Глава 31

– Тебе не удастся их разлучить, – тихо сказала Румер, шагнув к сестре.

– Пардон?

– Ты уже потренировалась на нас с Зебом, когда мы были в их возрасте.

– Знаешь, с меня хватит. Я наелась вашего Мыса Хаббарда до конца своей жизни, – Элизабет взяла с кресла свою шаль и укутала обнаженные плечи. Ей стало зябко.

Румер схватила ее за запястье. У нее расшалилось сердце, и она втянула сестру обратно в комнату.

– Тем летом, до твоего выступления в «Ромео и Джульетте» на сцене театра «Ларк»… до того, как ты потеряла свою брошку, а Зеб нашел ее…

– Что?

– Мы с ним влюбились друг в друга, – ответила Румер.

– Ну и что? А женился он на мне, а не на тебе!

– Ты все видела, – сказала Румер. – Ты читала те записки, которые мы оставляли в ящике у «Фолейс»; я знаю, Элизабет, и не надо притворяться, будто ты не понимаешь, о чем я говорю. Ты сама упомянула об этом только что. Ты читала, что он писал мне, и поняла, что наши отношения изменились.

– Ты совсем рехнулась!

– До меня дошло, – в голове Румер роился вихрь мыслей, а в душе и в теле принялся бушевать торнадо Ей хотелось схватить Элизабет за волосы и закрутить по комнате, как маленький листок в трубе дымохода.

– Что дошло?

– Пару минут назад, когда ты говорила про Майкла с Куин. Ведь этим и занимаются местные подростки, да, Зи? Они оставляют любовные послания в ящике.

– Ну и что?

– Я вспомнила тот день, когда мы с тобой сидели там, и ты прочла все, что было написано.

– Я не помню…

– У нас тогда начиналась любовь, – сказала Румер. Слова хлынули из нее наружу. – Я была с ним, а он со мной… мы менялись. И мы… мы хотели стать взрослыми, отдаться друг другу.

– А вот об этом я не желаю ничего слышать!

– Но этого не случилось, – ответила Румер, и в ней снова забурлила старая невыносимая печаль по утраченной любви. – Ты знала, ты почувствовала это – и, по-моему, именно тогда ты решила действовать.

– Я ни хрена не понимаю, о чем ты лопочешь!

– Нет, понимаешь! – прошипела Румер. – Потому что я рассказала тебе. Мы были так близки с тобой. Ты знала обо всех мальчишках, которые нравились мне; я ничего не скрывала от тебя.

– Ты безумно влюблена в Зеба всю жизнь, – ответила Элизабет. – Словно маленький глупый щенок – и что, по-твоему, я должна была делать?

– Мы были детьми! – вскричала Румер. – Мы оба были «щенками». Но мы взрослели, все менялось. Мы были лучшими друзьями, но мы любили друг друга! Слышишь, Элизабет?

– Любили? – спросила Элизабет, закатив глаза, будто в шутку. – Это вы-то с Зебом?

Румер шагнула вперед – внутренняя сила овладела ею, боль сдавила ей сердце, голову – и, подняв руку, она ударила свою сестру по лицу. Звук пощечины разлетелся по комнате подобно раскату грома. Элизабет завопила и прижала ладонь к щеке.

– Да как ты посмела? – схватив Румер за волосы, орала она. – Как ты смеешь бить меня?

– Ты заслужила это, – заявила Румер, с силой оттолкнув ее. – За то, что шутила надо мной и Зебом. И вообще за все хорошее.

– Да что с тобой такое? – спросила Элизабет, и слезы навернулись ей на глаза, когда она бухнулась в синее кресло.

Румер отошла в сторонку. В ее теле закипала энергия, которую подпитывало все то, что она так долго сдерживала на протяжении нескольких лет: ярость, ненависть, печаль и грусть. Все вернулось на круги своя. Неужели она и впрямь смогла ударить свою любимую сестру? У нее горела ладонь.

