Сабрина

10

Сбор сведений о Ллойде Баллантайне оказался делом куда более трудным и хлопотным, нежели ожидала Сабрина. Прежде всего потому, что многие источники для широкой публики были закрыты, а общедоступные содержали в себе очень мало фактического материала. Газетные и журнальные статьи, характеризуя судью, создавали образ эдакого упорного трудяги и безупречного семьянина, чья деятельность в Верховном суде заслуживала самой высокой оценки.

Сабрина несколько раз ходила в библиотеку и просматривала микрофильмы различных изданий. Кроме того, она прихватила с собой из библиотеки целую кипу журналов. Работа, однако, подвигалась медленно. Сабрина решила выставить на продажу апартаменты на Пятой авеню, что потребовало от нее немало усилий, а главное — времени.

В начале августа, в субботу, просидев в Нью-Йорке почти две недели, Сабрина снова отправилась в путешествие на север. На этот раз она решила сначала заехать в Парксвилл.

— Сидевшие при входе в «аквариуме» охранники стали уже узнавать. Она не только выгодно отличалась внешне от других посетительниц, но и была неизменно дружелюбно настроена. И охранники со временем стали отвечать на ее улыбки.

— В эту субботу, однако, ей никто не улыбался.

— Его здесь нет, миссис Стоун.

— Сабрине показалось, что она ослышалась. «Как такое ожет быть?» — задалась она вопросом, лихорадочно перебирая в уме всевозможные причины, из-за которых Дерека могло в Парксвилле не оказаться. Конечно, прежде всего она подумала о том, что в тюрьме снова вспыхнула драка, в результате которой Дерек серьезно пострадал и он переведен в тюремную больницу.

— Где же он? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Не могу вам этого сказать, — ответил охранник.

— Он ранен?

— Насколько я знаю, нет.

— Значит, с ним все в порядке?

— Полагаю, что так.

Она попыталась представить себе, что же все-таки произошло с Дереком. Она знала, что до того дня, когда он должен был предстать перед дисциплинарной комиссией, оставалось еще без малого три месяца. Но, быть может, этот срок по неизвестной ей причине был сокращен?

— Неужели его выпустили? — спросила она, замирая от надежды.

Уж лучше бы она этого не спрашивала, поскольку в ответ прозвучало краткое «нет».

— Может быть, он в карцере?

Должно быть, ее лицо при этих словах сильно побледнело, поскольку охранник неожиданно смягчился.

— Если бы его посадили в карцер, миссис Стоун, я бы вам об этом сказал. Макгилла от нас перевели, но куда именно, я не знаю.

— Но по какой причине его перевели из Парксвилла?

Охранник пожал плечами.

— У вас была какая-нибудь заварушка?

Снова пожатие плеч.

— Макгилл оставил для меня какую-нибудь записку? Он знал, что я должна приехать.

Охранник отвернул голову от вделанного в стеклянную стену переговорного устройства и о чем-то спросил у своего приятеля. Тот принялся копаться в куче лежавших на столе бумаг, но, судя по всему, так ничего там и не обнаружил.

Сабрина стала обдумывать создавшееся положение. Прежде всего требовалось выяснить, где Дерек.

— Как я могу узнать, где сейчас Дерек Макгилл? — негромко спросила она.

— Даже и не знаю, миссис Стоун, — развел руками охранник. — Если бы это была общедоступная информация, мы бы сами вам об этом сказали.

— Тогда я бы хотела поговорить с надзирателем.

— Он уехал на уик-энд.

— Но должен же он был оставить кого-нибудь вместо себя? Заместителя или помощника?

— Помощник, конечно же, остался, но встретиться с ним нельзя. По крайней мере, сегодня. Для этого надо иметь разрешение, а раньше понедельника вы его не получите.

— Что-то не верится мне во все это, — буркнула Сабрина, а потом, уже более громким голосом, задала следующий вопрос: — Сегодня суббота. Вряд ли я застану кого-нибудь в Департаменте по исполнению наказаний: Быть может, вы дадите мне телефон дежурного или кого-нибудь вашего начальства?

Охранник бросил взгляд на очередь, которая стала уже собираться за спиной у Сабрины, и приблизил лицо к переговорному устройству.

— Поищите номер в телефонной книге. Комиссара зовут Лу Дедженио. Он живет в Уотертауне.

У Сабрины от изумления расширились глаза.

— Комиссара? Неужели комиссар лично занимался переводом Дерека?

— Необязательно. Но Макгилл у нас клиент необычный. Если Дедженио не знает, куда его перевели, то он, по крпйней мере, скажет вам, с кем можно связаться, чтобы выяснить.

