Секреты утра

Глава 12 Медоуз

Войдя в самолет, я почувствовала усталость, упала в кресло и пробудилась только перед тем, как стюардесса объявила о посадке. В аэропорту было немноголюдно, я не думала, что у меня будут проблемы с поисками водителя, который должен был отвезти меня в Медоуз, в дом бабушек и сестер Катлер. Но когда я вышла из аэропорта, я не увидела никого, кто бы держал табличку с моим именем.

Прибывших пассажиров встречали родственники и друзья, все пассажиры из нашего самолета разошлись, и я осталась одна, присела и стала ждать.

Я растерялась, прошел час после прибытия, люди прибывали и убывали, они спешили, кто к самолетам, кто к выходу, но никому не было до меня дела. Мне осталось только закрыть глаза и ждать. Усталость брала свое, путешествие, больница – все подорвало мои силы. Я вытянула ноги и заснула. Я ехала с папой Лонгчэмпом в фургоне, моя голова покоилась на плече Джимми, я ощущала удобство, безопасность и очень расстроилась, когда почувствовала, что кто-то трясет меня за плечо.

Открыв глаза, я увидела высокого, тощего человека с лоснящимися коричневыми волосами, неровно подстриженными и плохо расчесанными. У него был длинный тонкий нос и карие печальные глаза. Ему давно следовало бы побриться, бледное лицо было как бы в заплатах из шерсти. Волосы росли повсюду, вокруг кадыка, в ноздрях и внутри ушей. Его нижняя губа была опущена и открывала желтые от табака зубы. Лицо, уголки глаз покрывала сеть морщин, на лбу пролегла глубокая складка. Одежду составляли синий, потертый сюртук и потертая фланелевая рубашка навыпуск, на ногах были очень грязные ботинки. Мне было непонятно, как его сюда пустили.

– Вы та девушка? – спросил он.

– Извините?

– Вы та девушка? – грубо повторил он, словно наелся песка.

– Меня зовут Дон. Не вас ли послали, чтобы отвезти меня в Медоуз?

– Пошли, – пробормотал он и резко повернулся. Он уже был далеко, когда я встала, и мне пришлось догонять его.

– Вы опоздали, мне пришлось долго ждать.

Он не посмотрел на меня, его длинные грязные пальцы сжались в кулаки.

– Сначала посылают на бойню, – одними губами он грязно выругался, – потом хотят, чтобы я поспел в аэропорт.

– Вы не знаете, пришли ли мои вещи? – спросила я, увидев, что мы идем к выходу. – Вся моя одежда была отправлена из Нью-Йорка.

Ответа дождаться, казалось, нереально. Он продолжал идти и что-то бубнить. Только достигнув двери, шофер соизволил сказать:

– Не знаю.

Я почти бежала за ним, когда он пересек улицу и направился к стоянке. Шофер не обращал ни малейшего внимания на машины, они останавливались, выбегали разъяренные водители, но он игнорировал все их речи. Он смотрел вперед, чуть опустив голову, и большими шагами продвигался к намеченной цели. Когда мы достигли стоянки, он указал на грязный черный грузовик. Даже прежде, чем мы достигли его, я почувствовала запах, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Я закрыла рукой нос и на мгновение остановилась. Он тоже остановился возле машины, открыл дверцу и выразительно посмотрел на меня.

– Залазь, – скомандовал он. – Я возил навоз из коровника на поля.

Я задержала дыхание и приблизилась к грузовику. Открыв дверь, я увидела грязное с порванной обшивкой сидение, страшно было садиться. Он посмотрел на меня. Поняв мои колебания, он постелил грязное коричневое одеяло, сел и захлопнул дверцу. Я медленно опустилась и постаралась по возможности удобней устроиться. Шофер тотчас включил зажигание, машина тронулась, и мы выехали со стоянки. Чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, я попробовала открыть окно, которое было все в грязевых подтеках, но ничего не получилось, а он даже не повернулся помочь.

– Оно не работает, – не отрывая взгляда от дороги, сообщил шофер. – Не представился случай отремонтировать. А с запахом этим я вожусь всю жизнь.

