Секреты утра

Глава 9 Тайная любовь

Перед днем Благодарения я дала Михаэлю список продуктов, необходимых для праздничного стола. Когда я пришла, он выложил на стол покупки.

– Здесь все, – он показал на кучу коробок, – и от лучших фирм, как ты заказывала.

– Великолепно, я испеку пироги сегодня вечером, – сказала я, быстро скинув пальто и повесив его в стенной шкаф.

– Ты, сама? – насмешливо спросил Михаэль.

– Яблочный и тыквенный, моим наставником был лучший кулинар, мама Лонгчэмп, хотя нам редко хватало денег на десерт, даже на праздники.

Я разобрала кухонные принадлежности, достала миксер.

– Вы были так бедны? – Михаэль сел напротив меня в кухне, приготовившись слушать истории о папе и маме Лонгчэмп.

– Я помню времена, когда у нас оставались лишь овес и горох. Папа впадал в депрессию, шел в таверну и напивался, растрачивая последние сэкономленные деньги. После рождения Ферн все стало еще хуже. Появился еще один рот, который нужно было кормить, а мама уже не могла работать. На меня легло домашнее хозяйство, забота о младенце. Я должна была учиться в школе и учиться хорошо, в то время как мои сверстницы бегали на танцы.

– Хорошо, что ты больше никогда не будешь так страдать, – сказал Михаэль. Он подошел ко мне сзади, поцеловал и зашептал на ухо: – В один прекрасный день ты станешь очень и очень известной, ты взлетишь так высоко, что будешь вспоминать бедность как дурной сон.

– О, Михаэль, – воскликнула я, – мне не нужны горы золота, когда у меня есть ты, когда ты любишь меня, тогда я взлечу так высоко, как захочу.

Он улыбнулся, его глаза стали мягкими, в них проснулось желание. Взгляд Маэстро заставил меня задрожать и отвернуться.

– Что-нибудь не так, маленькая фея? Тебе неприятно смотреть на меня?

– Я люблю смотреть на тебя, Михаэль. Но когда твои глаза становятся такими, полными неистового желания, будто ты берешь меня ими и несешь в кровать, мне страшно.

Он рассмеялся.

– Возможно, все возможно, – Михаэль поцеловал меня в шею и заключил в объятия.

– Михаэль, я еще хотела замесить тесто, – пыталась возражать я, – мне хотелось бы выполнить свое обещание, испечь и…

– Желудок может подождать, – сказал Михаэль. Когда у него появлялся этот взгляд, возражать не было никакого смысла, он заражал меня, я не могла противиться его поцелуям и вскоре целовала Михаэля так же страстно, как только что он.

Михаэль схватил меня в охапку и выволок из кухни.

– Наш обед! – взмолилась я.

– Я же говорил тебе, утолив любовный голод я становлюсь страшно голоден, – смеялся Михаэль.

Первые дни праздника большую часть времени мы провели в кровати, но я успела приготовить индейку, хрустящий картофель, пироги и домашний хлеб. Михаэль сказал, что это был лучший его обед в день Благодарения.

– Я знаю многих женщин, но ни одна из них не может готовить как ты, – хвастался он, – в крайнем случае, богемная красотка сможет вскипятить воду для чая.

Впервые подвернулся удобный момент поговорить с Михаэлем о рыжей красавице, которая была с ним в музее. Я поинтересовалась, кто она.

– А, она, – он покачал головой, – жена моего друга-режиссера, он всегда просит, чтобы я прогуливал ее. Она относится к тому виду женщин, которые не довольствуются одним мужчиной, знаешь, что это значит?

Я не знала что ЭТО значит. Как можно не довольствоваться одним мужчиной, особенно мужчиной, которого ты любишь всей душой и сердцем? И если мужчина любит женщину, то как он может просить другого сопровождать ее?

– Почему муж не ревновал ее? – спросила я.

– Ревновал? Да он был благодарен мне, – смеясь, ответил Михаэль, – обычные деловые отношения. Но, я не такой, ты не подумай, – быстро добавил он.

– Ты хотел бы быть любимым навсегда и любить вечно?

– Пока не встретил тебя, нет. Но когда увидел тебя, поразился твоей невинности и чистоте. Ты прозрачна как первые утренние солнечные лучи, ты являешь собой всю прелесть рассвета. – Он обнял меня и поцеловал в щеку.