Окончательно уяснив, что большего ей от охранника не добиться, Сабрина поблагодарила его и направилась к двери. Остановив машину у ближайшей телефонной будки в черте города, она обнаружила, что телефонная книга отсутствует. Впрочем, будь она на месте, это не решило бы проблемы, поскольку, как выяснилось из находившегося в следующей будке тощего справочника «Кто есть кто в Уотертауне», в этом, городе проживало целых четыре Лу Дедженио.

Отчаяние придало Сабрине смелости, и она позвонила по всем четырем указанным в справочнике номерам, каждый раз задавая вопрос: «Скажите, здесь живет комиссар Лу Дедженио из Департамента по исполнению наказаний?» Когда она добралась до последнего в списке номера услышала мужской голос, у нее появилась слабая надежда на успешный исход дела, но в следующее мгновение мужской голос объявил, что комиссар Лу Дедженио по данному номеру не проживает, и добавил, что телефона комиссара нет и не может быть ни в справочнике, ни в телефонной книге.

Почувствовав неприятную сосущую пустоту под ложечкой, Сабрина села в машину и покатила в Вермонт. Решив остаться в городе на ночь, она сняла номер в маленькой старинной гостинице и уже из номера позвонила в Нью-Йорк, попросив оператора разыскать человека по имени Дэвид Коттрел. Имя адвоката Дерека она узнала из газет, освещавших ход процесса. Через некоторое время она получила номер в Вестчестере, по которому сразу же и перезвонила, втайне опасаясь, что адвоката Дерека нет дома.

Глубокий, низкий мужской голос произнес:

— Слушаю…

— Мистер Коттрел? Меня зовут Сабрина Стоун. Я приятельница Дерека Макгилла. Я не стала бы беспокоить вас в субботу, если бы не была уверена, что дело не терпит отлагательства. Сегодня я ездила к Дереку, но мне сообщили, что в Парксвилле его нет. Он ничего мне не говорил о переводе в другую тюрьму. Охрана не знает, куда его перевели. Чтобы встретиться с представителями тюремной администрации, мне необходимо получить разрешение, но Департамент по исполнению наказаний сегодня закрыт, а телефона комиссара нет в справочнике. — Сабрина сделала паузу, чтобы унять дрожь в голосе. — Быть может, вы знаете, куда его перевели?

На противоположном конце провода установилась тишина. Прошла минута, молчание стало затягиваться, и Сабрина уже стала подумывать, что дозвонилась до какого-нибудь другого Коттрела, который не имеет к Дереку никакого отношения.

Неожиданно трубка ожила и в микрофоне послышался голос Коттрела:

— Надеюсь, у вас все в порядке, миссис Стоун?

Сабрина встрепенулась.

— У меня-то все нормально, а вот как дела у Дерека, неизвестно. Я видела его на следующий день после того, как его избили. Уж и не знаю, почему его не отвезли тогда в больницу. Теперь я, естественно, предполагаю только самое худшее. Скажите, вы имеете представление о том, что с ним случилось?

— Дерек чувствует себя хорошо.

— Откуда вы знаете?

— Я разговаривал с ним сегодня утром, после чего стал названивать вам, но так и не смог с вами связаться. Ничего удивительного, поскольку, как только что выяснилось, вы ехали в Парксвилл.

Сабрина присела на край кровати. Силы разом покинули ее.

— Где он?

— Его перевели в другое учреждение.

— Мне уже об этом говорили. В какое?

Коттрел на минуту замолчал, потом заговорил снова:

— Боюсь, я не смогу ответить на этот вопрос.

— Но вы знаете, где он?

Коттрел снова сделал паузу:

— Мне, конечно, не следовало бы вам об этом говорить, я все-таки скажу: да, я знаю, где он находится.

— Но почему вы не можете назвать мне это место?

— Это закрытая информация.

— Но я его… но я… Я часто в последнее время к нему ездила!

— Я знаю об этом, миссис Стоун, — сказал Дэвид. — Поэтому я скажу вам все, что могу. Дерека перевели в другое учреждение из-за слухов о том, что ему угрожает опасность. Ничего страшного пока не случилось, — поторопился заверить ее Дэвид, следуя инструкциям, данным Дереком. — И не случится. Но власти решили держать дело под контролем вплоть до его освобождения.

— И что это значит? — тихо спросила Сабрина.

— А это значит, — сказал Дэвид, — что никто не должен знать, где он находится, до тех пор, пока его не освободят.

— Но вы-то знаете.

— Я — его адвокат и принимал участие в его переводе, ему осталось пробыть за решеткой два, в худшем случае три месяца. Было бы ужасно, если бы за это время с ним что-нибудь случилось.

Сабрина понимала, что Дэвид говорит правильные вещи. Она знала: этот человек на стороне Дерека и ему можно довериться.