Медленно, словно во сне, она прошагала на кухню. Достав из раковины чистую сухую тряпку, она намочила ее холодной водой. Потом вернулась в гостиную и протянула ее своей сестре. Элизабет, даже не глядя, взяла тряпку и приложила ее к покрасневшей щеке.

– Он был нашим соседом, – будто проваливаясь в собственные воспоминания, еле слышно сказала Элизабет. – Он сох по нам обеим. Одно лето по тебе, следующее по мне. Помнишь, как он свалился с крыши, когда подглядывал за мной в окно? А ты тогда была с ним!

– Он упал, пытаясь спасти меня, – ответила Румер.

– Конечно, ты любила его, – продолжала Элизабет. – В этом я не сомневаюсь. По правде, из-за этого у меня всегда щемило сердце. Я не вру, Румер. Потому что знаю, как больно тебе было видеть нас – меня и Зеба – вместе.

Румер закрыла глаза.

– Спиртное не принесло мне облегчения. Я катилась под горку, увлекая всех за собой. Несомненно, я могла бы быть более обходительной с твоими чувствами. Возможно, если бы я была трезвой, то вообще не увязалась бы за Зебом. Я поняла бы, что ты испытывала по отношению к нему, и просто отпустила б его на все четыре стороны.

– Просто так, – сказала Румер.

– Да. А что?

Румер пыталась дышать через нос. Как бы ее сестра ни старалась оправдать произошедшее, Румер знала, что между ними все было по-настоящему, и это разрывало ее на части.

– Ящик, – тихо сказала она.

– Ага, опять старая песня про «Фолейс»? – стукнув ладонью по столу, спросила Элизабет.

– Потому что оттуда все и началось.

– Записки в ящике, – усмехнулась Элизабет. – В каком-то дурацком ящике.

– Поначалу, в восемнадцать, девятнадцать лет мы с Зебом не были способны на большее… мы стеснялись говорить об этом глаза в глаза. Но, увидев, что он писал мне, ты решила отбить его у меня. Ты прочла слова Зеба и стала завлекать его в свои сети. Ты была старше, опытнее и меня, и его. Его-то тебе удалось затащить в постель, хотя он был моложе тебя… И он любил меня! – выкрикнула Румер с болью. Конечно, у тебя ушло на это много времени, но ты не отступалась.

– Не дури. Даже если б это и было так, и если бы ваша великая любовь и вправду была столь великой, разве она не устояла бы под напором банального флирта? Не важно, заигрывала я с ним или нет. Если мы на самом деле переспали, или как ты это называешь, в Нью-Йорке той ночью, – неужели вы не могли потом все прояснить и помириться?

Румер закрыла глаза и погрузилась в дела давно минувших дней. Это было весеннее равноденствие… поздний март. Пока Зеб сидел у Индейской Могилы, Румер ждала от него весточки. Она приехала домой из колледжа – она была готова на все, что угодно.

А у Элизабет как раз еще оставалось два дня до предварительных показов «Ромео и Джульетты». Многие годы Румер мучилась этим вопросом: если бы они с Зебом все-таки встретились, то сошелся бы он потом с Элизабет? Румер облажалась – Зеб долго ждал ее, а потом чувствовал себя таким оскорбленным, что даже не хотел смотреть ей в глаза.

– Я хочу знать, – сказала Румер, – любила ли ты его хотя бы капельку? Или всему причиной было твое нежелание отдавать его мне?

– Какие ужасы ты говоришь мне! Я всегда любила тебя.

– Ведь я была не такой, как ты, – продолжала Румер. – Не такой красивой, не такой успешной, не актрисой, а обыкновенным ветеринаром, заботящимся о животных, вместо того чтоб изображать Джульетту…

– Думай, что хочешь, – Элизабет пожала плечами.

– Просто скажи мне, – попросила Румер. Она была на грани, волна гнева снова накрыла ее чуть ли не с головой. Она чувствовала, как ее неумолимо несло на скалы мощным приливом – еще немного, и она могла бы разбиться. Столько лет работы над собой, самообладания, переживания – только внутри, ни одного наружу… И вот – плотину прорвало.