Я почувствовала радость, у меня еще не было более счастливого момента. Это был в моей жизни самый лучший обед Благодарения. Позже Михаэль затопил камин. Мы лежали и слушали музыку, огонь потрескивал и согревал нас. Каждый последующий поцелуй казался все прекрасней. Михаэль погладил меня по волосам и воскликнул:

Мгновение прекрасно, и пусть оно остановится!

Мое сердце было так же полно, как и желудок. Ни одна женщина не может любить сильнее, чем я Михаэля.

Мы скинули одежды и зажгли пламя более жаркое, чем огонь в камине, наши поцелуи горели страстью, мы полыхали жарче поленьев, воспламеняя друг друга. Потом мы упали на кровать истощенные, но не уничтоженные.

Утром Михаэль сказал, что ему нужно встретиться в центре с режиссером.

– А потом я принесу маленькое рождественское дерево, чтобы по традиции украсить его в день Благодарения. Хорошо? Я никогда об этом не думал раньше, но теперь, когда мы…

– О, Михаэль, я люблю тебя. Это так прекрасно иметь свое рождественское дерево и украшать его. Когда нет семьи и когда есть семья, где все любят друг друга – праздники проходят по-разному. И пусть наши сердца наполнятся счастьем.

– Пусть у тебя никогда не будет горя, моя маленькая фея, – Михаэль поцеловал меня в губы и ушел.

Потом я слушала музыку, смотрела телевизор, немного почитала. Мне хотелось сжать время ожидания. После полудня Михаэль возвратился с маленьким красивым деревцем в форме шара. Он купил кучу коробок с игрушками и молочно-белый искусственный снег.

– О, что за чудо! – продекламировал Михаэль, указывая на покупки. – Посмотри какой снег, в нем дух праздника. Тебе нравится дерево?

– О, да, оно такое родное, – захлопала я в ладоши.

– Я потратил вечность, выбирая его. Мне хотелось купить что-нибудь специально для нас. Продавец чуть не впал в безумие, ожидая меня, но все равно оставался любезным. И вдруг я увидел в углу его, оно звало меня, протягивало ветви, – смеясь, рассказывал Михаэль.

С довольным видом Михаэль установил его рядом с камином, деревце хорошо смотрелось на фоне огня.

– Дьявол, – буркнул Михаэль, посмотрев на часы. Я заметила, что он периодически проверяет время.

– Кто-нибудь придет? – спросила я.

– Что? О нет, нет.

– Почему же ты тогда смотришь на часы?

– Да, – он покачал головой, – мне нужно ненадолго уехать, мы с режиссером запланировали небольшую встречу, которую я обязательно должен посетить. Представилась возможность открыть парад звезд на Бродвее в следующем сезоне.

– О, Михаэль, как замечательно.

– Да, но предстоят бесконечные встречи с режиссерами, продюсерами, авторами. У каждого свое мнение, я ненавижу советчиков, но их придется терпеть. Извини, что я оставляю тебя одну.

– Все в порядке, Михаэль. Пока ты будешь далеко, я украшу дерево и приготовлю обед.

Михаэль выглядел обеспокоенным, глаза его бегали.

– Что-нибудь не так? – спросила я.

– Это встреча наверняка затянется до обеда. Мне действительно жаль, – промямлил он.

– Тогда ты придешь еще позже, – поняла я.

– Да. Все будет в порядке?

– Все будет в порядке, я ненадолго прилягу, украшу дерево. Не волнуйся, все действительно будет прекрасно.

– Я буду время от времени названивать, чтобы мы все знали друг о друге, – сказал он и пошел переодеваться.

Михаэль вышел в красивом шерстяном, спортивного покроя жакете и черных брюках. Вокруг шеи он намотал синий шелковый шарф. Я никогда не видела более красивого мужчину и сказала ему об этом.

– Да, я должен хорошо выглядеть перед этими людьми, я обязан оправдать их ожидания, в этом один из недостатков звездной жизни. Всегда нужно ходить по сцене, выглядеть как идеал, потому что за вами непрерывно наблюдают. Если волосы не уложены или вы не в состоянии улыбаться – это настоящая беда, плюс постоянные, нескончаемые слухи. Ты уверена, что все будет в порядке? Может быть сходишь в кино? Позволь мне одолжить тебе деньги на билет и такси?

