Сабрина

6

После скоропалительного отъезда Николаса Сабрина на протяжении недели никуда не отлучалась из дома, посвятив все свои силы и время уходу за сыном. Кроме того, она не могла отделаться от мысли, что Николас может передумать и вернуться, и ждала этого. Хотя бы для того, чтобы бросить ему в лицо, что между ними все кончено, и восстановить тем самым урон, который он нанес ее самолюбию.

Николас уходить не передумал и вернулся домой только для тогго, чтобы захватить вещи, которые не успел забрать в первый раз. Глядя на него, она испытывала сожаление, но сожалела не о потере мужа, а о крахе затеянного ею восемь лет назад предприятия, именуемого браком.

Когдца пошла вторая неделя после отъезда мужа, Сабрина оброела наконец возможность мыслить рационально и, в частности, пришла к выводу, что обещание Никсоласа о ней «позаботиться» попахивает мужским шовинизмом. В смысле финансов она никогда от него не зависела и обдала собственным состоянием, достаточным, чтобы обеспечить безбедное существование ей и ее ребенку. Тем не менее она наняла адвоката, который был призван защищать не столько ее интересы, сколько интересы Ники. Апартаменты на Пятой авеню стоили дорого, а услуги невролюгического центра в Вермонте — в том случае, если бы она отдала туда сына, — и того дороже. Отказавшись от реальной ответственности за судьбу сына, Николас обязан был взять на себя хотя бы часть расходов по угходу за ним.

Когда подошла к концу вторая неделя ее одиночного плавания в бурном житейском море, Сабрина поняла, что ей необходимо увидеть Дерека. Хотя ее убеждение, что ей будет с ним лучше, чем с каким-либо другим человеком, ни на чем, кроме интуиции, не основывалось, она продолжала в это верить. На первый взгляд он казался человеком супрвьм и сдержанным, но за его непроницаемым обличьем временами проступало что-то удивительно доброе и нежное.

Кроме того, не была еще написана книга, которая расказала бы о его жизни и судьбе. Сабрина считала, что возвращение к профессиональной деятельности позволит ей обрести новую жизнь.

Когда Сабрина приехала в Парксвилл в третий раз, ее провели не в жарко натопленное и ярко освещенное помещение, где она виделась с Дереком прежде, а в поросший травой двор, который она видела из окна тюоьмы. Там стояли скамейки и росли деревья, а также имелось с полдюжины столов для пикников. Несмотря на многочисленную охрану и окружавший двор высокий, оплетенный колючей проволокой забор, обстановка зжесь куда более расплогала к общению, чем в комнате для свиданий.

Сабрина выбрала скамейку, которая стояла под раскидистым кленом. Сквозь покрывавшие его ветви молодые зеленые листочки струился солнечный свет, ложившийся пятнами и полосами на порыжевшее от непогоды и времени деревянное сиденье. Она старалась пр возможности держаться спокойно и уверенно, хотя ни спокойствия ни уверенности не ощущала. Не знала даже, какой прием ей окажет Дерек.

Он появился в дальнем конце двора, и она сразу узнала его. Дерек пересекал двор, и по мере приближения его походка становилась все стремительней. Последние двадцать футов он преодолел чуть ли не бегом. Сабрина поднялась с места, чтобы с ним поздороваться, он неожиданно заключил ее в объятия.

И она испытала чувство удивительно освобождения и покоя. У нее было такое ощущение, что последние пять дней она болталась между небом и землей и обрела надежную пристань лишь в его объятиях. Странное дело: хотя ее бросил муж, ребенок был прикован прикован к постели и радоваться ей было, в общем, нечему, в эту минуту она почувствовала себя счастливой.

Пытаясь продлить это чувство, Сабрина еще с минуту прятала лицо у него на груди, прижимаясь к нему всем телом, и лишь потом подняла на него глаза.

— Ты получил мое письмо? — спросила Сабрина. Звонком в Парксвилл она не ограничилась и черканула Дереку несколько строк, чтобы поподробней объяснить причины своего отсутствия.

Он, вбирая в себя взглядом ее милое оживленное лицо, кивнул.

— А о моем телефонном звонке тоже сказали? — Она нежилась в кольце его рук, испытывая ощущения поразитедбной полноты бытия.

— Сказали, но с опозданием.

— Но я же говорила, что дело срочное, — возмутилась Сабрина.

Дерек неопределенно пожал плечами:

— Сейчас-то все нормально, но тогда я был зол как черт.

— Дерек был не просто зол, он был раздавлен. Сейчас ему вряд ли удалось бы ей объяснить, с каким нетерпением он дожидался того четверга, как считал тянувшиеся будто резина дни из трехнедельного срока, которые она ему назначила. А уж ка он негодавал и отчаивался, когда долгожданный день встречи настал, а он все не приходила! Этого человеческие слова были просто не в силах выразить.

