Скорпион

Глава 1

Залак

Десять лет спустя

Сегодня я, возможно, убью человека.

Я уже падала на ринге. Ломала кости, оставляла свою кровь на бетонном полу, но ещё ни разу не делала последний вдох на глазах у толпы, ставящей на мою смерть.

Гул толпы пробивается сквозь стены, заставляя дрожать металлические шкафчики. Неразборчивые выкрики, редкие одобрительные крики и коллективные вздохи наполняют прогнившее помещение. За этими запачканными стенами кипит жизнь. Но здесь, с пожелтевшей штукатуркой и треснувшей раковиной, это место кажется таким, куда приходят умирать.

Каждый раз, сидя на скамейке и обматывая руки бинтами и пластырем, я представляю, как останавливаю чьё-то сердце одним ударом. Я воображаю, как толпа взорвётся от восторга при виде смерти и последующей наживы. Я думала, что гнев матери и разочарование отца — худшее, что мне довелось пережить. Я ошибалась.

Это? Нет слов, чтобы описать седьмой круг ада, в котором я оказалась. Я не падала с высоты — меня вырвали оттуда. Два с половиной года назад мои крылья были оборваны, а доспехи превратились в пыль. Всё за три дня.

Сжимая кулаки, я сосредотачиваюсь на деревянной двери. Сейчас раздастся стук. В любой момент моё сердце вспомнит, что оно не умерло, а мозг почувствует нечто большее, чем пустоту.

Я провожу пальцем по татуировке скорпиона, скрытой под бинтами на руке, где клешня тянется к большому и указательному пальцам. Части рисунка всё ещё выпуклые, несмотря на месяцы, прошедшие с момента нанесения. У моей сестры была точно такая же на рёбрах.

Была.

От неё остался лишь пепел в Атлантическом океане. Вместе с обломками разбившегося самолёта. Гая наконец обрела свободу, которой так хотела.

Я говорила ей, что эта грубая татуировка будет выглядеть нелепо среди тонких, изящных линий, покрывающих её тело с тех пор, как я увела её от родителей. Но она послала меня подальше, назвала идиоткой за то, что не оценила отсылку, и всё равно сделала её.

Хор криков и выкриков проносится через ангар, отражаясь от бетонных стен. По спине пробегает дрожь предвкушения, когда я разминаю плечи, пытаясь снять напряжение, сковывающее мышцы.

Три резких стука сотрясают дверь.

— Мы готовы.

Два слова — и кровь вскипает. Два слова — и я снова чувствую себя живой. Адреналин бурлит в венах, оглушая рёвом в ушах. Кожа покрывается мурашками в предвкушении удара о чью-то плоть. Каждый находит свой способ получать кайф.

Меня больше не прельщает прыжки из вертолётов. Нет пути назад к той жизни, что была до того, как я подвела сестру и свою команду.

Дешёвый адреналин и окровавленные деньги — вот моё покаяние.

Снимая цепочку, я прижимаю золотой кулон к губам, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видела его на Гае, но картина в памяти уже размыта и тускла. С каждым днём я теряю её всё больше.

Прячу цепочку в карман штанов, проверяю, на месте ли мои жетоны. Деревянная скамья скрипит, когда я встаю. Приходится поправлять спортивный бюстгальтер — после стольких использований резинка растянулась, а ткань стала слишком тонкой.

Останавливаюсь в конце коридора, наблюдая за толпой, столпившейся вокруг центра. Возбуждение в воздухе почти осязаемо.

Здесь пахнет сигаретами, мочой, пивом и застоявшимся потом — как в любом другом подпольном клубе за последние два года. Как бы тошнотворно это ни было, этот смрад помогает сосредоточиться, пока я отмечаю каждую деталь вокруг: тяжесть кожаных ботинок, шпильки, удерживающие косу, женщину в сером, обчищающую карманы ничего не подозревающих мужчин. Пять выходов: тот, откуда я пришла, два роллетных, один на одиннадцать часов, последний — на три.

Здесь собрались мужчины и женщины со всех слоёв общества: типы с Уолл-стрит, бандиты, мафиози и ничем не примечательные соседи.

Другой город. Другой подпольный бойцовский клуб. Ещё один шанс умереть солдатской смертью. Сплошные кишки — и ни капли славы.

— Дамы и господа, следующая на ринге — фаворитка публики! — голос комментатора гремит в мегафон, едва перекрывая шум толпы. Он поворачивается на табурете, охватывая взглядом зал. — Рост пять семь, шесть нокаутов подряд, новое имя в Колорадо!