– О, нет, мне еще нужно сделать домашнее задание.

Он покачал головой.

– Домашнее задание? Кто-то еще задает домашнее задание на праздники? Ладно, все будет в порядке, поговорим позже, – сказал Михаэль и, поцеловав меня, ушел. Захлопнулась дверь, и я осталась одна. Я осталась одна в пустой квартире.

Я жалела, что мы были тайными любовниками и он тайком принимал меня. Но мне было хорошо с ним, даже если для Михаэля я уже стала скучна и обыденна. Я подошла к маленькому рождественскому дереву.

– Но, – вздохнула я, – по крайней мере, в тебе я уверена. Теперь мы хорошо узнаем друг друга.

Я открыла коробки с игрушками, купленными Михаэлем, и начала украшать дерево. Часы тянулись так медленно, что выражение «время летит» казалось издевательством.

Я очень долго украшала дерево, поворачивая его, перевешивая игрушки, до тех пор, пока не добилась совершенства. Потом я слушала музыку и думала о Михаэле. Я пыталась засесть за домашнее задание, но не могла сконцентрироваться на чтении.

Каждые две минуты я смотрела на часы. Самостоятельно разожгла камин и немного посмотрела телевизор, а Михаэля все не было. Я боролась со сном, боясь не услышать телефон, а Михаэля все не было. Огонь, разожженный в камине, потух. Мне показалось, что мои часы стали, я посмотрела на настенные и была потрясена: почти двенадцать тридцать, а Михаэля все не было. Я удивилась, почему он не звонит. Я посмотрела в окно, там мело, улицы укрылись белыми простынями. Слышались редкие автомобильные гудки, только несчастные, очень несчастные люди могут мчаться неизвестно куда в такую погоду. А Михаэля все не было.

Несмотря на волнение, я легла на кровать, закрыла глаза и проснулась только тогда, когда открылась входная дверь. Я открыла глаза и села. Михаэль возился с замком и сам себе бормотал:

– Тс-с…

– Михаэль?

– Ах, – вскрикнул он и повернулся. Его волосы слиплись, жакет выглядел довольно плачевно.

– Тс-с, – Михаэль прижал палец к губам, – Дон, ты уже проснулась?

– Да, Михаэль.

– Ах, – он споткнулся.

– Михаэль, ты… пьян? – спросила я, но могла бы этого и не делать, «состояние папы Лонгчэмпа» было мне хорошо знакомо.

– Теперь, – сказал Михаэль и вытянул вперед руки, чтобы не упасть, – сюда. Я немного, – он показал пальцами сколько, – или много?.. Каждые десять минут, – маэстро идиотски засмеялся и упал.

– Михаэль! – Я бросилась к нему, Михаэль притянул меня и прижался. От него разило так, будто он принял ванну виски.

– Где ты шатался? Почему столько пил? Как ты добрался домой?

– Домой? – Он внимательно огляделся. – Я дома? Я попыталась его перевернуть и увидела на жакете волосы, рыжие волосы!

– Михаэль, где ты был? С кем ты был? – спрашивала я. Но он молчал. Он попробовал взобраться на диван, но снова упал.

– Почему комната кружится?

Он закрыл глаза и музыкально захрапел.

– Михаэль!

Я безрезультатно трясла его. Тогда я с трудом стащила с него обувь и жакет и укрыла одеялом. Посмотрев на рождественское дерево, украшенное и зажженное, я заплакала. Оно выглядело таким красивым, таким родным, а Михаэль совершенно равнодушно храпел. И своим плачевным состоянием разочаровывал меня в милом домашнем празднике. Он даже не заметил дерева и едва узнал меня.

Я еще раз посмотрела на дерево, окинула взглядом Михаэля и подавленная ушла в спальню.

Михаэль проснулся раньше меня, я почувствовала, что он сидит рядом на кровати и тихонько гладит меня по плечу.

– Михаэль, который час?

На нем все еще была вчерашняя одежда, грязная рубашка была расстегнута, жирные волосы всклокочены. Он тряхнул головой.

– Еще рано. Извини, Дон, – попросил он. – Я уверен, что выглядел по-свински вчера. Я даже не помню, как пришел, как ты меня укрыла. Я, как это говорится, был вчера в… зюзю.

