Степанида и 7 женихов

Глава 4

«Любить не люблю, а отвязаться не могу»

— Так, Лукерья, вопрос номер один, — проскулила Степка испив водицы, — лекарство есть?

— Ат чаво?

— Как ат чаво? Тьфу ты! От чего? От озабоченности кошачьей! — женщина бахнулась затылком об стенку, — я ж так долго не выдержу!

— Ну… есть средство… — протянула Лукерья, — но не сподобится тебе…

— А мне и так все это не нравится, ой, как не нравится… так что, колись!

— Спозаранку нагишом по лесу пробежаться… — вздохнула охоронница.

— Что? — просипела Степка, — совсем ку-ку, да?

— Я ж толковала, что не сподобится…

— Сумасшедший дом! — выкрикнула Степка и вскочила на ноги, — ни — за-что!

— Угу-угу… — донеслось следом, — не ты першая, не ты остатняя…

— Не серчай, хозяюшка, — пропела Лукерья, видя, как Степка уже битый час молча глазеет в окно и грустно вздыхает, — есть еще способы ослабить… притяжение…

— Слушаю тебя…

— Ну першее и самое действенное — гонять голяка! — Степка глаза закатила, — окромя этого, водой студеной обливаться, — Степанида скривилась, но промолчала, — скоромного не есть…

— Чего не есть?

— Так это, мясо, масло, яйца…

— Бли-и-и-н! — очень любившая покушать Степанида, совсем приуныла.

— Не употреблять алкохолю…

— Тьфу на тебя! — воскликнула Степка, — чем дальше — тем хуже!

— Не сквернословить!

— А это еще почему? Ты придумала! — возмутилась женщина.

— Ниче не придумала…

— Придумала-придумала! — пробасил Егорыч и захихикал.

— Доносчик! — прошипела Лукерья, обидевшись.

— А ты, Егорыч, тоже хорош! — вдруг вспомнила Степка, — зачем электричество у соседа воруешь? А?

— Так я это, барышня… — замялся Егорыч, — шоб… сэкономить капитал…

— Блюдолиз! — не унималась Лукерья.

— Колотовка! — в долгу не остался Егорыч.

— Да тихо вы! — встряла Степанида, — точно! Капитал!

— А шо, капитал? — в одночасье спросили Егорыч и Лукерья.

— Это вы мне скажите, а где Слагалицы брали капитал? А?

— Какой капитал? — это уже Лукерья, Егорыч видимо испарился.

— А такой, капитал! Деньги-тугрики! Жили за что? На работу ходили? — и как этот вопрос не возник у нее сразу. Женщина-то она была практичная. Привыкла, что деньги, пусть немного, но имелись.

— Так а пошто тебе деньги-то? — недоумевала Лукерья, — как в силушку войдешь и мы следственно тоже, то в еде надобности не будет. Хозяйство заведем, Крапивка подсобет, огородик, коровка…

— Ой не-не-не! — Степанида аж со стула вскочила, — я в огороде работать не умею, а коров так вообще боюсь! Ты что!

— Та я кажу — Крапивка подсобет!

— А Крапивка у нас кто? Здесь еще кто-то есть? — кажется конца краю сюрпризам не будет!

— Крапивка у нас огородница-господарушка! — защебетала Лукерья, — огородик у ней славный, ни травиночки, растёть все, аки на дрожжах! А молочко у коровки… м-м-м…

— Это типа как ты, только по двору? Это она кусты выкосила?

— Она, кто ж еще! С позаранку до ночи, работяжечка! — пела соловьем Лукерья.

— А если люди увидят? — Степанида выглянула в окно, но ничего такого не заметила.

— Нихто не узреет! Не боись! — уверила охоронница.

— А она меня слышит? — Степанида по сторонам поглядела, — видит?

— И видит и слышит! Говорить токмо не могёт! Она по-иному общается!

— Это как?

— Со временем почуешь. Она лаской говорит, чуйствами.

И тут Степанида почувствовала. Легкое движение воздуха, словно сквозняком из окна потянуло. Волос кто-то коснулся, по щеке ветерком провело. Вспомнила она этот жест! С детства раннего. Когда дольше всех детей спала, ее так дед будил. Или она думала, что дед. Волосы с лица уберет, в лицо подует.

— Ох! — на глаза Степаниде слезы навернулись, — так ты и есть Крапивка? — и в ответ снова в лицо подули и по волосам погладили. Женщина блаженно глаза прикрыла и понежилась под лаской, охоронницей подаренной. Словно близкий человек к груди прижал да по голове погладил, — спасибо тебе, Крапивка…

— Ладно тебе, не реви! — вырвала из сладкой неги Лукерья.

— Да не реву я, детство просто вспомнила, — Степанида вытерла лицо ладонями и решила сменить тему, — так, про продукты я поняла, но деньги, знаешь ли не только на пожрать нужны!

— Положим, на што?

— Да на тряпки! Помадки, кремчики! Да мало ли на что! На телефон новый, который Егорыч слопал!

— Простите, барышня… — вновь подал голос Егорыч, значит все-таки рядом, только отмалчивается.

— Да я не к тому, Егорыч! За свет опять же платить, интернет провести! Ремонт сделать! Я по вашим клозетам прыгать не намерена! — Степанида вышагивала по кухне и пальцы загибала. Застыла вдруг и говорит, — что-то нехорошо мне… — и рухнула на пол без сознания.

«Судьба придет — по рукам свяжет»

— Пришла суженная, пришла… — прокаркал старческий голос, — я тебе что говорила, не верил!

— Мать, я ее двадцать лет ждал! Конечно не верил! — раздался второй голос, красивый, с хрипотцой, — и сейчас до конца не верю!