(Эти шесть нокаутов были месяцы назад, а достойной победы у меня не было уже семь недель. И если сегодня в руках у меня не окажется пачка денег, завтра я останусь без квартиры.)

— Она ядовита, она бьёт на поражение, и она жаждет крови! Встречайте — Смертельный Скорпион!

Зал взрывается рёвом. Я бросаю взгляд на татуировку на руке. Скорпион Leiurus quinquestriatus.

Сержант 75-го полка рейнджеров. 11 Bravo ¹. Спецназ.

Позывной: Скорпион.

Звук бьёт в уши, когда я распахиваю дверь и иду к центру ангара. Люди расступаются, как море, открывая путь к импровизированному рингу. Раньше эта власть над толпой кружила голову, но уже давно внимание публики лишь усиливает тревогу от того, что я — центр всеобщего внимания.

Пачки зелёных купюр переходят из рук в руки в обмен на фишки, которые тут же исчезают в карманах. Мужик с маркером проверяет каждую банкноту на подлинность, прежде чем перейти к следующему клиенту. Сегодня я сделаю кого-то богатым.

Некоторые мужчины пялятся, другие уже предвкушают, как потолстеют их кошельки. Но есть и те, кто смотрит так, будто не может дождаться моей смерти. Этот взгляд я узнала сразу, как только мама родила дочь вместо второго сына.

Когда я приближаюсь к пустому кругу в центре зала, шум тонет в грохоте собственного пульса. Красные и коричневые пятна украшают серый бетонный пол, въедаясь в каждую трещину и пору, оставляя почти вечный след другого бойца.

Выйдя в центр, я складываю руки за спиной, уставившись прямо на комментатора. Я никогда не спрашиваю, кто будет моим противником. Мне важно лишь знать, сколько я получу, если отправлю этого человека на пол. Или под него.

Комментатор что-то вещает о моём оппоненте, но его слова теряют смысл, когда его тёмно-карие глаза встречаются с моими на долю секунды дольше, чем нужно. Лёгкие сжимаются, в ушах звенит отзвук фантомного взрыва. Я снова там. Кожа покрывается мурашками от воображаемого ощущения осколков, разрывающих плоть, пока я смотрю, как глаза моего лучшего друга холодеют и пустеют, а его кровь растекается по асфальту.

«Ти-Джею нужна помощь. Надо вызвать подмогу. Но я не могу пошевелиться, что-то давит на меня. Я должна помочь…»

Я резко вдыхаю и поднимаю голову, когда комментатор произносит два слога, от которых кровь стынет в жилах:

— … встречайте, Эйч-Брон²!

Блять.

Пиздец.

Зал взрывается рёвом, разрывая барабанные перепонки, когда через толпу пробивается настоящая стена из мышц, сметая всех на своём пути.

Дыхание сбивается, пока я его оцениваю. Все триста фунтов. Лысый, с безумным взглядом. Брон оскаливается, обнажая зубы.

Я в жопе.

Я побеждала и таких, как он, но моё тело выбирает именно этот момент, чтобы послать жгучую волну боли через стопу. Мне нужно лечение, которое я не могу себе позволить, и с каждым разом, когда мозг решает, что я снова там, становится только хуже. Звук ставок в его пользу заставляет пот выступить между лопаток, приклеивая рваный топ к спине.

Дышать становится всё труднее. Если я сдамся, меня больше никогда не пустят на ринг, а удары кулаков о плоть — единственное, что ещё держит меня на плаву. Костяшки белеют, когда я бросаю вызов Эйч-Брону взглядом.

Напряжение сковывает мышцы, когда Брон приближается. Я пытаюсь вычислить его слабые места: горло, небольшая задержка в левой ноге, скорость, яйца размером с изюм — грязные приёмы всё равно оплатят аренду.

Он смотрит мне прямо в глаза, разминая шею и хрустя костяшками.

— Надеюсь, ты попрощалась, принцесса.

Губа дёргается. Нет, не успела. Они умерли раньше, чем у меня был шанс.

Как варвар, он поднимает руки и ревёт. Толпа сходит с ума, отвечая дикими криками, пока он бьёт себя в грудь. А я всё это время стою неподвижно, ноги на ширине плеч, руки за спиной.

— Делайте ваши ставки — я ставлю на Эйч-Брона! — комментатор хихикает в мегафон.

Я даже не удостаиваю его взглядом, делая вид, что мышцы стопы не сводит под моим же весом. Прошло два с половиной года, а от травм последней миссии не сбежать.

