Созвездие верности

Глава 4

Как-то в среду утром он проснулся от мощного рева двигателя. Испугавшись, Майкл Мэйхью огляделся по сторонам. Прямо на них падал локомотив. Нет, они мчались наперегонки с поездом. Они находились на проселочной дороге и ехали параллельно рельсам, мимо солончаковых болот и невысоких домишек. Бросив взгляд на соседнее сиденье, он увидел, что его отец нацепил темные очки, – над верхушками деревьев ярко сверкало солнце.

– Где мы? – спросил Майкл.

– Там, – ответил Зеб.

– Там? – переспросил Майкл, потирая глаза и рассматривая незнакомые окрестности в надежде, что отец просто пошутил. – Значит, это оно самое?

Его отец, не отвечая, включил сигнал поворота и сразу под мостом, пока над их головами грохотал поезд, крутанул руль вправо. Майкл заметил деревянный указатель: «МЫС ХАББАРДА». Наверное, этот потрепанный щит провисел здесь целую вечность. Он увидел, как отец сделал глубокий вдох и так широко раскрыл глаза, словно увидел призрака и не знал, что делать дальше.

– Можем повернуть обратно, – сказал Майкл. – Я совсем не прочь вернуться в Калифорнию.

– Я с тобой не то что пять дней, пяти минут больше не желаю ехать, – бросил отец. – Ты за всю поездку произнес гораздо меньше слов, чем сказал сейчас!

Майкл отвернулся к окну. Он знал, что спорить бесполезно. Они с отцом были извечными противниками – но его отцу нравилось думать, что когда-нибудь между ними завяжется настоящая дружба. Лелея эту мысль, он чувствовал себя намного лучше. «Ну и черт с тобой», – думал Майкл, когда они въезжали на холм по извилистой дорожке, пролегавшей неподалеку от скрытого деревьями кладбища.

– Мы что, будем тут жить? – спросил он, обратив внимание на крошечный размер коттеджей. Видимо, они олицетворяли собой чье-то представление об уюте и красоте: блестящая краска на стенах, маленькие ставни на маленьких окнах, пляжные игрушки, наваленные на крыльце, а над входными дверьми таблички с именами вроде «Любимчик учителей», «Хайовер», «Гленвуд».

– Да, тут мы будем жить.

– А может, не стоит?

– Еще как стоит.

– Я не понимаю, зачем мы сюда приехали. Я даже не знаю этих людей… Ну, тех, которым вздумалось тут жениться, – презрительно ухмыльнулся Майкл.

– Дана Андерхилл и Сэм Тревор.

– Какая, на фиг, разница? – проворчал Майкл. Он покрутил головой – во дворах стояли маленькие «форды» и «тойоты». И это и есть знаменитый Мыс Хаббарда, место, где родились и выросли его родители? Когда-то давным-давно он уже бывал здесь, и у него сохранились смутные воспоминания о ловле крабов, рыбалке, прогулках верхом, играх в карты с теткой, о подводных заплывах со стайками луфари – в общем, о тех странных и веселых детских забавах, которые теперь не вызывали ничего, кроме вот этой ухмылки.

Их «рэйндж-ровер» медленно катил по узкой улице, притягивая к себе любопытные взоры местных жителей. Одни из них мыли свои машины, другие поливали клумбы, третьи мерно покачивались в плетеных креслах, читая газеты. Миновав знак с надписью «ТУПИК», они очутились на дороге, слева от которой было море, а справа возвышался скалистый утес. Какой-то ребенок выскочил на обочину и, задорно улыбаясь, показал им небольшую рыбешку, будто надеясь получить за это порцию аплодисментов.

– У меня такое ощущение, что мы уже не в Лос-Анджелесе, – сказал Майкл.

– Точнее некуда, – бросил отец, припарковав джип перед серым одноэтажным коттеджем по правую сторону от океана. Внезапно воздух огласился арией из какой-то оперы. Майкл вздрогнул и поежился. Он хотел спросить, откуда взялись эти звуки, но, обернувшись к отцу, увидел выражение его глаз – и осекся.

Положив руки на руль, его отец улыбался и выглядел… счастливым.

Только это слово пришло Майклу на ум. Напряжение с лица Зеба Мэйхью исчезло, загорелые морщинки разгладились, а взгляд смягчился. На секунду Майкл вернулся в прошлое, к тому отцу, которого он знал прежде и уже успел забыть. Что еще более странно, Майкл почувствовал, как и в нем самом произошли непонятные перемены.

– Пап? – спросил он.

– Это Винни, – ответил его отец. Но высказанные вслух слова разрушили проникновенную магию, и Зеб снова помрачнел. Он указал на небольшой серый дом и его уменьшенную копию, стоявшую рядом. – Она живет там, а мы остановимся, – он ткнул пальцем вправо, – вон там.