— Но я хочу его видеть, — не выдержала она. Подумать только — два или три месяца без Дерека! Даже мысль о такой долгой разлуке была для нее нестерпимой.

— Мне очень жаль, но это невозможно. Дерек тоже об этом сожалеет, — сухо сказал Дэвид. — Кстати сказать, перевод не слишком его обрадовал, но поверьте — так будет лучше для всех.

Сабрина решила прибегнуть к другой тактике.

— Мне можно доверять. Если бы мне было позволено увидеть Дерека, о том, где он находится, я не сказала бы ни одной живой душе. Если хотите, можете даже завязать мне глаза, — сказала она с иронией в голосе. — Повозите меня несколько часов по городу, потом пересадите в другую машину. Как показывают в детективах.

В ответ на ее ироническое замечание Дэвид рассмеялся.

— Вряд ли департамент даст на это согласие. — С минуту Поколебавшись, он произнес: — С другой стороны, департамент не может вам запретить писать письма. Если бы вы написали письмо на адрес моего офиса, я передал бы его Дереку лично.

— Дерек тоже сможет мне писать и передавать свои письма через вас?

— Конечно.

— А он будет писать — как вы думаете?

— Откуда мне знать? Хотя… — Дэвид вспомнил голос Дерека, когда он просил его позвонить Сабрине. Парень, без сомнения, был влюблен. У Дэвида также не было сомнений в том, что эта женщина отвечает ему взаимностью. — С тех пор, как вы его навещаете, он стал значительно спокойнее. Так что обязательно ему напишите. Уверен, это егб ободрит. Может быть, он вам тоже напишет.

— Писать письма и видеться лично — не одно и то же.

— Верно, но это лучше, чем ничего. Прошу вас мне поверить — альтернативы этому нет. Подумайте о нашем общем знакомом. Он не заслужил того, что на него обрушилось. Но коль скоро это случилось, надо постараться по возможности облегчить его положение. — Дэвид помолчал. — Так вы будете ему писать?

— Буду.

Коттрел дал ей адрес своей квартиры и офиса, после чего сказал:

— До свидания, миссис Стоун. Надеюсь, когда все закончится, нам доведется все-таки встретиться.

— Я бы очень этого хотела, — сказала она от чистого сердца, и, перед тем как попрощаться, добавила: — У вас есть номер моего телефона. Максимум через пару дней я буду в Нью-Йорке. Если случится что-нибудь непредвиденное или появится возможность навестить Дерека, обязательно позвоните.

— Можете на меня рассчитывать, мэм.

Сабрина поблагодарила его и повесила трубку. Больше рассчитывать было не на кого.

Письмо никак не давалось Сабрине, и в корзину для мусора один за другим летели скомканные листки бумаги. Отчаявшись, она решила сначала привести свои мысли в порядок, прежде чем излагать их на бумаге. И надо сказать, это полностью себя оправдало.

«Дорогой Дерек, — начала она. — Тебе очень повезло, у тебя такой прекрасный адвокат, как Дэвид Коттрел. Он не только полностью тебе предан, но и обладает таким редким качеством, как умение ладить и договариваться с людьми. Он мне объяснил, что тебя перевели в другое учреждение из соображений твоей личной безопасности. Я ужасно хочу тебя видеть, но понимаю, что с моей стороны это обыкновенное проявление эгоизма. Хорошая новость: я продала апартаменты на Пятой авеню и сняла себе квартиру. Она не такая шикарная, зато светлая и просторная. Одна стена там сплошь стеклянная и выходит на Гудзон. Я всего этого заранее не планировала. Просто позвонила своему брокеру, чтобы попросить совета. Выяснилось, что у него есть подходящий покупатель, который готов сразу выложить деньги. Мы подписали документы о купле-продаже в прошлый понедельник, а во вторник я переехала в новую квартиру.

Обыкновенно, прежде чем на что-либо решиться, я долго размышляю. Выясняется, однако, что некоторые, даже тщательно обдуманные мной решения на поверку оказываются ошибочными. Поэтому на этот раз я не раздумывала, а поступила, повинуясь мгновенному импульсу.

Ты, возможно, помнишь о моем желании выбраться из города и жить в тихом, мирном местечке. Завтра я отправлюсь в „Гринхаус“, чтобы навестить Ники, а потом поеду подыскивать себе подходящий домик. Прежде мне не приходилось жить в сельской местности, но я решила рискнуть».

Закончив один лист, она протянула руку к пачке и взяла второй.

