«Свежо придание, да верится с трудом»
Степанида заснула мгновенно. Вообще это странно. Она ведь сова. Работала в основном ночами, а отсыпалась днем, но видимо внутренние часы дали сбой. Не то от измены супруга, а не то от внезапного помутнения рассудка. Или и первое, и второе вкупе порядком ее вымотали.
Сон ей снился страшный. Словно идет она голая по ночному лесу, а руки и ноги опутали ветви, она едва идет, из последних сил перебирая ногами, а ветви все сильнее, тянут назад и воют на разные голоса:
— Помоги мне, помоги…
— Сволочь последняя…
— Ненавижу, тварь…
— Доберусь — убью!
— Помоги мне, помоги…
Степанида вскрикивает и садится на кровати. Но сон не выпускает из своих объятий. В тусклом лунном свете видно, как поверх одеяла черные извилистые ветви опутали почти всю кровать и подбираются к шее.
Вот тут Степанида заорала на всю мощь своих легких. Тут же загорелся свет. Она зажмурилась, но успела заметить, как черные ветви живо уползли под пол. Она заорала еще громче и вскочила на кровати, замотавшись в одеяло.
— Тише, тише, хозяюшка, — раздался ласковый голос Лукерьи, — я же вещала, лучше спать в дедовой…
— Что, что это было? Ты видела, ветки… — кричала Степанида, даже обрадовавшись, что «глюк Лукерья» при ней. Не так страшно.
— Видала, — согласилась Лукерья, — эх, пошли, хозяюшка, чаю тебе налью, самое время потолковать…
Сначала Степанида боялась наступить на пол. Внимательно приглядывалась, а не выглядывают ли ветви из щелей пола. А что? Явный такой сон был! И лишь убедившись, что нет ничего, прошмыгнула в кухню все в том же одеяле.
На столе уже стоял заварник с парующим носиком. Кстати грязной посуды после ее вечернего пиршества не было. Определенно — Лукерья полезный глюк! Женщина села, налила себе чашку чаю и сказала:
— Вещай, глюк!
— Будешь обзываться, ниче не вякну, — обиделась Лукерья.
— Ладно, извини, Лукерья, просто и ты меня пойми, тяжело быть сумасшедшей.
— Помешанной быть легко, — философски заметила Лукерья, — эт другим с ними тяжко…
— Наверно ты права… Так что ты мне сказать хотела? — Степанида отхлебнула чаю из старой чашки, — м-м-м, травяной, давно не пила такого вкусного… А можно мне еще наливочки дедовой? О! Спасибо!
— Я спозаранку имела охоту баять, но ты ослушалась, поперлась спать куда не нать…
— Так, а чего не нать? Там что? Комната Ужаса? В детстве мне там ничего похожего не снилось!
— По малолетству ты еще не была Сваятельницей, че им тебя трогать? — заметила Лукерья.
— Что за Сваятельница и кому им? — Степанида еще отхлебнула из чашечки, чувствуя, как успокаивающее тепло охватывает тело. Безразличие, даже можно сказать. Наливочка с чаем — неплохой коктейль!
— Сваятельница или Слагалица, Искательница Доли, Плетунья Счастья…
— Стоп-стоп-стоп, можно без синонимов, своими словами пожалуйста! — возразила Степка.
— Слагалица — это та дева, каковая отыскивает душам их пару! Слагает двоих во едино…
— Угу… Зачем? — поинтересовалась Степанида.
— Шо зачем? — удивилась Лукерья.
— Зачем лезть в чужую личную жизнь?
— Так… э-э-э… — явно потерялась Лукерья, — долг у тебя, повинность…
— Не-а, я никому ничего не должна, в кредит никогда не брала, так что нет, не мой случай!
— Н-но, так, спокон веков, безмужница из тваво рода стает Слагалицей…
— Так Сваятельницей, ты говорила!
— Да все едино! — начала выходить из себя Лукерья, — суть, что ты — теперича она!
— Почему вдруг я? Что, у меня родственниц мало? — Степанида допила чашечку и вторую смешала, — хорош напиток!
— Так у тебя ж единой очи не похожие!
— А вот не надо о больном! — Степанида поднял палец вверх.
— Та примета такая! — Лукерья злилась, едва не кричала.
— Чего ты кричишь, Лукерья? — вздохнула Степанида, — это мне кричать надо, а не тебе! Муж изменил — раз! Жить негде — два!
— Стой! — вдруг закричала Лукерья, — кой муж?
— Как какой, обычный, гражданский…
— Сожитель, что ль? — успокоилась Лукерья, — не венчаны?
— Фу! Слово какое мерзкое! Сожитель… — фыркнула Степанида, — ну не венчаны, что такого…
— Напужала! Сожитель не считается!
— Кем не считается? — возмутилась Степанида, — даже по закону считается! Вот захочу, подам на раздел имущества!
— Ох-ох, не горячись, дале слушай! — перебила Лукерья, — или истина уже не интересна?
— Ладно! Валяй! — согласилась женщина, — только с самого начала давай, что там с долгом моего рода? К чайку бы только еще чего-нибудь… погрызть. Чтоб интереснее слушать…
Пробурчала что-то Лукерья, да явила перед Степкой вязанку баранок да миску варенья ежевичного.
— Ой, прелесть ты, Лукерья! А еще наливочки? И я вся твоя, хоть до обеда!