Майкл чуть не поперхнулся. Двое взрослых мужчин – разве могли они поместиться в таком… кукольном домике? Если не считать ужасной краски, он был похож на тот сарай, в котором их садовник хранил свой инвентарь. Потрепанная штормами и дождями кровля сияла серебром из-за соляного налета – неужели у этой Винни не было денег хотя бы на внешний ремонт?

Едва его отец вылез из джипа и открыл дверь багажника, чтобы достать их сумки, как пение тотчас же прекратилось. Хлопнула сетчатая дверь, и прежде чем обернуться и поздороваться с хозяйкой этих старых домиков, Майкл представил себе ее портрет: наверняка это была толстая, как и все оперные певицы, тетка в выцветшем халате – одним словом, типичная представительница Новой Англии.

К его удивлению, женщина оказалась почти того же роста, что и они с отцом. Ее белоснежные волосы были собраны в пучок на самой макушке, а ее жилистое тело скрыто под длинным, просторным платьем из шелка цвета изумруд. На ее веки были наложены зеленые тени, глаза подведены – совсем как для выступления на сцене. Шею украшал массивный золотой кулон в форме кошки, и Майклу показалось, что он уже где-то видел такой же. Женщина напомнила ему мать в дни постановки «Антония и Клеопатры» – только была она несравнимо больших, нежели Элизабет, размеров.

– Мои дорогие мальчики! – проплыв над лужайкой, воскликнула она. Раскинув руки в стороны, его отец и певица слились в таких крепких объятиях, что Майклу даже почудился хруст чьих-то костей.

– Зебулон Мэйхью, ах ты старый негодник!.. – сказала женщина, слегка отстранившись и смахнув волосы с его лба. – Ты, высоколетящий, глобус крутящий эскапист, где, ну где же ты пропадал столько лет? Бог мой, да ты совсем не изменился… совсем… – Внезапно она метнулась к Майклу и, сграбастав его своими ручищами, чуть не задушила до смерти.

– А ты! Господи, Майкл! Как же ты вырос! Да вы оба – такие взрослые! Неужто это все не сон?.. Майкл, когда я видела тебя в последний раз, ты сидел у меня на мостках с привязанным к веревке куском бекона и пытался выманить лобстера из-под камня, куда тот залез на время линьки. Тогда тебе было семь…

Майкл ответил ей вежливой улыбкой.

– Ты что, не помнишь меня? – Даже выражение ее лица было наигранным, словно она изображала из себя великую актрису. Сама о том не подозревая, Винни заинтриговала Майкла. – Я в отчаянии. И это после того, как я надела Кошку Фараона…

– Которую носила моя мать…

– Именно, – широко улыбнулась Винни. – Для своей звездной роли Клеопатры в «Винтер Гарден» на Бродвее… это было классно!

– Я помню это ожерелье, – сказал Майкл. Ему хотелось подойти ближе и как следует рассмотреть его. Там были рубиновые глаза, на которые он часами таращился будучи ребенком, и иероглифы, оберегавшие владельца от проклятия Сфинкса… – Оно превращается в брошку, не так ли? Если снять его с цепочки…

– Да, ты прав. Я одолжила его Элизабет на время выступлений; она сказала мне, что оно тебе так понравилось и ты не хотел, чтобы она его возвращала.

– Оно защищало ее от проклятья, – сказал Майкл и тут же смутился, пожалев о том, что вообще завел этот разговор. Но, что бы он ни думал, ему никак не удавалось оторвать взгляд от кошки. Его мать прикалывала ее к своему сценическому костюму.

– Ах да, – рассмеялась Винни. – Зловещий Сфинкс насылает несчастья на девяносто девять процентов актрис, осмелившихся примерить на себя имя Клеопатры. Ларингит, растяжения, ночные истерики… но с брошкой и твоей поддержкой ей ничто не угрожало.

– У Элизабет никогда не было ночных истерик, – сухо возразил Зеб. – Напротив, она всегда была бодрой и готовой к работе – назло критикам.

Винни хохотнула:

– Надеюсь, эти качества она переняла у меня. Ведь она, знаете ли, моя почетная племянница, на пару со своей сестрой. Однако Румер посвятила себя общению с животными, и это удается ей, как никому другому…

Майкл почувствовал на себе ее выразительный взгляд и попятился к машине, чтоб быть на расстоянии от нее и заняться выгрузкой багажа.

– А вы, молодой человек, наверняка блещете умом. С такими-то родителями…

– Если бы, – хмыкнул его отец. – Майкл решил, что учеба не для него. Он уже с апреля не посещает колледж.

Майкл оглянулся, ожидая увидеть удивление на лице Винни. Но нет, она радостно ухмылялась, словно только что повстречала Паваротти.