— Мне очень жаль, что так вышло, — пролепетала она. — Все произошло внезапно в среду вечером… Если бы не это, я бы обязательно приехала…

— Я знаю.

— Это было так ужасно, Дерек.

Ему нравилось, как она выговаривала его имя и как на него смотрела. В ее глазах проступало желание. Правда, он не мог пока понять, чего она от него хотела — сочувствия, жружеского участия или же секса, но уже одно то, что она не приедприняла никаких усилий, чтобы высвободиться от его объятий, согревало ему душу.

— Эй, Макгилл!

На Дерека будто вылили ушат холодной воды. Его тело напряглось, как стальная пружина, а голова грозно, как орудийная башня, развернулась в сторону человека, который его окликнул. В этот момент у него были не глаза — дула. Как выяснилось, Дерека окликал стоявший неподалекуохранник. Он неодобрительно посматривал на обнимавшуюся парочку, жесом предлагая Дереку и Сабрине отойти друг от друга. В знак протеста Дерек еще крепче сжал Сабрину в своих руках, и охраннику, чтобы засавить их разомкнуть объятия, пришлось прикрикнуть.

Дерек вынужден был подчиниться и отпустил Сабрину. Указав ей на стоявшую под кленом скамейку, он остался стоять как мраморное изваяние, борясь с желанием выплеснуть свой гнев.

Сабрина знала, что в эту минуту его сжигают ярость и негодование, и полностью разделяла эти чувства. Ей и самой хотелось повернуться к охраннику и наорать на него.

Конечно же, она промолчала, мгновенно подавив в себе этот глупый порыв. Опустившись на скамейку, она стала ждать, когда Дерек совладает со своими чувствами и усядется с ней рядом.

— Зачем он это сделал? — тихо спросила она.

Дерек сел на скамейку, подавшись всем телом вперед и упираясь локтями в колени.

— А затем, что я — это я.

Она придвинулась к нему ближе, неосознанно пытаясь ощутить исходившее от него тепло.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он окинул двор колючим взглядом.

— Существует такое понятие — дискриминация наоборот. Поскольку в свободной мире у меня были кое-какие положение и имя, в этом мире я должен испытывать в два раза больше унижения, чем любой другой заключенный.

— А что — здесь нельзя обниматься?

— Почему? Можно. Два раза. Один раз — в начале встречи, второй — при прощании. Толстый Фрэнк решил, что мы слишком увлеклись.

— Это несправедливо. Здесь полно парочек, которые обнимаются куда дольше нашего.

Дерек счел тему исчерпанной и переключил внимание на Сабрину. Он заметил тени у нее под глазами и крохотные морщинки на лбу.

— Как дела у Ники? У него был новый приступ?

Сабрина покачала головой.

— С тех пор как я забрала Ники из больницы, судорог у него не было.

Дереку захотелось узнать о Ники как можно больше. Находясь в тюрьме, он часто думал о мальчике. Поскольку Сабрина в свое время отказалась дать ему интервью, он, в сущностги, мало что знал о болезни ее сына.

— Какой он был, когда родился?

— Первые два месяца он был чудо, а не ребенок.

— Коґда ты впервые заметила, что Ники не такой, как другие?

— В тот же день, когда он родился, — сухо ответила она. — С самого начала я подумала, что Ники слишком тихо себя ведет. Меня не оставляло ощущение, что он не ак, как нужно, реагирует на раздражители. Но все вокруг в один полос твердили, что он удивительно красивый и здоровый ребенок, и я в это поверила. Если вы спрашиваете меня о том, когда замеченные мной странности всерьез меня обеспокоили, то это произошло в тот день, когда я захотела еro сфотографировать. Ему тогда было четырнадцать недель, и он выглядел, как картинка. Я подумала, что было бы неплохо увековечить его в этом возрасте, и зашла с ним в универмаг «Мейси», где всегда есть фотограф.

Она ненадолго умолкла, возвращаясь мысленно в тот день.

— Я стояла в очереди, наблюдая за другими детьми, которых мамаши принесли сниматься. Дети улыбались или смеялись; двое хныкали, но тоже были очень милы. Женщина-фотограф тоже была очень мила и отлично ладила с ребятишками — даже с теми, которые вдруг принимались плакать. Но с Ники все было не так — все! Он все время капризничал. Я уже не говорю о том, что Ники так ни разу и не улыбнулся. Но это было еще не все!

По мере того как она рассказывала, свет у нее в глазах угасал, а морщинка между бровей все глубже врезалась в мраморный лоб.

— Ник был не в состоянии управлять своим телом, как другие дети. Я уже знала, что он не может держать головку, сказала об этом врачу, и он предложил мне комплекс несложных упражнений. Но дело было не только в этом, он не мог ни руки поднять, ни ножкой лягнуть. И тогда мне стало страшно…

Дерек, желая ее утешить или хотя бы ненадолго отвлечь от печальных воспоминаний, протянул руку к ее лицу и отвел с ее щеки выбившуюся из прически белокурую прядь.