Материализовала Лукерья и чайку свеженького и рюмаху наливочки и принялась рассказывать. Сказка у нее удавалась ладненькая. Заслушалась Степанида. Так вот…
Далече за сотни сотен лет, никто уже и не упомнит когда, возникли в миру особые девы, наделенные даром небывалым. Умели они пару найти душе страждущей и свести воедино две полти. И это был их крест! Всю жизнь свою они посвящали делу великому. Как этих девиц токмо не нарекали! Слагалица, Сваятельница, Плетунья, Сваха, Сводня, Посредница, Искательница…
И был при всякой такой деве дар Сил Земных — Дом Слагалий. В разные часы по-разному нарекали его. Терем Доли, Хоромы Искательницы, Плетуний Дворец, Свашья Хата, Счастье в Шалаше… Но чаще густо, просто — Дом!
Не простым подношением Силы Земные наделили дев этих. Дом могущественный больно! Подсобник великий! В нутре дома того магичная сила заключена была. Все житейские негоразды девицы решала, от бед охороняла, злые напасти прочь отгоняла, да в деле ее великом подсобляла!
— Вот и весь сказ, хозяюшка! Ты та самая Слагалица и есть! Хошь, не хошь, но такова истина!
— Угу… Я значит Плетунья, а дом дедов тот самый Плетуний Дворец значит? — хмыкнула Степанида, — м-да, не велики хоромы!
— А ты хоромы и не снискала покамест, — огрызнулась Лукерья, обидевшись.
— А как заслужить, скажите пожалуйста?
— Как-как, долг свой исполнять, счастье сеять, любовь множить, чуйства спасать, половинки искать, сводить сердца…
— Поняла-поняла… угу, еще вопросик, а отказаться можно?
— Дозволено, коли наследница имеется! У тебя имеется?
— А кто у нас может быть наследницей?
— Дочка, внучка, правнучка, на худой конец племянница с приметами, кой у тебя!
— А приметы, это глаза разные? — задумалась Степанида, а у кого из родичей еще разные глаза видела.
— Не токмо, но про иные приметы я не могу баять, они опосля проявятся!
— А… если я просто уйду? Забуду про глюки и заживу себе как прежде?
— Ну, во-первой ты теперь никуда уйтить не смогешь… а во-второй, — Лукерья захихикала, — былого жития не буде!
— А че смеешься-то? Выкладывай уже все новости! — насторожилась Степанида.
— Да теперича от маеты любовной никуда не подеваться тебе! На каждом угле поджидать станет, переследовать… — заявила Лукерья.
— То есть, как? Не понимаю…
— А всякий мужик теперича хвостишком бегать станет, в любви божиться, дары дарить, на руках носить…
— Тю, так это же хорошо! — расцвела Степанида, — всю жизнь мечтала, чтоб на руках носили, вот только при моих не полных восьмидесяти, — женщина грудь поправила, — килограммах не нашлось желающих… А тут такой шанс! Тем более, что плести эти как их, сети любовные я не умею и к людям лезть не желаю! Кто хочет — сам себе пару найдет! — завершила она.
— Эт тебе теперича, так думается! А как кажен сиромах, хоть шиша, а хоть и баламошка липнуть начнут — белугой взвоешь!
— Кто-кто? — не поняла женщина.
— Ну… эти… побиралы, обормоты и дурачки всякие!
— А-а-а… обормотов мне не надо, — скривилась Степанида, а потом вспомнила, — а что за черные ветки во сне напали на меня?
— Не пригрезилось тебе, — вздохнула Лукерья, — души то несчастные. Влачат жалкое существо, страдальцы… Порой сила их наружу прорывается и норовит схватить Слагалицу, помощи просит.
— Ох ты ж, страсти-то какие на мою голову, — потерла Степанида глаза, — н-нее… такое мой больной мозг придумать бы не смог… неужели правда? Не свихнулась я?
— Явь, как есть, хозяюшка, — вздохнула Лукерья, — не отступайся от нас, не бросай сирых и убогих.
— О-о-о… не начинай только на жалость давить, на мне и так все по жизни ездят! А вы вроде как сила там какая-то могущественная, все мои проблемы решать созданная, так вроде?
— Так-то оно так, да вот только у всякой силы межа имеется… Наша на издыханиях уже. Дед твой домом владел, а даром не обладал! От супружницы он ему достался… Сгинула голубушка наша Евдотья Ильинична на болотах, ягоды собирала, утопла, токмо лапоть и корзинка от ей остались…
— Ох ты ж ужас какой! — поразилась Степанида, — я и не знала…
— Да… страдалиц дед твой, всю жизнь ее любил, Дом не оставил… но силами он не обладал, а наши черпал потихонечку, вот и иссохлись мы… на грани погибели, — и такой же голосок у нее жалобный стал, Степанида не прослезилась едва.
— А… как силой делятся? — спросила тихонечко.
— А как дела свои великие вершат, так силушка сама нас питать начинает. Ты нас, а мы тебя… Твои харчи непростяцкие, знаешь скока силенок мне стоили? — добить решила Лукерья, не иначе. Степанида едва не подавилась последним бубличком. Чашку с чаем от себя отодвинула, словно ей счет огромный выставили.
— Да ешь ты, назад не воротишь, я тебе так, толкую просто…
— Хорошо, Лукерья, подумать надо мне, переспать с этой информацией… А утром ты мне еще раз все расскажешь, на вопросы ответишь, тогда и решим что делать дальше!
— Иди, хозяюшка, отпочинь! Да токмо на дедову койку! Не зря он перинок намостил! Не достают страждущие так высОко!
Вещала — говорила;
Не вякну — не скажу;
Не нать — не надо;
Повинность — обязанность;
Бемужница — незамужняя женщина;
Кой- который, какой;
Полть — половина;
Негоразды — проблемы;
Не снискала — не заслужила;
Не токмо — не только;
Теперича — теперь;
Кажен — каждый;
Отпочинь — отдохни;
Сиромах — нищий;
Шиша — прохвост.
Баламошка — дурачок, недалекий простачок.