«Ты, наверное, полагаешь, что я все это сделала из-за Ники. Не скрою, я очень по нему скучаю. Когда я в Нью-Йорке, мне кажется, что Ники находится от меня чуть ли не на другом конце земли. Возможно, если я буду жить от него неподалеку, это неприятное ощущение исчезнет. В идеале мне хотелось бы поселиться в часе езды от „Гринхауса“. В настоящий момент мне просто необходимо сменить обстановку. С Нью-Йорком у меня связаны не самые приятные воспоминания. Я хочу иметь там квартиру, но большую часть времени собираюсь проводить в Вермонте. Мне нужны деревья, зеленая трава и свежий воздух. Я хочу бродить по улицам и видеть, как улыбаются люди. Но при этом я хочу иметь возможность вернуться в свой собственный угол, чтобы побыть наедине со своими мыслями».

Сабрина отложила ручку и откинулась на спинку стула, чтобы передохнуть. За несколько месяцев она успела привыкнуть к этому человеку, к задушевным беседам с ним, и теперь ей всего этого очень не хватало.

«Мне необходимо пожить самостоятельно — вот что. По большому счету, я так никогда не жила. Когда Ник ушел, я была ужасно напугана. В общем-то, для страха не было причин, тем не менее я боялась. Я сказала „боялась“? Зря! Я и сейчас боюсь. Прежде, даже когда мне жилось не самым лучшим образом, я могла с полным на то основанием называть себя женой и матерью. Но теперь я не могу этого сделать. Вряд ли я сама, да и кто-либо другой сможет дать точное определение моему нынешнему состоянию.

Как бы то ни было, теперь я впервые, в жизни стану сама, без указки с чьей-либо стороны, отвечать на все вопросы, которые ставит передо мной жизнь. Должно быть, это процесс непростой, но наверняка очень интересный.

Я уже начала работу. Хочешь, чтобы я посылала тебе материал, который мне удалось собрать по частям, или желаешь получить его целиком? Надеюсь, что на новом месте тебе лучше, чем в Парксвилле».

Выронив ручку, она прижала руки к губам и погрузилась в воспоминания. Она словно воочию увидела стройную, широкоплечую фигуру Дерека, его темные волосы и серые глаза. Видение было настолько реальным, что ей захотелось протянуть руку и до него, дотронуться. Она вернулась к письму, чтобы отогнать наваждение.

«Ты вовсе не обязан мне отвечать, но если все-таки надумаешь, Дэвид знает, как со мной связаться. В ожидании встречи буду о тебе думать. Я буду думать о тебе часто — все время.

С любовью, Сабрина».

Дерек читал и перечитывал письмо Сабрины. Сидя на полу, прислонившись спиной к бетонной стене, он, прикрыв веки, обдумывал отдельные фразы из ее послания, а потом снова открывал глаза и заново перечитывал написанные рукой Сабрины строчки.

Он просил Дэвида передать Сабрине, чтобы она ему не писала. Но это произошло по той только причине, что он говаривал с Дэвидом на рассвете, был в ярости и все ему было не так. Правду сказать, ему было от чего прийти в ярость. Его подняли с койки среди ночи и, никак не объяснив происходящее, вывезли из Парксвилла в закрытом фургоне. Везли его больше трех часов — как потом выясниось, до Бостона, — после чего усадили в полицейский катер и переправили на остров Пайн. Только после этого ему сообщили, что его жизни угрожает опасность.

Дерек знал об угрозе и от кого она исходила. Несколько месяцев назад его угрожал убить один из заключенных, с которым у него состоялась небольшая стычка. Это дело не выплыло бы наружу, если б об этой ссоре не узнал от одного из своих осведомителей надзиратель. Надо признать, высказанная в пылу ссоры угроза не содержала в себе ничего особенно зловещего, и, если бы не Дэвид Коттрел, надзиратель об этой истории наверняка бы забыл. Адвокат Дерека, однако, поднял вокруг этого дела шум и стал требовать от администрации решительных действий по обеспечению охраны Дерека. Администрации тюрьмы меньше всего хотелось брать на себя ответственность, и было решено сплавить Дерека подальше от Парксвилла.

Выяснилось, что на обстановке секретности, в которой проходил перевод заключенного, настоял комиссар из Департамента по исполнению наказаний. По словам Дэвида, этот чиновник считал, что Дереку в тюрьме не место, и стремился к тому, чтобы репортер как можно скорей и без всяких происшествий вышел на волю. Поскольку сократить срок заключения он не имел права, ему ничего не оставалось, как предложить Дэвиду перевести своего подзащитного в тюрьму на острове Пайн, которая считалась одной из самых спокойных и безопасных в Америке.

Поднявшись с пола, Дерек уселся за стол и еще раз перечитал письмо Сабрины.

Писать он не любил. Да что там «не любил» — ненавидел. Но написать Сабрине он был просто обязан. Хотя бы для того, чтобы получить от нее ответное письмо.

Так же как и Сабрина, он никак не мог нащупать нужный тон, извел уже несколько страниц из казенного блокнота.