И вдруг волна гнева исчезла. Она поняла: разговор теперь шел отнюдь не о ней и о Зебе. Нет, о двух сестрах, одна из которых – старшая – предала младшую. Румер выпустила ярость из своей груди наружу, и слезы хлынули из ее глаз.

Глубоко вздохнув, она взяла сестру за руку. Ее дрожащие пальцы погладили ладонь Зи. Взоры сестер встретились, и они не отрываясь смотрели друг на друга. Сердце Румер стучало подобно огромному молоту, пока она глядела в прекрасные карие и чуточку раскосые глаза Элизабет, но тут они заморгали и ускользнули в сторону. Вверх, вниз, к морю.

– Мы с тобой были так близки, – сказала Элизабет. – Ты говоришь, что я была красивой, что я была актрисой…

– Да.

– Но ты была лучше, Румер. Мама и отец очень гордились тобой – всеми твоими достижениями. Каждый день новая награда. Помнишь, как мисс Конвей выдавала золотые звездочки вдобавок к высшим оценкам?

Румер кивнула.

– Ну вот, каждый день ты приходила домой с письменными работами, усеянными золотыми звездочками. Мама вешала их на дверцу холодильника, пока там совсем не осталось свободного места. Отец вешал их на свою доску с документами. Повсюду были эти звезды…

Мысленно представив себе свои золотые звездочки, Румер залилась краской смущения. Ей было так приятно, когда родители гордились ею; она и не подозревала, что тем самым ущемляла самолюбие сестры.

– Я тоже хотела звезд! – вспыхнула Элизабет.

– Но ты же стала одной из них.

– Какой прок только в красоте? Я любовалась собой в зеркало, но мечтала стать умнее, чтобы быть похожей на тебя. Иногда мне казалось, что я словно злая мачеха в «Белоснежке». Ты была такой естественной – ни макияжа, ни завивки для волос… И все любили тебя.

– Но тебя ведь тоже любили.

– Я чувствовала, что Зеб питает ко мне страсть. Хочет меня. Сохнет по мне, – тихо проговорила Элизабет. – С годами это было невозможно не заметить. Я была сексапилкой, жившей по соседству, и его это очень возбуждало. Я частенько видела, как он подглядывал за мной в окно… и нарочно подолгу возилась с лямками лифчика. Порой я его вовсе не надевала. Ты была его маленькой подружкой – вы вместе развозили газеты, ловили крабов… детские забавы…

– Но наши чувства были настоящими, – возразила Румер.

– Вы были неразлейвода, верно, но вы никогда не брали меня с собой. И не подпускали к себе. Возможно, я и ревновала – но не к тебе, а к нему. Точнее, к его власти над тобой.

– Я просто любила его. Больше жизни, – прошептала Румер.

– Я знаю. – Подняв голову, Элизабет попыталась улыбнуться. – Я думала, что, может быть, сумею заполучить хотя бы кое-что, чего не будет у Румер.

– Зеба? – спросила Румер, и от этого признания у нее похолодело в животе.

Ее сестра кивнула.

– Не только, еще я хотела, чтобы он обожал меня. Понимаешь? В некотором роде у вас с ним еще не было такого. Но потом…

– Той, последней весной… – напомнила Румер. Элизабет пожала плечами, и ее лицо передернулось.

– Да, я почувствовала ветер перемен. В том, что ты рассказывала мне, и в том, как он смотрел на тебя. По-новому смотрел. Тем же самым взглядом, которым буравил меня долгие годы. И еще его записки в ящике…

Румер ждала затаив дыхание.

– К тому времени я работала в театре уже около двух лет. Живя в Нью-Йорке… я повидала уродов и козлов всех мастей. Там был этот продюсер… к тому же женатый, и я завела с ним интрижку. – Она поглядела на сестру с вызовом, но и с грустью. – Да, знаю – ты, с твоими принципами никогда бы не пошла на такое.

