Поляна, на которой нас дожидался Удо, получила свое название благодаря мелким розовым цветам, каждую весну расцветающим на ней. Говорили, что первый саженец в этой земле когда-то оставила жившая в этих лесах ведьма, и с тех пор цветы всходили, невзирая ни на погоду, ни на желание людей.
Мне не было дела до этой легенды, да и розовое недоразумение размером с ноготь никогда не казалось мне красивым, но думать об этом, глядя себе под ноги, было приятнее, чем о том, что прямо сейчас происходило со мной.
Удо действительно держал под уздцы двух лошадей — своего коня и кобылу, которую привел для меня.
Бруно взял лошадь из стойла, обнаружившегося за домом.
Мы не разговаривали по пути, и в замок тоже возвращались в молчании.
Непривычно пустынный в эти часы двор встретил нас погребальным молчанием.
Страшась гнева скорого на расправу и жестокого герцога, люди попрятались, даже со стороны не желая наблюдать за тем, как именно он притащит меня назад.
Поглаживая чуткую и нервную кобылу по шее, я с неожиданной для себя самой горечью задумалась о том, что никто из них не посмел бы прекословить ему и не вступился бы, даже если бы он приволок меня за волосы или привязав к седлу. Они знали двух предыдущих герцогинь, возможно, даже им симпатизировали, но старательно отводили глаза, когда Удо превращался в чудовище.
За время жизни здесь мне доводилось слышать шепотки о том, что меня герцог, по всей видимости, очень любит, потому что достается мне гораздо меньше, чем доставалось моим предшественницам.
Как только коней увели, я закинула на плечо сумку и, не желая смотреть ни на одного из сопровождавших меня мужчин, ушла в свои покои.
Глупо было обижаться на дворовый люд за равнодушие, еще глупее было злиться на себя, и уже откровенно низко — быть недовольной Бруно.
И тем не менее, падая лицом в свою подушку, я злилась так, что мечтала только о возможности что-нибудь разбить.
Ощущение того, что меня предали не покидало всю дорогу, хотя умом я и понимала, что он был прав. Препираться с герцогом в лесной хижине можно было до бесконечности: Удо приехал не для того, чтобы отступать, а Бруно не намеревался сдаваться ему на своей территории.
В возможность тихого развода без потерь для себя я не верила, хотя на какую-то долю секунды такая перспектива и показалась мне вполне реальной. Лучшая из перспектив.
На место горечи и этой бессмысленной злости очень быстро пришла усталость. Прошлой ночью спать мне почти не довелось, и при воспоминании об этом мне пришлось прижать ладони к щекам, чтобы хоть немного остудить их.
Верь я в Создателя хоть немного, сочла бы, что Бруно был воплощенным соблазном, которому я с легкостью поддалась, и за это получаю свое наказание.
Впрочем, чем больше я думала, тем отчетливее он казался мне кем-то гораздо худшим.
Нагловатый и немногословный лесник оказался тем единственным, у кого хватило духа не просто перечить герцогу Керну, а смело настаивать на своем, не опасаясь возмездия. Он вел себя вызывающе и нагло, и был уверен, что ему ничего за это не будет. Перед его домом останавливались силы, согнувшие и почти ломавшие старый лес. Он посмел сделать меня своей, а после, не стесняясь, сознаться в этом моему мужу, да еще и напроситься в замок.
За малую долю подобного, даже за саму мысль об этом любой другой уже попрощался бы с жизнью.
Зная об этом наверняка, Бруно был уверен в том, что его слово для герцога имеет значение.
Уже в полудреме перекатываясь на спину, я положила ладонь себе на живот, — на то же место, куда по-хозяйски клал руку Бруно, — и подумала о том, что у меня есть целая неделя на то, чтобы узнать. Даже если не выберусь отсюда живой, то хотя бы проведу последние дни своей жизни интересно.
Найдя эту мысль самой утешительной из всех возможных, я провалилась в глубокий и поразительно спокойный сон, из которого меня вырвал пронизывающий холод, сменившийся чудовищным жаром. Что-то происходило, но сидя на кровати и глупо моргая, я не могла понять, что именно. Как будто бушевавшие в лесу ветра проникли в замок, и…
Я встала и прислушалась, но быстро поняла, что ничего подобного не случилось.
Пока я спала, снова наступила ночь, — или всего лишь поздний вечер, — а значит, существовала хорошая вероятность того, что мой муж успел убраться к черту обратно в Столицу или куда бы то ни было еще.
Успокоенная мечтой об этом, я умылась и сменила платье, уложила волосы в простую прическу, и только после этого вышла из комнаты.
В пустынных коридорах замка было тихо, и я спустилась по лестнице, чтобы заглянуть в кухню. Есть после всех тревог и переживаний хотелось почти нестерпимо.
Вот только добраться до еды мне не удалось.
К счастью, их приглушенные голоса я услышала заранее и успела остановиться, не показываясь на пороге гостиной.
Бруно и герцог Керн расположились там, и судя по тону их беседы, убивать друг друга по-прежнему не собирались.
— Ты еще больший мерзавец, чем я предполагал. Или еще больший дурак.
— Я пью отличное вино в твоем доме и все еще жив. Значит все же не дурак.
Удо засмеялся тихо и коротко, и приятного в этом смехе было мало.
— Мне следовало бы снести тебе голову за Мирабеллу.
Я не могла видеть, но готова была поклясться, что Бруно почти равнодушно пожал плечами в ответ.
— Это твоя вина. Сколько она прожила с тобой, больше года? За это время можно соблазнить даже чужую жену, не говоря уже о собственной. Бросить к ее ногам все золото мира. Очаровать. Стать пусть не любимым мужем, но желанным любовником. Ты не смог ничего из этого. Или не захотел.