– Это объясняет землетрясение, – сказала она.

– В Коннектикуте бывают землетрясения? – удивился Майкл.

– Нечасто, но весной я как раз ощущала подвижки земной коры. Тогда я списала сейсмическую активность на случайное перемещение тектонических плит, но, похоже, причиной всему была взрывная волна от реакции твоих родителей.

– В твоих словах есть доля правды, – ответил Зеб. Майкл испытал огромное облегчение, когда его отец, видимо, желая сменить тему, отвернулся и посмотрел на высокий холм, туда, где среди зарослей деревьев стоял коттедж.

– Старый дом опять продали? – то ли спрашивая, то ли констатируя факт, сказал он.

– Да, – ответила Винни. – Рекламный знак сняли неделю назад. Я почти ничего не знаю о новых владельцах, за исключением того, что они хотят внести кое-какие изменения в декор. По крайней мере, так мне сказал риелтор.

– Выглядит совсем как в старые добрые времена… даже цвет тот же.

– Зачем портить идеал? – спросила Винни. – Если что-то исправно работает много-много лет подряд, то только дураки будут пытаться изменить это нечто. Таков урок, который мы все выучили ценою больших ошибок…

Странная женщина говорила загадками, и в поисках разъяснений Майкл обернулся к отцу. Зеб нахмурился и потупил взгляд, теперь ему было так же неловко, как и Майклу минутой ранее.

– В любом случае, – сказала Винни, посматривая поверх их голов на море, словно ей было невдомек, что из-за ее болтовни оба Мэйхью – и старший, и младший – скукоживались, как ужи на сковородке. – Новым хозяевам придется запомнить одну важную вещь: на Мысе Хаббарда никогда и ничего не меняется. За это мы его и любим…

– Пап, давай я отнесу сумки в дом, – пытаясь улизнуть, предложил Майкл.

– Конечно, Майкл. Винни, мы сейчас разберем наше барахло, а потом искупаемся. Если ты не против.

– Против? Да это входит в обязательную программу для моих гостей, дорогой.

– А Румер… – сказал Зеб, имея в виду тетку Майкла.

– Что насчет Румер, дорогой? – поинтересовалась Винни.

Зеб промолчал. Но, глянув на отца, Майкл увидел, что тот покраснел, был расстроен, смущен и не мог вымолвить ни слова. Но Винни оказалась женщиной терпеливой, и спустя пару минут его отец просто спросил:

– Как она?

– Сам увидишь, – ответила Винни. – Она знает о твоем приезде. И я уверена, что она зайдет поздороваться. Уроки, выученные на собственных ошибках…

Теперь Зеб зарделся как свекла. Майкл думал, что он скажет еще что-нибудь, но тут его внимание привлекли две девчушки, стоявшие чуть дальше по дороге. Он заметил их краем глаза и повернулся, чтобы рассмотреть во всех подробностях.

Одна была коротышкой в милом бело-розовом наряде и разительно отличалась от знакомых Майкла по Лос-Анджелесу; другая же была похожа на какого-то эксцентричного воина: растрепанные каштановые волосы, огромные солнцезащитные очки, большие резиновые сапоги и ярко-оранжевые штаны из непромокаемой ткани. Она смерила его подозрительным взглядом, а затем похлопала по плечу ту, что была помладше. Обе быстро повернулись и скрылись за поворотом.

Когда Майкл с отцом начали вытаскивать свои сумки, Винни бросила им через плечо:

– Если после плавания захотите половить крабов, я с радостью отдам вам вчерашний бекон для наживки. Можете не стучаться…

Майкл посмотрел на отца, гадая, какой же урок все они выучили ценою больших ошибок, но потом решил не спрашивать.

– Кто эти люди на джипе? – спросила Куин у Румер. После обеда она заскочила в школу, чтобы порыться в своем шкафчике, а потом погнала велосипед по Шорроуд к ветлечебнице Румер. Внутри здания стены были увешаны фотографиями людей с их домашними любимцами, плакатами организаций по защите окружающей среды и детскими рисунками зверей.

– Кто? – переспросила Румер. Обеденный перерыв скоро заканчивался, и она стояла в смотровой комнате, пересчитывая ампулы с вакциной от бешенства. Ее помощница была в собачьем питомнике дальше по коридору, где, наверное, играла с бродячими псами или проверяла состояние перенесших операции животных. Звонкий собачий лай эхом отражался от стен комнаты.

– Мужчина с мальчишкой, которые только что приехали на пляж. Новая машина, калифорнийские номера. Они похожи на каких-то гнусных богачей.

– Они уже здесь? – спросила Румер. Она была в таком шоке, словно Куин бросила на ее стол живого угря.

– Ага. Это те, о ком я думаю?