Румер молча слушала, зная, что ее сестра была права – она сама никогда бы не стала заводить интрижку ради карьеры. Да и вообще, она была слишком цельной натурой, чтобы разменивать себя на пятаки.

– Я надеялась, что он бросит жену и женится на мне. Мы бы завели детишек, открыли бы свою театральную труппу и жили бы долго и счастливо. Но он не бросил ее… ни один из них не бросил.

– Ни один из них?

– Ну, он был не последним продюсером… и не последним женатым мужчиной. В конце концов, я добилась своего и получила роль Джульетты. Внутри у меня была пустота, как в большом металлическом барабане. Я даже не знала, как мне удастся сыграть Джульетту. Как я смогу изображать любовь и страсть, при том, что мое собственное сердце было мертво.

– Но ты прекрасно справилась, – сказала Румер.

– Я прежде всего актриса, – засмеялась Элизабет. – Я собралась с силами и… создала мысленный образ Джульетты – современной, настоящей Джульетты, которая стояла на балкончике и ждала своего Ромео – и сделала ее частью себя. И знаешь, кто послужил вдохновением для этого образа?

– Кто?

– Ты, – сказала Элизабет.

На мгновение Румер лишилась дара речи.

– Я вспомнила, как ты стояла на веранде в ожидании Зеба. Не только в том году, а на протяжении всей нашей жизни. Ты была молодой девушкой, в сердце которой жила любовь к соседнему мальчишке. Да, ты просто дышала ею…

Румер кивнула.

Слезы заструились по щекам Элизабет. В уголках рта залегли морщины подлинного, а не наигранного страдания и раскаяния за содеянное.

– Я так долго хранила этот секрет, – сказала она.

– Прошу тебя, расскажи мне, – попросила Румер.

– Тем вечером в Нью-Йорке… я и не предполагала, что у меня с ним что-то будет. Я знала, что он был влюблен в тебя. Он отсидел весь спектакль, видел, как ты ушла… Клянусь, он думал лишь о том, чтоб позвонить тебе. Но потом этот случай с брошкой…

– С той, что подарила нам мама?

– Да, – ответила Элизабет. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я специально потеряла ее. Она просто упала. Да, невероятно, но факт. Защелка сломалась, и она отцепилась с моего платья на углу Грейт-Джонс и Лафайет… к тому времени, когда мы возвращались, ее уже почти не было видно под грудой фантиков от конфет. Пока шло представление, я так боялась, что потеряла ее навсегда… Ты уехала, а Зеб провожал меня до дому.

– И она по-прежнему валялась там? – спросила ее Румер.

– Да. Представь себе, – дрожащим голосом ответила Элизабет. – Я спускалась с тротуара и споткнулась. Велика ли была вероятность, что я споткнусь именно о тот бордюр и как раз в то самое мгновение… а Зеб будет стоять рядом со мной? Типичная байка из биографии актеров… особенно если учесть, что я только что сыграла лучший в своей жизни спектакль. Благодаря вдохновению моей младшей сестренки, которая была Джульеттой для Ромео-Зеба.

Румер словно онемела; она видела, что Элизабет до сих пор была очарована совпадениями того далекого злосчастного дня.

– Когда Зеб подобрал брошку, я повисла у него на шее и вела себя так, чтобы у него сложилось впечатление, будто я обязана ему абсолютно всем: удачей, талантом, местом в труппе театра… и я заставила его в это поверить, Румер. Клянусь, я сделала вид, будто все было предначертано судьбой. А может быть, тогда судьба и впрямь вмешалась в наши жизни – как знать? Ведь это было нечто из ряда вон. Я убедила его в том, что свершилось великое чудо – этакий момент истины, который войдет в исторические справочники «Кто есть кто» в театрах Америки.

– И в ту ночь у вас… – прошептала Румер.

– У нас все и произошло, – с горечью призналась ее сестра.

– Началось с момента истины… – Румер запнулась, – когда он нашел твою брошку.