Я села, стараясь не смотреть на него.

– Где ты был? Что произошло? Почему ты так напился?

– Мы вчера праздновали, я пробовал уйти, но каждый настаивал, чтобы я выпил с ним. Эти меценаты оплатили и вино и угощение. Шампанское лилось рекой. – Он снова потряс головой.

– Но где был ты?

– Где был я? Давай вспомним, – сказал он тоном ученика, которому достался на экзамене сложный вопрос. – Где был я? Хорошо, сначала мы были в офисе режиссера, потом мы все пошли на обед в Сардис. После этого мы посетили несколько найтклубов, потом зашли в одно или два места, и все у меня смешалось. Михаэль закрыл лицо руками.

– Кто был с тобой?

– Кто был со мной? – он поискал мысль в потолке, – режиссеры и продюсеры.

– Была ли там женщина с рыжими волосами?

– Женщина с рыжими волосами? Фи, нет, нет, не было никакой рыжей женщины. Такое ощущение, что о мою голову разбили дюжину горшков. Пойду приму душ. Извини, – он быстро поцеловал меня в щеку. – Спасибо за заботу.

Он потянулся, подобно коту, и вышел.

Может быть, рыжие волосы остались на жакете с его предыдущей встречи с женой друга? Или он не предполагал, что я замечу их? В конце концов, он слишком меня любит, для того чтобы обижать.

Я поднялась и пошла в кухню приготовить нам кофе и легкий завтрак. После душа Михаэль был свеж, волосы аккуратно уложены, он надел синий из легкого шелка костюм.

– Хм, недурно пахнет, – сказал он, подошел ко мне сзади и обнял. – Извини еще раз за вчерашний вечер. Все были так взбудоражены предстоящим рандеву, что слишком рьяно начали праздновать, – Михаэль поцеловал меня в шею.

– Все будет хорошо.

– Все скоро услышат о Михаэле Саттоне, выступающем на Бродвее, – гордо сказал он.

– О, Михаэль, как это будет замечательно, как это кружит голову. Только жаль, что мы вчера вечером не отпраздновали.

– Мы будем праздновать сегодня вечером, возьмем кабриолет и поедем в маленький итальянский ресторан в Бруклине, там нам никто не помешает, а еда будет отличной.

– Но Михаэль, если кто-нибудь нас заметит?

– Никто. Как приятно, что ты заботишься обо мне. Теперь пойдем, ты мне покажешь рождественское дерево, – он взял меня за руку и мы пошли в зал. Я зажгла гирлянды. – Великолепно, – сказал Михаэль, – как это приятно на рождество выпить бокал вина под своим деревом. Наше дерево, – добавил он и крепко обнял меня за талию, – моя маленькая фея, – он поцеловал кончики моих пальцев. – А теперь я голоден, пойдем завтракать.

Остаток дня пролетел незаметно. Михаэль ненадолго ушел в магазин, в это время дважды звонил телефон, но я не отвечала. Когда он пришел, сказал, что я правильно сделала – меньше будет вопросов.

Из магазинов он принес кучу пакетов.

– Рождественское дерево без подарков завянет, – объявил Михаэль, выкладывая их.

– Для кого эти дары? Придут твои родственники?

– Родственники? Нет. Это все для тебя.

– Все для меня? Михаэль, ты так много тратишь, – смутилась я, разбирая пакеты.

– Я обязан тратить, – твердо объявил он, – кто же, как не я, и как не на тебя, не на свое же неблагодарное семейство, – улыбнулся маэстро, и достал из кармана маленькую коробочку, обернутую в розовую бумагу и обвязанную такого же цвета лентой. – Я не вытерпел, это подарок Благодарения.

– Люди не дарят друг другу подарки на Благодарение, – рассмеялась я.

– Они не дарят? – усмехнулся он, – хорошо, я начну новую традицию и с этого времени они будут дарить. Для вас, – сообщил он, раскрывая протянутую руку.

Я взяла коробочку и аккуратно открыла. Мои дрожащие от волнения пальцы погрузились в мягкий хлопок, в котором лежал красивый медальон в форме сердца на золотой цепочке. Он был украшен крошечными алмазами.

– О, Михаэль, как красиво.

