Соблазн

Глава 9

Наступившее утро было свежим и солнечным, но выйдя во двор, я почувствовала запах подступающей издалека грозы.

В теле ощущалась приятная легкость, но улыбаться не хотелось, и причиной этому, как ни странно, был только Бруно.

Он ушел от меня незадолго до рассвета. Остаток ночи мы провели, лежа вдвоем под одеялом. Я рассказывала ему о своих родных местах, об аптеке, о матери. Я мало помнила её, и хранила эти воспоминания так бережно, что странно было делиться ими с кем бы то ни было. Однако с Бруно я с поразительной лёгкостью говорила и о мазях, которые она успела научить меня готовить, и о её травах, назначение которых объяснил мне уже отец, когда я стала взрослой.

Он слушал с таким вниманием, как будто это и правда имело значение для него, и в ответ делился многим. Детство в деревне, первый роды у коровы, которые он принял самостоятельно, странствия длиной в несколько лет, и, наконец, местный лес, густой, сильный и благодарный за заботу.

Я слушала его, и с трудом могла представить его во всём этом. По какой-то неведомой мне самой причине Бруно никак не согласовывался для меня с сельской жизнью, не выходило представить его среди грязи, грядок и птиц, но и заподозрить во лжи повода не было.

Однако это ощущение двойственности было лишь частью того, что омрачало моё настроение.

Вся прошедшая ночь в целом оказалась слишком странной, слишком… личной.

Спустя столько времени мне не пришло бы в голову беззаботно болтать с Удо, лёжа на его груди, делиться с ним сокровенным. Любые отношения между нами выстраивались вокруг того или иного долга и не могли выйти за пределы допустимого. Бруно же внезапно показался настолько близким, что поутру мне вдруг сделалось страшно.

Намеренно или нет, но герцог зародил во мне множество сомнений своими резкими и оскорбительными словами в лесу.

В самом деле, на что я рассчитывала, предлагая ему забрать деньги? Как собиралась жить без них, не имея даже драгоценностей, которые смогла бы продать?

В тот момент я не думала о том, чтобы остаться с Бруно, подобное даже тенью предположения не приходило мне в голову.

Или пронеслось в моих мыслях быстрее, чем я сама успела понять?

Сама идея об этом заставляла меня злиться на себя так сильно, что проходящие мимо люди заглядывали мне в лицо с опаской.

С детства привыкнув работать в аптеке, я никогда не причисляла себя к женщинам, не способным прожить без мужчины. В ту счастливую пору, когда никакое замужество не входило в мои планы, я была уверена, что мне никогда не придется зависеть ни от одного из них. Соседки, девушки, с которыми я общалась, будучи моложе, уверяли меня в том, что это пройдет, что нет ничего естественнее, чем поручить заботы о своем будущем правильно выбранному супругу.

Став герцогиней Керн я вынуждена была отчасти с ними согласиться. Будучи жестоким человеком и неласковым мужем, Удо не был скупердяем, живя с ним я не нуждалась ни в чем. Напротив, очень быстро все, о чем могла только мечтать любая женщина, появилось у меня в избытке.

«К чему мне столько?» — спрашивала я его в начале.

«Потому что ты моя жена», — отвечал он резко и с такой неприязнью, что мне становилось не по себе.

Вернувшись в свою комнату, в свою постель и к своим вещам, я поняла, что расстаться со всем этим и правда оказалось сложнее, чем я думала.

Отдавая меня Удо, отец говорил, что я быстро привыкну к новой жизни, потому что к хорошему человек привыкает быстрее всего.

В том, что касалось материального достатка, Бруно даже при всем желании не мог соперничать с моим мужем.

Неужели же я настолько потеряла голову от одной ночи с ним, что в самом деле позволила себе безоглядно на него надеяться?

Совершать подобную глупость для взрослой женщины, еще и побывавшей замужем, было непростительно.

Стоя под соломенным навесом и осматривая двор, я краем глаза заметила ту самую служанку, что рассказывала подруге о своих утехах с лесником.

Постыдно и горько, но теперь я в самом деле могла ее понять.

Это понимание поднимало со дна души мутное, как речной ил, тягостное чувство.

Был ли Бруно с ней столь же внимательным и страстным, смотрел ли он на нее так, словно она была самым дорогим сокровищем, самой главной женщиной в ее жизни?

Судя по восторгам, в которых рассыпалась девушка, имени которой я даже не помнила, был.

Со сколькими еще? И с каждой?..

Едва ли на свете нашлась бы женщина, способная устоять против такого, в то время как для него это было… чем? Привычкой? Стратегией действий, похожей чем-то на стратегию военную? Сделать все правильно, ненадолго, но превратиться в героя из ее грез, заставить забыться, а потом не знать ни в чем отказа?

