Снежное пламя

Глава 5

На следующее утро отключилось электричество.

Благодаря маленькому, работающему от батареек телевизору, Джастин и Кристина могли воочию убедиться, как неистовствует разыгравшаяся стихия. По всей Новой Англии бушевала снежная буря, занося дома и дороги. Даже старожилы не могли вспомнить такой свирепой и продолжительной метели.

— Еще несколько дней тебе здесь придется задержаться, — заметил, не скрывая своей радости, Джастин.

Кристина рассмеялась, довольная не меньше его. Гнев Божий, обрушившийся на побережье, для нее обернулся даром небес, оставив ее здесь наедине с мужчиной, желанней которого трудно было и вообразить.

Страна вечного блаженства, рай для прекраснодушных, шутила она про себя. Никогда в жизни она не была столь опрометчивой и легковерной: начиная с того, что без памяти влюбилась в почти незнакомого человека, ничего, по существу, о нем не зная. Но Кристина чувствовала себя счастливой. Она благословляла этот сладкий снежный плен. Ей хотелось, чтобы он длился вечно…

Они проснулись чуть ли не одновременно и бросились освежиться в верхний бассейн, где, поплавав, сидели, беспечно болтая ногами, а потом снова предавались любви… Скоро они проголодались, но их слишком захлестывали чувства, и наскоро полакомившись фруктами и сыром, они опять очутились у камина в гостиной. И там опять она со страстью отдалась ему.

Через какое-то время они вернулись в спальню к черным атласным простыням и там уснули как убитые. Проснувшись, Кристина увидела, что Джастин давно не спит и любуется ею. С нежностью погладив ее изящно очерченные губы, он удивленно спросил:

— Как это могло случиться, что ты до сих пор не была замужем? Мне кажется, толпы юношей должны были на всех перекрестках стреляться от неразделенной любви к тебе.

Кристина печально улыбнулась:

— Я была замужем. Три года. С тех пор прошло много времени, а мне кажется — целая вечность, не меньше.

— А в чем же было дело?

— Я бы сказала не «в чем», а «в ком», — с горькой иронией ответила Кристина. — Я была тогда молода и наивна, на все смотрела сквозь розовые очки: собиралась поступить в колледж, но мой будущий муж уже учился там, средств для супружеской жизни у нас не было. Я устроилась на работу с ночными сменами, а у него появилось много свободного времени для развлечений. Долгое время я простодушно верила ему, но однажды мне удалось вернуться с ночной смены немного раньше. Придя домой, я нашла его развлекающимся с незнакомой мне девицей — в нашей квартире. В нашей постели!

— И что ты сделала?

— Я покинула квартиру в два часа ночи. И прошла пешком пол Бостона, и больше не вернулась к нему. — Легкая тень грусти промелькнула по лицу Кристины. — Я ушла к матери. У меня чудесные родители. Никаких вопросов — раз пришла, возвращайся в свою прежнюю комнату и живи на здоровье. Я так благодарна им за это.

— Неужели все так просто? Никаких объяснений, естественных в подобных случаях попыток помирить дочь с мужем?

— Они сразу все поняли. В них сильно развита родительская интуиция и чуткость, — ответила Кристина. — Я пережила сильное потрясение. Обсуждать было нечего — все предельно ясно. Никогда больше я не смогла бы ему доверять. А если ты не доверяешь близкому человеку, то о каком счастье можно мечтать? — Она сурово нахмурилась, рассеянно поглаживая атласную простынь. — Не знаю, может быть, мы никогда и не любили друг друга, просто не умели любить. Иногда мне кажется, что мы влюбились в самую мысль о существовании влюбленности.

— И после этого разочарования ты мне поверила! — удивился Джастин.

Услышав эту реплику, Кристина посмотрела ему в глаза и сказала:

— У меня ни разу не возникало искушения чернить весь мир только потому, что мне не выпало счастье в браке. Мне повезло в жизни: я чаще сталкиваюсь с людьми порядочными и честными, чем с подлецами и предателями.

— Что ж, тебе и вправду повезло, — с непонятным для Кристины ожесточением произнес Джастин, — у нас с тобой несопоставимый жизненный опыт.

— И ты никому не веришь?

— Люди вечно ищут выгоды только для себя. И для достижения цели не гнушаются никакими средствами. Особенно женщины… и служители прессы.

Чувство вины сжало сердце Кристины. Она должна сказать Джастину всю правду о себе. Но для этого нужно уловить подходящий момент, так, чтобы не задеть его, по-видимому, еще не зажившие раны. Кристина догадывалась, что в прошлом он пережил трагедию. Скорее всего, его обвинили в том, чего он не совершал. Но с этим позорным клеймом ему приходится жить в своем вынужденном неприступном одиночестве.

Она-то ему поверила — вопреки страхам, вопреки обстоятельствам, которые складывались далеко не в его пользу.

Подперев голову рукой, Джастин продолжал рассматривать ее.

— После развода ты вернула себе прежнюю фамилию?

— Что? — рассеянно переспросила Кристина, углубившаяся в свои мысли.

— После развода ты вернула себе девичью фамилию?