Дерек закрыл глаза и представил себе, что Сабрина сидит с ним рядом и держит его за руку. Перед его мысленным взором предстало ее милое, чуточку усталое лицо, ясные, чистые глаза и едва заметная улыбка, притаившаяся в уголках рта. А еще он чувствовал исходивший от нее запах жасмина.

Дерек решил писать так, как если бы он с ней говорил.

«Дорогая Сабрина! Я терпеть не могу писать И делаю только потому, что я одинок, не имею возможности тебя видеть, и это меня убивает. Я скучаю по тебе, здешняя тюрьма куда лучше и комфортабельнее Парксвилла. А самое лучшее здесь то, что охранники настроены весьма демократично. Начальство позволило мне бегать с одним из охранников. После пробежки я чувствую себя отлично и на короткое время забываю, что бегать приходится не по стадиону, а вокруг тюрьмы».

Дерек вырвал страницу из блокнота и принялся просматривать написанное. В шестом классе учитель ему говорил, что почерк у него, как у врача. В то время это ему даже льстило; лишь много позже он узнал, как неразборчиво пишут врачи, и теперь думал, что Сабрине придется основательно потрудиться, чтобы расшифровать его писанину. Решив писать поразборчивей, он взял новый лист бумаги и начал покрывать его неровными строчками.

«На мой взгляд, продав свои апартаменты, ты поступила правильно. И нисколько с этим не поторопилась. Стала раздумывать и прикидывать, как и что, упустила бы выгодного покупателя. Мне нравится твоя идея купить домик в Вермонте. Немного пожить в тихом местечке после тюрьмы — что может быть лучше?

Теперь о том деле, которое я тебе поручил. Пересылать сюда отчет не стоит. Как ты понимаешь, здесь не банк и индивидуальных сейфов для клиентов не имеется. Короче говоря, рисковать я не хочу. Ты тоже свою деятельность не афишируй и постарайся сохранить ее в тайне. Конечно, если пересылать твои записи через Дэвида, это может обеспечить конфиденциальность, но лишь до определенной степени. Продолжай делать записи, когда я выйду из тюрьмы, пригодится любая информация об этом человеке. Я, конечно, и сам кое-что собрал, но этого явно недостаточно.

Как дела у Ники? Я часто о нем думаю. И о тебе тоже. Между прочим, ты меня околдовала — ты знаешь это? Прошу, не забывай обо мне, пиши».

Дерек снова перечитал письмо Сабрины: хотел убедиться, что ответил на все ее вопросы. После этого он сосредоточил внимание на концовке.

— «С любовью, Сабрина», — прочитал он вслух, и усмехнулся. Стандартная концовка, ничего особенного. Можно сказать, фигура речи. Впрочем, две недели назад он видел ее глаза и знал, что они не лгут.

Взяв со стола ручку, он написал: «Я тебя тоже очень люблю. Дерек».

«Дорогой Дерек, — написала Сабрина в тот день, когда получила его письмо. — Ты даже не представляешь, как мне было приятно получить от тебя весточку. Я окончательно успокоилась лишь после того, как прочитала твое пйсьмо. Очень рада тому, что ты бодр и здоров.

В Вермонте я нашла чудесный фермерский дом начала века. Правда, он в таком запущенном состоянии, что твоя камера по сравнению с ним показалась бы тебе чудом порядка и комфорта, но это не так уж важно. Самое главное, К дому примыкает красивый участок в десять акров. Дом располагается на возвышенном месте, откуда открывается чудесный вид на лес, луга и реку.

Я уже наняла подрядчика, который займется перепланировкой и переустройством дома, но кое-какие исправления в интерьере я решила сделать сама. Мне нужна отдушина, а работа над отделкой дома поможет мне расслабиться и забыть о своих печалях».

Немного подумав, она решила поделиться с Дереком интересным соображением.

«Человек, чтобы избавиться от гнетущих мыслей, способен на все. Взять, к примеру, меня. Я продаю квартиру, снимаю другую, еду в другой штат, покупаю дом и приступаю к его отделке и переустройству — и все для того, чтобы забыть о своих неприятностях и сделать попытку начать жизнь сначала. По-прежнему ужасно хочется писать, это возможно лишь в том случае, когда обретаешь состояние покоя. Но о каком покое может идти речь, когда и постоянно одолевают мысли о тебе и о Ники? Впрочем, я надеюсь, что время все расставит по своим местам.

В „Гринхаусе“ мне сказали, что рано или поздно я свыкнусь со своим положением так называемой „приходящей матери“. Очень на это надеюсь, поскольку разлука с Ники дается мне тяжело. Когда я ездила к нему в прошлое воскресенье, все у него было в порядке. Он меня узнал и так этим растрогал, что, когда настало время уходить, я расплакалась и не хотела его от себя отпускать».