– Нам еще далеко? – спросила я, не в силах выносить ни эту дорогу, ни этот автомобиль. Такое буйство запахов выворачивало мой желудок.

– Близко, около пятидесяти миль, приятная воскресная прогулка, – он переключил скорость, машина рванула и выехала на гладкое шоссе.

– Кто вы?

Я еле дождалась, пока он представится.

– Лютер.

– Вы давно работаете в Медоуз? – Я решила разговором скрасить дорогу.

– Давно. За все это время я перетаскал столько сена, что оно перевесило бы этот грузовик. Больше я вообще нигде не работал. – Лютер наконец посмотрел на меня. – Вы одна из родственниц Лилиан?

– Да, – неохотно подтвердила я.

– Долгие годы я не видел ее, но я слышал, она высоко взлетела. Лилиан всегда была шикарная леди. Конечно, не требуется многого, чтобы быть выше Шарлотты. Она чем-то похожа на гончую собаку, – его гримаса напомнила улыбку.

– На что похож Медоуз?

– На все заброшенные плантации. Сейчас он не тот, что раньше, – он повернулся ко мне, – ничего прежнего, ни люди, ни здания, ни земля, ничего.

– Расскажите про моих теток.

– Вы не знаете их? – спросил он.

– Нет.

Лютер пристально посмотрел на меня:

– Лучше, если вы сами познакомитесь с ними. Да, – добавил он, кивая, – так будет лучше.

Большую часть оставшегося пути мы проехали молча, лишь изредка Лютер ругал другого водителя, но за что, я так и не поняла. Я пыталась любоваться окрестностями, но через грязное стекло все выглядело серым и скучным, даже солнце.

Почти через полчаса после того, как мы покинули аэропорт, небо затянули серые тучи, все, деревья, траву, луга поглотила тень. Мы проехали мимо маленьких фермерских хозяйств, мимо распаханных полей и оказались рядом с домом, который, по-видимому, был больницей. Мы проезжали мимо бедных детей, играющих перед домами, вдоль дороги валялись поломанные автомобили, прогнившие деревянные стулья. Дети останавливались и любопытными взглядами провожали нас.

Наконец-то я увидела дорожный знак «Станция Аплэнд». Мне вспомнились слова бабушки, что это ближайший к плантации город. Мы проезжали Газовую станцию, маленький ресторан, выглядевший скорее пристройкой, парикмахерскую, которая служила и магазином, и большое каменное здание с вывеской «Ритуальные услуги».

На краю города была расположена железнодорожная станция, окна были заколочены, но никаких объявлений о том, что станция не работает, почему-то не было. Почты видно не было. В Аплэнде отсутствовали так же тротуары и прохожие, зато в большом количестве имелись собаки и грязь. Это было самое бедное место, какое довелось мне встречать, хотя я видела много селений, провинциальных городов, когда папа и мама Лонгчэмп переезжали с места на место.

Как только мы проехали станцию, Лютер повернул налево, в узкую улочку, на которой дома были еще беднее, а люди с трудом выкарабкивались из нищеты.

Дорога была более старой, мощеной, давно не ремонтировавшейся. Грузовик бросало из стороны в сторону, когда Лютер не успевал объезжать выбоины. Он свернул направо и более медленно поехал по обочине, но и здесь машина часто буксовала.

– Вся эта земля принадлежит Медоуз, – сказал Лютер, когда мы достигли покосившегося деревянного забора, тянувшегося в обе стороны настолько, насколько хватало глаз. Земля была покрыта на мили вокруг кустарниками и сухой травой.

– Здесь везде так? – поинтересовалась я.

Лютер ухмыльнулся.

– Хорошо, что еще так.

