Секреты утра

Глава 5 Дела семейные

После того, как мы с Джимми попрощались, и он уехал в Европу, я попыталась полностью отдаться работе. Но этот чудовищный распорядок дня превратил приятные ранее вещи в ярмо. Я не могла представить, что время может течь так медленно. Учеба стала для меня наказанием. Триша и другие мои друзья могли свободно посещать кинотеатры и дискотеки, рестораны и универмаги.

Однажды субботним вечером, вскоре после отъезда Джимми, Артур Гарвуд, узнав о происшедшем и об участи, постигшей меня, постучал в дверь. Я подумала, что это Агнесса, решившая позволить мне пользоваться залом, и поэтому крикнула надменным тоном односложное «да». Но никто не вошел, тогда я открыла дверь и увидела Артура, стоявшего с коробкой в руках.

– Что это, Артур? – мне показалось, что он может так стоять вечно.

– Я думал, что тебе хочется сыграть в шахматы.

– Шахматы?

Он потряс коробкой.

– Ты не хочешь, – разочарованно произнес он и направился было обратно.

– Да, конечно, хочу, – сказала я, еще не уверенная, вернется ли он.

Артур вернулся и расставил шахматы на моем столе. Он великодушно позволял долгое время мне выигрывать, я понимала, что он может меня разгромить в два хода, но тогда бы игра закончилась быстрее.

– Я много писал в последнее время, – сказал Артур, – но не все нравится мне.

– Я ожидала этого, Артур. Ты не говорил с родителями о своей игре на гобое?

– Я постоянно говорю об этом и всегда с одним и тем же результатом: учись, необходима практика, по-моему они не слышат меня, – вздохнул Артур. – Ты знаешь, я буду играть большое соло на уикэнде Мастеров в этом году.

Один раз в год, весной, старшие студенты демонстрируют свои достижения перед своими родителями, приглашаются также нью-йоркские критики, антрепренеры и директора театров.

– Я уверена, ты сыграешь лучше, чем ожидаешь.

– Я буду ужасен, и ты знаешь это, – твердо сказал Артур, – я был ужасен, и буду ужасен, и нет никакой причины ожидать изменений. Я просил родителей освободить меня от игры на уикэнде, но они не согласились.

– А что говорят преподаватели?

– Я говорил тебе, – напомнил Артур, – они запуганы моими родителями. Мне придется играть, и любой, кто хоть что-нибудь смыслит в музыке, поймет, насколько я плох, – он согнулся и закрыл лицо руками. Когда Артур посмотрел на меня, в глазах его стояли слезы. – Все будут смеяться надо мной. Дон, ты знаешь музыку, она у тебя в крови, ты слышала, как я играю. Я не знаю кого-нибудь честнее и глубже тебя, ответь мне, – он с мольбой посмотрел в мои глаза, – ничего не скрывай, что ты думаешь о моей игре?

Я вздохнула, не так-то легко говорить людям правду, даже если они догадываются о ней. Такое уже случалось со мной, я сказала Клэр, что у нее лишний вес, и она возненавидела меня еще пуще, хотя и знала об этом. Многие люди живут в мире, построенном своей фантазией, и не хотят покидать его. Им так удобней. Но я вспомнила о мадам Стейчен, о ее отношении к музыке, она никогда не сказала бы посредственному исполнителю, что он играл хорошо. Ее правда казалась жестокой, она стала притчей во языцах.

Передо мной сидел Артур Гарвуд, он хотел слышать правду и хотел слышать ее от меня, он нуждался в союзнике для того, чтобы устоять перед действительностью.

– Ты прав, Артур, – призналась я, – ты играешь не очень хорошо, я никогда не видела в Тебе профессионального музыканта. Авторитет твоих родителей не может переубедить меня. Но у каждого есть вещь, которую он может делать хорошо, главное вовремя найти себя.

– Нет! – Артур закрыл глаза. – Мои родители слепы, требуя от меня этого. Если я потерплю неудачу, то это будет их неудача, и я буду стоять до конца.