– Открой его.

Я открыла медальон, и улыбнулась, там была выгравирована первая фраза его песни о любви: «Навсегда, моя любовь».

– О, Михаэль, – слезы счастья заполнили мои глаза, – это лучший подарок, какой я когда-либо получала. Он только для меня.

Я бросилась к нему на шею и покрыла поцелуями лицо самого дорогого человека.

– Ой, – кричал он, отстраняя меня. – Не сейчас, не сейчас, мы должны подготовиться к обеду. Ты не забыла?

Мое сердце было так полно счастьем, что я думала, оно разорвется. Я стала доставать вещи из чемодана, мечтая о вечере, который я проведу вместе с Михаэлем. Я надела комбидрес, который я купила вместе с Тришей, когда мой старый, с глубоким вырезом, уже ни на что не годился. На нем были такие маленькие чашечки, что они соскакивали с груди. Так же я выбрала вечернее платье с вырезом, в котором мог покоиться на груди медальон, подаренный Михаэлем.

Я укладывала волосы до тех пор, пока они не стали идеально гладкими. Наложила немного красной помады и слегка подвела глаза. Удовлетворившись тем, что я выгляжу подобно женщине, с которой видела Михаэля, я вышла из спальни, чтобы он оценил меня. Маэстро как раз только положил телефонную трубку, он взглянул на меня своими темными глазами, и его губы в восхищении округлились.

– О, ты прекрасна, ты очень красива. Я не могу дождаться того момента, когда мы предстанем перед обществом. В тебе ключ ко всем желаниям, и, – он подошел ближе, – моей любви.

Я с гордостью подняла голову. Михаэль помог мне надеть пальто и поцеловал в щеку.

– Такси уже ждет, – сообщил он, и мы вышли. Была длинная поездка через весь город. Михаэль не преувеличивал, когда говорил, что знает хорошо дорогу. Водитель петлял по маленьким улочкам, слушая указания Михаэля, пока мы не достигли итальянского ресторана, который назывался просто «у Морна». В нем был маленький зал с невысокими кабинками и дюжиной столов, но мне показалось все очень романтичным. Мы сели за столик в темном углу, где не привлекали ничьего внимания. Как и говорил Михаэль, здесь никто не замечал нас. Он заказал дорогое вино и мы выпили две бутылки. Он рассказывал о своих путешествиях и победах, описал некоторые известные во всем мире рестораны. Я поддержала разговор, рассказала о ресторане в гостинице на побережье Катлеров, о Насбауме, шеф-поваре, о том, как во время каждого обеда бабушка Катлер и мать, иногда сопровождающая ее, приветствуют постояльцев, давая им почувствовать себя дома.

– Она, может быть, и тиран, – сказал Михаэль, – но прекрасно знает, как добиться успеха. Похоже, она шикарная бизнесвумен. Я не отказался бы разок остановиться у нее.

– Ты возненавидел бы ее. Она сделала бы тебя на фут ниже только потому, что ты не чистый американец, она уважает только стопроцентную кровь.

Я рассказала Михаэлю, как бабушка пыталась отравить мне жизнь в школе Искусств и о письме к Агнессе.

– Скоро ты освободишься от нее, – сказал Михаэль, опустив вниз глаза и сжав мои пальцы, – и люди подобные ей не смогут причинить тебе вред никогда.

– О, Михаэль, – сказала я, – мне не дождаться этого дня.

– Хорошо, это может наступить раньше, чем ты думаешь.

– Михаэль, – я почти вскочила со своего места, – что ты хочешь сказать?

– Я не должен говорить тебе этого, – ответил он, маленькая напряженная улыбка играла на его лице, – но есть возможность пристроить тебя на новый сезон в Бродвей.

– Михаэль! – Я думала, что мне станет плохо, сердце готово было выпрыгнуть из груди, так велико было мое волнение. Я, на Бродвее? Уже?

– Все еще не определено, – предупредил он, – это только возможность. Мы еще должны поработать над твоим голосом. Петь на сцене это совсем не то, что петь в местной средней школе в день образования США.

– О, я понимаю, конечно. Но я буду работать интенсивно, очень интенсивно, Михаэль, я действительно буду!

– Я знаю, что будешь, – сказал Михаэль и пожал мне руку, – это у тебя в крови. Поверь мне.

