Судьба в наследство. 2. Судьба в наследство

Глава 9.

Почти за полтора месяца до описываемых событий, середина января 506 года от основания Церковного Союза.

Казалось, что письмо, принесшее такие замечательные новости, до сих пор обжигало пальцы, когда она его доставала из конверта. И от предвкушения, что можно вновь прочесть известия, сообщенные в нем, становилось кисло во рту, а в животе разливалось тепло и приятная тяжесть. Она прочитала его из конца в конец не меньше десятка раз и, наверное, выучила наизусть, но до сих пор не перестала испытывать наслаждения.

Неожиданно в двери постучали, и рука дрогнула, выпуская из рук столь ценный документ. Он, плавно скользнув на воздушных потоках, отлетел к двери и упал прямо перед ногами входящего. Но едва тот успел среагировать женщина, закутанная с головы до ног в черное, метнулась и, едва не столкнувшись, в последний миг умудрилась схватить бумагу.

- Благочестивая, неужели сведения, сообщенные там, настолько важны, что вы готовы сломя голову, броситься на перерез? - с едкой усмешкой спросил посетитель.

Им оказался темноволосый с легкой сединой на висках, плотно сложенный, но невысокий мужчина был облачен в бордовые одежды верховного инквизитора.

Ее высокопреподобие Саския, именно она оказалась женщиной облаченной в черные одежды, предпочла проигнорировать его вопрос, сделав вид, что занята исключительно тем, что как можно аккуратнее сворачивает документ и прячет в складках своего одеяния.

Видя, что его слова остались без ответа, инквизитор задал другой не менее волновавший его вопрос, именно он и привел его сюда.

- Зачем вы меня звали? Что такого срочного у вас случилось?

- Можете радоваться, - несколько резче, чем следовало, ответила та. - Я все же смогла устранить наши две проблемы их трех.

Кардинал Ордена Слушающих верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус на несколько мгновений задумался, словно перебирал в уме какие же это могут быть проблемы, а потом видимо так и не найдя ответа, уточнил:

- Помнится мне у нас не три и даже не тридцать три проблемы, а гораздо больше. Не соблаговолите ли пояснить какие из них именно.

- Сисварий и деньги на войну, - коротко бросила Благочестивая.

- Браво! - кардинал слегка коснулся одной ладонью другой, изображая овации. - А не поведаете, каким же образом?

В место ответа женщина молча улыбнулась, хотя ее улыбка больше напоминала оскал хищной рыбы.

- Я бы предпочла, чтобы вы известили всех остальных об этом, а пока я постараюсь решить последнюю проблему.

- Джованне?

- Именно, - подтвердила та.

- И для этого?!. - гневно начал мужчина, но Саския, бесцеремонно перебив его, заявила.

- А вы предпочли бы, чтобы подобные сведения я сообщала через гонца? Чтобы любой мог подкупить его или отнять записку силой? Вы, кажется, забыли, что мы в Паласте, а не в уединенной загородной резиденции. Обстановка здесь больше походит на растревоженный муравейник или клубок гадюк на солнце, нежели чем на сосредоточение Божьих законов.

Кардинал изумленно поперхнулся, услышав подобную отповедь. Он лишь учтиво склонил голову, и все так же находясь в ошеломлении, развернулся и вышел. Лишь когда завернул за угол, к мужчине вернулась речь, но единственным словом, которое он проронил было: 'Ведьма!'.

А вот мысли его куда как были более насыщены эмоциями и словами. Посметь его - верховного инквизитора - гонять как последнего посланника с известиями?! Да как у нее наглости хватило?! Замухрышка из Богом забытого монастыря, сосланная туда за буйный нрав и... Как хорошо, что он собрал на эту бестию компромат. Придет время и он даже воспоминания о ней не оставит! Но пока... Интересно, как же это ей удалось свалить Святого Сифилитика? Он платил деньги и был неприкосновенен, а тут? И Его Святейшество не стал противиться, позволил зарезать курицу, несущую золотые яйца... Что же она такого накопала помимо общеизвестных фактов? И деньги... Откуда?..

Когда кардинал скрылся за дверью, Саския недовольно поморщилась, фыркнула как рассерженная кошка и вновь достала из одежд так любовно сложенное ей самой письмо. Его прислал никто иной, как епископ Констанс. В нем он сообщил все сведения о произошедшем в Крисовах, в самом Звениче, о серебряных рудниках пресловутого епископа, о том какие суммы проходили мимо папской казны. Всеми этими известиями он дал ей такие возможности, такие карты в руки!..