– Но ты можешь заняться другим, возможно, ты станешь великим поэтом, возможно…

– Они не будут слушать меня! – Его глаза заполнились слезами, он покачал головой и уставился вниз. Артур начал глубоко дышать, его плечи задрожали.

Никто из нас не проронил ни слова, я боялась, что он сейчас взорвется и начнет все крушить. Я была наслышана о его гоноре. Но Артур просто плакал, его лицо покраснело.

– Я был принят, – казалось: что Артур признается в тягчайшем грехе, – в их семью, они не мои родители. Но это тайна, ты единственная, кому я доверил ее.

Я вспомнила его родителей, их глаза и поняла, что он говорит правду.

– Но если ты принят, – очень мягко сказала я, – то они и не должны ожидать, что ты унаследуешь их музыкальные способности, правильно?

– Да, это справедливо, но им кажется, что если я не продемонстрирую музыкальных способностей – тайное станет явным.

– Но почему они так хранят тайну?

Его глаза стали суровыми, я поняла, что переступила черту дозволенного.

– Они не живут вместе, как муж и жена. Они не спят в одной постели. Моя мать никогда не сделала бы то, что необходимо для того, чтобы зачать младенца. Ты не спрашиваешь, как я узнал это? – Я подозревала, что шпионаж у Артура в крови, что он занимался им всю жизнь. – Давай не будем говорить о моих проблемах больше, – предложил Артур, посмотрев на меня. – У тебя достаточно своих, тебя заперли в доме на шесть месяцев, это несправедливое и жестокое наказание. Я не узнаю Агнессу, – добавил он с гневом.

– Это не ее вина, это все моя бабушка, но все нормально, я же жива.

– Я не буду выходить тоже. Я останусь на уикэнд и составлю тебе компанию, когда ты захочешь. Мы будем играть в шахматы, в карты или просто разговаривать – все что пожелаешь.

Я почувствовала, что слезы выступили у меня на глазах.

– Артур, я не хочу принимать такую жертву.

– Я никуда не пойду, у меня нет настоящих друзей, кроме того, мне хорошо с тобой. – Он казался обеспокоенным своим признанием. Мне тоже было неудобно, мне казалось, что я завоевала признание недозволенным приемом.

– Фигуры смешались, – сказала я. – Давай начнем сначала.

– Конечно, – Артур расставил фигуры, и мы играли до тех пор, пока я не сказала, что устала. Поблагодарив его за компанию, я начала думать о признании Артура.

Почему мужчина и женщина живут вместе и не прикасаются друг к другу? Может быть, они боятся, что секс уничтожит их любовь? Почему женщина так боится этого? Может, она боится беременности? Как сложен мир, любой человек ощущает себя ребенком в нем. Иногда мы похожи на котят, у которых пелена только спала с глаз. Каким странным путем, благодаря наказанию, мы сошлись с Артуром Гарвудом. Я не хотела, чтобы он думал, что может стать моим парнем, но не хотела и отталкивать, обижать его, лишаться его компании. Хорошо, что почти все вечера рядом со мной Триша или близнецы. При других людях, особенно при Дональде Россе, Артур не приближался ко мне. Он говорил со мной только, когда я была одна, и всякий раз делал вид, что мы незнакомы, если видел меня в окружении на улице или в коридорах школы. Однажды поздним вечером, в субботу, Артур пришел, чтобы прочитать стихотворение. Оно было в конверте.

– Прочитай, пожалуйста, и скажи все, что думаешь, только честно, – попросил Артур и вышел.

Я посмотрела на конверт, он был запечатан. Я легла на кровать и не спеша открыла. Стихотворение было написано в старо-английском стиле. Артур был плохим музыкантом, но гениальным поэтом. Произведение посвящалось Дон.

Прочитав стихотворение, я выглянула в коридор, Артура там не было, он, как обещал, ушел в комнату, где скорее всего с тревогой ожидал меня. Некоторое время я не решалась постучать, стихотворение было красивое, но меня пугала открывшаяся глубина чувств. Что заставило Артура так относиться ко мне? Может быть, то внимание среди всеобщего равнодушия, которое я уделила ему?