— Да. Для меня это был вопрос принципа. Я бросила прежнюю работу, какое-то время мне помогали родители, я стала верующей. Возможно, я пыталась тем самым стереть все прошлое из памяти…

— К вашему сведению, мисс Кеннеди, вы, пожалуй, чересчур доверяете неизвестным персонам, подобным мне, — заметил Джастин.

— Доверяю, но отнюдь не первому встречному.

— Ты рискнула довериться мне! И это после того, как я пытался застрелить тебя из лопаты.

Кристина засмеялась и просто сказала:

— Я тебе верю, и ничего с этим сделать уже нельзя.

— Ты однажды уже ошиблась.

— С той поры моя интуиция крайне обострилась, и я больше всего полагаюсь на нее.

Джастин довольно рассмеялся и крепко сжал ее в своих объятьях.

Ночь прошла, на дворе утро, на душе — праздничное ощущение медового месяца. Позавтракав у камина приготовленными тут же тостами, Кристина и Джастин лежали, обнявшись, на диване, и лениво наблюдали за игрой огня в камине, как умиротворенно мигают свечи (день вновь выдался сумрачный), и не думали о времени. Им было спокойно, тепло и хорошо вместе. Отставив в сторону чашку из-под кофе, Кристина положила голову на плечо Джастина и подумала, что хотела бы никогда отсюда не уезжать.

И это притом, что она до сих пор ничего о нем не знает.

— Ты умудрилась не задать мне ни одного вопроса, — заметил Джастин.

— Разве я могу осмелиться! Ты оторвешь мне голову и вместе с нею закопаешь в ближайший сугроб.

— Ага, значит, я, по-твоему, все-таки способен на это! — шутливо заметил он.

— Да! — прямо сказала Кристина.

— Итак, ты поверила мне на слово. И это после всего случившегося, — недоумевал Джастин, погрузившись в глубокую задумчивость.

— Не знаю, что произошло в твоем прошлом, вероятно, тебе страшно до сих пор даже вспоминать об этом. Но почему обвинение пало на тебя?

— Ты в самом деле не знаешь, кто я? — спросил он.

— Нет, конечно. Ты хочешь сказать, что Джастин Магнуссон вовсе никакой не Джастин Магнуссон?

— Нет, я Джастин Магнуссон, — с трудом выдавил он. — Но в миру я известен под другим именем. В театральном и околотеатральном мире, скажем так.

— И кто же ты в театральном и околотеатральном мире?

— Там я известен как Джон Маунтджой.

Кристина в изумлении отшатнулась от него, но мгновенно в ее взгляде появилось выражение сочувствия и сострадания.

Джон Маунтджой…

Постепенно воспоминания всплыли в ее памяти: мелкие подробности она, естественно, забыла, но история с давним шумным скандалом запомнилась надолго. Не каждый день известнейшего драматурга арестовывают по обвинению в убийстве жены, особенно, если жену зовут Майра Бреккенридж, и она — популярнейшая современная звезда театра и кино.

«Убийство в загородном особняке!» — гласил один из крупных заголовков. И это — тот самый загородный особняк, где он, по одной из версий следствия, совершил убийство.

— О Господи! — произнесла Кристина.

— Ты и теперь продолжаешь верить мне? — спросил Джастин.

— Да, верю!

— Невероятно! Неужели такое может быть? — сказал он еле слышно, благоговейно касаясь ее пушистых волос.

Кристина была растрогана. Она чувствовала, как ее переполняют любовь и нежность.

— А разве может быть иначе? — проникновенно ответила она.

— Я так часто и жестоко обжигался в жизни…

— И я тоже, но, конечно, не так опасно, как ты…

— О, нет! Это несопоставимые испытания, — сказал он.

Джон Маунтджой…

Если бы она постаралась сопоставить некоторые выразительные детали, она, пожалуй, догадалась бы, кто был хозяином загородного дома. Обычно драматурги не столь часто привлекают внимание светской прессы — иное дело кинозвезды.

Но Джон Маунтджой и без того был любимцем журналистов и театральных критиков. Его первая пьеса, сразу ставшая бестселлером, была поставлена на Бродвее, когда ее талантливый автор еще только учился в Колумбийском университете. Каждая следующая его постановка получала не только восторженные отзывы профессионалов, но и встречала горячий прием у публики. Кристина припомнила один из отзывов об очередной пьесе, прочитанный ею лет пять-шесть назад: «Мистер Маунтджой дарит зрителю всю гамму человеческих переживаний. Вслед за актерами мы смеемся, плачем, боремся, потому что перед нами не ходульные персонажи, рвущие в клочья надуманные страсти, а живые люди из плоти и крови с их реальными проблемами и неистребимым чувством юмора».

Кристина видела его фотографии — в лучшем случае вполоборота: Джон Маунтджой избегал фотокамер и телеобъективов. На торжественных приемах в Бродвее по случаю премьеры новой пьесы на нем всегда был элегантный смокинг.

В джинсах и фланелевой рубашке, а тем более обнаженным, она его на снимках, разумеется, не видела.

А кроме того, Кристина была уверена, что он гораздо старше.