— Врачи подтвердили опасения?

— Что ты! Они всячески меня успокаивали, — пробормотала Сабрина. — Даже когда Ники исполнилось пять месяцев, педиатр продолжал меня уверять что мальчик все наверстает. Но я ему уже не верила и стала показывать Ники специалистам. Все они в один голос заявляли мне, что небольшое отставание налицо. Правда, тут же добавляли, что картина заболевания размыта и, чтобы ее прояснить, требуется время. Лишь когда Ники исполнился год, я встретила врача, который четко и ясно мне сказал, что у моего сына сильная задержка в развитии.

Вспоминая эту самую печальную минуту в своей жизни, она обхватила себя руками, опустила глаза и стала исследовать взглядом носки своих туфель.

— Я полагала, что умственно отсталые дети чаще всего рождаются у бедняков, у которых нет средств, чтобы полноценно питаться и следить за своим здоровьем, или у женщин-алкоголичек. А еще я думала, что неполноценные дети рождаются у… идиотов. — Она подняла глаза и посмотрела на Дерека. — Глупо было так считать, верно?

— Не глупо — наивно.

— Ну так вот, — сказала Сабрина, тяжело вздохнув, — такая беда случилась со мной. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и пятьдесят две недели в году. Все это время я забочусь о Ники и одновременно ужасно себя жалею. Должно быть, это дурно с моей стороны — себя жалеть, но я ничего не могу с собой поделать.

— Иногда пожалеть себя очень даже полезно.

— Ты что — тоже себя жалеешь?

— А как же?

Особенно Дерек стал жалеть себя в последнее время, когда по ночам его охватывало сильнейшее желание, удовлетворить которое не было никакой возможности. Сейчас, впрочем, ему не хотелось об этом думать.

— Остается только удивляться, что тебе удалось ускользнуть из дома. Кто же остался с Ники?

— Дело в том, — сказала Сабрина, чувствуя неожиданный прилив гордости, — что я сменила прислугу. Помнишь, служанку, которая впустила вас в квартиру? — Дерек кивнул, и она продолжила: — Так вот, на прошлой неделе я ее уволила и наняла сиделку, которая будет жить в доме и ухаживать за Ники. Очень надеюсь, что она окажется хорошей помощницей.

— Знаачит, та, которую ты уволила, тебе не помогала?

— У нее был радикулит. Так, во всяком случае, она говорила. Но я не могла отделаться от мысли, что она ненавидит детей.

— Зачем, в таком случае, ты ее наняла?

— Я ее не нанимала.

Дереку потребовалось не меньше минуты, чтобы расшифровать ее взгляд. Выходит, предыдущую служанку нанял ее муж.

— Я рад, что тебе удалось от нее отделаться, — сказал он. В его словах крылся некий намек, но он не позволил себе подчеркнуть его ни жестом, ни интонацией. — Возможно новая прислуга и впрямь облегчит тебе жизнь.

— Я тоже очень на это надеюсь, — тихо сказала Сабрина и подумала, что сейчас самое время сообщить ему об уходе мужа. — В любом случае, хуже не будет. Если, конечно у Ники не повторятся судороги… — Она замолчала, не закончив фразы. Все мысли о Николасе и о том, что Дерек вправе знать о его уходе, разом ее покинули. Вместо эттого перед ее мысленным взором предстала та ужасная ночь, когда у сына начались судороги и ей пришлось везти его в клинику.

Дерек молчал, преисполненный нежности и сочувствия.

— В последнее время… — она опустила голову и потерла виски, — мне стала приходить в голову крамольная мысль, что если врачи обнаружили у Ники какую-нибудь смертельную болезнь, то это было бы очень даже неплохо, поскольку решило бы все проблемы.

Она бросила на Дерека быстрый, как молния, взгляд.

— Временами мне хочется одного: держать Ники на руках, укачивать его, петь ему песенки — короче говоря, отбросить все мысли о его болезни и просто его любить. Но бывает и по-другому. Когда я, не выспавшись, поднимаюсь с постели с головной болью и ломотой во всем теле и иду к нему в комнату, мне вдруг представляется, что ночью с ним случилось нечто ужасное, он уже умер, очутился на небе и оставил меня наконец в покое. — Помолчав, она прошептала: — Видишь, до чего я дошла?

Дерека пронизала жалость к этой женщине. Он и прежде ее жалел — с первого дня их знакомства, но теперь это чувство сделалось еще более острым и всеобъемлющим. Он думал, что потерял в тюрьме всякую способность сочувствовать другим людям. Теперь же выяснялось, что с выводами он поторопился.

— Не надо так о себе говорить, — произнес он, нежно обхватывая ее за руку повыше локтя. — Любому на твоем месте могло прийти в голову что-то вроде этого.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула Сабрина. — Выходит, я, мать, желаю смерти своему ребенку!