Ее благочестие вновь едва не начала захлебываться от предвкушения. После того, что она узнала, подписать у брата приказ о начале расследования против еретика Сисвария, стало минутным делом. Геласий даже обрадовался когда узнал обо всем, сам распорядился как можно скорее схватить епископа и отдать в руки верным людям из Ордена Ответственных. Те на допросах все выведают, запишут за ним слово в слово, а после все сведения помимо общедоступных - о его богомерзкой болезни, и где он ее получил - будут похоронены вместе с фигурантом самого дела. Уж она-то позаботится, чтобы ни конвент, ни кто бы то иной, особенно инквизитор Тамасин, кардинал Ортфрид и бейлиф Цемп не узнали, откуда теперь она будет брать деньги на свои нужды и нужды Его Святейшества.

Однако оставался еще один человек, еще одна большая и самая важная проблема из сотни других - кардинал Джованне.

Благочестивая нежным касанием погладила письмо и поспешила убрать в обратно в конверт и положить в потайной ящичек, пока еще кто-нибудь не заявился. А после в задумчивости наморщив лоб, уселась за письменный стол и, помедлив минуту другую, начала составлять ответное послание для его преосвященства епископа Констанса.

***

Ее высокопреподобие Серафима стояла на коленях перед маленьким алтарем в своей келье и усердно молилась. Слезы прозрачными каплями текли по ее осунувшемуся лицу. Настоятельница разительно переменилась за последние недели. Если бы кто сейчас смог увидеть ее с непокрытой головой, то он бы ужаснулся - женщина бывшая прежде обладательницей роскошной каштановой гривы волос лишь с едва наметившимися серебряными нитями, теперь на добрые две трети оказалась седой. Да и старая ряса, которая ранее с трудом вмещала ее плотную фигуру, нынче повисла мешком.

Чуть позади нее, на коленях стояла верная сестра Иеофилия и так же усердно молилась. И хотя она не плакала как матушка, но беспокойные морщины все же избороздили ее лоб, а под глазами залегли темные круги от усталости.

Едва молитва закончилась, как секретарь, подошла к настоятельнице и помогла подняться на ноги. Затем, подхватив под руку, помогла перебраться на кровать, взбила под головой подушку и укрыла теплым одеялом.

- Иеофилия, - тихо позвала та; чтобы расслышать, сестре пришлось наклониться поближе. - Можно ли предупредить сестер? Может кого-нибудь отправить им с посланием?

Секретарь взяла в свою руку ладонь и легонечко сжала.

- Обитель на осадном положении, - вкрадчиво начала она. - Ни одну сестру не выпускают за ворота. А если кто, куда направляется, то в сопровождении братьев Слушающих или Ответственных. Нам остается лишь молиться, что Есфирь с сестрами Ответственные не смогут найти. Будем надеяться, что в суматохе военных событий затеряются.

- Будем... - выдохнула Серафима и тут же, ухватив сестру другой рукой, подтянула к себе еще ближе и зашептала: - Я как смогла, обезопасила Есфирь, направила ее в самую сумятицу. Там ее попросту не должны обнаружить, но вдруг? Верная моя Иеофилия, ведь если они схватят Есфирь, она знает, где моя Ирена! Нужно что-нибудь сделать!

- Ничего нельзя сделать...

- Но мы должны!..

Почти вскричала мать, даже приподнялась с подушки, но потом без сил повалилась назад. Секретарь еще раз поправила одеяло, а настоятельница, отдышавшись, зашептала вновь:

- Все, из-за чего разыскивают старшую сестру Есфирь - совершенно надуманное! Никогда!.. Ты слышишь меня?! Никогда ни одна из моих сестер не занималась колдовством и не творила скверну! Это все наветы! Я бы никогда не стала готовить себе в преемницы женщину, занявшуюся подобным!.. Иеофилия, что же делать?! Викарий Ответственных требует подписать бумаги, что это правда!.. Грозится, что вывернет на изнанку всю обитель, но найдет следы богомерзких ритуалов!..

Настоятельница начала задыхаться. Тогда секретарь взяла с тумбочки кружку воды и, поднеся ей к губам, помогла напиться.

- Они не найдут, - твердо заверила она, ставя ее обратно. - Вы прекрасно знаете, что все это ложь. Что это только кому-то понадобилось. Есфирь ни в чем не виновна.

- Однако дознаватели собираются направить за ней на поиски! Что же делать... Они откуда-то узнали, куда я отправила сестер... Откуда, Иеофилия, откуда?