Она припомнила, как Джон Маунтджой торопливо, закрывая лицо руками, проходил в здание суда или выходил из него в ослепляющем свете софитов, нахальном блеске фотовспышек. Он ни разу не ответил ни на один вопрос многочисленных журналистов, чем выводил их из себя. В ответ на такое поведение последовал разнузданно-агрессивный тон прессы, освещавшей все запутанное дело прославленного драматурга.

Зато Майра Бреккенридж в их публикациях представала безукоризненным человеком, поразительной актрисой и редкой красавицей.

И она действительно была необычайно красива, не могла не согласиться Кристина.

— Если я не ошибаюсь, вы в недоумении, мисс Кеннеди? — с нескрываемой иронией спросил Джастин.

Одетый в одни джинсы, голый по пояс, босой, он сидел на диване, привычно поджав ноги, сложив руки между колен. Он казался спокойным и умиротворенным, но Кристина не могла отделаться от ощущения, что это безмятежное состояние было напускным. Он явно чувствовал себя в неловком положении и каждую секунду ждал любой неожиданной выходки с ее стороны.

— Вспомнили? — спросил он.

— Да. Еще бы. Я всегда любила твои пьесы, а больше всего «Силки для ночных птиц». К сожалению, я не успела посмотреть «Снежное пламя»…

Она вдруг испуганно замолчала: премьера «Снежного пламени» совпала со смертью Майры Бреккенридж, а поскольку актриса играла там главную женскую роль, пьесу сняли с репертуара сразу же после ее убийства.

Губы Джастина нервно дернулись, и Кристина глубоко пожалела о своей оплошности.

— Я не спрашивал, как ты относишься к моему творчеству, — сказал он равнодушно. — Не сомневаюсь, что если бы не скандал, ты бы едва ли вспомнила сейчас о драматурге Джоне Маунтджое.

Задетая за живое, Кристина оскорбилась.

— Только не надо обвинять меня в невежестве, — сказала она с обидой.

Джастин соскочил с дивана и нервно начал расхаживать по комнате. У камина он остановился, оперся локтем об его гранитную облицовку и, глядя на причудливо извивающиеся языки пламени, небрежно спросил:

— Ты любишь театр?

— Как можно не любить театр?

Наступила пауза, после чего Джастин раздраженно обратился к Кристине;

— Не очень-то ты испугалась. Почему? Меня ведь обвинили в том, что я задушил шарфом собственную жену.

Голос Кристины был таким же спокойным, как и ее взгляд.

— Тебя оправдали.

— За недостатком улик. Для подавляющего большинства людей это вовсе не оправдание.

— Это уже в далеком прошлом. Минуло целых четыре года…

— Пять, — поправил Джастин.

— Тем более, — заметила Кристина. — И вообще, все это не имеет значения, ведь ты сказал, что не убивал жены.

— Ты с такой легкостью готова поверить мне на слово? — тихо спросил он.

Да, именно так она и поступила, едва оказавшись здесь. Проснулась в чужой постели, на черных атласных простынях, голая, в полном смятении… И вопреки всему безоглядно поверила Джастину, почувствовав себя в полной безопасности. И вот сейчас он говорит о том, что, по убеждению многих, он своими руками задушил Майру. Своими руками… Сильными, крепкими руками (которые она теперь слишком хорошо знала) с длинными артистическими пальцами и широкой, мозолистой, доброй ладонью.

И обладатель этих честных, чистых рук — убийца? Кому только в голову могла прийти такая ересь!

— Ты не хочешь рассказать подробнее, что же произошло на самом деле?

— Если ты не собираешься ничего писать об этом, то хочу.

Боже мой! У нее и в мыслях не было ничего подобного! Но тут ее опять кольнуло чувство вины, но она едва сдерживалась от улыбки. Обязательно надо обо всем ему рассказать, и чем скорее, тем лучше… Но не сейчас. Она сделает это чуть попозже, думала Кристина.

— Я тебе уже рассказала о себе все, — с упреком заметила она.

Джастин помолчал.

— Развод — не убийство, — ответил он вызывающе.

— Да, совершенный пустячок! — обиделась Кристина, задетая его тоном, — Ты, однако, знаешь себе цену. Тебе никто не говорил, что ты законченный эгоист?

Она вдруг почувствовала, что нервы ее на пределе. Ей захотелось оказаться сейчас же как можно дальше от него. Эти неожиданные вспышки не оправданного ничем гнева начали пугать ее. Ведь только недавно они были исполнены такой нежности и доверчивости друг к другу.

Но как она могла осуществить свое желание, вызванное гнездившимся в ней страхом? Уйти в метель, в снежные сугробы и заносы? Отступать некуда, даже если случится самое неприятное, и он узнает, чем его гостья зарабатывает свой хлеб насущный. Поверит ли он тогда, что их встреча — чистая случайность?

— Не надо. Ничего не надо! — раздраженно, со слезами в голосе ответила Кристина. — Мне не интересны твои злосчастные тайны!

Кристина бросилась прочь от него… Но куда? Она и сама не знала.

— Кристина!

Она уже бежала наугад к лестнице, так что полы белого халата разлетались, точно крылья. Он поймал ее за рукав и заставил повернуться лицом к себе.

— Я все расскажу…

— Нет! — Она нервно смотрела на его руку, не пытаясь, однако, вырваться.

— Послушай, да какой бес в тебя вселился?