– Да, вероятно, ты права, – глядя прямо в глаза Румер, согласилась Элизабет. – Но до этой истины было еще кое-что. В каком-то, несравнимо большем, смысле мы с Зебом начали со лжи…

– Какой лжи?

Элизабет закрыла глаза и наконец тяжко вздохнула. И в этом ее вздохе было столько внутренней боли, что Румер ощутила ее всем своим существом. Пощечина по-прежнему пылала на лице Элизабет.

– Пойдем, – помолчав, Элизабет встала и взяла сестру за руку. – Хочу тебе кое-что показать. Но для начала я сниму свое дурацкое платье. Дай мне какие-нибудь джинсы и свитер…

Сестры наведались в гараж и вытащили оттуда свои велосипеды. Элизабет не ездила на своем давно – да и вообще на каком-либо другом велике – уже незнамо сколько лет. Они поехали вниз по Крестхилл-роуд, в противоположную сторону от тупика. В ночном воздухе парили ароматы жасмина, жимолости, роз, сосновых иголок и соли. Элизабет, которой принадлежал огромный особняк на пляже в Малибу, чувствовала, что Атлантика у нее в крови и что как раз сегодня она, как никогда, снова стала самой собой.

Когда они добрались до холма позади теннисных кортов, Румер наклонилась вперед, чтобы прибавить скорости. Зи уловила то мгновение, когда это должно было произойти – они с сестрой исколесили этот маршрут вдоль и поперек. Они притормозили у светофора, а потом обогнули Рэйнбоу-Энд – коттедж с самыми роскошными садами – и выскочили на запорошенную песком парковку.

Маленькие камушки зашуршали под шинами их велосипедов. Зи налегала на педали, постепенно отрываясь от сестры. Хотя путь им предстоял неблизкий, она хотела подышать богатым, сбивающим с ног запахом гниющих болот и свежим, ярким, солоноватым, полным жизни морским бризом.

Румер не отставала, ее переднее колесо поравнялось с задним колесом Элизабет. Созвездия Зеба сияли у них над головами, а две сестры, по очереди обгоняя друг друга, мчались и петляли зигзагами в некоем подобии велосипедного балета из своего далекого детства. У Элизабет комок стоял в горле, пока она вспоминала, как просто ей было звать Румер за собой и делать все вместе, вдвоем. Сестра у каждой из вас будет только одна. «Воистину так», – думала Элизабет, и как же сильно она умудрилась разрушить то ценное, что было между ними. Сколько раз за все эти годы она порывалась позвонить Румер? И обсудить с ней радостные новости, восторженные отзывы критиков, свои переживания из-за мастопатии, слова и поступки маленького Майкла…

Элизабет вспомнила, что по собственной воле прятала ребенка от родной сестры, и начала задыхаться. Ведь в летнее время он мог бы отдыхать в этом волшебном месте, однако угрызения совести не позволяли ей отпускать его к тете. Уже неподалеку от «Фолейс» Элизабет поняла, что ее час пробил, что как бы ни отреагировала Румер, она вскоре освободится от груза, давившего ей на плечи все эти годы. Ей пришлось слишком многим поплатиться ради сегодняшнего вечера.

Магазин располагался почти что в самом центре Мыса Хаббарда. От него во все стороны расходились стройные ряды коттеджей – до пляжа, железной дороги, болот и бухточки. Кладбище, на котором покоилась их мать и родители Зеба, лежало чуть к северу, за поворотом дороги. Они оставили велосипеды у стойки – здесь не принято было запирать их на цепь. Молча испросив прощения у матери, Элизабет взяла Румер за руку и поднялась с нею по ступенькам.

– Помнишь, когда ты была маленькой, я привозила тебя сюда и мы покупали здесь дешевые конфетки?

– И еще мороженое. Тогда ты тоже держала меня за руку, – кивнула Румер.