Румер ничего не ответила. Должно быть, она сбилась со счета, потому что начала заново перебирать склянки с лекарством. К ним подошла ее помощница – женщина возраста Румер по имени Матильда, – держа на руках забинтованного кота.

– Он пытается жевать наложенные швы, – сказала Матильда.

– Они чешутся, – мягко сказала Румер, ощупывая облезлого кота. – Правда, Оскар?

– Хелло, Куин, – сказала Матильда.

– Хелло, – смутившись, ответила Куин. Как и следовало ожидать, Матильда смотрела на Куин, недоумевая, почему она оказалась тут посреди учебного дня. Видимо, в ее глазах девушка выглядела последней неудачницей: вместо школьной формы на ней были старые потрепанные вещи: засаленные штаны и усеянные рыбьей чешуей сапоги – она еще не успела переодеться после осмотра своих ловушек для лобстеров. Словно желая подбодрить Куин, Матильда подарила ей широкую улыбку.

Румер смазала раны кота какой-то необычной мазью, а потом сделала ему повторную перевязку. Куин, чтобы не встречаться взглядом с Матильдой, рассматривала кошачьи усы. Она не знала фамилии этой женщины, но ей было известно, что она была разведена и жила в маленьком коттедже у озера. Люди говорили о несчастье, выпавшем на ее долю – что-то там про любовь, брак и мужчину.

Когда Матильда унесла Оскара, Румер повернулась к Куин:

– И что же привело тебя к нам сегодня?

– Не знаю, – призналась Куин. – Мне надо было наведаться в школу, чтоб забрать из шкафчика линейку. Вчера я выкинула, по меньшей мере, двухлобстеров, сомневалась, что они были допустимого размера. – Она достала из кармана линейку и помахала ею в воздухе.

– И ты зашла, чтобы показать ее мне? – улыбаясь, спросила Румер.

– Да, просто так. Ну и еще кое-что… Прости, что я ушла с твоего экзамена. Я хочу, чтобы ты знала: в моем поступке не было ничего личного.

– Спасибо, что сказала. Но тебе все равно придется наверстывать пропущенное – в летней школе.

– Летняя школа, брр… – поежилась Куин. – Это никуда не годится. Мне надо лобстеров ловить… После июня я не хочу ходить в школу. Точнее, не могу.

– Куин, не стоит искать легких путей, – произнесла Румер.

– Ловить лобстеров тоже нелегко!

– Знаю, но тогда ты не поступишь в колледж.

– Кому нужен этот колледж? С ним я просто потеряю все то, что у меня уже есть… Мне не терпится повзрослеть и стать настоящей Dame de la Roche. Я хочу быть похожей на тебя и Винни – никогда не выходить замуж и никуда не уезжать отсюда.

Румер хмыкнула.

– Даже тетя Дана предала нас! Но она хотя бы выходит за Сэма и остается здесь. Мне искренне жаль тех женщин, которые сбежали с Мыса – как, например, Элизабет Рэндалл. Или как твоя сестра! Те, что на джипе, – это ее родственники? Я слышала об их приезде, мне рассказывала тетя Дана.

– Наверное, да, – подозрительно спокойно ответила Румер. – Зеб и Майкл. Когда-то в давние времена ты даже играла вместе с Майклом.

– Судя по всему, то были очень давние времена. Он не похож на того, с кем у меня могло быть что-то общее.

– Когда они приехали?

– Я видела их часа два назад. Они болтали с Винни у нее во дворе. – Тут Куин вздрогнула, а ее сердце выполнило сальто-мортале. Ей померещилось, что в конце коридора стоит директор школы мистер Сарджент и наблюдает за тем, как она машет своей линейкой. – Румер, как по-твоему… если я попрошу прощения?.. Ты поговоришь с мистером Сарджентом, чтобы он отменил мне наказание? Я не хочу в летнюю школу.

– Не думаю, что я повлияю на него. Я преподаю один предмет, да и то раз в полгода. Но я попробую, – ответила Румер, и сразу же после этих слов хлопнула входная дверь. Куин услышала, как кто-то тянет на поводке крупную собаку – пес очень тяжело дышал и скреб когтями по линолеуму.

– Ладно, спасибо, – сказала Куин и, оставляя на полу след из серебристых чешуек, пошла за своим велосипедом.

Накрутив шесть миль до железнодорожного моста, она немного успокоилась. Вверх по холму, мимо кладбища и вниз с холма – прямиков к дому. Проезжая мимо мистера Сикстуса Ларкина, который занимался починкой любимой лодки, она подумала было остановиться и поболтать с ним. Ведь он понимал ее, как никто другой. Тетка рассказывала ей, что он лишился отца даже раньше Куин и что у него было тяжелое детство в Канаде. Еще у него был брат-близнец, который умер от пневмонии сколько-то там лет назад.