В этой бесконечной череде безоговорочных побед герцогиня Керн могла быть только одной из многих. Вероятно, одной из самых желанных, потому что… Как он сказал? «Искренне обдавала меня презрением при каждой встрече»? Что может быть слаще, чем заставить не то что откровенно презиравшую, а едва ли вообще смотревшую в его сторону женщину почти кричать, разметавшись в его постели?

За всем, что он говорил и делал едва ли стояло нечто большее.

Впрочем, если смотреть на ситуацию трезво, ничего кроме этой случайной страсти он мне и не предлагал.

Я нуждалась в его помощи, и он выставил свои условия, которые я приняла отчасти потому, что деваться мне было заведомо некуда, отчасти — просто из упрямства.

Теперь же игра затянулась, переместилась с его поля на мое, а правила остались неизменными.

Я все еще была должна ему один день, а он очевидно собирался спросить с меня этот долг при первой же удобной возможности.

Но что после?

Вчера, когда мою голову так приятно туманило от удовольствия и жара, Бруно сказал что-то важное.

Даже не сказал, нет. Почти прошептал заполошно, смазано, мимоходом.

Это «что-то» точно касалось меня и Удо, но я запомнила слишком смутно. Что-то о том, что герцог ему пообещал.

С какой бы стати надменному даже с собственной женой герцогу Керну что-то обещать безродному леснику?

Это было не менее странно, чем тот факт, что Бруно все ее был жив после всего, что делал со мной.

Эта мысль вернула меня к идее о том, чтобы хотя бы попытаться докопаться до правды. Вопрос только, как это сделать, да и зачем. Что мне с этой правды? К чему знать чужие странные, наверняка темные и не исключено, что постыдные тайны?

Я не собиралась ни шантажировать Удо, ни углубляться в то, что могло бы до определенной степени касаться преданной ему и любящей жены.

Вся эта история началась с того, что я просто хотела уехать как можно быстрее и дальше.

Повернув голову, я неожиданно наткнулась взглядом на Бруно.

Он стоял в конюшне, и через широко распахнутые ворота я видела его в профиль. Улыбаясь, он болтал с конюхами, но свою лошадь чистил сам.

Со стороны казалось, что ничто в происходящем его не смущает, что здесь, в этом замке и прямо сейчас он чувствует себя увереннее, чем когда-либо.

Хозяином.

Странное слово, опасная мысль.

Снимая с меня платье, он тоже чувствовал себя хозяином положения, и до определенной степени это ему помогло, он сумел произвести на меня правильное впечатление.

Теперь зачем-то делал то же самое с дворовыми людьми и лошадьми?

Опасаясь смотреть на него слишком пристально, я отвернулась и устремила взгляд на другие ворота — те, что вели из замка герцога прочь.

Никто, включая Бруно, не смог бы, да и не посмел бы меня остановить, если бы прямо сейчас или поздно вечером я решила махнуть рукой на все достигнутые договоренности и просто уехать. В самом деле отправиться к отцу. Пусть в бедности, но пожить в его доме какое-то время, пока не придумаю, что делать дальше.

Проследив взглядом за толстым серым котом, важно прогуливающимся по двору, я наконец призналась себе, что к отцу не поеду точно. Предпочту необходимость задержаться подле Удо необходимости объясняться с ним, потому что отец бы меня не одобрил.

Со своей женой, моей матерью, он жил душа в душу. Будучи немного старше, сначала терпеливо ждал, когда она подрастет и сможет стать невестой, после появилась я. Ни разу за те восемь лет, что она была с нами, я не слышала от него грубого слова в ее адрес, точно так же как она никогда не упрекала отца ни в чем и не злилась, даже если он приходил навеселе.

Зная только такую супружескую жизнь, отец, к счастью для меня, никогда не был фанатичным поборником морали. Когда из ребенка я превратилась в девушку, он предостерег меня не от мужчин, но от сомнительной беременности и возможной огласки.

И тем не менее в его представлении быть женой означало быть беззаветно верной своему мужу и терпеливой во всем. Мое намерение отвергнуть руку и титул Удо он наверняка воспримет как предательство, как поступок, порочащий его самого.

Я не предполагала, что он может меня за это возненавидеть или отречься, но и видеть молчаливое осуждение пополам с непониманием в его глазах не хотела.

Нет, мне нужна была настоящая, ничем не ограниченная и только моя свобода.

В конце концов, пользоваться травами, готовить мази, шить и стряпать я с детства умела отлично. Даже при самом плохом для меня итоге всегда найдется богатый дом, в котором нужна работница.

— Госпожа герцогиня выглядит такой печальной, что я обеспокоился, — Бруно встал рядом со мной и прищурился на солнце, ударившее ему в глаза, потому что, в отличие от меня, он стоял не под навесом. — Ты хмуришься. Что-то произошло?