— Не хочу, чтобы ты был рядом! — заявила она. — Не хочу быть рядом с тобой, — вот и все!

Пальцы Джастина судорожно разжались, и Кристина, почувствовав, что она свободна, ринулась вверх по ступенькам, вбежала в спальню, села на кровать по-турецки, и без единой мысли стала смотреть на пламя в камине.

А потом без сил упала на черные простыни. Джон Маунтджой…

Кристина вздрогнула. Да, это была грандиозная сенсация месяца — если не года. Во многом потому, что она совпала с громким успехом «Снежного пламени». Закрыв глаза, Кристина попыталась восстановить в памяти хронологию событий. Премьера состоялась в канун Рождества — одна из новых телепрограмм усиленно рекламировала участие в ней Майры Бреккенридж, бесподобной Майры, красавицы Майры…

И в самом, деле — красавицы. Высокая, стройная, золотоволосая блондинка с огромными голубыми глазами. Она и Джастин были без памяти влюблены друг в друга…

Лицо Кристины помрачнело. Как раз в эти дни она официально оформила свой развод — перед самой премьерой «Снежного пламени».

Вздрогнув от нервного напряжения, она запахнула халат, встала и, приблизившись к огню, погрела ледяные руки. Затем подошла к зеркалу и пристально взглянула на свое отражение: серые глаза в обрамлении черных ресниц, правильный овал лица, черные волосы и — ни следа косметики. Идет ли все это «скромное великолепие» хоть в какое-то сравнение с блистательной Майрой Бреккенридж?

— О Господи! — воскликнула Кристина, осознав, что она ревнует к тени, пытается состязаться с призраком.

Чтобы как-то успокоиться, она стала расхаживать по комнате.

Почему она убежала сюда? Из страха? От того, что узнала, кто он? Что же должен почувствовать Джастин, когда узнает всю правду о ней? Но почему он не может довериться ей чисто по-человечески, не пытаясь узнать все подробности ее биографии?

— Кристина!

Двери спальни распахнулись, перед ней, стиснув руки, стоял Джастин. По его напряженной шее и опущенной голове видно было, как он расстроен.

— Кристина! — повторил он, на этот раз тише и мягче.

Она какое-то время молча глядела на него и внезапно, забыв обо всем на свете, кинулась к нему и замерла в его крепких, надежных мужских объятиях.

«Я люблю тебя…»

Эти слова чуть не слетели у нее с языка, когда она, счастливая, с облегчением прижалась к Джастину. Но разумно ли признаваться в любви человеку, которого, можно сказать, совсем не знаешь?

Джастин еще сильнее обнял ее, оторвал от пола, покачал на руках и медленно, необычайно бережно опустил на ковер.

— Если ты меня боишься — хотя бы чуть-чуть, я немедленно уйду и больше никогда тебя не потревожу.

— Я тебя не боюсь.

— Тогда почему ты убежала?!

— Я тебе как на духу поведала всю свою жизнь, — сказала Кристина. — А ты все воспринял так, будто это сущие пустяки…

— Я вовсе не говорил, будто твоя жизнь хотя бы на каплю представляется менее ценной, чем моя. Но признаться в неудачном браке и признаться в совершении убийства — не одно и то же.

— Не совершал ты никакого убийства, — сказала она.

— Ты полагаешь, что я его не совершал? Кристина улыбнулась.

— Не полагаю, а знаю.

— Откуда ты можешь знать?

— Я чувствую тебя, этого достаточно.

— Действительно, я не убивал. Тебе интересна эта история?

— Если тебе действительно важно рассказать о ней.

— Пожалуй, важно, — сказал он раздумчиво. — Кристина, извини меня, но когда я впервые увидел тебя, то не в силах был владеть собой. Я действительно ненавижу репортеров — всех без исключения. И пока ты не упомянула имени Роджера… Видишь ли, я не способен, по-видимому, доверяться кому-либо безраздельно, только лишь потому, что человек наделен обаянием. Я все это время продолжал считать тебя той настырной корреспонденткой, которая бестактно домогалась по телефону встречи со мной. Понимаешь, Кристина, когда против меня выдвинули такое страшное обвинение, пресса осаждала меня без всякого сожаления. Я бросил свою квартиру на крыше небоскреба в Манхэттене и прочно обосновался здесь. Но армада репортеров всех мастей ринулась за мной в эту глушь. И один расторопный репортеришка — из весьма уважаемой газеты — так спешил опередить других, что впопыхах задавил моего пса. После этого вся эта алчная стая газетчиков бесславно исчезла, но для бедняжки Джага все уже было кончено. — Глаза Джастина сделались стальными, но в глубине их Кристина видела затаенную боль. — Так что после всего этого мне трудно вести себя, как подобает здравомыслящему человеку, умеющему владеть собой, и ты это, к моему глубокому сожалению, испытала на себе.

Кристина была очень смущена. Ей надо было признаться ему всего лишь в одном — кто она по профессии, но теперь она боялась, что не осмелится назвать свою специальность.

— Давай спустимся вниз, вернемся туда, где сидели, — попросил Джастин.

А Кристина продолжала безмолвный диалог сама с собой: «Скажи ему все!» — «Ты что, совсем лишилась ума?! Уж, по крайней мере, не сейчас!» — «Но он должен, должен верить тебе!..»