Притормозив у своего дома, Куин заметила Элли. Элли вернулась из школы раньше обычного – она была на два года младше Куин, и сегодня девятиклассникам вместо уроков устраивали водную прогулку на борту катера местного природного центра. Сейчас она поливала сад, чтобы ко дню свадьбы тот выглядел весьма опрятным и красивым. От одной мысли о том, что с ее сестрой могло случиться что-нибудь ужасное, тело Куин покрылось мурашками; для нее это было еще более ужаснее смерти родителей.

– Хелло, Эл, – сказала она.

– Куин, где ты пропадала?

– В школе.

Во взгляде Элли отразилось замешательство и обида. Она думала, что Куин врала ей, – разумеется, она слышала всю ту историю с ее исключением.

– Я на самом деле была там, Элли. Забирала линейку.

– Зачем?

– Чтобы измерять лобстеров. Не хочу попасть в тюрьму за ловлю мелкоты…

Элли встревоженно вздохнула, и Куин поспешила успокоить сестру:

– Шучу, шучу. Никто меня не арестует, Эл.

– Ну почему тебе так нравится влипать в неприятности? – прошептала Элли, у нее на глазах заблестели слезы. Куин ни на секунду не сомневалась, что это были слезы любви. Сестер связывали сильные, нерушимые узы; со дня смерти родителей они всегда заботились друг о друге. Куин была готова на что угодно, лишь бы ее сестренка перестала плакать, но вот чего ей никак не удавалось сделать, так это изменить саму себя.

– Мне не нравится, поверь, – призналась Куин. – Я пытаюсь, но… Извини, если я опять подвела тебя.

– Да не в этом дело, – Элли всхлипнула и вытерла слезы. – Просто я переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы тебе было так тяжело.

– И я не хочу, – прошептала Куин, присев на валун, и увидела, что с другого конца улицы за ними наблюдает тот парень из Калифорнии. Ее так и подмывало швырнуть в него камнем и закричать, чтоб он не лез не в свое дело, но она не могла поступить так в присутствии Элли. У нее не было ни малейшего желания расстраивать сестру, но в то же время ей не нравилось, когда на нее пялились.

– Пусть они узнают, какая ты замечательная, – дрожащим голосом сказала Элли.

– Что? Кто?

– Твои одноклассники.

– А зачем это мне? Они считают меня странной. Зачем мне убеждать их в обратном?

– Они не считают тебя странной, Куин, – сказала Элли. – Просто они плохо тебя знают. Ты открываешься только самым близким людям.

– И что это за люди?

– Я, тетя Дана, Сэм… Румер, мистер Ларкин, миссис Маккрей, Винни… все те, кто любит тебя.

Куин потупила взгляд, уставясь на свои резиновые сапоги. Элли не закрыла кран на шланге, и звук стекавшей воды был похож на ласковое шуршанье водопада.

– Для всех остальных, – шепнула Элли, – ты словно загадочный лобстер.

– Я люблю лобстеров, – шепнула в ответ Куин.

– Знаю. Но у них такой толстый панцирь и большие клешни…

– Они не смогут поранить тебя, – усмехнулась Куин. – Ну, может, поцарапают слегка.

– Но люди-то этого не знают. Им видна только неприступная броня и жуткие клешни.

Элли передвинула шланг и теперь поливала спиреи, колючий кустарник белого шиповника и волнистый зеленый газон: все это было посажено их бабушкой. Она умерла прошлой зимой, и внезапно Куин стало очень тоскливо. Слова Элли гулко звенели у нее в ушах.

– Незачем прятаться, – сказала Элли. – Я хочу, чтоб все узнали тебя так же хорошо, как и я.

– Они не смогут, – зажмурившись, ответила Куин. – Мы столько пережили с тобой.

– Знаю… но не отгоняй от себя других людей. Ни к чему это.

– Эх, мне бы твою уверенность, – не открывая глаз, прошептала Куин.

Когда последние посетители забрали своих домашних любимцев, Румер занялась обходом питомника. Тут был кот Оскар, которого покалечила лиса; попавший под машину золотистый ретривер, беспокойная бродячая кошка с котятами и помет щенков, которые уцелели после плавания в наволочке по Ибис-Ривер. Она гладила и утешала их – бродяжкам нужно было привыкнуть к людям, а остальные скучали по своим семьям.

– Ты сегодня допоздна, – намывая хирургические инструменты, сказала Матильда.

– Да, почему-то не хочется уходить.

– Ну как, все готовы пожелать друг другу спокойной ночи?

– Вообще-то, у меня такое ощущение, что они готовы устроить друг другу бурный вечер, – ответила Румер. – Мама-кошка посматривает на ретривера – наверное, она боится, что он вырвется из клетки и сцапает ее котят.

– Бедняга еле ноги волочит, – вздохнула Матильда.