Я не искала его любви, и не просила посвящать в свои тайны. Даже если я ничем не поощряла его, глубокая любовь Артура внушила мне чувство, будто я предала Джимми. Я знала, ему будет неприятно услышать об этом. Что делать?

Я могла бы поступить по Тришиной поговорке: «Сообщить ему, что все в порядке и идти дальше». Но Артур был слишком чувствителен, было понятно, надежды его возрастут чрезмерно, а мне хотелось бы оставаться честной. Я все таки постучала.

– Входите, – Артур сидел за столом, светившая снизу лампа делала лицо его похожим на маску.

– Артур, стихотворение замечательное, в нем великая любовь, а я не заслуживаю ее.

– О, нет, что ты.

– Артур, я должна была тебе сообщить раньше, я люблю другого. Я любила его всю жизнь, и он любит меня. Мы обещали ждать друг друга, и мы ждем. Я мало кому об этом рассказываю, но доверяю свою тайну в ответ на твою откровенность.

Он просто смотрел мне в глаза, неподвижный взгляд еще больше делал его лицо похожим на маску.

– Я все еще хочу, чтобы ты хранила стихотворение, – наконец сказал он.

– Спасибо, Артур, я буду дорожить им, настанет день, когда ты станешь великим поэтом.

Он покачал головой.

– Нет, я стану великим неудачником.

– Пожалуйста не говори так, Артур.

Он посмотрел в пол и мученически улыбнулся.

– Спасибо за честность, – сказал влюбленный поэт.

Мне показалось, что он не хочет видеть меня больше, я поблагодарила еще раз за стихотворение и ушла. Наверное, разговор был неприятен мне и Артуру в равной степени. Никогда я еще не была так рада приходу Триши, она пришла из кино поздним вечером, так и лучилась энергией. О стихотворении Артура я ей ничего не сказала. Я положила его к дорогим для сердца вещам, которые не очень часто хочется доставать, некоторые из них напоминали о маме Лонгчэмп.

Со временем возмущение Агнессы утихло, и мы, как договорились раньше, больше не обсуждали мой поздний приход. Я знала, что госпожа Лидди является моим добрым союзником, она пела мне дифирамбы, когда только могла, особенно после моей работы на кухне, где я часто проводила время. Она мне рассказала историю своей жизни, как была отдана в прислуги в восемь лет, после смерти родителей от испанки. Ее родственники не хотели взять на содержание больше одного ребенка, а у нее были брат и сестра, с которыми Лидди не виделась больше двадцати лет.

Я рассказала ей свою историю, что в похожей ситуации оказались мы с Джимми и Ферн. Причем точный адрес последней оставался для меня загадкой.

– Несмотря ни на что, я считаю своей настоящей семьей ту, в которой росла, – говорила я.

Госпожу Лидди растрогала моя история, особенно ее потрясло то, что случилось со мной в гостинице, отношение бабушки Катлер, ее надзор, не прекратившийся и сейчас.

После моего откровения мы с миссис Лидди стали ближе, она потратила много времени, обучая меня готовить, и даже позволяла мне помогать делать обеды.

Ее дружба помогала мне коротать время, пока наконец, одним поздним вечером перед рождеством Агнесса не пришла ко мне и не сообщила, что удовлетворена моим поведением и поэтому наказание заменяет испытательным сроком. Я была немало удивлена и приписывала перемены заступничеству Лидди.

Однажды позвонила моя мать.

– Рэндольф, я и Клэр проведем уикэнд в Нью-Йорке. Мы собираемся провести отпуск на роскошном лайнере, – сказала она, – и хотели бы к обеду пригласить тебя.

– А как же Филип?

– Филип не приедет, он встречается со школьными друзьями. Мы понимаем, что во время каникул ты будешь заниматься, поэтому не приглашаем присоединиться к нам, но так бы хотелось увидеться.