Джастин взял ее руку, пальцы их сплелись, и она послушно, как маленькая девочка, сошла вместе с ним в гостиную, где огонь в камине пылал особенно ярко и жарко. Кристина села на диван, а Джастин ходил взад-вперед по комнате, собираясь с мыслями.

— Ты был в нее влюблен? И, наверное, беззаветно? — эхом прозвучал ее вопрос.

— Когда-то… я так думаю. Меня потрясла ее редкая красота при самой первой нашей встрече. Я был на несколько лет моложе ее, и это, как я теперь понимаю, льстило Майре. Ей тогда исполнилось тридцать, и, право, я не встречал в жизни человека, которого до такой степени преследовал бы страх подкрадывающегося увядания. Наверное, она слишком много ждала от своей внешности: странно, но Майра не умела радоваться тому богатству, которым наградила ее природа, зная, что однажды красота ее померкнет. И ей никогда здесь не нравилось. Когда дом еще только строился, она раза два приезжала и заявила, что не позволит заточить себя в сельской глуши, в этой дыре, как она изволила выразиться. Но я и не собирался посягать на ее свободу. Она могла жить, где хотела. Я же был влюблен в здешние леса, тишину и бесконечные просторы этой земли. И потом здесь так легко писалось!

Роджер говорил почти то же самое — слово в слово, когда вместе с Сью перебрался в эти благословенные места, да и Кристина прониклась красотой здешней природы за время тех немногих поездок, которые она совершала, нанося визиты двоюродному брату. Эти просторы, удаленные от города, были прекрасны в любое время года. Осенью — буйством красок, зимой — сверканием и белизной снега, летом — сочной зеленью лесов. Вечно меняющийся и вечно прекрасный край, который Кристина полюбила после первого же приезда к Роджеру.

Зато его не выносила Майра Бреккенридж, и по зловещей иронии судьбы обрела здесь свой конец.

— И все же вы были женаты.

— Но счастливы в браке не были. Не знаю, собиралась ли она всерьез создавать со мной семью, да и за себя, пожалуй, не поручусь. Мы встретились на премьере «Обещаний верности», и она через общего знакомого попросила себя представить. Майра только что вернулась из Голливуда, где последний фильм с ее участием с громким треском провалился.

У нас собралась большая компания, и мы все вместе отправились в ресторан Сарди и там основательно выпили. Она казалась такой живой, нарядной, яркой бабочкой. Я же тогда много и напряженно работал, чувствовал себя уставшим. Она была как глоток свежего воздуха. На следующей неделе мы отправились в Лас-Вегас — поиграть в рулетку, посмотреть местные шоу, в общем — хорошенько отдохнуть. И мы в самом деле прекрасно развлекались. Майра умела произвести впечатление, когда хотела.

Оставшись с глазу на глаз, мы начали рассуждать о соединивших нас обстоятельствах, в которых увидели веление судьбы, так возникла мысль о женитьбе. Эта мысль полностью овладела нами. В тот момент мы находились в Лас-Вегасе, где вступить в брак легче, чем выпить стакан воды. Не то чтобы я совсем не понимал, что совершаю поспешный шаг. Понимал. Но я имел несчастье на мгновение влюбиться в одну из красивейших женщин Америки, да и она, как мне кажется, тоже была по-своему в меня влюблена — насколько Майра вообще способна на какие-либо сильные, искренние чувства.

— И что потом? — тихо спросила Кристина.

— Время отдыха и развлечений заканчивалось. Я — писатель, и это для меня больше, чем просто работа — это часть меня самого. Мне ненавистен свет софитов — Майра его обожает. Он ей жизненно необходим, она без него существовать не может. И мы, едва сойдясь, расходимся, как корабли в море. Для Майры жизнь состоит прежде всего из вереницы модных вечеринок, развлечений: она вечно в разъездах, будто бы по делам, а до меня доходят слухи, от которых руки в ярости сжимаются, а глаза наливаются кровью.

Я вылетел в Голливуд, чтобы повидать ее — она якобы работала там на съемках. Мне вовсе и не нужно было заставать ее врасплох, чтобы знать, до чего она опустилась. У меня есть несколько хороших приятелей в Голливуде, знавших все о похождениях моей жены, но они не хотели расстраивать меня. Я же к тому времени не любил Майру, а потому расстроить меня было просто нельзя. Я, не делая для этого ни единой попытки, все узнал, потом встретился с Майрой и сказал, что между нами все кончено. Майра в отчаянии талантливо зарыдала — она же всегда и везде в первую очередь актриса. Но как бы то ни было, я вернулся в Нью-Йорк, а она осталась в Голливуде — и вскоре снялась в очередном шумно разрекламированном фильме.

— Припоминаю, — сказала Кристина. — Это была бездарная комедия.

— Менеджер Майры посоветовал ей вернуться на Бродвей. Но она уже постарела, на амплуа инженю не подходила, а выигрышной для возвращения на сцену партии в репертуаре не было.

Джастин замолк на минуту, и в молчании его Кристина почувствовала страдание. Он до сих пор переживал за несложившуюся артистическую карьеру своей бывшей жены, хотя Майры давно не было в живых, а любовь умерла еще раньше.