– Знаю, но объясни это ее инстинктам, – делая пометки в блокноте, сказала Румер.

– Ох уж эти инстинкты, – многозначительно сказала Матильда и смахнула челку со лба. Она была довольно крупной женщиной; однажды она поведала Румер, что в детстве мальчишки дразнили ее толстухой. К лацкану ее рабочего халата был приколот значок, который она получила от Румер в прошлом году: «За искреннюю заботу и сострадание к животным Блэк-Холла и всем диким зверям». Поскольку Румер проигнорировала ее замечание, Матильда напомнила о себе деликатным покашливанием.

– Что ты там говорила? – спросила Румер.

– Только то, что с учетом рассказанного Куин Грейсон, твои инстинкты должны бушевать сейчас в полную силу. «Люди на джипе» – это ведь они, правда?

– Угадала.

– И что ты чувствуешь?

– Ну, – сказала Румер, прислушиваясь к возившимся в конце коридора животным, – что-то вроде этого…

– У тебя внутри будто свора лающих собак? – Румер кивнула.

Матильда была ей другом ровно столько же, сколько помощницей по работе – восемь лет. Румер поддерживала ее во время развода; она убедила Матильду позвонить в службу защиты от домашнего насилия, сама возила ее к адвокату, держала ее за руку, пока Матильда плакала, и еще она купила Матильде розовый куст, который они посадили у нее в саду в день завершения бракоразводного процесса. И вот теперь Матильда уселась в углу на стульчик и пристально смотрела на свою начальницу.

– Что? – спросила Румер.

– Доктор Ларкин. Моя дорогая подруга Румер, – сказала Матильда. – Я так долго ждала той минуты, когда уже я смогу подбодрить тебя, и, по-моему, сейчас как раз такой случай.

Румер сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Воздух растекся по ее легким, а на оборотной стороне век заплясали крохотные белые звездочки.

– Вот уж не думала, что их приезд совершенно выбьет меня из колеи, – призналась она. – Это Зеб и Майкл. Мой зять и племянник.

– «Зять»? Наверное, можно и так назвать его, – хмыкнула Матильда, словно у нее были большие сомнений по поводу этого конкретного определения их отношений.

– Ты права. Бывший зять, – поправила себя Румер.

– Уже ближе!

– Ну хорошо, мой бывший лучший друг, – уточнила через силу Румер.

– Ха, меня не проведешь! А как же насчет любви всей твоей жизни, а? Пока он не женился на кинозвезде, которая по странному стечению обстоятельств оказалась твоей сестрой!

– Ну, если в этом смысле… – промямлила Румер.

– Не удивительно, что у тебя внутри стая разъяренных псов. На твоем месте я бы вообще вывернулась наизнанку! Помню, как я впервые повстречала Фрэнка с его новой женой. И представляешь, где? В «Эй-энд-Пи», у стойки с подгузниками. Клянусь, я думала, что испарюсь в ту же секунду.

– И что, испарилась? – с улыбкой спросила Румер.

– Почти! – взволнованно воскликнула Матильда. – Но только потом, когда он не видел.

– Ты лишила его такого удовольствия, – заметила Румер.

– Точно. Ты бы гордилась мною. Я выпрямилась – сделала внушение своему позвоночнику и собрала внутренности в кулак. Затем я покатила свою тележку прямиком мимо них, посмотрела в глаза его новой жене и подмигнула ей.

– Правда?

– Конечно, – ответила Матильда. – А почему бы и нет? Я ведь уже знала, что ее ждет, даже если она сама еще об этом не догадывалась.

– Мужчины похожи на тигров, – заявила Румер. – Они не меняют свои полоски.

– Не в бровь, а в глаз, – поддержала ее Матильда. – Поэтому нет ничего странного в том, что от одного упоминания о Зебе тебя бросает в дрожь. Не важно, кто он: поколачивающий жену механик или знаменитый астронавт. Если они разбили тебе сердце, то все – пиши пропало.

– Но это было в другой жизни, – сказала Румер. – Я миновала стадию разбитого сердца. С тех пор, как рана зарубцевалась, минуло уже двадцать лет. Время лечит, так? Я стала ветеринаром, я иду за своей мечтой и не оглядываюсь назад. Он уже давно ничего для меня не значит… – Матильда посмотрела на нее как на самого безнадежного больного во всем белом свете.

– Что опять? – спросила Румер.

– Ох, доктор, – Матильда похлопала ее по плечу. – У вас серьезные проблемы.

Въехав на Мыс и поднявшись по Крестхилл-роуд к своему дому, откуда было видно уплывавшее за горизонт солнце, Румер немножко успокоилась. Во дворах притаились кружевные тени самых причудливых форм. Из кроличьих нор вдоль дороги высыпали их обитатели и теперь резвились на лужайках. В это время суток заходящее солнце еще цеплялось золотыми лучами за толстые ветви деревьев, вдоль берегов пролива уже загорались маяки, а Румер посещали призраки минувших лет; она вспомнила о словах Матильды, и ее на самом деле бросило в дрожь.