Когда дознаватели прибыли в обитель, они показали настоятельнице документы, в которых говорилось, что старшая сестра Есфирь виновна в колдовстве, хуле на Господа, заговоре против Святого Престола и церковных догматов, и попытались заставить подписать их, матери стало дурно. А после того, как в тот же вечер один из младших инквизиторов, в обход епископа-суффрагана Себастиана сказал, что нашел, где скрывается ее опальная родственница и куда поехали разыскиваемая еретичка Есфирь, мать хватил апоплексический удар. И вот теперь уже третью неделю ее высокопреподобие Серафима лежала в постели, а верная секретарь, отпаивая травами, пыталась поднять ее на ноги. За последние дни настоятельница уже немного окрепла и смогла начать разговаривать. Иеофилия не хотела волновать матушку, но скрывать дальше некоторые сведения не представлялось возможным. Она помялась, а потом решилась сказать правду.

- Когда заполняли проездную бирку, в книге регистрации старшая сестра Самантин внесла ее описание...

- Святой Боже!

- И там же указано, куда они поехали сперва...

- Нет! Ирена!!! Иефилия, мы должны спасти Ирену!!! Помоги мне!!! Сделай хоть что-нибудь!!!

Ее высокопреподобие заметалась в постели, еще раз попыталась встать, но была твердо водворена на место.

- Дознаватели не сотрудничают с инквизиторами. Когда они встречаются друг с другом в коридоре, нос в стороны воротят, - постаралась тут же успокоить она мать. Сестра поняла, что поспешила она со своими заявлениями. Ох, поспешила! - Им до Ирены и дела нет! А сестер не найдут. Вот увидите. А теперь поспите. Вам необходимо отдохнуть, чтобы уже завтра с новыми силами, бороться со всеми невзгодами.

Голос сестры журчал мягко и успокаивающе, навевал дрему. Скоро глаза измученной женщины потихоньку начали закрываться, и она погрузилась в целительный сон. А секретарь меж тем, думала: 'Хорошо, что не рассказала о том, что дознаватели уже пару недель как выехали за сестрами'.

***

Мы ехали к морю, а навстречу нам спешили первые робкие ручейки беженцев, которые, навьючив свой нехитрый скарб на ручные тележки, или взвалив его горой на телегу, в которую была впряжена единственная в семье ледащая лошаденка, торопились убраться вглубь страны подальше от надвигающейся опасности. Но чем ближе мы оказывались к месту нашего назначения, тем полноводнее становился этот людской поток. А в одну сторону с нами катились войска: маршировали туркаполи и бойцы из маршальских орденов, нестройными рядами тянулись ополченцы. Краем дороги пробирались ватаги наемников да сорвиголов, решивших поискать счастья во время войны. Вдоль дорог стояли наспех выстроенные заставы с боевыми братьями Ордена Бедных Братьев Святого Симеона; их же разъезды сновали туда-сюда. Иногда им в помощь территории патрулировали братья госпитальерских орденов и Ордена Братьев Пустынных Земель. Вот последних мы старались объезжать дальней дорогой из-за того, что натворили в Бертрое и Виане. Нам неизвестно было, пошли ли дальше по эстафете сведения о том, что случилось, и разыскивают ли Агнесс в этих землях Союза.

В итоге, чем больше мы приближались к Лорили, тем тревожнее становилось, тем сильнее осторожничали. Не раз и не два по пути была проверка документов, и каждый раз у меня душа замирала; казалось, что вот-вот нас всех вместе опознают, или одну Агнесс.

Мы ехали, а на дорогах все более или менее было спокойно. Но иногда наймиты нет-нет, да отваживались заглядывать в попадающиеся им пути крестьянские дома. И тогда, если поблизости не оказывалось орденского разъезда, брали из вещей или съестных припасов все, что хотели. Однако это еще было малым лихом. Хуже когда попадались другие - отчаянные вояки, не знающие удержу, которые хватали не только скарб, но и ссильничали жен дочерей. А если мужик вступался, могли и на клинки поднять, а чтобы скрыть свои следы подпустить в дом красного петуха.

Правда, боевые орденские патрули не даром свой хлеб ели. Они отлавливали мародеров, вздергивали без суда и следствия на первом же суку, а после оставляли в назидание другим. Мы таких 'пугал' достаточно по пути навидались. Но чем ближе подъезжали к побережью, тем чаще на нашем пути встречались следы бесчинств мародерствующих наймитов. Первые шрамы войны всегда наносились своими же руками.