– Ты думаешь, что уже сможешь перенести такую поездку? – спросила я, с трудом скрывая сарказм.

– Нет, – ответила она, – но доктора считают, что мне полезно посмотреть мир, и ведь не так часто мы вместе с Рэндольфом покидаем гостиницу. Мы скоро увидимся, – и быстро добавила: – не забудь хорошо одеться, мы идем в самый фешенебельный ресторан. После того, как я повесила трубку, я пожалела, что не отказалась, ведь мне так не хотелось лицезреть Клэр. Но несмотря на мой гнев на нее, мне было интересно посмотреть, как мы все будем реагировать друг на друга – я, мать и сестра «наполовину».

Они прибыли довольно рано. Агнесса попросила Клэр подняться за мной, в то время как сама развлекала Рэндольфа и мать, сидящих в зале, театральными анекдотами и историями.

Без стука, что впрочем меня не удивило, Клэр открыла дверь нашей спальни. С того времени, как мы не виделись, она потолстела еще, излишек веса, фунтов так двадцать, был хорошо заметен на щеках и руках. Плохо подобранная одежда подчеркивала ее полноту. Триша оторвалась от книги, с любопытством разглядывая Клэр.

– Это, должно быть, пресловутая Клэр, – протянула она томным голосом.

– Ваша комната так мала для двоих, – с наигранным сочувствием сказала Клэр. – Как вы еще не убили друг друга?

– Нам несколько легче, чем тебе, – парировала Триша, выразительно оглядывая ее фигуру.

– Меня мало волнует, что ты, Клэр, думаешь о нашей комнате! – сказала я. – Кроме того, любой нормальный человек, входя в комнату, здоровается и ждет пока его представят.

– Меня послали, сказать, чтобы ты спустилась вниз, – фыркнула Клэр и исчезла за дверью.

– Приятненькая штучка, – заключила Триша, – постарайся хорошо провести время.

– Это, наверное, невозможно, – еще раз оглядев себя в зеркале, я ушла. Проходя мимо двери Артура, я заметила, что он подглядывает в щель, но не остановилась. На нижнем этаже, в зале, мать смеялась над каким-то анекдотом Агнессы, когда же я вошла, все повернулись в мою строну.

Рэндольф сидел возле матери, его длинные ноги были закинуты одна на другую, руками он изящно поддерживал жену. Его мягкую улыбку оттеняли синие глаза, никогда не смотрящие тепло, одет он был как всегда безупречно.

Я была удивлена, как хорошо выглядела мать. Ее золотые волосы спадали на обнаженные плечи, на груди лежало золотое колье с бриллиантами, ярко светились ее глубокие голубые глаза. Она выглядела моложе меня, как будто время текло мимо, или у нее был иммунитет к старению. Даже кожа у нее была мягкой и гладкой как у младенцев, на щеках играл здоровый румянец.

– Ты прекрасно выглядишь, Дон, – сказала она с южным акцентом. – Она же красива, Рэндольф?

– Абсолютно, – кивнул он и улыбнулся так широко, что были видны его, оттененные коричневым лицом, белые зубы. Клэр стояла позади них, руки ее были скрещены под тяжелыми грудями, в зеленых глазах сверкала злоба.

– У нас была восхитительная дружеская беседа с Агнессой, я даже не хочу уезжать, – произнесла мать.

– Так мило с вашей стороны, – сказала Агнесса, – но вы не должны позволять мне мешать вашей встрече.

– У нас есть немного времени, – голос Рэндольфа звучал как всегда бесстрастно.

– Пойдем, – мать не без помощи мужа встала. На ней было красивое черное шелковое платье. Не верилось, что эта женщина долгое время проводит в своей комнате в инвалидной коляске.

Мать приблизилась ко мне и подставила щеку для поцелуя. Все, даже Клэр, попрощались с Агнессой, и мы уехали. Рядом с домом был припаркован лимузин.

– Ты должна рассказать нам о школе, – сказала мать после того, как мы сели в машину, – это, должно быть, интересно, там так много талантливых людей.