Михаэль оплатил счет и мы покинули ресторан, всю длинную дорогу обратно я мечтала о Бродвее, перескакивала из одной грезы в другую. Кто думал, что предсказания мамы Лонгчэмп когда-нибудь сбудутся!

Я знала, что все эти годы она старалась забыть историю с похищением, она верила в то, что я ее дочь, но не могла жить с ложью и с чувством вины и поэтому придумала историю о чудесном пении птиц.

– Птицы вложили песню в твои уста, – говорила она мне, – настанет день, когда люди услышат твою песню и поймут, что это самое прекрасное мгновение в их жизни.

Этот день приблизился раньше, чем я могла вообразить. «Мама, – думала я, – мой голос будет намного красивее, чем ты мечтала».

Время нашей совместной с Михаэлем жизни пролетело чересчур быстро. Настало утро последнего дня.

Я отказывалась открыть глаза, чтобы столкнуться с реальностью. Мы с Тришей планировали, что я должна взять такси и встретить ее, когда прибудет автобус. Потом мы с Тришей взяли бы такси и вместе приехали домой, так чтобы Агнесса считала, что мы не расставались все каникулы.

После того, как я сложила чемодан, мне осталось только с сожалением оглядеть квартиру Михаэля. Лучи яркого рождественского солнца пробивались сквозь шторы, заставляя сверкать игрушки на нашем дереве, все таком же зеленом, даже упаковочная бумага, оставшаяся лежать под ним, казалась нарядной.

– Было все замечательно, – сказал мне Михаэль в дверях. – Не думай об этом как о конце, – он закрыл глаза, наполненные слезами, – думай как о начале. – Он поцеловал меня и прижал к себе, мое горе было столь велико, что я не могла говорить.

– Теперь ты получишь небольшой отдых, моя маленькая фея, – предупредил он. – Будет много работы, когда откроется школа.

– Я буду работать, я люблю тебя, Михаэль, – прошептала я. Его глаза повеселели, и мы расстались.

Я приехала на станцию рано, села на скамью и читала журнал, пока не прибыл Тришин автобус. Она вышла из автобуса, ее длинный красный шарф развевался на ветру.

– Расскажешь мне все, – сказала она, после того как мы поцеловались. – Что вы делали? Куда вы ходили? Держу пари, что каждый вечер он водил тебя в ресторан.

– Нет, чаше всего мы были просто вдвоем, – сказала я и описала, какой обед приготовила в день Благодарения.

Я показала ей медальон.

– Красивый, – сказала Триша, – из какой песни здесь написаны слова?

– Ах, – вздохнула я, поняв, что Триша могла бы и знать песню Михаэля, – так, нечто личное. – Мы не нашли такси и отправились домой пешком.

Триша не хотела, чтобы нас поймали на деталях, поэтому мы проговорили все еще раз.

– Если Агнесса спросит, – говорила Триша, – то у нас было десять человек за обедом Благодарения, мы ели утку и пирог.

– Это доказывает, что обед был замечательным, – сказала я, теперь настало мое время завидовать Трише, ее теплому семейному столу.

Мы были удивлены, когда застали Агнессу, дожидающуюся нас в коридоре. Очевидно она вышла, как только заслышала наши голоса. Но один ее взгляд заставил похолодеть мое сердце. Лицо ее было бледным. Никакой помады, никакого макияжа, ничего Ее волосы были зачесаны назад и собраны в пучок, на сей раз нельзя было сказать, играла ли Агнесса очередную роль или нет.

Что-то новое, подумала я, она играет присутствие на похоронах.

– Вы лгали мне!

Мы с Тришей переглянулись.

– Лгали?

– Ваша мать позвонила два дня назад. Она не знала, что вы поехали к Трише. Вы отправились, не получив разрешение семьи. Я чувствовала себя идиоткой, – добавила Агнесса прежде чем я что-либо могла ответить. Она стояла и мяла белый шелковый платок в руках. – Я вам отплачу, я верила вам, когда вы сказали, что получили разрешение. Я не должна была быть такой наивной! – на одном дыхании выпалила Агнесса Моррис. – Я ожидаю звонка от вашей бабушки каждую секунду, – она заплакала.