Они прошли мимо единственной кассы, в которой сидела девчушка – вероятно, дочь одной из их подруг – и читала журнал в ожидании покупателей. Несколько человек с корзинками под мышкой бродили среди рядов с товарами. Барную стойку атаковала ребятня, и Элизабет вспомнила, как раньше сиживала там в компании своих друзей. После стольких десятилетий стены потемнели от соленого воздуха; сбитые из широких досок полы были потерты и исцарапаны кроссовками, ботинками, шпильками многих поколений жителей Мыса Хаббарда.

Кое-кто из присутствовавших в зале заметил кинозвезду. Она слышала, как они шептались, видела, как они дергали своих приятелей за рукава, кивком головы пытаясь тайком указать на нее. У нее заныло сердце: да, она была знаменита. Сбылось ее желание, загаданное давным-давно, еще в тени школьных успехов младшей сестренки: Элизабет стала звездой.

– Что ты хочешь мне показать? – спросила Румер.

– О, я думаю, ты уже знаешь, – тихо ответила Элизабет.

Не отпуская руку сестры, она провела ее к столику с ящиком. Придвинув для нее стул, Элизабет уселась рядом. Она так тяжело дышала, словно только что финишировала на марафонской дистанции. Под потолком вращались лопасти большого вентилятора, а в открытое окно залетали струйки тумана.

Но что, если там ничего не было? Ведь прошло двадцать лет. Что, если уборщики давно уже все выбросили? А вдруг владельцы постелили новую плитку или линолеум? Однако каким-то непостижимым образом Элизабет знала, что ничего из этого не произошло. На Мысе Хаббарда редко что-то менялось, и поэтому она была уверена, что найдет то, что ей необходимо было отыскать.

Румер открыла ящик и рассеянно провела пальцами по обрывкам бумаги, словно в надежде, что спустя столько времени ей в руку как по мановению волшебной палочки выпала бы оставленная Зебом записка. Но это было маловероятно: здесь лежали многие годы слои посланий, которые приносили, забирали и перекладывали с места на место. Многие из старейших записок обрели свой последний приют в альбомах для вырезок и фотографий; самые свежие принадлежали перу молодых людей вроде Майкла и Куин.

– Ее здесь нет, – сказала Зи.

– Чего нет? – не понимая, спросила Румер.

– Ты разве не догадывалась, что она на самом деле существовала, не так ли?

Румер в шоке воззрилась на нее. Сердце Элизабет устроило дикие пляски; кровь закипела у нее в жилах. Еще никогда, ни на одном из своих выступлений она не нервничала так.

– Это… – прошептала Элизабет. Нагнувшись под старый дубовый стол, она просунула пальцы в щель между половицами. Как и два десятилетия назад, одна из них держалась только на честном слове. Мистер Фолей так и не удосужился вбить в доску хотя бы пару гвоздей. Трясущейся рукой она шарила в пыли, пока не наткнулась на свернутую бумажку.

Не разворачивая ее, она передала записку Румер.

Едва Румер увидела этот пожелтевший грязный клочок, как у нее на глаза навернулись слезы.

– Я нашла ее по ошибке, – тихо сказала Элизабет. – Пришла сюда попить чаю и обдумать свою роль… а когда открыла ящик, то сразу же узнала его почерк. И я прочла записку.

– Последняя записка от Зеба, – прошептала Румер. – Он ведь уверял меня, что написал ее…

– Мне очень-очень жаль, – вздохнула Элизабет.

Она смотрела на то, как ее сестра плакала, читая слова любви, написанные им много лет назад; слова, которые неотступно преследовали Элизабет каждый божий день и которые она знала наизусть.

«Ру, любимая!

Можешь ли ты встретиться со мной сегодня вечером в восемь? Думаю, ты знаешь где – у Индейской Могилы. Я принесу палатку и поставлю ее в маленькой долине. Там мы будем вместе, и нас никто не потревожит. Сгораю от нетерпения и жду тебя.

Зеб».

– Ты прочла и спрятала ее, – сказала Румер.