Она вспоминала свою мать; мать Куин, Лили Грейсон; и Элисабет Рэндалл. В ее жизни и ее прошлом было много хороших женщин.

Румер замерла и смотрела на маяк Викланд-Рок. В сгущавшихся сумерках блеснул его луч, а потом еще раз. Элисабет – прабабка ее бабушки – стольким пожертвовала ради любви. Она бросила свою дочь Клариссу – прапрабабку Румер – только для того, чтобы сбежать с капитаном дальнего плавания Натаниэлем Торном, а потом погибнуть, когда «Кембрия» потерпела крушение на отмели во время шторма.

А их мама – она так сильно любила Сикстуса Ларкина, что Румер не сомневалась в том, что это именно она спасла ему жизнь. Когда-то Румер думала, что между нею и Зебом будет нечто похожее.

Ее взгляд скользнул по крыше соседнего дома, и на секунду ей показалось, что она увидела себя и Зеба в детстве, как обычно, рассматривавших звезды в ночном небе. Кассиопея, Полярная звезда, Арктур, Большая Медведица… в этих звездах была вся история их дружбы.

Она никогда не думала, что способна ненавидеть, но именно это чувство владело ею, когда Зеб женился на Элизабет. У них с сестрой было правило – ни в коем случае не отбивать парней друг у друга.

Пока Элизабет не положила глаз на Зеба, мальчишки не становились причиной ссор двух сестер Ларкин.

– Я с тобой, а ты со мной, – взяв Румер за руки, сказала Элизабет, когда они стояли во дворе своего дома. Тогда был июль, сестрам исполнилось пятнадцать и восемнадцать, и вскоре Элизабет предстояло уехать для участия в ее первой внебродвейской постановке под названием «Дикая утка».

– Воистину так.

– Никакому мальчишке не удастся встать между нами.

– Ха, да вряд ли сыщется такой!

– Точно, Ру!

– Не верится, что мы обсуждаем эту тему. Если тебе кто-то нравится, то просто скажи мне.

– Ни слова о нем.

– Взаимно.

– Глотни-ка, – Элизабет протянула ей свою фляжку с бренди из ежевики.

– Мне вредно, – пытаясь отшутиться, сказала Румер. – И вообще, зачем ты пьешь?

– Затем, что алкоголем я бужу в себе огонь страсти! – воскликнула она и приложилась к горлышку.

– По-моему, ты уже и так страстная, – робко намекнула Румер.

– Страсти много не бывает. Вот поэтому нам лучше дать эту клятву. На чем мы остановились?

– Никогда не лезть в чужой огород, если дело касается мальчиков.

– Слабый пол, – прыснула Элизабет.

Румер тоже посмеялась.

– Хотя кому нужна такая клятва?

– В смысле?

– Ну, мы все прекрасно знаем, за кого ты выйдешь замуж…

– И за кого же?

– За своего звездочета. Но скажи мне, Ру, неужели ты не могла быть более оригинальной? Более безрассудной? Ведь он просто соседский парень.

– Зеб?

– Да, Зеб. Когда он впервые сделал тебе предложение? В шесть лет?

– В пять, – толкнув сестру локтем, сказала Румер.

– По крайней мере, обещай мне, что сперва переспишь с кем-нибудь другим. Если ты останешься верной Зебулону Мэйхью, ты никогда не поймешь, что потеряла. Хотя, должна признать, он вполне ничего.

– Да, он такой, – ответила Румер.

– Мышцы у него под футболкой тоже неплохи. Недавно я стояла на лестнице и увидела, как он голышом расхаживал по своей комнате. Мда, а парнишка-то подрос!

– Я заметила, – сказала Румер и посмотрела на заросли, разделявшие их участки, в надежде, что Зеб не подслушивал этот разговор. По правде, она даже и подумать не могла о том, чтобы встречаться с кем-то еще. У них была одна судьба, и они всегда любили друг друга. И, невзирая на подколки Элизабет, она по-прежнему считала Зеба самым обаятельным и привлекательным парнем на Мысе Хаббарда и во всем белом свете.

– Пообещай, что у тебя будет хотя бы пара любовников. И не бери пример с отца с матерью, сейчас иные времена.

– Не думаю, что это хорошая идея, – ответила Румер.

– Ты что, в пуританки записалась? Заодно и Зеб слегка приревнует, ему это полезно… Ведь все мальчишки на пляже исходят по тебе слюной. Тебя не убудет, если ты сходишь с ними на свиданки, только держись подальше от Билли Джонса. Он мой.