Мне легко рассказывать о школе. Я описывала мои занятия, преподавателей – все, что мне самой интересно. Во время моего рассказа Клэр подчеркнуто скучала, в ресторане она жаловалась на качество пищи и отсылала ее обратно. Но, что бы Клэр ни делала, ни Рэндольф, ни мать этого не замечали. Трудно, наверное, найти более испорченного человека. Рэндольф описывал путешествие, порты, куда они будут заходить, свои впечатления.

– У него не было нормального отдыха в течение года, – пояснила мать.

Я не спрашивала о бабушке Катлер, и всякий раз, когда речь заходила о ней, намеренно игнорировала разговор. Я спросила о Сисси, мне никогда не забыть те песни, которые она пела во время работы. Она была очень приятной девушкой, Сисси переживала, если кто-нибудь обходился со мной плохо.

– Бабушка уволила Сисси, – сообщила довольная Клэр.

– Уволила? Но почему? – спросила я у Рэндольфа. Он покачал головой.

– Она плохо работала, – улыбнулась Клэр.

– Это не может быть правдой, – настаивала я, глядя теперь на мать.

Она опустила глаза вниз, и я поняла, что причина в другом.

– Ее уволили потому, что она сообщила мне, где живет госпожа Дальтон, да? – догадалась я.

– Госпожа Дальтон жива? – удивился Рэндольф, посмотрев на мать.

– Дело не в этом, Дон, – мягко сказала мать. – Пожалуйста, давайте сменим тему, неприятно говорить о грустных вещах. Я не хочу волноваться перед поездкой.

– Но я же права? – Я посмотрела на Клэр, которая всем своим видом подтверждала мои подозрения. – Это ужасно, Сисси нуждается в работе. Бабушка Катлер так жестока, так ужасно жестока.

– Ну что, Дон, ты добилась своего, все расстроены? А мы так чудесно проводили время, – заметил Рэндольф.

Хорошо проводили? Кто хорошо проводил? С одной стороны от меня сидела Клэр, полная жгучей ненависти ко мне, с другой – мать, желающая спрятаться от жестокой правды.

Я пристально посмотрела на Рэндольфа.

– Почему ты позволил разгореться пожару? Ты же знаешь, что Сисси хороший и лояльный работник. И тебе не жаль ее потерять? Или ты уже в гостинице ничего не значишь?

– Дон! – глаза матери вспыхнули. – Дорогой, у меня что-то плохо с сердцем. Рэндольф, мы не могли бы уйти?

– Хорошо, дорогая, – он взял ее руку и начал считать пульс.

Почему он не видит, что она насквозь фальшива? Или это его не волнует?

– Сто двенадцать.

– Я думаю, нам лучше все-таки уйти, – попросила мать, – мне нужно вернуться в гостиницу, иначе я вряд ли смогу поехать завтра.

– Конечно, – согласился Рэндольф и немедленно потребовал счет.

– Смотри, что ты наделала, – обвинила меня Клэр, удовлетворение отразилось у нее на лице. – Ты всегда доставляешь всем одни неприятности.

– Клэр! – оборвал ее Рэндольф.

– Хороша же она, посмотрите какие вещи Дон вытворяла в гостинице летом. Я предупреждала, что не нужно приглашать ее на обед, – сказала Клэр, довольно потирая руки.

– Клэр, прекрати, пожалуйста, – попросила мать. На лице Клэр появилась улыбка, она была явно довольна собой.

– Мне очень жаль, – произнесла я, – я зря завела разговор, вы все равно ничего не решаете.

Клэр открыла рот, но прежде, чем она смогла что-нибудь ответить, Рэндольф оплатил счет и помог матери встать. Мы вышли, поездка обратно была мрачной, как будто ехали на кладбище. Все молчали, мать сидела, положив голову на плечо мужа, ее глаза были закрыты. Клэр водила глазами от меня к окну и обратно. Когда мы доехали, Рэндольф помог мне выйти.