— Кто готов? — Новый взрыв криков, и Брон разминает плечи, поднимая руки в боевую стойку. — Три, два, один… бой.

Последнее слово ещё не успело прозвучать, как он бросается на меня. В последний момент я опускаюсь на колено и выбрасываю ногу вперёд. Его живот встречается с моим ботинком, и агония ударяет по ноге, посылая волны боли вдоль позвоночника, будто я снова истекаю кровью в двух шагах от горящего броневика.

Он крякает от удара, слегка сгибаясь, и тянется к моей ноге, которую я почти не чувствую из-за повреждённого нерва. Мне удаётся вырваться и слабо ударить каблуком по внутренней стороне его ноги, чуть выше колена. Он пошатывается, и я подпрыгиваю на здоровой ноге, чтобы ударить ребром ладони по его носу.

Толпа беснуется, когда его голова запрокидывается, а кровь брызгает из сломанного носа. Но торжество длится недолго — его кулаки отбрасывают мои руки в сторону и бьют в челюсть.

Ноги подкашиваются, грозя отправить меня на пол. Несмотря на боль, я удерживаюсь. По щеке растекается жар. Язык ощущает вкус крови.

Соврала бы, если б сказала, что нет ничего прекраснее внешней боли. Она освобождает и разрушает. Приземляет и сбрасывает в пропасть.

Я не успеваю заметить второй удар, пока воздух не вырывается из лёгких, и я не складываюсь пополам.

Вот что бывает, когда я не вытаскиваю свою задницу из постели: слабею. Хуже того — становлюсь медленной. Те, с кем я служила, пришли бы в ужас, увидев, во что я превратилась.

Я бью кулаками по его уху, едва уклоняясь от следующей атаки, уворачиваясь снова и снова, пока не вгоняю локоть в его рёбра. Удар Брона приходится прямо в рот. Кровь брызгает из разбитой губы, я сдерживаю крик, разворачиваясь на больной ноге и нанося ещё один жалкий удар в бок.

Мы обмениваемся ударами несколько минут, я больше уклоняюсь, чем атакую. Но каждое моё действие злит его всё сильнее, а его удары причиняют всё больше вреда. Кровь смешивается с потом, стекая по его лбу и торсу розовыми ручьями. Если бы не нога, я бы запрыгнула на него и повалила на пол, а потом вывихнула плечо или сломала локоть.

На долю секунды мне кажется, что я встречаюсь взглядом с парой ярко-зелёных глаз. Матис. Но видение исчезает, когда Брон бьёт меня в рёбра.

Боже, не надо было возвращаться в этот город. Я знала, что он ударит по психике, но всё равно приехала. Я не хочу быть здесь, среди призраков прошлого, но и не могла оставаться в Калифорнии, видя Гаю в каждом углу.

Сокращая дистанцию, я поднимаю колено, чтобы вогнать его ему в живот, но он обхватывает меня, поднимает и швыряет на бетон. Боль пронзает каждую кость, а в черепе раздаётся тошнотворный хруст от удара.

Удар в щёку рассыпает белые точки перед глазами, размывая его злобное лицо, когда следующий удар приходится в бровь. Толстые пальцы сжимают горло, перекрывая кислород. Белые точки сменяются чёрными, лёгкие горят, будто я лежу на дне океана. Я пытаюсь разжать его хватку, выкручиваю запястья, царапаю кожу, сбрасываю его вес. Ничего не работает.

На этот раз звон в ушах — не тот, что я слышала, когда лежала беспомощная и смотрела, как умирают друзья. Потому что теперь он звучит, как мелодия. Зов из потустороннего, манящий шагнуть за край и погрузиться во тьму.

Говорят, время лечит все раны. Что с каждым днём боль от потери любимых будет слабеть. Но я не хочу времени. Я отказываюсь ждать, когда станет чуть менее больно, когда слёзы будут жечь чуть слабее. Я хочу выбить из себя все эмоции, пока не перестану чувствовать, и снова стану той, кем сестра могла бы гордиться.

Кто-то назовёт мою зависимость от ринга «болью, которую я могу контролировать».

Я называю это «превращением смерти в оружие».

Я давно заключила мир с жнецом. Он может забрать меня, когда захочет. Если сегодня мой день — я встречу его холодные объятия с распростёртыми руками. Хотя бы умру на ринге, почувствовав себя живой в последний раз.

Так что когда всё становится чёрным — я не сопротивляюсь.