– Она не позвонит, – успокоила ее я, – моя мать, положив трубку, сразу все забывает. Она говорила, что лечится от склероза, когда звонила в последний раз, с ней подобное случается часто, – я твердо посмотрела в глаза Агнессе, сама удивляясь, как легко вру. Но могла бы предусмотреть это.

– Ох дорогая, – сказала она, не отказываясь от стиля высокой трагедии, – я не знаю, что и подумать.

Это случалось и прежде. Бабушка Катлер уже привыкла.

– Ох, как мрачно, – сокрушалась Агнесса, – ваша мать так мила, никто бы не подумал, что она настолько больна.

– Никто, никто, – сухо подтвердила я, но Агнесса не заметила моего сарказма.

– Вы хорошо отметили праздник? – Агнесса посмотрела на нас.

– Да, хорошо, – ответила Триша.

– Госпожа Лидди кое-что приготовила к вашему возвращению. Ох, дорогие, – воскликнула Агнесса, всплеснув руками, – я так волновалась.

– Она становится хуже, – прокомментировала Триша. – Она надела старый театральный костюм, готовясь к этому представлению. Любая новая мысль или настроение полностью захватывает ее, она перебирает реквизит и наряжается в соответствии с разыгрываемым характером.

– Мне жаль ее, но она не должна шпионить для бабушки Катлер. Мне было неприятно врать, но выхода не было, – сказала я.

Триша кивнула, и мы пошли в комнату, чтобы разложить вещи. Трише было любопытно узнать, каково прожить с любимым человеком в одной квартире такой долгий срок. Столько вопросов я не ожидала даже от нее. Я чуть было не проговорилась, не выдала Михаэля.

– Моя мать всегда говорила, что поздним вечером полно фантазии и романтики, но когда просыпаешься, обнаруживаешь одну голую реальность. Действительность низвергает в прах детские мечты. То же случилось и с вами?

– О, нет. Утро было так же прекрасно, как и поздний вечер, у нас был замечательный завтрак, и мы говорили, мечтали. Он так много мне рассказал, где он только не был!

– Почему он так много путешествует?

– Ох, это… его бизнес.

– Какой бизнес?

– Ну там импорт, экспорт.

– Вы так счастливы, ты талантлива и удачлива в любви.

– Ты тоже талантлива, и я уверена, у тебя будет большая, большая любовь, – предсказала я.

На лице Триши появилась довольная улыбка.

– Эрик Ричардс трижды приглашал меня отдохнуть.

– Да?

– Мы идем обедать на следующий уикэнд вместе. В Плазу! Я думаю, он повторит приглашение, – сообщила Триша.

– Как ты собираешься поступить?

Ее отношения с Эриком казались мне таким детством!

Но я ничего не сказала Трише, не желая ее расстраивать. Мы с Михаэлем много говорили о жизни, о совместной жизни и любви.

– Он очень хороший, – говорила Триша, – я думаю, что отвечу согласием, – закончила она, и глаза ее засверкали. Мы смеялись и разговаривали до обеда.

Госпожа Лидди, наверное, приготовила лучший обед Благодарения. Агнесса вышла в очень коротком белом платье, с глубоким вырезом и ниткой жемчуга на шее. Она одну за другой выплескивала короткие, чувственные речи, полные благодарности и радости.

– И снова мы вместе, одна семья, готовая выстоять против любых стихий, куда нас только не бросит.

Мы посмотрели друг на друга, речь, похоже, была заимствована из какой-нибудь мелодрамы, где она играла в молодости, и которую, как сказала Триша, скорее всего исполняла в том же платье. Но меня больше ничего не волновало, ни экспрессивная Агнесса, ни брюзжащая мадам Стейчен, ни бабушка Катлер, – все утонуло в счастье и процветании. Я чувствовала себя в безопасности, защищенная любовью Михаэля. Эта крепость защитит меня не то, что от Агнессы, «от варваров и стрелков» из только что процитированного ею Шекспира. Но были еще «варвары и стрелки», которые подстерегали меня. На мое ликование и радость легла тень. Это был коварный удар судьбы. Утром третьего дня после нашего возвращения с каникул я проснулась больной и двадцать минут не могла встать. Триша испугалась, что у меня желудочная инфекция и собиралась сообщить Агнессе, но сначала решила поговорить со мной.