Не знаю, кто старался свои союзные, выжигая территории вглубь и заранее готовясь, чтобы захватчики шли по опустошенным землям или нурбанские гулямы, однако Лориль встретила нас заревом пожарищ, клубами дыма и гарью. Сырой промозглый ветер, задувая со стороны моря, приносил с собой редкие колючие снежинки вместе с запахом морской травы, выброшенной на берег вчерашним штормом. Но и он не мог перебить тяжелый дух погоревших селений и деревень, что встречались нам на пути, пока мы пробирались вдоль побережья до монастырской обители. Тяжелое февральское небо, словно предчувствуя уход зимы, хмурилось все сильнее и обещало разразиться последним в этом году снегом. Весна на побережье должна была вот-вот начаться, но все откладывала свой приход, будто бы оправдывалась календарем. Земля уже успела скинуть с себя снежное покрывало, но еще не переоделась в зеленый наряд, и поэтому пыталась стыдливо спрятать свою наготу за прошлогодней жухлой травой.

Нам жительницам центральных провинций, где в это время дети еще вовсю катались на санках, а взрослые торопились по своим делам, попутно ругая проклятущие морозы, которые в этом году ударяли, конечно же, сильнее чем в прошлом, было крайне непривычно видеть даже такие робкие признаки приближающегося тепла. А, по мнению еще не сбежавших от надвигающейся войны приморских жителей, весна затягивала с приходом.

По кривой, миновав Каварро, возле стен которого в подготовке к войне лихорадочно кипела жизнь, мы наконец-то прибыли в монастырь Святой Элионв Смиренной. Обитель стояла на холме, и ее высокие стены было видно издалека. Казалось, они непреступной преградой встанут на пути любого, но мы-то понимали, что без рук обороняющих, они не способны противостоять захватчикам, и даже, скорее всего, способны стать западней для укрывшихся за ними.

Вход, ведущий в монастырь, отыскался с западной стороны, для этого нам пришлось объехать практически вокруг стены и, спешившись, провести лошадей по узкой тропочке над обрывом, где внизу под ногами с шумом бились о берег морские волны. Вместо привычных ворот входом служила невысокая дверь, укрепленная металлическими полосами. Нам пришлось долго стучать, прежде чем в зарешеченном окошечке показалось чье-то недовольное лицо.

- Мы сестры из Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской прибыли к вам по поручению нашей настоятельницы, - поспешила пояснить я, дабы его не захлопнули перед носом. Иначе потом придется еще долго колотить, добиваясь, чтоб нас хотя бы выслушали.

В ответ только буркнули: 'Ждите', - и, закрыв окошко с громким стуком, оставили стоять на холодном ветру.

Прошло не менее получаса, прежде чем нам открыли снова. За это время мы успели продрогнуть до костей, а Агнесс и вовсе до зубовного стука. Ее пришлось оттеснить к самой стене, кое-как спрятав от стихии за лошадьми.

Беззубая старуха в таком же ветхом, как и она сама монашеском одеянии из серой некрашеной шерсти отворила дверь и только убедившись, что мы действительно сестры и приехали одни без сопровождения мужчин, пропустила нас внутрь. Кое-как проведя упирающихся коней сквозь узкий и низкий ход, мы наконец-то оказались во внешнем дворе обители. Нас тут же украдкой принялись разглядывать убирающиеся тут же сестры и послушницы. На миг другой даже показались любопытствующие лица в узких окон келий и из-за парапета внутренней стены, что дополнительно закрывала собор и жилые корпуса.

Тем временем старуха, не говоря ни слова, повела нас в длинный сарай, который временно должен был стать конюшней. Она грозно стояла и наблюдала за нами, пока распрягали коней, ставили их в импровизированные стойла и снимали переметные сумки. В общем, следила, не отводя глаз, словно мы были вражескими лазутчиками на союзных землях. А едва управились, так же не проронив ни звука, она махнула нам рукой, мол, за мной и бодро заковыляла в пристроенный к внешней стене флигель.

Там, под точно таким де неусыпным надзором, нас вселили, роздали постели, подали постную кашу на воде и сухие лепешки, а после закрыли на замок, оставив одних во всем здании.

- Ничего себе, теплый приемчик! - выдохнула Герта, слыша, как старуха натужно проворачивает ключ в замке. Тот явно не смазанный со времен образования Союза нещадно скрипел, пощелкивая шестернями. - Эти элионитские курицы совсем на уединении помешались, раз даже от сестер по Вере отгораживаются!

