Созвездие верности

Глава 26

Зная о том, что Румер весь день проведет на работе, Зеб сплавал на шлюпке до маяка Викланд-Рок и обратно. Он вернулся к закату и обнаружил в сарае для весел горящую свечу, рядом с которой лежала записка: «Приходи». Он сразу же узнал ее почерк.

С ног до головы обрызганный соленой водой, Зеб решил не принимать душ. Он пролез через участок Гекаты и, перескочив низкую стену, очутился на своем старом дворе. Подрядчик уже отметил кусок скалы для подрыва; здесь же лежали штабеля кровли и досок для строительства, которое планировалось начать сразу же после Дня труда. От норы кроликов воняло пестицидами; старые сады были уничтожены, и мертвые растения вперемежку с кустами валялись в куче возле уличного камина.

Проходя мимо, Зеб ощутил судорогу в горле. Он вспоминал все те годы, что держался на расстоянии от этого места и пытался выкинуть его из головы. И тем не менее память и эмоции снова привели его сюда. Его коробило от того, что растения его матери были выброшены словно мусор, а небольшой очаг – который собрал его отец из пляжных камней и у которого они частенько собирались всей семьей – помечен для закладки взрывчатки.

Зеб глянул на дом Румер. В каждом ее окне горело по свече.

Хотя пора цветения уже миновала, лилии его матери еще росли где-то тут неподалеку. Всматриваясь в темноту, он увидел втоптанные в землю изящные зеленые листья. Он опустился на колени и руками откопал трубчатые корни. Они были посажены рядом друг с другом, и он без труда отыскал остальные. Одна, вторая, третья лилия… он нашел двадцать три корня, прежде чем ему это надоело.

Они зацветут и на следующее лето – красными, золотистыми и желтоватыми лепестками. Зеб перетащил их во двор Румер и рассадил вокруг входа в расщелину, которая, как он надеялся, станет для кроликов новым домом.

– Что ты делаешь? – спросила Румер из проема кухонной двери.

Зеб поднял голову и смахнул грязной ладонью волосы со лба.

– Принес тебе цветов, – сказал он. – Хочу отдать мамины лилии той, кому они не безразличны.

– Ох, Зеб… – Неужто ее голос дрогнул? Она стояла в свете кухонной лампочки над крыльцом, и ее лицо скрывала тень. Но когда она подошла к нему и присела на корточки, он увидел широкую улыбку на ее губах. В ее ресницах сверкнули слезы. Он слегка отодвинулся, чтобы не мешать ей, и она принялась энергично разбрасывать комья грязи.

Тоненькое платьице плотно облегало ее фигуру; Зеб заметил ее невероятную худобу, а от наблюдения за тем, как она копалась в земле, у него зачесалось сразу в нескольких местах. Ее левое запястье охватывал ремешок с мужскими часами, и она неустанно его поправляла. От нее пахло вербеной и лавандой – а может быть, этот аромат принесло ветром со стороны травяного сада.

– Цветы просто чудесны, Зеб.

– Ну, так и будет, когда они зацветут на следующей лето.

– Ты нашел мою записку?

– Да.

– Я весь день ждала тебя, – сказала она. – Даже с работы ушла.

– И с чего это вдруг?

– Ну, Блю лишился стойла в своем любимом хлеву.

– Как так?

– Эдвард влюбился в другую и решил, что пора завязывать с прошлыми делами. Поэтому он попросил меня забрать Блю…

– И что ты будешь с ним делать?

– Не знаю. Можно заново отстроить конюшню, которая была возле моей лечебницы – помнишь?

– Там жила Старушка.

– Да, – кивнула она. – Та старая кобылка.

– Кажется, ты все время порывалась прокрасться туда и покататься на ней, – сказал он.

– Она была моей первой любимой лошадью. А первая любовь – это не кот наплакал.

– Точно, – согласился Зеб, слушая гулкое биение своего сердца. – Думаешь, Блю сильно переживает?

– Нет, он понимает, что тут ничего не попишешь, – сказала Румер. – Блю самый лучший. Он справится; за всю жизнь у меня был лишь один друг, похожий на него.

– И кто бы это мог быть? – повернувшись к ней, усмехнулся Зеб. Их взгляды встретились; ее глаза сияли темно-голубыми отблесками цвета воды из северной бухты. Не в силах совладать с собой, он протянул руку и погладил ее щеку своими грязными пальцами.

– Ты, – прошептала она. – Мой верный друг… Зеб.

– Твой друг наделал много ошибок, – шепнул он в ответ, – которые не так-то просто забыть.

– Не он один, – целуя его испачканную в земле ладонь, сказала она.

– Главной твоей ошибкой была любовь ко мне, – Зеб близко склонился к ее милому лицу.