— Это заблуждение. Ты не желаешь смерти своему сыну. Наоборот, хочешь, чтобы он был жив и здоров. Но все дело в том, что он болен. Ты же, понимая специфику его болезни, как никто, временами впадаешь в отчаяние и задаешься вопросом — уж не лучше ли ему оказаться на небе, нежели влачить жалкое существование на земле.

— В своих снах, — сказала Сабрина, поднимая на Дерека мечтательный взгляд, — я вижу, как Ники смеется, дерется с мальчишками, играет в бейсбол. Я вижу, как он взрослеет, поступает в колледж, а потом в университет. Я вижу его счастливым, сильным человеком, даже лидером. Но потом я просыпаюсь и начинаю сознавать, что все это мне привиделось и в реальности ничего этого не будет. Никогда. — На глазах у нее заблестели слезы. — Никогда, понимаешь?

— Понимаю, — прошептал Дерек, потом, наклонившись к ней поближе, едва слышно сказал: — Я сейчас положу тебе руку на плечо. Если толстый Фрэнк начнет орать, не обращай внимания. — Дерек вытянул руку, обхватил Сабрину за плечи и прижал к себе. Не прошло и секунды, как Сабрина снова оказалась у него в объятиях.

Толстый Фрэнк молчал. Сабрина не двигалась.

Дерек зарылся лицом в ее волосы и стал вдыхать исходивший от них запах жасмина. Именно благодаря этому аромату последние несколько недель его преследовали самые невероятные эротические фантазии.

Сабрина догадывалась о возбуждении, которое он испытывал. Она держала руку у него на груди и чувствовала, как часто и сильно бьется его сердце. Впрочем, ее собственное сердце тоже колотилось как бешеное, и стук его эхом отдавался у нее в ушах. По этой причине она не могла понять, чье сердцебиение она ощущает — Дерека или свое собственное.

Дерек плотнее привлек ее к себе. Ему нравилось прикосновение ее груди — легкое, ненавязчивое, очень деликатное. А еще ему нравилось, когда они соприкасались бедрами. Он знал, что играет с огнем, но ему было наплевать.

Сабрина будто плыла вне времени и пространства. Минуту назад у нее на глазах были слезы, но теперь они высохли, и она даже не могла вспомнить, отчего она плакала, Дерек помог ей освободиться от тяжкого груза, который тянул ее к земле, и ей очень хотелось его за это поблагодарить. С другой стороны, сказать хотя бы слово в тот момент, когда они находились так близко друг от друга, казалось ей чуть ли не кощунством.

Дерек склонил голову и уже хотел было запечатлеть у нее на лбу поцелуй, как в этот момент раздался грозный крик охранника:

— Макгилл!

Дерек едва слышно выругался, тем не менее опустил руку с ее плеча и уселся на лавке прямо.

— Дерек! — взволнованно прошептала Сабрина. — Я никому еще не говорила того, что сегодня рассказала тебе.

Он уже догадался об этом по тому, как она торопливо выговаривала слова, а в промежутках жадно, будто ей трудно было дышать, втягивала в себя воздух. Правда, он никак не мог понять, почему она не рассказала об этом мужу, но спрашивать не стал. Ему вообще не хотелось лишний раз вспоминать о существовании Николаса Стоуна.

— Ты можешь доверить мне все свои тайны, — тихо сказал он. — Я пойму. Я хорошо знаю, что такое рухнувшие мечты.

— Твои мечты не рухнули, они лишь ждут до лучших времен. Скажи, Дерек, о чем ты мечтаешь?

— В данную минуту? Об ореховых трубочках из кондитерской миссис Филдс.

Сабрина улыбнулась. Подумать только: Дерек позволил себе пошутить! Это произошло впервые. Как говорится, прогресс был налицо.

— Я хотела бы узнать о твоих мечтах в более широком плане.

Дерек решил, что у Сабрины потрясающая улыбка. Чтобы увидеть ее вновь, он бы с радостью сделался хоть клоуном, но знал, что у него ничего не получится. Мечты у него тоже были невеселые и вряд ли бы смогли позабавить женщину.

— Я мечтаю об освобождении.

— А еще о чем?

— О мести.

Глаза Дерека в этот миг полыхнули таким зловещим огнем, что Сабрина невольно поежилась.

— Звучит жутковато.

Дерек пожал плечами. Он не хотел больше об этом говорить и вряд ли бы добавил к своему короткому заявлению хоть слово, если бы не заметил, что Сабрина основательно напугана.

— Беспокоиться не о чем, — сказал он, без особого, впрочем, миролюбия в голосе. — Это часть здешней ментальности. Заключенные только и делают, что строят планы мести своим врагам. Это дает им иллюзию власти над людьми и обстоятельствами. Но, по большому счету, это всего лишь игра.