– Да, – пробормотала Элизабет. Но, подняв голову, она с удивлением увидела, что глаза ее сестры уже сухие и что они ярко блестят. Их переполняла боль, но помимо нее Элизабет заметила, как разгораются в них искры старой любви. Они светились так же, как и прежде, когда девочки делились между собой тайнами, волшебными секретами и любовью. И мама говорила им, что они заведут себе еще много друзей, а вот сестра каждой из них будет только одна.

– Мне очень жаль, Румер, – тихо сказала она. Румер кивнула и стала снова читать записку Зеба. – Я убеждала себя в том, что это вовсе не отразится на ваших отношениях, что если судьба и впрямь сулит вам быть вместе, то вы все равно обретете свой путь. Тогда я и в мыслях не держала, что одна эта записка будет иметь такое огромное, прямо-таки решающее значение.

– Все имеет свое предназначение, – сказала Румер. – У всего есть свой смысл.

– Ты о чем?

– О жизни, Элизабет. Я размышляла об этом целую вечность – не только об этой записке. Обо всем. О том, почему жизнь обернулась именно так, а не иначе. Об ошибках, которые мы не в силах исправить. О глупостях, которые мы делаем поневоле. Об обидах, которые саднят сердце и которых мы не можем простить. Видишь, как порою незначительное событие, вроде неполученной записки, может оказать решающее значение на дальнейшую жизнь и сломать ее… Мою. Его. Твою.

– Знаешь, а ведь наши жизни могли сложиться совсем по-другому, – Элизабет вытерла мокрые глаза. – Ты бы вышла за Зеба, и у вас был бы свой сын…

– Мы уже никогда не узнаем этого. Сложилось так, как сложилось, – дрожащим голосом сказала Румер. – И я люблю тебя, Элизабет. И прощаю. Ты моя единственная сестра. Если бы ты не вышла замуж за Зеба, то и Майкл не появился бы на этот свет… Все было бы наверняка иначе. А Майкл… Он неповторим! Я влюбилась в него с первого взгляда… у него твоя улыбка и глаза отца.

– Он лучшее из того, что мы с Зебом сделали вместе, – улыбнулась Элизабет.

Румер потупила взгляд и молча кивнула.

– Ты хорошая тетя, Румер. Позаботься о Майкле, пока не кончится лето.

– Ты о чем? Но ты ведь живешь всего лишь на другом берегу реки, в Ившэме…

Элизабет покачала головой.

– Я возвращаюсь домой. В Лос-Анджелес.

– Но Коннектикут – тоже твой дом.

– Уже нет. Мне здесь слишком тяжело… столько воды утекло с тех давних пор.

– Но я не хочу быть причиной твоего отъезда, – нахмурилась Румер.

– Ты и не будешь ею. Просто я должна уехать. – Элизабет резко отодвинула свой стул, и Румер тоже встала из-за стола. Склонив голову, Элизабет ощутила, как ее накрыло волной печали. Но вовсе не из-за того, что она сожалела о потере Зеба, а потому, что она никогда и не любила его всерьез. Она вообще не умела любить. Сейчас же просто сожалела о тех годах, что они с Румер потеряли. Годах, которые она могла бы провести со своей сестрой. Она сыграла столько ролей женщин с непростыми судьбами, со страхом в сердце и злыми в деяниях. И словно молния пронзила ее, когда, стоя посреди «Фолейс», она осознала, что и в жизни была одной из них.

– Элизабет, я люблю тебя, – повторила Румер.

– Я недостойна твоей любви.

– Нет, еще как достойна, особенно после сегодняшнего вечера, – не выпуская из пальцев измятую бумажку, Румер улыбалась и плакала одновременно. – Мне кажется, ты подарила мне мою прежнюю жизнь. Спасибо.

– Ох, сестренка, – всхлипнула Элизабет и обняла Румер. Однако, покинув Мыс Хаббарда той же ночью, Элизабет твердо знала, что уже никогда, никогда не вернется сюда.

Загрузка...