Степанида почувствовала, что лежит на чем-то жестком и не может пошевелиться. Даже глаза открыть сил нет.

— А ты поверь! Привела все-таки судьбинушка Слагалицу твою распрекрасную… — и почему «распрекрасную» прозвучало так обидно? — Не проворонь теперь! — сказал первый голос, кряхтящий.

— Мать, я стар уже для игр этих, право слово! Что я, как дурак соревноваться буду, веники носить? Не мое это, не мое! — второй, красивый голос.

— Иш, старик выискался! А ты подними зад, будь добр и букетик прикупи, чай ручки-то не отвалятся!

— Ну букетик, это ладно! Но соревноваться с сопляками этими смазливыми, как прикажешь?

— А ты что, всех видал ужо?

— Не всех, пока четверых только! Как с картинки, один одного краше! — с досадой сказал второй, глубокий голос.

— А ты на их красоту не гляди! Бабы — они сердцем любят! Пошто сердцу краса? — нравоучительно сказала старуха.

— Такого монстра как я, даже печенью не полюбят! — и до чего отчаяния много в голосе том прозвучало, Степка аж вздрогнула.

— Так и шо? Снимаешься с женихов? — с тревогой прокаркала старуха.

— Снимаюсь! — горько, но решительно ответил, как видимо бывший жених.

— Ой дурак, ой дурак!

«Не надейся на авось»

И тут Степаниду окатили холодной водой. Она вскрикнула и очнулась. Села посреди дедовой кухни, по сторонам смотрит, понять ничего не может. Откуда вода, что за голоса? И потом как расплачется!

— Ты чего, хозяюшка? Болит где? — голос Лукерьи звучал испуганно.

— М-меня… жених… бросил! — всхлипнула Степанида.

— Шо? Кахда? Быть такого не могёт! — опешила Лукерья, а кажется, Крапивка погладила по мокрым волосам.

Степанида всхлипывая, рассказала им то, что слышала. Пока рассказывала, в себя пришла окончательно, слезы вытерла, и говорит:

— Не поняла, а чего я на полу и мокрая?

— Так ты ж в беспамятство упала! Перепужались мы!

— Да? Странно, я ни разу в жизни обморок не падала!

— Здается мне, ведаю я что стряслось… — прошептала Лукерья, — поди переоблачись, а то застудишься и покумекаем…

— И во что ты мне предлагаешь переодеться? — ехидно спросила Степанида, — Егорыч слопал мой гардеробчик!

— Простите, барышня! — завел свой шарманку Егорыч.

— Да ладно тебе, Егорыч, я не злюсь! Просто констатирую!

— Та не беда! В дедовой опочивальне в сундуке одёжа Евдотьи Ильиничны! Подбери упаковочку!

— Спасибо тебе в тряпочку! — отвесила Степанида поклон, но покорно пошла в опочивальню.

Открыла сундук и одну за одной стала вытягивать вещички. Вытягивала и ржала, за бока хваталась, представляя себя в этих прикидиках.

— Лу-лукерья… если я такое но-сить буду… ты меня замуж… никогда не выдашь…

— Чавой эта?

— Да ты погляди только!

И Степанида показала самое нарядное платье, что там нашлось. Яркое, цветастое, из какой-то хрустящей ткани. Рукава колокольчиком, ворот на пуговках под самое горло, длиной до пят, солнце-клеш от талии, но не это самое смешное. Размером оно было раз эдак на пять больше за Степкин. Хотя и сама она была женщина видная, высокая да в кости широкая… ну и еще кое-где…

— М-да… Евдотья Ильинична заметнее тебя была… Эх, кака краса утопла… Ладно, халатик там имеется фланелевый, надевай, а я пока твои тряпки непотребные просушу!

— Нормальные у меня тряпки! Джинсы между прочим фирменные! Много ты понимаешь! И вообще! — обиделась Степанида, облачаясь в безразмерный фланелевый халат голубого цвета. Пуговицы застегнула перед зеркалом покрутилась.

— М-да! В мешке и то красивее бы была!

— Зато тепло! — припечатала Лукерья.

— Угу! Вещай уже, сказочница! — на кровать полезая, — сил моих нет уже на тайны твои! — вздохнула Степанида, предчувствуя дикую головную боль. А таблетки-то нет…

— Глаза бы помыла, смотреть боязно… — продолжала Лукерья.

— Ой и вредная баба, ты! — вступился Егорыч.

— Умолкни, фуфлыга! — отрезала Лукерья.

— Так, друзья-товарищи, или как мне вас называть! Отставить гавкаться! — в висках уже начало пульсировать, — я прилягу, а ты Лукерья рассказывай. А то мне еще в сельсовет сегодня бежать…

— Лады! Я вот чаво думаю… Шо жоних той, который баял про отказ, не человек вовсе…

— Что-о-о-о??? — заорала Степанида, — ну все! Конец терпению моему! Издеваешься ты что ли? Теперь еще и демон у меня в женихах завелся? Или кто там еще? Троль? Вампир?

— Че орешь, полоумная, — абсолютно спокойно ответила Лукерья, — сама типа человечка! Ха-ха-ха!

— Ш-ш-ш-то? — просипела Степанида, — я… я… — за сердце схватилась и на подушки упала.

— Ох, батюшки, Лукерья, барышню нашу угробила, коза дранная! — заголосил Егорыч.

— Ах ты, псина смердящая, я тебе устрою щас козу!

— Колотовка, как есть, колотовка!

Степанида в голос застонала, а тут раздался стук в дверь. Нет, не стук. Грохот. И такой… оглушительный, что всем сразу стало понятно — пришел кто-то обстоятельный. Охоронники мигом затихли. Степанида на постели села. И тут стук повторился.

— Открывайте, обормоты, кому говорю!