— Толстый Фрэнк тоже играет в такие игры? Уж очень громко он орет…

— А как же! Я раздражаю его и других охранников тем, что слишком хорошо, по их мнению, раньше жил. По этой причине они всячески ко мне придираются и стараются прижать меня к ногтю. Парксвилл — их вотчина, и им кажется, что они контролируют здесь всех и каждого. — Помолчав и обдумав свои слова, он с мрачным видом произнес: — Впрочем, почему «кажется»? Они и вправду держат здесь все под контролем. А то обстоятельство, что они могут унизить меня, известного в прошлом тележурналиста, лишь поднимает их в собственных глазах.

— Хорошо еще, что ты никогда не делал репортажей о работе тюремных охранников, — сказала Сабрина.

— Почему же не делал? Делал. У меня был репортаж о бюрократизме в государственных тюрьмах штата Индиана. Там и охранникам тоже досталось по первое число.

— А здешние охранники об этом знают? — шепотом осведомилась Сабрина.

— Знают. У меня такое впечатление, что у них имеется видеопленка с записью моего репортажа, которая кочует от одного к другому.

— Мне кажется, это не слишком этично с их стороны.

— В тюрьмах нет места этике.

— Здесь, наверное, и черный рынок имеется?

— Да.

— И что же там продают?

— Все, что заключенные не могут получить на законных основаниях.

— Даже наркотики?

— И множество других вещей.

— Это каких же?

— Тебе будет неприятно об этом слушать, Сабрина. — Дерек прищурился. — Кстати, почему ты задаешь так много вопросов? Неужели тюремная жизнь до такой степени заинтересовала тебя?

Сабрина пропустила его вопрос мимо ушей и сказала:

— Я не вижу на тебе новых шрамов. Неужели благоразумие восторжествовало и ты решил не принимать больше участия в драках?

— В прошлый раз я не дрался. Наоборот, пытался остановить драку, — криво усмехнувшись, произнес Дерек.

— А вообще-то драки здесь часто случаются?

— Да. В тюрьмах полно озлобленных людей. А от озлобленности до насилия — один шаг.

— Что предпринимает администрация, когда начинается драка?

Дерек откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги и скрестил их в щиколотках.

— В некоторых случаях к участникам применяют дисциплинарные меры. Но обычно надзиратели делают вид, что ничего не случилось. Если драку затевает заключенный, который занимает в тюремной иерархии высокое место, его не трогают, поскольку опасаются беспорядков.

Сабрина исподтишка глянула на его суровый профиль.

— Ты принадлежишь к такого рода элите?

— Нет.

— Значит, у тебя нет определенного места в тюремной иерархии?

Дерек отрицательно помотал головой.

— Разве такое возможно?

— Возможно. Но за это, как и за все на свете, надо платить.

— И какова же цена?

— Одиночество.

Сабрина понимала, что он говорит в основном об одиночестве душевном, эмоциональном.

— Должно быть, выдержать такое не просто.

— Но я выбрал именно этот путь. Держусь особняком, стараюсь ни во что не вмешиваться. Короче говоря, делаю все, что в моих силах, чтобы уйти от действительности.

Сабрина отлично слышала крывшуюся в его словах горечь. Пытаясь отвлечь Дерека от неприятных мыслей, она нежно погладила его по руке.

— Что тебя здесь заставляют делать? — При этом она рассматривала его пальцы — длинные и сильные. — Грязи у тебя под ногтями нет, мозолей на руках — тоже.

— Я работаю в прачечной.

Сабрина была изумлена. Она полагала, что он сидит в офисе администрации и ведет отчетность или подшивает какие-нибудь дела. Но прачечная? Стоило только Сабрине представить себе горы грязного мужского белья, как ее стало подташнивать. С другой стороны, откуда ей знать, чем здесь занимаются заключенные? Может быть, другие виды работ еще хуже?

Дереке без труда расшифровал ее молчание.

— Моя задача — вынимать чистую одежду из сушилки и складывать ее в стопки.

— И сколько же часов в день это занимает?

— Четыре.

— Значит, свободное время у тебя все-таки остается, что ты еще делаешь?

— Считаю, сколько дней мне осталось до выхода из тюрьмы.

— Ну а кроме этого?

— Пересчитываю дырки от дротиков в стенах моей камеры.

Сабрина не обратила внимания на прозвучавшую в его голосе иронию и продолжала задавать вопросы.

— А какая она, твоя камера?

В его взгляде промелькнуло раздражение.

— К чему эти вопросы, Сабрина? Камера есть камера, ли ты думаешь, что на полу у меня иранский ковер, на стенах — итальянские шелковые обои, а в алькове стоит раскошная кровать с балдахином, то сильно ошибаешься. В камере у меня койка, книжная полка да стол. Унитаз еще имеется — а так больше ничего. Когда-то на всех этих предметах имелись казенные ярлыки с номерами, но теперь и их нет. Отвалились по дряхлости.

— Не сердись, Дерек. Никакого подвоха в моих вопросах нет. Просто мне любопытно.

Дерек нахмурился.

— Я тебе вопросов о твоей спальне не задаю.

