своей выходкой.

— Там, наверху, есть умывальник, Шон. Если хочешь, можешь выжать рубашку.

Шон расхохотался, а Сирил поспешила в ванную. Поглядев в зеркало, она подумала, что легко перенесла эту бурю эмоций: лишь припухлые губы и краснота вокруг век свидетельствовали о недавней сцене. Губы вообще-то можно было списать на поцелуи — и какие поцелуи!..

С помятыми, спутанными волосами и мечтательно-ошеломленным выражением лица она походила на школьницу, пережившую первое настоящее свидание в своей жизни.

В какой-то степени так оно, наверное, и было. Вот только партнер ее был не лопоухим мальчишкой, а искуснейшим соблазнителем, какого только можно себе представить, истинным профессионалом по части обольщения женщин.

Одно непонятно — почему этот профессиональный ловелас не воспользовался выгодой момента? Она — с ее-то непробиваемостью! — потеряла над собой контроль, а он в разгар чувственной лихорадки сумел остановиться сам и остановить ее… Уж не потому ли, что заподозрил в ее порыве нечто большее, чем просто сиюминутная страсть?

Сирил поправила смятую прическу — свидетельство необузданности Шона в самые жаркие секунды их поцелуя. Удивительно: обладая божественной внешностью, он тем не менее умудрился остаться простым человеком, хотя очень и очень многие из красивых женщин и мужчин, которых Сирил знала, не вынесли испытания красотой. Шон, возможно, и был малообразованным плотником, но вместе с тем и самым нежным из людей, которых она встречала в своей взрослой жизни.

Она вдруг решила не зашпиливать волосы заново, а просто перевязала их лентой, так что рыжая волна могла спокойно ниспадать на плечи и грудь.

Через минуту-другую оба снова были в мастерской: Сирил просматривала утренние работы, Шон переодевался.

Немалых трудов стоило Сирил не разорвать листы в клочья: Шон попал в точку — в этих эскизах не было и намека на ее душу, на ее индивидуальность. Талантливые, но совершенно бесстрастные пальцы водили углем и мелом.

Решительно отодвинув в сторону неудавшиеся эскизы, а с ними заодно и черно-белые мелки, Сирил сказала себе: «Из любой неудачи нужно уметь извлекать уроки. Думай, Сирил, думай!»

Когда Шон снова занял место на подиуме, на столике у Сирил уже лежала коробка с цветными мелками.

Зафиксировав пропорции, она с головой ушла в работу, каждым движением руки лаская возникающую на бумаге фигуру. Впервые за все время самостоятельной работы она создавала такой эскиз — полный неотразимого огня жизни, золотистый по гамме, чувственный. На первый из рисунков ушло в два раза больше против обычного времени, но роскошь колорита и тончайшая проработка деталей стали поистине бесценным заделом для всей последующей серии. Будущий зритель и покупатель одежды был теперь просто обречен приобретать только это белье! Она стала соавтором одежды, а не равнодушным костюмером, прилаживающим образцы на живое тело как на мертвый манекен. Игра линий и растушевки, света и тени, нежно-пастельный колорит эскизов — все было призвано помочь ощутить реальное великолепие волнующе мужского тела Шона.

Она отразила на бумаге широкую посадку его превосходно разработанных плеч, акцентируя внимание на мужественной атлетичности обнаженных рук и ног. Мускулы, жилы, сухожилия — все это было объемным и дышало жизнью.

Но совершенно неотразимым эскиз делала любовно проработанная царственная голова Шона. Львиная грива, хищный разрез глаз, идеально прямой нос, чувственный рот словно выступали из листа, пугая и восхищая своей реальностью.

Закончив первый эскиз, Сирил отступила на шаг — да так и застыла с открытым ртом. Но тут же, не теряя ни секунды, ока принялась за новый лист, словно испугавшись, что образ, вызванный ее искусством к жизни, овладеет — ее сердцем и душой полностью, безоговорочно и навеки.

Уловив, что перед ним разыгрывается единственное в своем роде действо, Шон безропотно позировал ей всю оставшуюся часть дня, беря короткие перерывы лишь для того, чтобы переодеться и на ходу размять затекшие, онемевшие члены. О своем специфическом гонораре он даже не заикался, боясь словом или жестом отвлечь художника от творческого процесса.

Лишь поздно вечером, когда длинная тень легла на мольберт, Сирил вздрогнула, словно очнувшись, провела рукой по глазам и объявила конец сеанса.

— Шон, какой фантастический день! Мы сделали столько, что на завтра останется совершенная ерунда! — Чуть не приплясывая от радости, она повернулась к Шону, который медленно поднимался, разминая одеревеневшее тело.