Ручка в ее пальцах задрожала. Сабрина справилась со ими чувствами и твердой уже рукой вывела:

«Я всем сердцем стремлюсь увидеть Ники, но должна тебе сказать, что, когда я от него уезжаю, материнская привязанность в моей душе раз от раза ослабевает, и стоит мне только представить себе, что я вновь буду ухаживать за Ники и не спать ночей, как меня начинает бить дрожь.

Извини меня, Дерек, что-то я слишком разболталась, похоже, это ты меня испортил. Раньше я никому ничего подобного не говорила и, уж конечно, не писала. Я скучаю по тебе и по нашим задушевным разговорам; мне недостает той поддержки, которую ты мне оказывал, сам того не понимая. Я бы с радостью сорвалась сейчас с места и уехала в любую даль, чтобы тебя повидать, если бы только знала, куда ехать.

Тебе осталось три месяца, может быть, меньше. Я вот думаю: не является ли твой перевод знаком того, что собираются сократить срок?»

Много раз Сабрина представляла себе, как вечером к ней неожиданно постучат, она бросится открывать и увидит стоящего за дверью улыбающегося во весь рот Дерека. Увы, пока об этом оставалось только мечтать.

Три месяца или чуточку меньше оставалось до того дня, когда дисциплинарная комиссия должна будет рассмотреть дело о его условно-досрочном освобождении.

А три месяца — это слишком долго. Это целая вечность.

Сабрина тяжело вздохнула, взяла ручку и закончила письмо, написав: «Не забывай, пожалуйста, о том, что я все время о тебе думаю. Люблю. Сабрина».

В конце августа Дерек ей написал, что покупку дома в Вермонте одобряет полностью. Он знал этот край, его холмы, леса и реки, в особенности же реку Квандахузик с ее быстрым течением, стиснутым скалами бурливым, узким руслом и с удивительно красивыми широкими разливами, когда река вырывалась наконец на равнину.

Дерека нисколько не удивило, что Сабрина купила старинный полуразрушенный дом. У нее имелись и время, и характер, чтобы его перестроить. Он, как и Сабрина, считал, что это будет для нее неплохой отдушиной. Дерек также не сомневался, что Сабрина приложит руку к отделке дома. Она не была снобом и вряд ли бы смогла спокойно сидеть на месте, наблюдая за тем, как работают другие.

Ему оставалось только сожалеть, что он ничем не может ей помочь.

В начале сентября Сабрина написала, что готовится перевезти вещи из Нью-Йорка в Вермонт. Работы в доме продвигались такими темпами, что она только диву давалась. Поначалу Сабрина хотела переехать в Вермонт после того, как в домике сделают электрическую проводку и оштукатурят стены, но Нью-Йорк ей осточертел, а желание оказаться рядом с Ники становилось все сильнее. Она решила не обращать внимания на мелкие удобства и начала паковать вещи.

При всем том ей ежедневно удавалось выкраивать немного времени, чтобы продолжать сбор материалов в библиотеке. Больше чем когда-либо Сабрине хотелось поговорить с Дереком, в частности, узнать, почему его так сильно заинтересовал Ллойд Баллантайн. По ее мнению, это был самый неприметный и скучный человек, который когда-либо занимал пост в Верховном суде. В своей частной жизни судья был таким же тусклым и неинтересным, как его доклады.

Дерек писал ей, что, когда он выйдет из тюрьмы, ему пригодится любая информация, связанная с этим человеком. Изучая газетные статьи и документы по Баллантайну, Сабрина постоянно задавалась вопросом: каким образом Дерек собирается использовать добытые ею сведения? Поскольку задать этот вопрос Дереку она не могла, ей ничего оставалось, как собирать материалы и складывать их в папку, чтобы потом захватить с собой в Вермонт. Она надеялась, что к тому времени, когда Дерек выйдет на свободу, ей удастся собрать по Баллантайну вполне приличное досье.

Между тем Дерек переживал не самое лучшее время в своей жизни. Прошло уже два месяца с тех пор, как он в последний раз видел Сабрину, и временами им овладевало странное чувство, что и эта женщина, и все, что с ней связано, ему просто-напросто привиделось. Разумеется, он продолжал получать от нее письма и столько раз перечитывал, что практически выучил наизусть. Однако читать ее письма и видеть ее было не одно и то же.

Несмотря на все преимущества тюрьмы на острове Пайн, жизнь Дерека мало отличалась от того тоскливого существования, которое он влачил в Парксвилле до появления Сабрины. Прекратились свидания, которых он так страстно ждал и которые стали смыслом его жизни. Дни, хожие друг на друга как сухие горошины, тащились унылой чередой, и не было ничего, что могло бы отвлечь Дерека от печальных мыслей и вывести из состояния депресии, в котором он пребывал.