— Хочешь — спрашивай. Ничего примечательного в ней нет. Я не дизайнер и не декоратор, поэтому она отделана профессионально, но без души.

Дерек уже сто раз пожалел, что упомянул о ее спальне. При мысли о том, что она проводит там ночи с мужем, у него сжимались кулаки. Незачем ему было заводить об этом разговор! Но тогда какого черта она гладила его по руке? После таких поглаживаний в голову бог знает что может прийти. И как только она этого не понимает? Походя его приласкав, она исчезнет, а он останется в тюрьме наедине со своими мыслями. И будет ждать ее возвращения — две недели, три… месяц, короче, вечность. Несмотря на свои разговоры о склонности к одиночеству, он уже сейчас чувствовал на своих плечах его непомерную тяжесть.

— Почему ты все время расспрашиваешь о моей жизни?

— Потому что ты — интересный человек.

Дерек криво улыбнулся.

— Мне кажется, что более неинтересного человека, чем я, сейчас не найти… Что с тобой, Сабрина? У тебя муж, ребенок, роскошные апартаменты в Нью-Йорке. Зачем тебе обременять свою память подробностями моей здешней жизни?

— Если я скажу, ты удивишься, — тихо произнесла Сабрина. Заметив, как странно заблестели при этом ее глаза, Дерек насторожился.

— О чем это ты? — так же тихо спросил он.

Сабрине было что ему сказать. К примеру, она могла бы рассказать ему о том, что его страдания заставляют ее забывать о своих собственных. Или о том, что она беззаветно ему доверяет и готова поведать ему все свои тайны, которых, впрочем, если не считать ухода Николаса, у нее уже почти не осталось. А еще она могла ему сказать о том, что хочется прильнуть к его груди и выплакаться. И о том, он волнует ее женское начало. Короче, мыслей у нее в голове было множество, просто она никак не могла облечь их в слова.

Первым заговорил Дерек:

— Должно быть, ты намекаешь на свою книгу. Неужели не отказалась от мысли ее написать?

Она готова была расцеловать его за то, что он, сам того зная, пришел ей на помощь.

— Ну… ты же говорил, что подумаешь об этом…

— Никак не пойму, почему ты выбрала объектом своего творчества мою скромную персону? Кругом полно куда более важных и интересных тем.

— А меня интересует эта, — сказала она, стараясь не смотреть на его губы. — С тех пор как я наняла сиделку, я могу посвящать писательству от четырех до пяти часов в день.

— Стало быть, ты передумала отдавать сына в приют?

— Подожду еще немного. — Сабрина не могла объяснить Дереку, почему она не отдала Ники в частный реабилитационный центр, поскольку и сама этого не знала. Еще совсем недавно ей казалось, что она обретет новую жизнь только после того, как отдаст сына в приют, но когда Николас уехал, неожиданно решила с этим повременить. Она поняла, что пока к этому не готова. Ей было необходимо, чтобы Ники находился рядом. Она была чрезвычайно одинока, и при мысли о том, что колыбелька Ники опустеет, у нее болезненно сжималось сердце. — Хочу использовать в его лечении новую методику. Вдруг получится?

— Что заставило тебя изменить мнение? Уж не родные ли?

— Я передумала, — не вдаваясь в подробности, ответила она.

— Но почему?

— Ты же сам назвал причину. Все дело в родственниках. Мать считает, что Ники, находясь со мной, быстрее войдет в норму. Она гордится тем, что провела всю жизнь рядом со мной и братом, хотя это ее «рядом» — вещь весьма относительная. Так уж сложилось, что моя мама большей частью обитает в тех мирах, которые сама же и придумывает.

— А что говорит по этому поводу твой отец?

— Он полагает, что мы поднимаем по поводу болезни Ники слишком много шума, — сказала Сабрина. — По его мнению, ребенка следует оставить в покое и положиться на мать-природу.

— А твой брат? — спросил Дерек.

— Джей Би? О, у него существует целая теория. Ты готов ее выслушать? — Когда Дерек кивнул, Сабрина изложила ему в нескольких словах соображения старшего брата по поводу болезни Ники.

— Интересно, — произнес Дерек, потирая подбородок. — Завоеватели из ядра земли… Неплохо придумано. Похоже, эти чуждые сущности тоже хотят, чтобы ты оставила Ники дома.

— Точно не знаю. Если верить брату, они способны вершить свои дела где угодно. Но сам Джей Би считает, что место Ника со мной.

— Кто-нибудь, кроме тебя, выступает за госпитализацию?

— Ты — сказала Сабрина, едва заметно улыбнувшись. — Ты — и Маура.

— Кто это?

— Мой агент и приятельница. Она хочет, чтобы я продолжала писать.

Дерек задал наконец вопрос, который не давал ему покоя.

— Ну а твой муж? Что он говорит?

— Он предоставил решать этот вопрос мне, — сказала она, старательно избегая его взгляда.

— Сабрина? Посмотри на меня.