Когда он выпрямился, коленки хрустнули. Болезненно сморщившись, он попробовал сделать простейшие движения, что оказалось совсем не просто.

Сирил вдруг пронзило острое чувство вины за то, что она, воспользовавшись бессловесностью начинающего натурщика, обрекла его на такие страдания.

— Тебе лучше как можно скорее поехать домой и принять горячую ванну или душ, Шон. Мне ужасно стыдно: нельзя так долго без перерывов заставлять человека сидеть в одной позе. Ты имеешь полное право жаловаться на меня в профсоюз натурщиков или в Общество защиты прав человека — хотя вряд ли там кому-либо есть дело до злоупотребления трудом натурщиков. — Она, не выдержав, ухмыльнулась, обнаружив истинную цену своему сочувствию.

Шон негромко рассмеялся — даже смеяться ему сейчас было больно.

— Пожалуй, я виноват в этом не меньше тебя. Я был зачарован зрелищем того, как ты рисуешь. Никогда не видел, чтобы человек работал пальцами с такой скоростью. Можно посмотреть, что ты сделала?

Он шагнул к рабочему столику, где лежали листы с эскизами, когда Сирил неожиданно преградила ему путь.

— Шон, не надо, прошу тебя! Еще нужно доработать кое-какие детали. Эскизы в целом еще не готовы, — солгала она.

Впрочем, у нее были веские причины не подпускать его к рисункам: сама еще не успев толком разглядеть эскизы, она видела одно — в них проявилось нечто, что никогда не проявлялось раньше. Дело заключалось не в Шоне как таковом: она боялась услышать облеченное в слова то, о чем страшилась думать, но что против ее воли выплеснулось на бумагу.

Она поспешила занять себя чем-нибудь, бросив через плечо:

— Может, спустишься вниз, Шон, и я сделаю тебе массаж спины? Представляю, как должны болеть твои мышцы, а ведь нам еще завтра работать! Мне вовсе не хочется превращать тебя в согбенного старика, охающего при каждом движении! — неловко пошутила она.

Шон кинул еще один взгляд на стопку листов и резко двинулся к ширме. Прихватив свою верхнюю одежду и обувь, он спустился вслед за Сирил по лестнице в наряде, в котором только что позировал, — в майке и бежевых плавках.

В гостиной он упал лицом вниз на диван, блаженно заурчав. Сирил покраснела: только сейчас до нее дошло, в чем будет заключаться ее миссия.

Отбросив прочь сомнения, она опустилась на колени и начала массировать могучие плечи.

Отличное знание анатомии помогало ей отыскивать пальцами места прикрепления мышц к кости, снимая усталость и судорожную окоченелость.

Шон лежал на животе, ничем не выдавая своего отношения к процедуре, а Сирил в свою очередь разыгрывала роль бесстрастной массажистки, хотя воображение ее рисовало картины совсем иного содержания.

Шон перевернулся на спину, и Сирил принялась разминать мышцы плеч и груди, не смея спуститься ниже. Когда, закончив, она встала, тяжелый вздох утомления слетел с ее губ. Шон открыл глаза, легко, словно заново рожденный, вскочил на ноги и в два приема уложил Сирил лицом вниз на диван, где только что отдыхал сам.

— Долг платежом красен, милая! Посмотрим, смогу ли я угодить тебе тем же, — сказал он, а его большущие руки уже мяли и щипали ее.

Через пару минут вздох облегчения вырвался из груди Сирил: Шон оказался истинным мастером массажа — куда лучшим, чем она сама.

Вялость и сладостная дрема затопили ее. Пальцы Шона обрабатывали спину, а голова то и дело вплывала в сон: две бессонные ночи не прошли даром; теперь, сбросив с плеч самую большую часть важной работы, она могла позволить себе расслабиться.

Когда не последовало ответа на его просьбу перевернуться на спину, Шон осторожно провел рукой по щеке и губам Сирил:

— Сирил, любовь моя, ты задолжала мне кучу поцелуев! Живо выкладывай их, милая, я никогда не работаю в кредит!

Сирил шевельнулась в ответ на его настойчивую ласку, и легкая улыбка на ее припухших губах сменилась озорной усмешкой. Жестом королевы она поднесла руку прямо к его лицу, предлагая довольствоваться этим подарком.

В массивной груди Шона зарокотал довольный смешок. Условия принимались. Зато в отместку он перецеловал каждый пальчик, потом ладонь, а напоследок — краешек сонно улыбающегося рта.

Быстро одевшись, он отыскал на одном из диванов вязаный плед, ласково накрыл им Сирил, включил ночник и, погасив все остальные огни в доме, вместе со своим вновь обретенным чувством счастья в душе вышел из дома в наступающую ночь.