Но как может быть у одних людей столько земли? Они должны быть очень и очень влиятельными людьми. Я знала, что у многих на юге большие земли, доставшиеся по наследству. Возможно, мне будет не так уж и плохо здесь, свежий воздух, хорошая еда, новые впечатления, все это хорошо для будущего ребенка. За деревьями виднелся кирпичный дом и большая черепичная крыша. Все выглядело огромным. На разъезде стоял указующий камень, скорее всего дань старине. Лютер как опытный штурман вел автомобиль между колдобинами. Мы проехали высохший мраморный фонтан, который строился с претензиями на изысканность. Я видела повалившиеся изгороди, заросшие клумбы, лужайку, огражденную белым камнем, но в центре ее бросалась в глаза желтая трава. Тени былого величия мешались с современной запущенностью. Кое-где еще росли деревья с декоративно подстриженной кроной, подстриженной, правда, давно, вокруг них высились запущенные, неухоженные зеленые гиганты. Лютер подъехал к главному входу, я заметила, что позади здания был коровник и хлев. Здание явно нуждалось в ремонте. Лютер остановил машину.

– Ну, вот, вы и приехали, – сказал он. – А мне дальше, в свой коровник.

Я открыла дверцу и выпрыгнула. Когда Лютер отъехал, за ним еще можно было долго видеть облако пыли. Я отряхнулась и поднялась на высокое крыльцо. Окна в доме подобно зеркалам отражали небо, покрытое облаками. Мне казалось, что они неприветливо рассматривают меня. Крыша высотой напоминала Вавилонскую башню. От холодного ветра мои щеки покраснели как от мороза. Меня пугали разрушенные огромные ступени. Я зашла за колонну, где ветер был слабее, и нашла дверь. На ней была прибита медная доска, и рядом висел молоточек. Я постучала, в ответ – молчание. Я постучала снова. Дверь со скрипом открылась. В первое мгновение я никого не увидела, только свет, уходивший вниз по коридору в темноту. Потом высокая, темная фигура, с керосиновой лампой в руках вышла из-за двери. Ее появление было таким быстрым и беззвучным, что я подумала, привидение приветствует меня в мертвом доме. Я испугалась и шарахнулась назад.

– Вы нетерпеливы, – сказала фигура, подходя ко мне, и тогда, в свете лампы, я смогла разглядеть ее лицо. Янтарно-желтое, вытянутое, неживое лицо с глубоко посаженными, темными глазами. Ее бледный рот неглубоким шрамом прорезал нижнюю часть. Длинные, серые тонкие волосы были связаны в пучок.

– Извините, – ответила я. – Мне показалось, что никто не слышит.

– Отойди, чтобы я могла закрыть дверь, – скомандовала она. Я быстро отскочила. Фигура осветила мое лицо. – Гм…, – хмыкнула она, как бы в подтверждение своих ожиданий.

Потом она придвинула свет к себе, и я смогла лучше рассмотреть лицо открывшей дверь. Многим она походила на бабушку Катлер, сталь в серых глазах, вызывающая у собеседника дрожь, только несколько уже овал и резче скулы. Наверное, некоторое время назад она была выше и имела более широкие плечи, но гордая осанка и откинутая назад голова остались.

– Я мисс Эмили. Ты должна всегда называть меня мисс Эмили, понятно?

– Да мадам, – ответила я.

– Не мадам, а мисс Эмили, – отчеканила она.

– Да, мисс Эмили.

– Ты опоздала, чтобы получить еду. Мы обедаем рано, и те, кто опаздывают, еды не получают.

– Я все равно не очень голодна, – поездка в грузовике у любого бы отбила аппетит.

– Хорошо, теперь я покажу комнату, в которой ты будешь жить, – она пошла, освещая перед собой путь керосиновой лампой.

Стены в холле были голые, исключение составлял портрет южанина с белыми как молоко волосами. Я только мельком увидела его, потом свет керосинки уплыл дальше, но я успела заметить сходство с бабушкой Катлер и мисс Эмили, особенно в стальных глазах. Возможно, это был их дед или отец. Светлые пятна на стенах говорили, что здесь раньше висело множество других родовых портретов.

– Прибыли ли из Нью-Йорка мои вещи, мисс Эмили? – спросила я.

– Нет, – резко, не оборачиваясь, бросила она. Голос глухим эхом прокатился по коридору. Казалось, целый хор ответил мне, нет.