Она послушно подняла на него глаза. Взгляд Дерека жег как огнем, проникал ей в мозг.

— Николас знает, что ты здесь?

— Нет.

— Ты играешь в опасную игру.

Она готова была с этим согласиться, хотя Николас никого отношения к этому не имел. Сидя рядом с Дереком, она не могла не прийти к выводу, что он — чрезвычайно привлекательный мужчина. Сколько бы она ни изобретала причин, чтобы объяснить себе, зачем она к нему ездит, эта была самая главная. Дерек ее возбуждал, зажигал в ее теле невидимые взгляду искры страсти. В его присутствии она чувствовала себя женщиной в полном смсыле слова — женственной и желанной.

— Ты любишь своего мужа? — спросил он.

— Мы с Ником прожили в браке восемь лет, — сказала она дрогнувшим голосом.

— Я спрашивал не о том.

— У нас с Ником есть ребенок…

— Ты его любишь?

— Ники? Конечно, я его люблю…

— Не Ники — Николаса. Его отца. Своего мужа. Ты его любишь?

— Не понимаю, к чему все эти вопросы…

— Перестань, Сабрина, — проворчал Дерек. — Мы оба чувствуем, что между нами происходит нечто важное — такое, чего никогда бы не произошло, если бы ты любила Николаса Стоуна.

— Я никогда не изменяла Нику.

— Измена измене — рознь. Может быть, ты и не изменяла Нику с другим парнем, но кто поручится, что ты эго не хотела? А если хотела, стало быть, в вашей семейной жизни есть какая-то червоточина. Похоже, Ник не в состоянии дать тебе того, что нужно.

Неожиданно Сабрина поняла, что ей нужен простор. Она поднялась с места и двинулась по одной из дороже, которые пересекали тюремный двор в нескольких направлениях. На мгновение Дереку показалось, что она хочет уйти, и у него екнуло сердце. Вскочив, он в два шага ее нагнал и пошел рядом.

— Скажи, Сабрина. Эта книга… Неужели она имеет для тебя такое значение?

— Мне необходимо что-то делать, чтобы доказать, что я чего-то стою.

— Это кому же?

— Себе, своей семье. Миру, наконец.

— Значит, заботиться о Ники недостаточно? Разве мысль о том, что ты ухаживаешь за больным сыном, не приносит удовлетворения?

Сабрина обошла стол, за которым сидели двое мужчин со зловещими физиономиями, и лишь после этого заговорила:

— Откуда же взяться удовлетворению, если Ники не становится лучше? Как и ты, я тоже веду счет дням. Ты, к примеру, стремишься побыстрее освободиться, чтобы отомстить врагам, добиться правосудия или еще чего-то. Но у меня тоже есть стремления, и я тоже хочу кое-чего достичь.

— Но почему ради этого надо писать книгу?

— Я воспитывалась на книгах. Росла среди них, была окружена ими. Писать — это единственное, что я умею.

— Если ты пытаешься что-то доказать…

Сабрина, не останавливаясь и не сбавляя шага, подняла голову и заблестевшими от гнева глазами посмотрела на Дерека.

— Да, я действительно пытаюсь кое-что доказать. Да разве я одна? Все в этом мире что-то доказывают. Поскольку я пишу книги, мне необходимо доказать, что я состоялась как писатель. Заявить о том, что я — личность каким-нибудь другим способом, у меня не получается.

— Вот так-так! — сказал Дерек, останавливаясь, обхватывая ее за плечи и притягивая к себе. — Оказывается, ты считаешь себя неудачницей!

— Так именно я и считаю.

— И это говорит женщина, которая написала и издала отличную книгу, когда ей не исполнилось еще и двадцати трех лет! Я уже не говорю о статьях и очерках. Сколько их было — двадцать, двадцать пять? И заметь: все они были публикованы не в каких-нибудь дешевых изданиях, а в «Атлантике», «Сквайре» или «Ролинг Стоуне».

Она с удивлением на него посмотрела.

— Я ничего тебе об этом не говорила.

— Да, не говорила. Потому что ты — очень скромная женщина. После нашей первой встречи мне пришлось перерыть уйму литературы, чтобы до всего этого докопаться. А потом я пошел в магазин, купил твою книгу и прочитал от корки до корки. Со временем я прочитал и почти все твои статьи.

— Но зачем? Никакой практической необходимости в этом не было: ведь я отказалась тогда дать тебе интервью.

— Прежде всего это было необходимо мне! — сказал он со страстью, неожиданный выплеск которой можно было принять со стороны за вспышку гнева. — Ты заинтриговала меня с первой же минуты нашей встречи; твой образ засел у меня в подсознании и постоянно меня тревожил. Я стал думать о вещах, о которых прежде никогда не задумывался. О том, в частности, что даже благое по своей сути стремление репортера вникнуть в ту или иную проблему может подчас дурно отразиться на тех самых людях, о которых он в своих репортажах рассказывает. Более того, знакомство с тобой заставило меня пересмотреть свою собственную жизнь и спросить себя о том, зачем я живу и чего хочу в этой жизни добиться.