– Ты не прав, – возразила она. – Она была настоящей и от всего сердца. Я поняла это утром, после того как Эдвард сказал мне, что я должна искать новое пристанище для Блю. Я поспешила домой – мне не терпелось скорее увидеться с тобой. В жизни все так быстро меняется, Зеб. И мне не хочется терять то единственное, во что я искренне верю…

Румер запрокинула голову. Минуту назад ее глаза дико пылали, когда она рассказывала ему о Блю, но теперь в них воцарилось спокойствие и глубокое-глубокое понимание. Прильнув ближе, он смахнул светлые волосы с ее лба и поцеловал ее.

Звезды спустились с небес на землю. Сейчас все годы полетов в космос в поисках далеких миров показались ему фальшивкой: ведь важные звезды были прямо здесь, на Мысе Хаббарда. С самого детства Зеб мечтал об этом. Румер была его возлюбленной, и отступать было некуда.

Они целовались так долго, будто им оставалось жить лишь до завтрашнего утра и словно все грехи им уже были отпущены.

Ночь окружила их тишиной, которую изредка нарушали сверчки в жимолости и цикады на старых дубах. Стоя на коленях, Румер крепко обнимала его, и он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно.

– Я следил за тобой из космоса, – шептал он. – Я никогда не забывал… даже будучи с Элизабет. Я ни на секунду не выпускал тебя из виду.

– Все то время, что я жила на Мысе и заботилась о животных… пока я каталась на Блю, я так скучала по тебе…

Старые часы ее отца, из чистого золота с ремешком из черной кожи (учителя из Блэк-Холла подарили их ему в день ухода на пенсию), отстукивали неумолимое время.

– Отец оставил их тебе? – смахнув грязь с циферблата, спросил Зеб.

– Да, – кивнула она. – В плавание он взял свой хронометр, чтобы лучше ориентироваться на море.

– Он хотел оставить здесь частичку себя, – заглядывая в ее голубые глаза, сказал Зеб. – Потому что он любит тебя.

– Знаю, – прошептала она.

– То же касается и меня, – ощущая дуновения ветерка, сказал Зеб. – Только вместо того чтоб оставлять частичку себя позади, я посылал ее вперед. От самого сердца, все эти годы… Я посылал ее тебе оттуда, сверху. Со скоростью света…

– Спасибо, – Румер нежно погладила его по щеке.

– Но я был так далеко, – Зеб снова поцеловал ее, – что она только сейчас добралась сюда.

Глубоко внутри у Зеба было такое ощущение, будто он никогда и не покидал эти края. Они поднялись с земли, и Зеб провел Румер на ее кухню.

Румер открыла воду, и они с Зебом вымыли руки над старой эмалированной раковиной. Он смутно помнил, как в раннем детстве сидел вместе с этой девчонкой на этом вот столе, а ее мать смывала с их ног пляжный песок. Пока горячая вода стекала по их ладоням, он продолжал целовать Румер, чувствуя прилив крови во всем теле.

Они прошли через столовую, мимо окон, смотревших на его старый коттедж, который без белых ставенок стал обнаженным. Шагая по гостиной, он поежился, увидев на стене фотографии Элизабет и постеры с рекламой ее ролей в «Ромео и Джульетте», «Сне в летнюю ночь», «Гедде Габлер» и «Дикой утке». Румер тоже замешкалась.

Зеб взял ее за плечи и поцеловал.

– То, что ты был женат на моей сестре, навсегда останется между нами, – прошептала она.

– Не в наших силах изменить прошлое, – пристально глядя в ее глаза, ответил он. – Но если бы я мог, то сделал бы это. Для меня ты единственная, Румер. И всегда была ею…

– Но ты любил Элизабет, – сказала она. – И не можешь этого отрицать.

Зеб провел рукой по ее волосам. Нет, этого он не мог отрицать. Просила ли она солгать ей? Его любовь к Элизабет была подобна падающей звезде: дикой, яркой, но быстро сгоревшей и растворившейся в пустоте.

– Все закончилось, так и не успев начаться, – прошептал он на ухо Румер. – Это было настоящее чувство, и тут я не могу покривить душой. И оно подарило мне Майкла, Румер. Да и в некотором роде связало меня с тобой. В общем, то был метеор, а ты моя звезда. Ты у меня навеки, Ру.

– Знаю, – проворковала она. – Потому что испытываю к тебе то же самое.