— Ты решил рассказать мне, как мне следует обращаться с собственной женой?
— Ведь без моего совета у тебя не слишком хорошо получается, не так ли?
Ядовитую улыбку, мелькнувшую на его губах, я представила так ярко, что едва не обнаружила себя, бросившись вперед, чтобы остановить Удо, но как ни странно, тот не закричал и не начал грозить своему собеседнику страшной карой.
— Оставь свое мнение при себе, лесник.
— С превеликим удовольствием. Я с радостью уберусь обратно в свой лес, когда она будет в безопасности, если ты намекаешь на это, герцог.
Послышался звон бокалов и хорошо знакомые мне шаги — Удо встал, чтобы налить обоим еще вина.
— Не знал, что она тебе так нравится.
— Скорее, мне было просто любопытно. До недавних пор.
— До того, как ты уложил ее в свою постель?
— До того, как ты нарушил договор, вторгнувшись в мой лес.
Ненадолго наступило молчание, и прервал его, как ни странно, Удо.
— Здесь нет ничего твоего.
— Разумеется. Воля ваша.
Теперь Бруно откровенно смеялся, и от этого смеха, вроде бы безобидного и совсем не злого, у меня кровь стыла в жилах. Кем бы он ни был на самом деле, беспощадный герцог Керн почитал его если не за равного, то точно за того, с кем не стоит связываться без крайней на то нужды.
— Зачем ты устроил это представление с замком?
— Затем, что при мне ты гарантированно не сможешь причинить ей вред ни одним из доступных тебе способов. Ты же не станешь отрицать, что их у тебя великое множество.
— Ты и правда не дурак.
Снова наступило молчание, прерываемое только звоном бокалов.
— У нас с тобой очевидно есть проблема, герцог. Если это хоть немного утешит твою попранную гордость, я могу пообещать, что постараюсь за время твоего отсутствия ее решить.
Бруно говорил задумчиво и медленно, как будто взвешивал каждое слово, которое намерен был произнести, и я поймала себя на том, что сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони.
Эти двое обсуждали меня как вещь, торговались как на базаре, и кто из них был хуже сейчас, я не могла решить так сразу.
Искушение уйти так же бесшумно как приблизилась и не унижать себя тем, что слушаю все это, было велико, но, не дослушав, я лишилась бы и возможности ответить себе на этот вопрос.
— Вот как? Сегодня ты не перестаешь меня удивлять. Я слушаю.
Удо забавлялся. Его удовлетворение тем, что Бруно, несмотря на собственную наглость, старался найти к нему подход, разливалось по комнате горячей волной.
Если это чувствовала даже я, сам Бруно не мог не почувствовать тоже.
Когда он заговорил снова, его тон изменился почти неуловимо, но так, что я на всякий случай обхватила себя за плечи руками.
— Я уговорю ее развестись тихо. Никаких отступных, никаких публичных разногласий. Ты отпустишь ее к отцу или туда, куда она посчитает нужным, и навсегда забудешь о ее существовании. Хороший план?
Снова звон бокалов, и снова тихий и недобрый смех — сдерживаться Удо уже перестал.
— Потрясающе. Какое благородство. Ты ведь знаешь, что деньги меня не волнуют, не так ли?
— Дело не в деньгах, а в чести, — Бруно ответил так быстро и четко, что, вероятно, его перебил. — Ты можешь отказаться от жены, если она не способна подарить тебе наследника. Никто не посмотрит на тебя косо, если ты расторгнешь такой брак. Поверь, я сумею сделать так, чтобы она согласилась и на это.
На этот раз Удо думал так долго, что я успела привалиться к стене и начать отсчитывать собственные вдохи.
Бруно предлагал ему чудовищные, губительные для репутации молодой женщины вещи. Если предположить, что я снова решу выйти замуж когда-то, настолько скандальный развод с герцогом Керном сослужит мне плохую службу.
А впрочем, для того чтобы думать о будущем, мне предстояло для начала позаботиться о том, чтобы оно у меня было.
Не то чтобы я сама не задумывалась о возможности предложить Удо нечто подобное, но сначала не могла подобрать слов, чтобы начать этот разговор, а потом слишком боялась себя выдать. Того, что я делала, защищая себя от беременности, он бы не простил, и уж точно ни на что бы не согласился.
— Не смей говорить об этом, — задумавшись, я вздрогнула, когда из гостиной снова раздался голос моего мужа.
Удо едва сдерживал холодное и опасное бешенство, но даже оно Бруно не пугало.
Судя по звукам, он поднялся и начал мерять комнату шагами.
— Подумай сам, герцог. Ошибки случаются. Даже с тобой. Эта девочка не чета двум твоим предыдущим женам, ты и сам это видишь. Если она оказалась способна сбежать, кто знает, что еще она может сделать с собой? И тогда ты точно будешь выглядеть бледно. В третий раз овдоветь…
— Довольно, — Удо поставил бокал на стол так резко, что непонятно было, как не разбил. — У меня действительно нет ни времени, ни желания сейчас разбираться в этом.
— Я тебя об этом и не прошу, — все так же спокойно Бруно поставил свой бокал и остановился. — Просто подумай об этом. В дороге хорошо думается, я знаю. И не торопись ни с ответом, ни со своим возвращением. А я пока присмотрю за герцогиней.
После недолгой и напряженной тишины в комнате снова произошло какое-то движение, и я готова была поклясться, что это Удо встал, чтобы приблизиться к нему вплотную.
— Не смей прикасаться к ней в мое отсутствие.
— Разумеется, — Бруно согласился спокойно, но головокружительно легко. — Я пальцем ее не трону, слово даю.