– Знаю, – Румер гадала, что же будет дальше. Хотя они с Зебом и любили друг друга, – в чем она не сомневалась, – у них еще не было ни одного свидания. Пока они лишь обменивались записками через шкафчик в «Фолейс».

– Ну, вот и хорошо – пора давать клятву. – Но тут Элизабет заметила странное выражение на лице Румер. – Что случилось?

– Иногда у меня появляется такое чувство, что мы с Зебом слишком близки, – сказала Румер. – Скорее как брат и сестра, а не…

Элизабет рассмеялась – с капелькой злорадства, как потом частенько казалось Румер.

– Поверь мне, Ру. Он не считает тебя своей сестрой. Я-то видела, как он смотрит на тебя – когда ты каталась на лодке с Джеффом Маккреем, он сидел на пляже и ждал твоего возвращения. Когда ты на той неделе играла в теннис с Хэлси Джеймсом, он заставил меня взять ракетку и пойти на соседний корт…

– Ага! Может быть, ты нравишься ему?

– Ха-ха-ха три раза. Ты бы его слышала! Он насмехался над самим Хэлси, его ударом слева, и всякий раз хохотал, когда тот делал двойную ошибку. Ты разве не видела, как он вколачивал мечи на мою половину? Он мне чуть голову не снес! Это он рисовался перед тобой.

– Ну, не знаю, – ответила Румер, хотя в душе надеялась, что все так и было.

– Он любит тебя, и отнюдь не братской любовью. И я ничего не выдумываю. Я играла рядом с ним и видела бугор под его шортами.

– Прекрати.

– А ты будто никогда не замечала? – запинаясь, спросила Элизабет. – Например, когда вы вместе сидели в шлюпке, а на нем были только плавки? На прошлой неделе, когда мы все ходили на Ориент-Пойнт, стоило тебе только нырнуть на дно за раковиной стромбиды, как хороший приятель твоего Зеба просто превратился во флагшток.

– Может быть, это не из-за меня… там были и другие девчонки, – смутилась Румер.

– Ну конечно, Лили и Дана Андерхилл, и я – все со своими парнями. Нет, это как раз из-за тебя – и твоего голубого бикини… тогда он, наверное, впервые увидел твои сиськи. Право слово, Румер, когда ты нырнула, у тебя все вылезло наружу…

– Я не нарочно, – стала оправдываться Румер.

– Тебе следует почаще так делать. Ты сразу привлекла внимание Зеба – у него был такой стояк, мало не покажется. Иногда я даже завидую тебе, – отхлебывая из фляжки, призналась Элизабет.

– Но ребята с тебя глаз не сводят, – возразила Румер.

– Ну и что? Я говорю о вашей с Зебом связи. Такого у меня ни с кем не было. Они влюбляются в меня, но никого из них надолго не хватает.

«Ты не должна давать всем кому попало», – хотела тогда сказать Румер, но произнесла другое:

– Когда ты пьешь, то теряешь бдительность, а парни пользуются твоей беззащитностью.

– Никто мною не пользуется, заруби это себе на носу! – крикнула Элизабет и споткнулась о корень дуба. Перепуганная миссис Мэйхью выглянула на улицу, но Элизабет успела затащить сестру в тень под дерево. – Вернемся к нашим баранам, то есть к клятве…

– Не отбивать друг у друга мальчишек? – спросила Румер.

– Да… чтобы лишить тебя всяких преимуществ, – фыркнула Элизабет и снова приложилась к фляжке. – Потому что я всегда останусь в выигрыше. Всегда, всегда. Не забывай об этом, сестренка…

– Не забуду, – Румер взяла Элизабет за руки, давая клятву.

«Но она же первой и нарушила ее», – подумала Румер. Это произошло так давно. Возможно, все это ей просто приснилось. Обещание, нарушенное обещание, любовь и последовавшая за этим гнетущая ненависть, которая чуть было не уничтожила Румер. Она вспомнила, как сказала сегодня Матильде в лечебнице: «Мужчины похожи на тигров. Они не меняют свои полоски».

Однако это было не так: Зеб свои полоски сменил. Он стал мутантом. Из человека, которому Румер верила как себе, превратился в незнакомого чужака. Он разорвал те золотые нити, что, казалось, так связывали их тогда…

Ее отец все еще чинил свою лодку; она слышала скрип его наждачки на фоне музыки ветра в кронах деревьев и плеска волн на пляже. Замерев на месте и не смея шелохнуться, Румер посмотрела на дорогу и где-то метрах в пятидесяти увидела машину Зеба. Ее сердце зашлось в бешеном танце, гулко отдававшемся у нее в висках.

Более десяти лет его носило за многие тысячи миль отсюда – в Калифорнии или на орбите, – и вот он вернулся.

Тигр, сменивший полоски.