– Нет? Но почему нет? Что я буду делать? У меня есть только то, что на мне.

– Да? Ну и что? Ты приехала не для развлечений. Ты должна здесь родить и немедленно убраться.

– Но…

– Не волнуйся, у меня что-нибудь найдется. Я дам тебе чистое белье и чистые полотенца, если ты их будешь содержать в чистоте, – добавила она.

– Но может быть, мы позвоним и узнаем, что случилось с вещами, – настаивала я.

– Позвоним? У нас нет телефона, – спокойно ответила она.

– Нет телефона? – удивилась я, такой большой дом и без телефона. – Но… как же вы получаете важные сообщения?

– Любой, кто хочет что-нибудь передать, звонит в Аплэнд, и господин Нельсон доставляет нам сообщения. У нас же звонить кому-нибудь необходимости нет. Мы никому не звоним, – сухо пояснила она.

– Но есть люди, которые хотят разговаривать со мной и…

– Теперь выслушай меня, – она приблизилась ко мне. – Ты приехала не на отдых. Ты опозорила семью, себя и находишься здесь, потому что так хочет моя сестра. Тебе повезло, у меня есть некоторый опыт по приему родов, – сообщила она и пошла дальше.

– Некоторый опыт, вы хотите сказать, что у меня не будет доктора?

– Врачи стоят денег, и они не нужны в данном случае. Теперь заботься о себе сама, у меня есть много других неотложных дел.

Я шла за ней по длинному темному коридору, среди теней, отбрасываемых керосиновой лампой. Мне казалось, что позади меня в темноте закрываются невидимые двери. Я хотела развернуться и бежать, но куда? Меня охватил страх. Возможно, при дневном свете все будет выглядеть гораздо приятней. Я смогу, конечно, попросить Лютера отвезти меня на станцию, чтобы позвонить Трише. И в конце концов, есть же почта.

– Вы получаете здесь почту?

– Да, но редко.

– Хорошо, у меня тоже есть немного корреспондентов.

– Гм…, – проговорила она и подняла лампу так, что свет упал на ступени.

– У вас есть электричество? – спросила я, шествуя позади Эмили и чувствуя ужасный холод.

Никаких каминов, похоже здесь нет ни дров, ни угля.

– Мы экономим, электричество слишком дорого.

– Слишком дорого? – удивилась я, мне казалось, что колоссальное богатство бабушки распространяется на всех Катлеров. Почему она не помогает сестрам? Где другая сестра? Я уже собиралась спросить, как вдруг услышала странный гомерический хохот, более подходящий для девушки, чем для пожилой леди.

– Тише, ты идиотка, – прошептала Эмили, свет упал на еще одно бесплотное существо. Это была небольшая старая дама, опиравшаяся о перила. Ее седые волосы были перевиты желтыми лентами в косы. Еще одна лента овивала ее талию, пожилая дама в одежде ребенка. Ее руки дергались, пальцы беспрерывно бегали.

– Привет, – сказала она, когда мы поравнялись.

– Привет, – ответила я. И посмотрела на реакцию Эмили, губы ее сжались еще плотней, уголки опустились.

– Это моя сестра Шарлотта, – сообщила она, – ты можешь называть ее просто Шарлотта. Почему ты не осталась в комнате, как я просила?

– Но я пришла, чтобы встретить племянницу, – промямлила Шарлотта.

Когда она подошла ближе, я смогла разглядеть ее мягкое лицо и голубые глаза. Она выглядела значительно моложе мисс Эмили и бабушки Катлер. Ее улыбка была дружелюбной и простой, улыбкой возбужденной школьницы. Балахон и чулки, составлявшие ее одежду, были порваны. Сквозь дыры виднелись толстые розовые лодыжки.

– Хорошо, ты встретила ее, теперь возвращайся обратно и займись рукоделием, – командным тоном сказала Эмили.

– Я вышиваю, – пояснила Шарлотта, – я делаю очень хорошие полотенца и гобелены. Один из них висит в офисе отца, не правда ли, Эмили?