– Мне жаль, что обед не удался, – сказал он, – возможно, когда мы вернемся, все сложится лучше, если конечно Клэр, ну ты понимаешь…

– Я сомневаюсь, что это получится, – ответила я и попробовала усмехнуться, – но ты должен узнать, почему бабушка уволила Сисси, – попросила я и пошла домой.

После каникул и снятия с меня наказания я вновь вернулась к занятиям. Еженедельно я получала письма от Джимми. В них были подробные описания Берлина, европейцев, таможни. Он всегда заканчивал письма словами любви и обещал вернуться, как только сможет. Каждый свой день, каждую минуту, каждый поступок я описывала в дневнике, вплоть до того, что я ходила к Лонселотту и ела сливки со льдом.

Долгое время не писал папа Лонгчэмп, пока в апреле я не получила от него послание, обдавшее меня холодом.

«Дорогая Дон.

Извини, что не писал так долго, но я был занят своей новой работой и другими делами. Другие дела – это Эдвина Фримонт, у нее была тяжелая жизнь, особенно после смерти мужа.

Мы постарались узнать как можно лучше и оберегать друг друга от страданий, которых выпало немало на нашу долю. Однажды я посмотрел на нее и не мог понять, почему мы еще не женаты. Я разговаривал с адвокатом, он сказал, что шансы вернуть Ферн, в случае женитьбы, были бы выше. Это произошло.

Я надеюсь, что ты хорошо воспримешь мое сообщение, то же самое я написал и Джимми.

С любовью. Папа».

Прочитав письмо, я не могла думать ни о чем другом, кроме мамы. Я понимала, что папа Лонгчэмп остался один, особенно после отъезда Джимми. Но лицо мамы стояло у меня перед глазами. Я уткнулась в подушку и заплакала, когда больше уже не могла плакать, я закричала, я кричала до тех пор, пока не охрипла. Потом спрятала письмо и не сообщила о нем никому, даже Трише.

Несколько недель спустя Джимми написал, что знает о браке папы Лонгчэмпа. Он сообщал, что был готов к этому даже больше, чем ожидал. Джимми встречал Эдвину Фримонт, и, по его словам, она очень хорошая женщина. Но ему было тяжело от сознания, что у отца новая жена, и он поклялся никогда не забывать маму.

Мне было тоже тяжело, ничто не радовало меня, кроме уроков вокала и фортепиано, писем от Джимми и разговоров с Тришей о других девушках. Часто, когда у меня заканчивались занятия, я шла в класс танца и наблюдала за Тришей, она была хороша.

Ее семнадцатый день рождения праздновался в начале апреля.

Родители Триши, приехав, пригласили нас на обед и на выставку на Бродвее. Мать была довольно красивой женщиной с большими зелеными глазами. Отец – высокий мужчина, безумно любивший Тришу, и обещавший после окончания школы Искусств подарить ей спортивный автомобиль. Они расспрашивали меня о семье, были наслышаны о гостинице на побережье и даже собирались провести там неделю летом. Я отвечала на вопросы, не показывая, насколько несчастной я была в гостинице. После выставки мы направились пить кофе, мне было хорошо, но в глубине души я завидовала Трише. Моя мать только звонила по телефону, высылала по почте деньги, разрешая их тратить на что заблагорассудится.

В конце апреля должен был состояться уикэнд Мастеров. Мы с Тришей часто оставались после занятий, чтобы посмотреть на репетиции старшекурсников. Артур Гарвуд становился все печальнее и печальнее, он столько работал, что даже не выходил поговорить со мной. Я несколько раз стучала к нему в дверь, но никто не открывал. Испугавшись, я сообщила Агнессе, она ответила, что у каждого может возникнуть желание побыть одному.

– Это бывает у всех, особенно у людей творческих, во время депрессии, не волнуйтесь, Дон, – успокоила она.

– Но это длится несколько дольше, чем обычно, – сказала я, но Агнесса не пожелала слушать.