Уныние и однообразие жизни немного скрашивали ежедневные пробежки по острову, да еще, пожалуй, ритуал вычеркивания из календаря очередного прошедшего дня. Дерек видел, что незачеркнутых клеточек становится все меньше, и от этого ему становилось легче.

Впрочем, если бы не письма Сабрины, то он скорее всего сошел бы с ума. Каждое ее письмо было подписано «Люблю. Сабрина», и лишь эти слова позволяли ему держаться на плаву.

В начале октября Сабрина написала ему о неожиданном вторжении в ее Владения родственников.

«Представляешь? — писала она. — Они нагрянуливсе вместе, даже не удосужившись меня предупредить. Мне стало уже казаться, что я потихоньку выбираюсь из кризиса, но тут заявилось мое семейство, члены которого обладают удивительной способностью мне досаждать и портить мне настроение. Чего стоят хотя бы их критические замечания. Сначала мать мне заявила, что жить так далеко от цивилизации я просто не имею права. Потом к разговору подключился отец и не без удовольствия мне сообщил, что рабочие неправильно оштукатурили в доме потолок. Слава богу, Джей Би помалкивал, но зато все в доме самым тщательным образом осмотрел, чуть ли не на зуб попробовал, а потом отправился к сараю и битый час на него глазел».

Сабрина не написала Дереку о том, что поздно вечером они все вместе ездили обедать в гостиницу неподалеку от Графтона, где Джей Би неожиданно разговорился и начал доставать ее расспросами о Дереке. Сабрина ни разу не упоминала о нем в присутствии родителей, и Джеи и с радостью просветил их на этот счет.

Аманда и Гебхарт в один голос сказали, что описание злоключений бывшего популярного тележурналиста может стать хитом сезона, особенно в том случае, если сочинению придать форму романа. Сабрина, однако, не собиралась делать из своей будущей книги художественное произведение и так прямо об этом родителям и заявила, после чего они по этому поводу крепко повздорили. Переночевав в гостинице, они наутро в дурном расположении духа отправились в «Гринхаус», чтобы навестить Ники. Этого Сабрина скрывать от Дерека не стала.

«Это была ошибка, Дерек, ужасная ошибка. Мне ни под каким видом не стоило возить родственников в приют. Но мама и папа сказали, что им хочется повидать внука, а поскольку я всегда отзывалась о „Гринхаусе“ в самых восторженных тонах, выбора у меня не было. Увы, даже самые прекрасные слова не в силах приукрасить дом для умственно отсталых. Увидев приют, мать замолчала и побледнела, как стена. Реакция отца была еще хуже. Он, человек, который всегда считал, что мужчина в состоянии все на свете преодолеть и со всем на свете справиться, как-то сразу постарел и словно стал меньше ростом. Казалось, у него внутри что-то надломилось. На удивление, Джей Би держался довольно бодро — быть может, потому, что отец и мама были словно в воду опущенные. Когда мы прогуливались по саду, он держал Ники на руках и даже сделал пытку с ним поиграть. Ники вел себя как обычно — почти все время хныкал. Чем старше он становится, тем сильнее бросается в глаза то обстоятельство, что его плоть не одухотворена разумом. Видеть это моим родителям было очень тяжело. Да и мне тоже».

Когда Дерек прочитал эти строки, сочувствие к Сабрине затопило его как волной. Он чувствовал боль Сабрины как свою собственную, и, когда она написала ему о своих переживаниях, ему захотелось в ту же минуту оказаться с ней рядом, чтобы успокоить ее и поддержать.

С другой стороны, Дерек не был уверен, что знакомство с семьей Мунро доставит ему удовольствие. В определенном смысле он даже опасался этих людей, считал, что они сделаны из другого, нежели он, теста. Они жили своей особой жизнью, вписаться в которую ему вряд ли бы удалось.

Тем более сейчас.

Ведь кто он, собственно, такой? Изгой общества, заключенный, ожидающий условного освобождения. Без связей, без перспектив, без будущего.

Когда до заседания дисциплинарной комиссии оставалось пять недель, Дерек все чаще стал задаваться вопросом, что он будет делать дальше. Лежа по ночам в камере, он смотрел в потолок, думая о том, что его самое заветное желание быть с Сабриной.

Дэвид Коттрел не сомневался, что освобождение его подзащитного — дело решенное. Дерек же считал, что ничего не стоит загадывать заранее. Он знал, что почувствует себя свободным не раньше, чем окажется за воротами тюрьмы.

В середине октября Сабрина могла с полным основанием написать, что перестройка дома почти закончена.

«Окончательную отделку дома я еще не начинала, но все основные работы уже сделаны. Главное, у меня функционирует кухня. Сантехника тоже почти вся установлена. Жду не дождусь, когда тебя выпустят, чтобы ты смог все увидеть собственными глазами».