Они поднялись по лестнице, держась за руки. Обшитые деревянными панелями стены сохранили дневное тепло и в свете лампочек отливали коричневым золотом. Лестница вывела их на небольшую площадку, а потом уже на второй этаж. Прожив столько лет по соседству, Зеб бывал здесь всего-то пару раз. Ступая по запретным ступенькам дома девчушек Ларкин, Зеб ужасно возбудился. Румер увлекла его за собой в свою спальню. Одно ее окно выходило на пляж, другое – на старый коттедж Зеба. В каждой детали этой комнаты жила душа Румер: хотя полы и стены были из темного дерева, остальное убранство светилось белым. Скромная мебель сначала была отбелена, затем выкрашена вручную, а дополняли интерьер сверкавшие своей белизной аккуратные полочки.

В книжном шкафу стояли учебники, томики с поэзией, романы и путеводитель по звездам. На комоде лежали ракушки, деревяшки и скорлупа яиц брюхоногих моллюсков. Вокруг зеркала расположились фотографии Майкла в возрасте от ребенка до юнца. На туалетном столике покоилась рамка со снимком, на котором Зеб и Румер на велосипедах развозили газеты.

Но не это привлекло внимание Зеба, и у него на миг перехватило дыхание. Вместо прежних медных или железных прутьев Румер приладила в изголовье своей кровати белые резные ставни от его старого дома. Создавалось впечатление, что они всегда были именно на этом месте. Темные стены просвечивали сквозь выпиленные сосенки. Зеб взглянул в голубые глаза Румер.

– Ты сама смастерила? – Она кивнула:

– Я не могла позволить строителям выбросить их на помойку… и поначалу не могла придумать, что с ними делать; я хотела, чтоб они были там, где я видела бы их каждый день.

– И ты превратила их в изголовье кровати. – Румер улыбнулась:

– Они оберегают мои сны.

Зеб нежно обнял ее. Она была такой маленькой и мягкой, словно кукла, но его обуревали отнюдь не игрушечные чувства. Укротив свой нарастающий пыл, он нежно уложил ее на двуспальную кровать, не переставая обмениваться с нею поцелуями, полными страсти, скопившейся за многие годы.

В открытые окна задул солоноватый ветер и потревожил белые занавески. Зеб помнил, как сидел в своей комнате, пуская слюну на эти самые лоскуты полупрозрачной ткани. Он представлял себе, как они прикасались к телу Румер, проносились над ее кроватью, а теперь он наконец-то оказался на их месте.

Она запустила руки под его футболку и подняла ее вверх. Ее ладони скользили по груди Зеба, отчего тот трясся как осиновый лист.

Он начал медленно расстегивать перламутровые пуговки на ее платье. В них искрился проникавший сквозь окно лунный свет. Пуговицы были сделаны из ракушек, поднятых со дна моря, и они были такой же частью природы, что и та женщина, которая их носила. Высвобождая каждую пуговку, он прижимался губами к ее коже.

– Зеб, – прошептала она, вся дрожа.

Проведя рукой по ее платью, он обнаружил золотую брошку в форме маяка, которая была приколота к ее воротничку. Зеб аккуратно снял ее и осторожно положил на туалетный столик. В то же мгновение по комнате метнулся луч настоящего маяка. Проследив за ним взглядом, Зеб вспомнил о спасенных кораблях и о судне, которое разбилось. Он совсем растрогался; нежно сжав лицо Румер в своих ладонях, он думал о том, как же долго им пришлось идти друг к другу.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– О доме, – ответил он.

– В Калифорнии?

Он покачал головой, смахнув пшеничные волосы с ее глаз. Дом – это понятие было гораздо необъятнее, чем просто географическое место. Оно не заключалось в каком-либо штате, городе или здании. Ни в норе кроликов или пастбище Блю; его не было ни в Лос-Анджелесе, ни на космической станции, ни даже на Мысе Хаббарда.

– Это там, где я живу, – прошептал он. – Мой дом здесь.

– На Мысе?

– С тобой. Где бы ты ни была.

– Но ведь тебе придется уехать.

– Знаю, – сказал он.

– Я не хочу думать об этом сегодня, – прошептала она. – Каждый день приближает нас к расставанию, а мы только-только начали…

– Знаю, Ру.

– Тогда помолчи, Зеб. Не вспоминай об этом сейчас. – Но он не мог ничего с собой поделать. Даже с учетом всей той любви, что расцвела между ними, оставалась еще и холодная действительность: ему предстояло возглавить лабораторию, и теперь он не мог пойти на попятный.

К тому же он знал, что Румер никогда не согласится покинуть Мыс Хаббарда.

Она легонько застонала, и он прилег рядом с ней. Старые пружины заскрипели под их телами; по крыше царапали ветви гигантских дубов, а сосновые ветки шуршали, болтая о чем-то с морским бризом.

Ее кожа была столь же мягкой, как и раньше. Она жарко целовала его в губы, пальцами гладила его спину, пока они стягивали одежду друг с друга.

Он видел ее голой в детстве, но и предположить не мог, что его взгляду предстанет такая красотка. Он ошеломленно выдохнул и бросился целовать ее плечи, ключицы, грудь.