— Она обратилась ко мне. Жизнь у нее покатилась под откос. Я потребовал, чтобы она прекратила пить и принимать наркотики, хотя Майра убеждала, что в небольших дозах и то, и другое помогает поддерживать форму. Я пообещал, что если она уедет со мной в загородное поместье, я позабочусь о том, чтобы она перестала принимать наркотики. Но Майра отказалась. Ей нужна была от меня пьеса — настолько хорошая, чтобы возобновить карьеру в театре. Я решил, что должен ей помочь, ведь она все-таки моя жена, хотя нас уже давно ничего не связывало.

Так я написал «Снежное пламя». Премьера прошла с необычайной пышностью, а успех оказался просто феноменальным. Майра, возбужденная неожиданным триумфом, созвала всех в свободный от репетиций и постановок день на вечеринку — и не куда-нибудь, а в этот нелюбимый ею дом. Выглядела она отлично, чувствовала себя превосходно, и даже от вина и наркотиков нашла в себе силы на какое-то время отказаться. Зафрахтовав самолет, мы вылетели на нем сюда, захватили с собой уйму провизии… украсили дом гирляндами и флажками.

Незадолго до того была метель, и все вокруг было покрыто белым, искрящимся на солнце и под луной снегом. В этом ослепительном снегу Майра и нашла свою смерть.

— Но почему обвинение пало именно на тебя? Ты же не один был на вечеринке? — возмутилась Кристина.

— Мой адвокат, и тот не защищал меня с такой самоотверженностью, как ты. Спасибо, Кристина. Во-первых, полиция всегда склонна в первую очередь подозревать мужа, особенно, когда ни для кого не является секретом, что мы разошлись.

— Но ты же написал для нее пьесу.

— Да, и во многом благодаря этому, на суде никто не взялся обвинять меня в умышленном и заранее преднамеренном убийстве. Речь шла о преступлении, совершенном в приступе ревности. — Он поколебался, прежде чем продолжил: — А потом, в тот вечер, перед убийством у наспроизошла совершенно дикая и неприличная ссора. Я ей сообщил, что намереваюсь навсегда остаться в этом загородном доме. Она в ответ на глазах у всех гостей разыграла отвратительную сцену, заявив, что я угрожаю убить ее. А потом она больно пнула Джага, моего пса, и я, потеряв над собой всякий контроль, сгреб ее за воротник и пообещал, что если она не прекратит этот фарс, я ее действительно убью.

— О Боже! — ужаснулась Кристина, пытаясь разобраться во всем, что только что услышала. — Но если ты не убивал ее, Джастин, то кто-то должен был это сделать?

— Да. Я пытался обратить на это внимание властей после того, как был оправдан, но они хранили молчание.

— Почему?

— Понимаешь, Кристина, когда тебя оправдывают за недостатком улик, подозрение так или иначе продолжает существовать. Все остались при убеждении, что убил я, просто мне повезло уйти от наказания.

— И что же ты?

— А что я мог? Достоверных улик не было, и мне приходилось лишь гадать, кто же решился в эту роковую ночь убить мою жену.

— А кто был на вечеринке? — прервала его Кристина.

— Четыре исполнителя главных ролей — Майра, молоденькая инженю Роксана Бэйнз, исполнитель главной мужской роли Джек Джоунс и Гарри Джонстон — характерный актер. Кто еще?.. Ага, Арти Фейн, менеджер Майры. И Кристина Андерсон, мой представитель. Еще девушка, которую наняли специально для обслуживания вечеринки. И Джозеф Бэнкс, кинокритик, со своей женой. Последние двое за весь вечер не сошли с дивана, на котором ты сейчас сидишь, за них я ручаюсь. А остальные… Мы все, то один, то другой, бродили по всему дому, гуляли по двору. Майра в течение вечера тоже несколько раз выходила на воздух. Я тоже вышел — как раз после ссоры. Захотелось побыть одному. Вернувшись назад, к дому, я ее первый и обнаружил. В снегу.

Тут из дома высыпали все остальные приглашенные и увидели меня рядом с трупом.

— И что дальше?

— Что дальше, что дальше?.. Я вызвал шерифа, как и полагается. Он приехал, Майру отвезли в ближайший городок, поскольку морга поблизости нет. Меня допросили. Гости находились в состояния истерики, но все как один подтвердили, что я угрожал Майре. Меня арестовали. Затем выпустили под поручительство — нашлись люди, которые полагали, что Майра заслуживала своей участи. Пьесу, естественно, сняли с постановки, и пресса накинулась на меня как свора гончих псов. Был суд, меня оправдали, Я вернулся сюда, чтобы люди меня забыли, а главное — пресса не беспокоила. Что же дальше?

На два года я был выбит из колеи и ни о чем, кроме этой трагедии, не мог думать. Потом я понемногу начал снова писать. Два года назад один мой старый приятель из театральных заправил приехал сюда и сказал о своем желании поставить мою только что законченную пьесу, но я предъявил непременное условие — возобновление спектакля «Снежное пламя». Пьеса отличная, говорил он, суд тебя оправдал, и прятаться дальше в этой глуши — глупость и преступление перед собственным талантом. Он во все времена был мне хорошим другом, вот я и поддался на его уговоры. — Джастин неохотно замолк.