– Ради Бога, не строй из себя дуру хотя бы сейчас, Шарлотта. Не время говорить о твоих вышивках, иди и работай.

– Я буду счастлива посмотреть на них позже, – успокоила я. Глаза Шарлотты засветились, улыбка расширилась. Она сложила руки вместе.

– Мы проведем чайную церемонию, – воскликнула она.

– Не сегодня, – почти прокричала Эмили, – сейчас слишком поздно. Я покажу Евгении ее комнату, чтобы она могла лечь спать.

– Евгении? Меня зовут не Евгения. Мое имя Дон!

– Сестра мне сообщила, что тебя зовут Евгения. Зачем устраивать истерики? – Эмили пошла дальше.

– Для меня это имеет большое значение, – заявила я, вспомнив то время в гостинице, когда бабушка Катлер требовала, чтобы я приняла имя одной из ее умерших сестер. Она пыталась называть меня так до тех пор, пока я не разведала правду о моем похищении. Теперь, когда у меня начались неприятности, она собиралась воспользоваться положением.

– Пошли, – буркнула Эмили.

– Спокойной ночи, Шарлотта, – сказала я. – Встретимся утром.

– Я полагаю, встретимся, – она снова рассмеялась и развернулась так, что балахон приподнялся. – Я ношу отцовские башмаки.

– Шарлотта! – возмутилась Эмили.

Та прижала балахон руками и испуганно посмотрела на Эмилию. Потом побежала, бессмысленно хохоча.

– Пошли, – еще раз повторила Эмили, оглядываясь вслед Шарлотте.

Мы свернули вправо в другой длинный и узкий коридор. Здание было огромным. Здесь на стенах висели картины старинных художников, старые зеркала, но из-за темноты я не могла их разглядеть. Под потолком находились великолепные хрустальные люстры, но они не работали. Двери, мимо которых мы проходили, были заколочены, на них висели замки и засовы. Наконец Эмили остановилась перед открытой дверью и подождала, пока я приближусь.

– Здесь ты будешь жить, – она подняла лампу так, чтобы я могла осмотреть комнату.

Это была, наверное, одна из самых маленьких комнат, возле левой стены стояла узкая кровать, спинки на ней отсутствовали, матрас лежал прямо на металлической сетке.

Возле кровати стоял ночной столик с керосиновой лампой. Полы в комнате были деревянными, рядом с кроватью лежал маленький темно-синий овальный коврик. Стены были выкрашены в темно-серый цвет. Стоял пустой платяной шкаф, маленький столик с двумя стульями, зеркала не было. Справа находилась кладовка, рядом с которой виднелась вторая дверь.

– Это твоя ванная, – Эмили осветила керосиновой лампой эту дверь. – Ну теперь все в порядке.

Я медленно вошла, даже небольшая комната в гостинице на побережье Катлеров казалась по сравнению с этой дворцом. Я, конечно, поняла, зачем мне выделили это помещение. Оно угнетало, в нем не было окон, комната без окон.

– Почему нет окон? – спросила я, но тетка вместо ответа подошла к шкафу и поставила на него лампу. Потом достала из него белье, сделанное из хлопка, как в больнице.

– Выключишь свет, когда постелишь.

– Выключить?

– Да, – она показала на маленькую лампу, стоящую на ночном столике. – Вот так, – сказала она и показала. – Нужно экономить керосин, не тратить его впустую.

– Есть ли более приятные помещения? Хотя бы с окнами.

– Ты не имеешь права выбирать себе комнаты, – резко ответила Эмили. – Это не гостиница.

– Но почему мне отведена комната без окон?

Она скрестила руки на груди и в упор посмотрела на меня.

– Ты должна знать, эта комната построена много позже, чем весь дом, специально для больных, чтобы держать их в изоляции. Особенно во время ужасных эпидемий холеры и испанки.

– Но я не больна, я беременна. Беременные не больные, – возразила я, слезы бессильной ярости обожгли щеки.