Последняя фраза далась ей с известным трудом. До сих пор Дерек и словом не обмолвился о своих планах на будущее. Возможно, из суеверия: он опасался, что в ноябре его могут не отпустить. Сабрина тоже очень этого боялась, но жить без надежды не могла и иногда позволяла себе помечтать.

Ей хотелось верить, что Дерек ее любит. Вспоминая их встречи и перечитывая его письма, в которых он писал о своей люёви, она то проникалась к нему доверием, то снова начинала терзаться сомнениями. Что там ни говори, письма не могут заменить живого человека.

Помимо любви, Сабрина ничего от Дерека не хотела. Она просто не знала, что еще от него можно требовать. Да, она любила его всем сердцем и, как следствие этого, хотела с ним быть. Правда, как и на каких условиях, она еще для себя не определила. В конце концов, у нее имелись свои нужды и желания, а у него — свои. Было бы большой удачей, если бы их требования к жизни совпадали хотя бы наполовину.

«У Ники возобновились судороги, — вывела она на бумаге. — Гринов это не слишком взволновало — они еще и не такое видели, но я обеспокоена. Возможно, мне придется перевезти Ники в Нью-Йорк и держать в больнице тех пор, пока ему не станет лучше. Честно говоря, ехать в Нью-Йорк не хочется, но, как видно придется.

На этой неделе ко мне приезжала моя приятельница Маура. Сказала, что не представляет, как я могу жить на ферме. Как я ни старалась ее убедить, что никакой фермы у меня нет и я просто живу в фермерском доме, у меня ничего не вышло».

На самом деле Маура первым делом завела разговор о задуманной Сабриной книге и стала настаивать на том, чтобы подруга поскорее приступила к работе. Поскольку Сабрина знала о неоднозначном отношении Дерека к этим ее планам, она решила в письме о книге не упоминать.

По мере того как октябрь приближался к концу, сочинять письма становилось все труднее. Конечно, Сабрина писала Дереку о благоустройстве своего нового жилища и в самых восторженных выражениях расписывала красоты вермонтской осени, но она знала, что теперь мысли Дерека сосредоточены на куда более важных проблемах — как, впрочем, и ее собственные.

Сабрине нравилась работа по дому, которой она отдавала почти все свое время. К вечеру, правда, она сильно уставала, но это была приятная усталость. Ложась в постель, она могла сказать себе, что день прошел не зря. Кроме того, усталость позволяла ей быстро засыпать и спать крепко, без сновидений, не мучаясь мыслями об одиночестве.

Утром совладать с собой было куда труднее. Когда она, освеженная сном, просыпалась при первых солнечных лучах, ей в голову сразу же приходили мысли о Дереке, о том, в частности, что ей страстно хочется близости с ним. Для женщины, которую сексуальные проблемы раньше почти не занимали, это представляло весьма серьезное испытание. Поутру пробуждалась не только она сама, но ее забытая прежде и столь неожиданно обретенная чувственность.

С Дереком все обстояло иначе. Страх, что в ноябре его не выпустят из тюрьмы и он не увидит Сабрину, преследовал его даже ночью, и он не раз просыпался под утро в холодном поту. Разумеется, написать об этом Сабрине он не мог. Он много раз говорил ей о своей любви, но признаться в том, что он буквально одержим ею, было свыше его сил. Он и себе боялся в этом признаться, поскольку никогда одержимым себя не считал. Упорным — да, упрямым и амбициозным — пожалуй, но ни в коем случае не одержимым. Он любил Сабрину, и сильно; тем не менее иногда ему казалось, что чувства к ней в значительной степени подхлестывались его одиночеством и гнетущей атмосферой тюрьмы.

В скором времени опасаясь нервного срыва, Дерек стал думать исключительно о предстоящем освобождении. Он не устремлялся мыслями в будущее и не думал о том, что будет делать после того, как выйдет на свободу. На время он выбросил из головы Ноэла Грира и забыл о своих планах отомстить этому человеку. Он даже о Сабрине старался вспоминать как можно реже.

Ничто, кроме освобождения, не имело теперь для него значения. Не должно было иметь.

Девятого ноября состоялось заседание дисциплинарной комиссии. Рассмотрев двадцать два прошения о досрочном освобождении, комиссия дала положительный ответ только на семь. По тюрьме мигом распространился слух, что члены комиссии настроены по отношению к заключенным на редкость недоброжелательно.

Десятого ноября состоялось второе заседание. На этот раз на рассмотрение комиссии было предложено шестнадцать заявлений. В результате девять заключенных были освобождены досрочно. Среди этих счастливчиков оказался и Дерек Макгилл.