Оттого, что он помнил ее очень застенчивой, Зеб думал, что это проявится и в постели. Но, возможно, любовь к природе придала ей сил и уверенности в себе. Или же все дело было в том, что они шли к этому мгновению всю свою жизнь.

Едва прикоснувшись к ее животу, он попал пальцем в чувствительное место, и она рассмеялась. Он тоже хохотнул, чтобы избавиться от излишнего напряжения. Потом их взгляды встретились, и когда вспыхнул огонь маяка, их смех умолк. Они обнялись и стали покачиваться в ритме ветра и моря. Они словно очутились в лодке, плавно плывущей по волнам, и тут он проник в ее лоно, принявшее его с таким влажным жаром, какой ему и не снился.

– Неужели это происходит на самом деле? – прошептала она.

– Да, потому что это и есть мы, – ответил он тоже шепотом.

– Я и не знала.

– Я тоже. – Он прильнул к ней, одной рукой обхватив ее за спину, а другой лаская лицо.

Они целовались без остановки, почти не дыша, а волны становились все выше и сильнее, и их лодка начала трещать по швам. Их трясло, они налетали на рифы, прорываясь сквозь шторм, ни на секунду не разжимая страстных объятий.

– Не отпускай меня, – шептал он, пока она дрожала под его телом.

– Никогда! – воскликнула она.

Румер трепетала, тяжко дыша, а он обнимал ее так крепко, как еще никого и никогда. Они слились воедино, они делили одну кожу на двоих, и ее тепло стало его теплом. Его сердце, словно ракета на старте, пыталось вырваться из груди и унестись в неизведанные дали.

Но он не боялся, потому что с ним была Румер, которая, как маяк, указывала ему верный путь.

– У меня есть ты, – ласково шептала она, положив руки ему на плечи. – Я люблю тебя, Зеб, я всегда любила только тебя.

– Румер, – со стоном прошептал он и изверг в нее мощный поток своих раскаленных чувств, – и я тоже всегда любил только тебя.

Они еще долго держали друг друга, раскачиваясь на простынях. В комнате по-прежнему висели их искренние слова. Они смешались с ветром, став частью воздуха Мыса Хаббарда. Зеб вдыхал их полной грудью, ощущая рядом с собой податливое тело Румер. Ему казалось, что они были не просто вместе, нет, они слились в единое целое.

– Я всегда хотел тебя. Всегда хотел, чтоб ты позвала меня домой, – сказал он, глядя в ее голубые глаза, в которых отражались все противоречия их жизней. – Ты – причина моего пребывания на этой земле.

– Не исчезай, Зеб, – прошептала она. – Останься у нас. Не возвращайся в Калифорнию.

Он молчал и думал о своей лаборатории, проектах и ожиданиях, которые на него возлагали коллеги.

– Тогда составь мне компанию, – сжимая ее руки, попросил он. – Ты так долго заботилась о своем отце, Куин, других жителях Мыса. Теперь позволь мне позаботиться о тебе, Румер. Я люблю тебя, так что поедем вместе. Пожалуйста…

– Я не могу. Мыс Хаббарда – моя родина, Зеб. Как сказала Куин, мое место здесь.

– Будь со мной, Ру, – не унимался он. – Пусть наше место будет там, где мы с тобой вдвоем…

Но она ничего не ответила. Их убаюкивал плеск волн с пляжа. Уж не слышала ли она в этом плеске просьбу остаться и не уезжать?

Не сдерживая своих эмоций, он приник головой к ее груди, пока она нежно поглаживала его спину. Луч маяка метался вдоль стены, чертя незримую линию, а Зеб уже потерял счет времени. Румер обнимала его, и они слушали шлепанье волн по песку. Он то проваливался в пучину сна, то выбирался из нее, но каждый раз, глядя на Румер, он видел, что она не спала, а взгляд ее широко раскрытых голубых глаз был устремлен в окно. Он спрашивал себя, не значило ли это, что она обдумывала его слова.

– Я хочу, чтоб ты была со мной, Ларкин. Тут ли, там, какая, собственно, разница? – не вытерпев, спросил он.

– Есть разница, – ответила она с легкой грустинкой, потому что знала: лето вскоре закончится, и он умчится в свою новенькую космическую обсерваторию и снова покинет ее, как и много лет назад.

– Румер…

– Для НАСА есть разница, – сказала она. – Думаешь, они не стали бы возражать, если б ты пожелал остаться здесь?

Ему ужасно не хотелось думать об этом сейчас. Румер лежала в его объятьях, вдалеке над темной водой кричали чайки, а о скалы разбивался прибой. Зеб закрыл глаза. Никогда в жизни он не был еще так счастлив.