Я коротко вздрогнула от того, насколько это обращение и эта интонация уже были мне знакомы, и только после посмотрела по сторонам.

Конечно же, нас никто не слышал.

Приблизившись ко мне, он заговорил так, как подобает говорить с герцогиней, если она пребывает в добром расположении духа и в должной мере близка со своими людьми. Все, что после — невинный, казалось бы, вопрос, больше похожий на перешептывание двух любовников, — заведомо было предназначено только для моих ушей.

— Просто задумалась.

— Очевидно, о чем-то неприятном?

Я наконец взглянула ему в лицо, и так смогла наблюдать, как настроение портится и у него тоже.

— Мира…

— Тише.

Я осадила его так спокойно, как не ожидала от себя сама, и посмотрела под ноги, не зная, что ему сказать.

— Я сделал что-то не так?

Напряжение в его голосе показалось мне настолько искренним, что на долю секунды я позволила себе усомниться во всем и разом и счесть себя едва ли не умалишенной.

Мужчина, которому все равно, не станет спрашивать так.

Или это тоже было частью искусной игры?

То, что сказал о нем Удо…

«Ты либо отправишься обратно к отцу голодранкой, либо вынуждена будешь вежливо принимать в этом доме его шлюх».

Мог ли Бруно в самом деле оказаться способным на подобную низость?

Практически ничего не зная о нем, а в том, что мне было известно, находя одни только загадки и противоречия, я так глупо хотела надеяться, что нет.

Не потому, что рассчитывала на него, а потому что человек, умеющий быть настолько нежным, просто не мог… Не должен был.

Сейчас он смотрел на меня с чуть рассеянной, чтобы она не стала заметна окружающим, но ощутимой тревогой, и как же мне хотелось обо всем забыть. Вернуться в позавчерашний день, в грозящий мучительной смертью лес, но снова жить и наслаждаться одним моментом, не сомневаясь ни в ком и ни в чем. В первую очередь, в самой себе.

— Это не…

К счастью, мне не пришлось договаривать, потому что у главных ворот началась суета.

В них кто-то постучался.

Застывший рядом со мной Бруно наблюдал за происходящим молча, и, кажется, точно так же, как и я, испытывал странное тягостное чувство. Предощущение беды, способной сломать все планы и изменить жизнь до неузнаваемости.

Крутившийся возле ворот мальчишка развернулся и со всех ног побежал ко мне.

— Герцогиня… — он запнулся, восстанавливая дыхание. — Там какой-то человек. Он просит о чести повидаться с вами.

Это было неожиданно, и, разумеется, герцогиня Керн в отсутствии мужа могла прогнать незваного гостя прочь, но нарастающее в груди беспокойство подсказывало мне, что спрятаться от новостей, которые принес мне этот неизвестный человек, уже не получится.

— Проси его.

Бруно не двинулся с места и ничего не сказал. Мы вместе в молчании смотрели на то, как высокий мужчина в черном плаще входит в ворота и с достоинством идет через двор.

По мере его приближения я смогла рассмотреть и красивую осанку, и аккуратную бородку, украшающую его лицо. Походка и манера держаться выдавали в нем представителя знати, и тем удивительнее было, что этот человек захотел говорить именно со мной, а не спросил герцога.

Я не отводила взгляда, ожидая, пока он приблизится, и не могла видеть Бруно, но кожей ощущала, как воздух вокруг нас сгущается и начинает сильнее пахнуть грозой.

Схожим образом пахло от Удо, когда он пускал в ход свои чары.

Обдумать как следует это открытие я не успела, потому что гость наконец подошел к нам и отвесил мне глубокий и очень учтивый поклон.

— Кто вы и зачем хотели меня видеть? — я обратилась к нему резче, чем приличествовало мое положение, но нетерпение было слишком велико.

— Мое имя Вильгельм Монтейн, госпожа, но оно едва ли вам о чем-то скажет, — словно не заметив моего волнения, он стоял прямо и смотрел на меня со спокойным интересом.

Это позволяло и мне рассмотреть его лучше, и спустя минуту я с отстраненным удивлением отметила, какие у него невыносимо усталые глаза.

— У вас есть дело ко мне, господин Монтейн? Или вы предпочтете дождаться герцога?

— У меня дело к вам. Не скрою, оно доставляет мне удовольствие.

Качнув головой, Вильгельм опустил руку в карман, и я отметила, что вместе с этим движением Бруно приподнял руку тоже, как будто намеревался оттолкнуть меня при необходимости.

— Я рад сообщить вам, герцогиня, что вы вдова.

Вильгельм снова выпрямился, и мы с ним успели встретиться взглядами перед тем, как что-то тяжелое и блестящее с глухим звоном полетело на землю.