— И что же?..

— А то, что пресса и телевидение начали преследовать меня с утроенной энергией, не давая проходу, донимая звонками. И когда прошлым утром мне позвонила эта неуемная женщина, я взорвался.

— Женщина, за которую ты меня и принял?

— Она представилась как независимая журналистка, не состоящая в штате какой-либо газеты или журнала.

После этих слов в душе Кристины как будто все оборвалось.

— А тебе не казалось, что имело бы смысл изложить в печати свою версию этой загадочной истории, чтобы читатели смогли составить свое непредвзятое мнение? — спросила Кристина.

— Только не это! — возразил взволнованно Джастин.

— Нет, но ты послушай! — разгорячилась она, — Если бы ты рассказал в интервью обо всем том, что только что поведал мне, полиция, возможно, получила бы основания для доследования дела. И кто знает, может быть, на этот раз она сумела бы найти настоящего убийцу?

— И как они, по-твоему, это сделают?

— Должна же быть хоть какая-то зацепка.

— Майру удушили ее же собственным красным шарфом. Орудие убийства, так сказать, налицо. Но при этом — никаких отпечатков пальцев — убийца орудовал в перчатках, а в тот вечер все мы были при перчатках — слава Богу, на дворе зима.

— Но кто мог желать ее смерти?

— Я — согласно показаниям свидетелей и в соответствии с полицейской версией убийства, — сказал Джастин.

— И ты не хочешь раскопать правду? — в отчаянии воскликнула Кристина.

— Почему же, хочу, — отозвался Джастин. — Но едва ли это возможно. Все одновременно были везде — ведь это же была вечеринка, Кристина! Когда народ веселится, а особенно если он подвыпил, никому нет дела, кто чем занят. Кроме того, Майра, когда на нее что-то находило, превращалась в сущего дьявола: так что у любого могли быть с ней счеты, которые он таким диким способом и свел. Я уверен, ссоры, вроде той, что произошла у меня с ней в ту ночь, бывали у нее с каждым из присутствовавших на вечере. Я подумал сгоряча об Арти, но Майра именно тогда стала для него курочкой, несущей золотые яички. Конечно, не было никаких гарантий, что она не сорвется, но одного ее имени было достаточно, чтобы постановка стократно окупилась. Потом я стал грешить на Джека Джоунса, исполнителя главной мужской роли…

— Да, именно! У них же в ту пору, если верить слухам, был роман.

— Однако роман, интрижка — еще не повод для убийства.

— Но если она дала ему отставку?

— И все-таки это не могло стать поводом для убийства.

— А в чем можно заподозрить второго актера?

— Гарри Джонстона? Он в прежнее время работал с Майрой, оставался с ней в приятельских отношениях. Благодаря ей, он очень хорошо выглядел в этой постановке и буквально молился на нее.

— А актриса?

— Роксана? Для чего ей убивать Майру? Благодаря пьесе она впервые стала известной в театральных кругах.

— Боже, ничего не понимаю! — раздраженно сказала Кристина. — Ты только и делаешь, что объясняешь мне, почему тот или та не были заинтересованы в ее убийстве. Но должен же был быть у кого-то интерес, Джастин. Кому-то все-таки понадобилось убить ее.

— Кроме меня? — спросил он с легкой улыбкой.

— Исключаю тебя, дорогой!

Джастин оторвался от лицезрения пламени в камине, подошел к ней и заключил в свои объятия.

— Ты знаешь, что ты на редкость красива?

— Спасибо, Джастин, — проникновенно сказала Кристина. — Не так, конечно, как Майра Бреккенридж…

— Майра Бреккенридж тебе в подметки не годится, — возразил Джастин и коснулся ее щеки. — Ее красота немыслима без косметики и ухищрений фотохудожников, потому что изначально создана для признания публики и грома аплодисментов. Сними с нее грим и все эти дорогие модные тряпки — и останется ссохшийся орех без скорлупы. А вот вы, мисс Кеннеди, красивы без всех этих ухищрений. Ты — совершенство, созданное самой природой — начиная от этих серых глаз и кончая твоим благородным, щедрым сердцем.

Джастин чуть прикоснулся своим ртом к ее губам и поймал ее глубокий взгляд.

— Может быть, хватит на сегодня признаний и откровений, как ты думаешь?

Теперь настала ее очередь для признания. Ей всего лишь надо было сказать ему, что она журналистка, но совсем не похожая на тех, которые осаждали его, портили жизнь, нарушая душевное спокойствие и равновесие.

Кристина опять почувствовала угрызения совести, хотя чего ей, собственно, было опасаться? Того, что она — журналистка? Подумаешь, какая чепуха! Но сообщить сейчас ему эту «чепуху» она так и не смогла, успокаивая себя тем, что момент не подходящий, и скоро, очень скоро, пока не улеглась метель, она обязательно обо всем ему расскажет.

А пока она наслаждалась обществом Джастина, ей просто хотелось оставаться в его объятиях и смотреть в. его глаза — огромные и любящие.

Джастин и не ждал от нее никаких признаний.

— Тебе приходилось купаться в снегопад?