— Ну и как? Ты нашел ответы на эти вопросы?

— Я как раз над всем этим размышлял, когда позвонил парень, обещавший сообщить мне важную информацию. Я отправился на встречу, в результате которой этот парень погиб, а полицейские изъяли у меня дымящийся пистолет. Нет, ответов на эти вопросы я так и не нашел и теперь уже, наверное, не найду. Вот ты хочешь написать обо мне книгу, но я не могу взять в толк, как тебе удастся раскрыть мой характер, если, как выяснилось, я и сам себя плохо знаю.

— Быть может, эта книга поможет тебе лучше понять самого себя. Я стану задавать тебе нестандартные вопросы, а ты, отвечая на них, попробуешь взглянуть на привычные, казалось бы, вещи под новым углом зрения. Иногда такой подход помогает проявиться истинной сущности человека… Почему бы нам не воспользоваться этим методом? Как говорится, хуже не будет.

— Я на это не согласен.

— А ты, оказывается, чертовски упрям.

— Что верно, то верно.

Сабрина снова зашагала по тропинке. На этот раз она шла по направлению к воротам.

— Раз ты отказываешься со мной сотрудничать, мне, выходит, бывать здесь больше незачем?

— Глупости! — сердито сказал Дерек, беря ее за руку и отводя за ближайшее дерево, которое скрывало их от посторонних взглядов. Прижав ее к стволу, он произнес: — Ведь мы оба ждем этих встреч, верно?

— Знаешь, Дерек, я…

— Ш-ш-ш-ш! — Дерек обхватил ее за плечи и с силой прижал к себе. — Мы удивительно друг другу подходим. Не знаю в чем именно и почему, но это — неоспоримый факт.

Она смотрела на него расширившимися то ли от страсти, то ли от испуга глазами, моля взглядом, чтобы он ее отпустил.

— Подумай о том, что я сказал, и приезжай снова.

— Я не могу…

— Нет, можешь и обязательно приедешь. Я уверен в этом. — Он опустил голову и прикоснулся губами к ее щеке. Она почувствовала, как от его прикосновений по всему ее телу стал распространяться жар, и испугалась.

— Дерек, я не в силах пока ничего понять, — прошептала она хрипловатым от волнения голосом.

— Придется. И понять, и кое-что для себя решить…

— Эй, Макгилл! — послышался зычный окрик охранника.

Не обращая внимания на крик стража, Дерек приблизил свои губы к ее рту.

— Подумай об этом, Сабрина. Подумай и сделай выводы, поскольку, когда ты в следующий раз сюда приедешь, я обязательно тебя поцелую. — Выпустив ее из своих объятий, Дерек сказал: — Даже в тюрьме есть место для любви и нежности. Ты взбаламутила мои чувства, и я не в состоянии держать их более под контролем, потому… потому что очень тебя хочу. Мне наплевать на твоего мужа — да и на всякого, кто скажет, что приударять за замужней женщиной дурно. Ничего дурного в этом нет, если люди испытывают сильное взаимное влечение…

— Так-так, Макгилл. Нарушаем? — проговорил охранник, направляясь в их сторону.

— Не мешайте! — не поворачивая головы, бросил Дерек, после чего вновь сосредоточил все свое внимание на Сабрине. — Сабрина! Ты слышала, что я сказал?

Сабрина заговорила дрожащим голосом, торопливо выживая из себя слова:

— Ты не должен говорить такие вещи, Дерек. Не долей даже о таком думать!

— Почему же не должен, если я это чувствую?

— Потому что я не знаю, смогу ли…

— Нарушаем, значит, Макгилл, — с угрозой повторил охранник, который в эту минуту подошел к дереву, за которым они стояли. — Ты что, не видишь, что время свидания заканчивается? Прошу извинить, мисс, но вам пора уходить.

У Сабрины не было сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Она замерла на месте, словно обратившись в соляной столб.

— Подумай о том, что я тебе сказал, Сабрина. Хорошенько подумай.

— Макгилл! Ты напрашиваешься на неприятности, — сказал охранник, начиная плечом оттеснять Дерека в сторону.

— Я совершил убийство, Сабрина. Так что интрижка с замужней женщиной моей совести не обременит.

Дерек шагнул вперед, приблизил свое лицо к лицу Сабрины и, глядя ей в глаза, произнес:

— В следующий четверг я буду тебя ждать. На этом самом месте и в то же самое время.

— Дерек, я не знаю, смогу ли я…

— Я буду тебя ждать. — С этими словами он отошел назад, резким движением стряхнул с себя руку охранника, которую тот положил было ему на плечо, и стал холодным отстраненным взглядом наблюдать за тем, как Сабрина, отлепившись наконец от дерева, нетвердым шагом направилась по тропинке к выходу.