– Беременные, подобные тебе – без мужа – те же самые больные, – ответила она. – Есть болезни физические, душевные и болезни духовные. Позор может ослабить и убить человека так же, как и любая болезнь. Теперь разденься, так чтобы я могла определить, насколько явно проступил грех.

– Что? – Я отступила.

– Повторяю, я знаю акушерство. Все, проживающие на многие мили вокруг, вызывают меня вместо доктора. Я помогла многим разрешиться от бремени, и разрешиться благополучно всем матерям кроме тех, у которых младенцы были нездоровы еще в животе. Быстро, – скомандовала она, – у меня еще много других дел.

– Но здесь так холодно, – пожаловалась я, – может, где-нибудь в тепле?

– У тебя под кроватью лежит еще одно одеяло, на случай надобности. И прежде, чем я пойду спать, – добавила она, – буду приносить тебе бутылку с горячей водой. Мы экономим дрова и уголь для кухни, здесь все и всегда спят так. Я только что отчитала Лютера, потому что не могу тратить столько денег на то, чтобы дом был постоянно теплым.

Она сильнее разожгла лампу и направилась ко мне.

– Может быть, не стоит, – сказала я, – меня недавно осматривал доктор, после несчастного случая. Я была сбита автомобилем и только что вышла из больницы.

Но она просто смотрела на меня и ждала, как будто я ничего не сказала, смотрела и ждала. Ее глаза обдавали меня тем же холодом, что и глаза бабушки Катлер.

– Я должна сделать то, что не сделал доктор, – наконец изрекла она.

– Что вы хотите?

– Сними одежду и повернись к свету, – она сложила руки на груди и приняла высокомерную позу. – Не можешь ли ты двигаться немножечко побыстрее?

– Мои пальцы замерзли.

– Гм…

Она подошла и грубо отбросила мои руки от застежек, решив самостоятельно раздеть меня. Она почти вывернула мои руки, когда стаскивала бюстгальтер. После того, как она сняла юбку, легко толкнула меня, повернув к лампе. Я стояла перед ней в бледно-желтом свете керосинки, мои руки, скрещенные на груди, дрожали. На мне были лишь трусы и носки. Тетка указательным пальцем за подбородок придвинула меня. Я увидела следы оспы на ее щеках и лбу, будто кто-нибудь тушил сигареты о ее кожу. Брови были широкие и разросшиеся, над верхней губой росли жесткие короткие усы.

Внезапно она подошла ко мне сзади и схватила холодными, скользкими пальцами за бока. Я попробовала отойти вперед, но она силой удержала меня на месте. Я вскрикнула от боли.

– Не дергайся.

Ее руки опустились к пупку, холодные пальцы больше походили на провода. Она нажала и начала прощупывать живот, по-моему, определяя его размер. Потом отошла и осмотрела меня со стороны. Подошла, молча взяла меня за запястья и отвела их в стороны, внимательно рассматривая грудь. Сталь в ее глазах проступила яснее. Мои руки напоминали сломленные крылья, я поднесла их к горлу. В довершение к портрету Эмили можно сказать, что у нее был нос, выточенный из камня неумелым мастером, при виде которого дрожь прокатывалась по спине.

– Прекрати дрожать, – скомандовала тетка.

– Мне холодно.

– Чем дольше ты будешь сопротивляться, тем дольше будешь оставаться раздетой.

Я прекратила всякое сопротивление от усталости и полностью отдалась в ее власть. Меня развернули спиной, сняли трусы, лампу тетушка поставила на пол и с силой раздвинула мои ноги. Но к счастью последний акт экспертизы был не длительным.

– Я так и ожидала, роды будут тяжелыми, – объявила она, – первые всегда трудны, но к счастью ты молода, все должно пройти быстро. Ты знаешь, почему роды болезненны? – спросила тетка, пристально посмотрев мне в глаза. Я покачала головой. – Это из-за первородного греха, теперь все женщины прокляты и должны испытывать боль при родах. Ты должна будешь хотя бы тогда сожалеть о полученном удовольствии.