Утром перед уикэндом Мастеров мы спустились к завтраку, но Артур не пришел. Немного подождав, Агнесса поднялась наверх узнать, не болен ли он. Агнесса спустилась в панике, Артур не ночевал в своей постели.

– Кто что-нибудь знает? – испуганно спросила она.

– Возможно, он настолько похудел, что его не видно, – сострил Дональд Росси.

– Это не смешно, – возразила я.

– Да, – кивнула Агнесса, – это так не похоже на Артура, он весь в себе, он тих, но он не безответственен. Я его не видела со вчерашнего вечера, – Агнесса бросилась звонить родителям.

Ни я, ни Триша не видели его в школе. В конце дня я зашла к нему в класс, но Артура и там не было. Его не было, и когда мы с Тришей вернулись домой после школы. Мы застали в зале Агнессу и родителей Артура.

– Девушки, умоляю вас, – спросила Агнесса, – никто не знает, что случилось с Артуром? Хотя бы намеком? – Агнесса выразительно посмотрела на меня. Триша покачала головой.

– Дон?

Я посмотрела на госпожу и господина Гарвуд, они выглядели не взволнованными, а скорей сердитыми, и поэтому получили от меня жесткий ответ.

– Он очень переживал, насчет уикэнда Мастеров, он боялся выглядеть глупо, и подставить вас. Артур, наверное, где-нибудь спрятался.

– Это смешно, – заявил мистер Гарвуд, – он никогда не поступил бы так.

– Я настаиваю, – все резко повернулись ко мне, – он был в отчаяньи. Он был в отчаяньи, потому что вы не хотели выслушать его просьбу.

– Дон! – воскликнула Агнесса и посмотрела на Гарвудов. – Она не может быть великим психологом.

Я возмутилась:

– Не вам, Агнесса, решать, кто я. Он довольно часто разговаривал со мной, потому что я понимала его. Артур знал, у него нет музыкальных способностей в отличие от вас, проявления которых вы ожидали.

– Это полная ложь, – возразила госпожа Гарвуд, – Артур весьма талантлив, он…

– Вы даже более правы, чем думаете! Он гениален, но в другой области.

– Как вы смеете говорить так, – мистер Гарвуд презрительно оглядел меня. Мне показалось, что он хочет испугать меня. – Кем себя считает этот ребенок?

– Я не ребенок, – огрызнулась я. – Артур очень несчастный, но отчаянный, вы должны были выслушать его. Он не хочет разочаровывать вас, и именно поэтому не хочет продолжать обучение.

– Все, достаточно! – Госпожа Гарвуд встала. – Если вы, молодая леди, знаете где Артур, то лучше скажите.

– Я не знаю, – сказала я, – а если узнаю, то скажу вам последней, – и резко вышла из комнаты.

– Дон! – крикнула Агнесса. – Я поговорю с ней, – заверила Агнесса и вышла.

Я хлопнула дверью спальни и начала кружиться по комнате.

– Я знала, я знала, Триша, что это произойдет. Только одна я знала и предупредила Агнессу, но она не захотела слушать. Ты видела его родителей, они ужасны!

– Хм, но то, что ты им сказала…

– Я не могла ему помочь, ничем. Он просил о помощи, а они думали только о своей репутации. Я ненавижу родителей, не любящих своих детей! Ненавижу! – крикнула я и упала на кровать.

Триша присела рядом.

– Ты действительно не знаешь, где он?

Я покачала головой. После ухода Гарвудов Агнесса пришла к нам.

– Я так обеспокоена, – начала она, – никогда бы не могла подумать, что такое случится. Сердца Гарвудов разбиты.

– Ничуть не разбиты, – настаивала я, – их волнует, что скажут друзья, родственники, родственники друзей, которых пригласили на уикэнд Мастеров. Судьба Артура их не волнует.

– Вы были не вежливы внизу, Дон. Я не потерплю подобного поведения в своем доме. Если не скажете, где Артур Гарвуд, то вызову бабушку и скажу ей, что отказываю тебе в проживании.