— Купаться в снегопад? — Кристина, еще не очнувшись от своих раздумий, не сразу поняла его вопрос.

— Купаться в бассейне, когда за окнами метет метель?

Кристина ответила, что никогда не приходилось.

Джастин тут же повлек ее через всю гостиную к красивым стеклянным дверям, за которыми располагался очаровательный внутренний дворик с бассейном. Распахнув двери, он вывел ее на облицованное белым кирпичом пространство. Сам же бассейн был облицован плиткой лазурных и бирюзовых оттенков, как и совсем маленький бассейн в дальнем конце дворика, в котором ключом била и каскадами стекала в главный водоем кристально чистая, теплая вода.

Кристина услышала, как Джастин за ее спиной стащил с себя джинсы. Затем руки его легли ей на плечи, и белый бархатный халат с легким шорохом упал на белый кирпичный пол возле ее ног

Затем, не прикоснувшись более к ней, он прошел к краю бассейна, совершенно обнаженный, и нырнул. Кристина проследила, как его бронзовое тело разрезало воду, вынырнув чуть в стороне, Джастин оглянулся на нее.

— Не вода, а парное молоко, — крикнул он, приглашая Кристину последовать его примеру.

Кристину овеяло теплом, — вероятно, от подогретой воды. А может быть, тепло скрывалось у нее внутри? Поди разберись, когда впервые в жизни стоишь в таком сказочном зимнем дворике — да еще без единой нитки на теле.

И ей не доводилось до сих пор плавать нагишом.

Но рядом с ним плавать в костюме Евы казалось самой чистой и добродетельной игрой на свете, даже если заранее знаешь, что плаваньем дело не кончится. Такого комфорта и такой звенящей легкости в теле Кристина еще не ощущала.

И так тепло ей никогда еще не было, а причина всего лишь в том, что он смотрит на тебя, касается тебя одним лишь взглядом, откровенно любуясь твоим обнаженным телом.

С легким радостным криком Кристина пробежала по холодному покрытию и, оттолкнувшись от края бортика, искусно, как на тренировке, бросилась в воду. Проплыв под водой через весь бассейн, она вынырнула у противоположного бортика, там, где отдыхал, положив голову на выступ, Джастин. И тут же его руки сомкнулись в кольцо, лаская ее под рокот, вздохи и бормотанье встревоженной воды. Ноги их переплелись, и она кожей ощутила жесткость волос на его теле, Глаза Кристины расширились — она ощутила упругость, напряженность того, что составляло гордость мужчины.

Джастин довольно улыбнулся и привлек ее ближе. Подняв ее лицо за подбородок, он показал на стеклянный купол, ограждавший их от внешнего мира. За пределами защищенной стеклянным куполом чаши с тем же непостижимым упорством и яростью валил, закручиваясь в вихри, снег, падал на крышу, а затем, превратившись в тяжелые сугробы, беззвучно соскальзывал по наклонной стеклянной стене вниз, туда, где по самому краю образовалась высокая белоснежная стена в человеческий рост. Это было там, снаружи. А внутри от лазурно-бирюзовой воды поднимался клубами белый пар, — осязаемое тепло, протяни руки — и поймаешь воздушный теплый шар.

— Нравится? — спросил Джастин, довольный произведенным эффектом.

— Еще бы! — радовалась Кристина и вдруг оттолкнулась от него и поплыла прочь, наслаждаясь ласкающей кожу бархатной водой. Переплыв через весь бассейн, Кристина нащупала ногами дно и встала, дожидаясь Джастина.

И он в несколько мощных взмахов оказался рядом, прижал ее спиной к облицованному лазурной плиткой бортику, приподнял на своих руках и опустил — пронзая ее сокровенное женское естество.

Испуганное «О-о!» слетело с ее губ.

Глаза их скрестились, и Джастин засмеялся, наслаждаясь истомой любимой женщины. Кристина обвила его своими руками и ногами, и Джастин начал магический танец, извиваясь и нанося мягкие удары своим мощным телом, все глубже и глубже проникая в ее лоно.

Вокруг клубился пар. Поймав ее губы, он покрыл их бесконечными поцелуями. Влажные и блестящие тела, содрогаясь, скользили, соединяясь друг с другом. Пар, казалось, становился гуще и теплее, тело ее сжигалось нестерпимым желанием, пока ослепительный блеск не затмил серый свет дня, ввергая ее в забытье… Ввергая в забытье и его…

Все еще содрогаясь от наслаждения, задыхаясь и слабея от истомы, она положила голову на плечо Джастина. Тот крепко сжал ее в руках и поцеловал в щеку.

— Кажется, это и в самом деле может доставить несказанное удовольствие, — заключил Джастин.

— Что ты имеешь в виду? — будто не понимая, о чем идет речь, спросила Кристина.

— Быть с тобой — большего счастья для меня не существует.

Он привлек ее ближе и снова поцеловал. Медленно, почти благоговейно.

— Быть с тобой! — повторил Джастин.

Не существует никакого иного мира, блаженно подумала Кристина. Только этот рай, занесенный снегом, и они двое, и ничего, что разделяло бы их.

Ничего, кроме ее настоящей профессии.

Ничего, кроме того, что снег этот однажды растает…