– У тебя не было задержки? – я не должна была отвечать, но она все поняла по моему лицу. – И как давно?

– Почти шесть недель, – ответила я, – но я не задумывалась над этим. Они вообще у меня довольно нерегулярны.

– Тем больше причин у тебя волноваться и быть осторожной, – заметила Триша, – разве мать не говорила тебе о таких вещах?

«Какая из них?» – подумала я. Мама Лонгчэмп всегда считала меня слишком юной, чтобы говорить о сексе, а когда я достаточно выросла, чтобы знать, она слишком устала от жизни и болезни. А моя настоящая мать, я уверена, сначала бы покраснела, потом посинела от подобного разговора. И никто, ни один человек не объяснил мне!

Я покачала головой, слезы потекли у меня по щекам.

– О, Триша, я не могу быть беременной, я не могу. Ни денег, ничего, – сказала я, – это просто желудочная инфекция. Вот увидишь. – Я заставляла себя поверить в это.

Триша взяла мою руку и улыбнулась.

– Возможно, ты права, возможно, это действительно небольшая желудочная инфекция. Только не паникуй, не паникуй.

Я кивнула и постаралась скрыть свои эмоции. За завтраком у меня не было аппетита, но скорее всего из-за моего нервозного состояния. Уроки вокала пока еще не начались, и Михаэля я не видела, да и не хотела видеть до полного выяснения.

Я была очень утомлена и рано легла спать. На следующее утро меня снова тошнило, и к горлу постоянно подкатывал рвотный комок. Я заметила, что Триша все больше и больше переживает из-за меня. Я попыталась успокоить ее:

– Я думаю, что это грипп, и мне уже лучше. Когда Михаэль на уроке заметил, что я плохо выгляжу и спросил, почему, я сказала, что плохо спала. Прежде чем он поинтересовался причиной бессонницы, подошли другие студенты.

После обеда я пошла в библиотеку, чтобы прочитать литературу о беременности, так что придя домой я уже знала, что принимать. Я сняла свитер, бюстгальтер и рассмотрела свою грудь перед зеркалом. Она была увеличенной, соски тоже стали больше, темнее и покрылись тонкими, едва заметными кровеносными сосудами. Все признаки налицо, кровь отлила от головы. Отрицать очевидное было глупо.

Я опустила голову, любовь сделала из меня беззаботную дурочку. Почему? Любовь Михаэля ко мне так быстро превратила меня в женщину, я испытывала женскую страсть, я целовала и любила его как женщина, сердце сделало из меня женщину.

Почему я должна перенести столько мук, откажется ли после этого от меня Михаэль?

– Что ты собираешься делать? – спросила Триша, когда я ей рассказала, что у меня все признаки беременности. – Может быть, вызовешь мать?

– Мою мать? Я пошла к ней, когда бабушка Катлер настаивала, чтобы я сменила имя, которое мне дали при рождении, на Евгению…

– Евгения?

– Так звали бабушкину сестру, умершую в младенчестве от рахита. Так вот, когда я пожаловалась матери, она почти впала в кому. Малейшее напряжение, и она впадает в панику. Она бесполезна, – добавила я горько, – она мечтает, чтобы исполнялись только ее желания, и все желали ее.

– Хорошо, но ты сообщишь Аллану? Ты не думаешь, что когда зарождается человек, нужно быть осторожной, а он знает об этом несколько больше, ведь он был женат?

Я промолчала, мне было страшно. Михаэль испугается, что рушатся все наши планы… Мое восхождение на Бродвей, наши совместные выступления.

– Возможно, его это и не заинтересует, – жестоко заявила Триша, но тут же смягчилась, – не слишком ли резко я говорю?

– Нет, нет, – возразила я, – он будет заботиться. Он действительно так любит меня, его любовь может ослепить. Ты не думай, он не забывает все от экстаза. Ты, наверное, наслушалась девичьих разговоров о проблемах с парнями, и они правы, для подростковой романтики…

– Ладно, но у тебя нет выбора, ты должна сообщить ему.

– Да, да, конечно, скажу, но только я боюсь, что он расстроится.

– Он должен разделить ответственность, – отчеканила Триша. – Моя мать всегда говорит, танго танцуют вдвоем.

– Да, – кивнула я, нервно теребя медальон, – я знаю.

Это был танец, доставивший мне много проблем.