– Я не знаю, где он, – прошептала я, – у него нет друзей, к которым он мог бы пойти. Артур скрывается, пока не закончится уикэнд Мастеров, потом он придет, вот увидите.

– Вы поощряли его к побегу? – спросила Агнесса. – Гарвуды считают, что да.

– Не поощряла. Это их собственная ошибка привела к побегу, они просто не хотели слышать его. Честное слово, Агнесса, – сказала я сквозь слезы, – я говорю правду.

Агнесса пристально посмотрела на меня и пожала плечами.

– Что мы будем делать? – патетично спросила Агнесса, мы с Тришей переглянулись. Всякий раз, когда случалась неприятность, Агнесса впадала в свои старые роли. По ее реплике я могла бы определить пьесу, ее характер, роль. – Молодежь такая беспокойная, их жизнь так сложна. О, где вы простые, тихие времена? Как бы я хотела заснуть и проснуться девушкой, – сказала она и медленно, изящно вышла из спальни.

– Она потеряла молодость, – в тон ей произнесла Триша, – и не может вернуть ее.

– Кто может? Кто хочет? – подхватила я.

Уикэнд Мастеров прошел, а Артур все не возвращался. Гарвуды обратились в полицию. Слуги закона сомневались во всех, особенно во мне. Я им сказала все, что думала. Дональд Росси же нашел новую тему для шуток.

Неделю спустя я получила письмо без обратного адреса. Я испугалась, что случилось что-нибудь с Джимми. Дрожащими руками разорвала конверт и начала читать:

«Дорогая Дон.

Ты единственная, с кем бы я хотел попрощаться, мне очень жаль, что я не сделал этого лично. Единственная причина, почему я так долго оставался в школе – мне нравилось твое общество. Но я знаю, у тебя своя жизнь и никогда мне не стать частью ее.

Я решил попробовать стать поэтом. Возможно, если я преуспею, родители простят меня. Надеюсь, ты была честна, обещая хранить мое стихотворение. Возможно, мы когда-нибудь снова встретимся. Спасибо за заботу.

Люблю, Артур».

Триша предложила показать письмо Агнессе. – Но тогда они найдут его, вернут обратно, и он возненавидит меня.

– Все равно нет обратного адреса, – указала Триша. – Единственное, что они узнают – письмо отправлено из Нью-Йорка. Зато ни Агнесса, ни Гарвуды не смогут обвинять тебя.

– Бедный Артур, – сказала я. Триша усмехнулась:

– Возможно, он собирается стать счастливым. Может, даже прибавит в весе.

Я улыбнулась, свернула письмо и отнесла к Агнессе.

Подобно другим неприятностям случай с Артуром больше не упоминался в доме Агнессы, или о нем говорили как о чем-то нереальном, произошедшем на сцене или вообще не происходившем. Но я переживала еще долгое время.

Мадам Стейчен пригласила меня в свой субботний хор, конкуренция за сольную партию была жестокая, побеждали обычно старшекурсники, хотя, как сообщали другие студенты, на их месте часто должна была бы быть я.

Прошел учебный год, мадам Стейчен сообщила, что выбрала меня для участия в уикэнде Мастеров от своего класса. И мы посвятим летние занятия этому. Все поздравляли меня, я очень гордилась и даже пообещала Трише навестить ее родителей. В последний учебный день Триша, оглядывая новичков, с волнением спросила меня:

– Догадайся, кто будет нам преподавать вокал, я только что узнала, ну?

– Кто? – с улыбкой спросила я.

– Михаэль Саттон, оперная звезда!

Михаэль Саттон недавно потряс Европу, он был звездой в Америке и год провел в Европейском турне. Он был молод, красив и талантлив – все что только можно пожелать.

– Он собирается провести прослушивание и выбрать себе студентов, – объявила Триша. – Тебе нужно попробовать, ты теперь старшая, я думаю получится.

Мое сердце от нетерпения забилось сильнее, я покачала головой. Жизнь научила меня не надеяться на лучшее, особенно на солнце после дождя.

И я не надеялась. Но все таки, Михаэль Саттон..