Она подняла лампу и осветила мое лицо. Взгляд у нее был напряжен, в глазах отражался огонь. Не выдержав, я посмотрела вниз.

– А когда зачатие происходит вне брака, – продолжила она, – боль во сто раз страшнее.

– Меня это не волнует, – кричала я, – я не боюсь. Она кивнула, уголки губ искривились.

– Я посмотрю, какая ты будешь храбрая, когда придет время, Евгения, – прошипела она.

– Не называйте меня Евгения. Меня зовут Дон. Она улыбнулась.

– Надень это платье и ложись спать. Мы зря тратим керосин. Я вернусь и принесу бутылку с горячей водой, – она собрала мою одежду.

– Что вы делаете с моими вещами? Это все, что у меня осталось.

– Это надо постирать и вычистить. Не волнуйся, я сохраню их ради тебя, – Эмили свернула их комом.

– Но… я хочу сама заботиться о своих вещах. Давайте обговорим этот вопрос, – потребовала я.

– Перестань хныкать, – глаза ее сверкнули, – ты подобна всем избалованным красоткам, сегодня… Я хочу, я хочу, я хочу! – прошипела она. – Одевай свое платье, – повторила она и вышла.

Было так холодно, но я ничего не могла сделать и натянула сделанное из грубой шерсти платье. Оно было изъедено молью и царапало кожу. Потом вспомнила про одеяло, которое лежит у меня под кроватью, и заглянула туда. Когда я вытаскивала одеяло, пыль летела клубами. Немного поколебавшись, я засунула его обратно. Простыня выглядела чистой, но была холодной и грубой. Я дрожала, свернувшись клубком под пародией на одеяло. Кажется, прошла вечность, прежде чем вернулась Эмили и принесла бутылку с горячей водой, завернутую в полотенце. Я с благодарностью схватила ее, уже почти ничего не чувствующими от холода руками и прижала к телу.

– Здесь так холодно, – сказала я, – скоро я заболею.

– Естественно, ты не заболеешь, ты просто станешь сильнее. Трудности и проблемы помогают нам бороться с дьяволом и его последователями. Раньше жизнь казалась тебе слишком легкой, и ты нарвалась на неприятности, – голосом проповедника изрекла мисс Эмили.

– Моя жизнь была далеко не легкой, вы ничего не знаете обо мне, – возмутилась я, но тело мое слишком ослабло и утомилось во время поездки, было истерзано холодом здесь, и я с трудом услышала свои слова сама.

– Я знаю достаточно о тебе. Если ты будешь слушаться меня, то все наладится, если же ты будешь упорствовать, стараясь остаться испорченной молодой леди, то в конечном счете жизнь станет невозможной для тебя. Я хочу очистить тебя, понимаешь? – Эмили замолчала, ожидая ответа.

– Да, – сказала я, – но утром я отправлю запрос о своих вещах, мне они нужны, – настаивала я, – Лютер должен меня отвезти.

– Лютер не может отвлекаться на ерунду. У него есть свое дело, и ему было достаточно трудно вырваться, чтобы привезти тебя. Ему нужно теперь работать допоздна, чтобы наверстать упущенное. На этом все, – она приблизилась к кровати. – Я не хочу, чтобы ты общалась с Шарлоттой или ободряла ее, обращала внимание на ее глупости. Ты не должна обращать на нее внимание, – предупредила она. – Не слушай той чуши, что она несет.

– Что с ней? – поинтересовалась я.

– Она тоже была рождена вне брака, она результат одного из сексуальных помешательств моего отца. В результате она – идиотка. Я держу ее только потому, что у нее просто нет другого места, куда пойти. Кроме того, отдавать ее в приют, значит позорить нашу фамилию. Что есть – то есть, – добавила она, – теперь ты хоть знаешь, что ожидать. – Прежде чем я успела ответить, Эмили задула лампу, вышла, плотно закрыла дверь, оставив меня одну в полной темноте. Я зарыдала. Возможно, Эмили права, думала я, возможно, действительно на мне тяжкий грех. Да, конечно, поскольку я оказалась так близка к аду на земле.