- У них всегда так, - заметила Юза, с подозрением разглядывая содержимое мисок. - С нами ни одна сестра разговаривать не будет, вернее не должна, пока их настоятельница разрешит.

- А как же с ними общаться? Неужели знаками? - удивленно захлопала глазами Агнесс.

До этого девочка оглядывалась по сторонам: попробовала на мягкость матрас на топчане, попыталась даже, привстав на цыпочки, выглянуть в зарешеченное окошечко, а теперь в недоумении уставилась на нас.

- Нас что, всегда взаперти держать станут? - вопросы от нее посыпались один за другим.

- Да нет, - отмахнулась Юозапа. Похоже, среди нас сестра одна оказалась знатоком устава Орден Святой Элионы Смиренной.

Она оставила в покое миски с серым кашеобразным месивом, и теперь сосредоточенно рылась в своей седельной сумке.

- Через неделю, другую уже вовсю с нами перешептываться начнут, пока настоятельница не видит... Эх, хорошо что я запасливая! - и она с победным видом извлекла коляску кровяной колбасы.

- А как же до этого быть?! - кажется, девочку сильно потрясли порядки в этой обители.

- Посмотрим, - пожала я плечами. - Главное будет - узнать у настоятельницы когда собираются вывозить отсюда сестер. А то если они промешкают - никому, ничего хорошего не светит.

Нас продержали запертыми до следующего утра, а наутро, когда отзвучал колокол, распускающий всех с первой молитвы, та же старуха отрыла дверь и жестом пояснила, чтобы двое из нас следовали за ней. Вызвались мы с Гертой. Каково же было изумление, когда она вместо того, чтобы вести к настоятельнице, потащила нас на конюшню и, вручив вилы, указала широким жестом - убирайте. Так же меня неприятно удивило то, что в яслях оказалось подопревшее сено и ни фунта овса. Естественно наши кони к подобному корму не коснулись.

- Сестра, вы что издеваетесь?! - взвыла Гертруда, тоже заметив подобное безобразие. - Жеребцов хотите нам попортить?!

Она ухватила пучок этого прелья и сунула бабке под нос.- Да один наш конь стоит дороже, чем вся ваша обитель вместе с сестрами! Они не могут питаться таким - им животы посворачивает! Если в бейлифате прознают, вас из кулька в рогожку вытряхнут, чтобы взамен этих купить!

Но старуха лишь скривилась, отпихнула от себя пук и вновь властно указала на вилы. Герта оглянулась на меня, ища поддержки.

- Насыпь последнее в торбы из наших запасов, - распорядилась я, - А мне, думаю, заставить настоятельницу со мной потолковать.

Услышав, старуха встала крестом в дверях, ясно давая понять, что никуда меня не пустит. Тогда я, покачав головой, посоветовала:

- Если я захочу, то пройду, меня здесь сдержать некому. Так что лучше сами доложите.

От таких слов бабку перекосило. Разгневанно запыхтев, она с прищуром уставилась на меня. Но старшая сестра, увидев старухино сомнение, оторвалась от засыпки овса по торбам и рявкнула:

- Бегом! Одна нога здесь, другая там!

Бабка вздрогнула от неожиданности, еще раз кинув на нас полный ярости взгляд, неспешно развернулась и с величием папского легата в Великом посольстве заковыляла по направлению во внутренний двор обители.

Когда та отошла, чтобы уже не могла слышать нас, Герта заметила:

- Ой, чую я, нахлебаемся мы здесь. Чтобы заставить этих куриц предпринять что-нибудь для своего спасения лет пять потратить надо, - она повязала торбу на морду своему жеребцу первому. - Кушай, кушай миленький... - сестра ласково потрепала его за гриву. - Есфирь, а ты как думаешь?

Я неопределенно пожала плечами, потому как тоже чувствовала, что дела здесь пойдут не так, как нам хотелось бы. В последние дни моя подозрительность возросла до небес, я начинала опасаться каждого куста. К тому же письмо, что написала наша матушка местной настоятельнице, вызывало у меня сомнения. Вскрыть, не нарушив печати, у нас не получилось, оставалось лишь догадываться о его содержимом. Памятуя о дороге сюда и об увеличивающихся с каждым днем толпах беженцев, я понимала, что война не за горами. И от этого хотелось как можно скорее решить, как же быть дальше, узнать, что будет с обителью, и с нами заодно.

Уцелеть женскому монастырю там, где скоро разразятся самые жаркие сражения, дело немыслимое, сродни чуду из чудес. Пока мы ехали сюда, я оценивала местность, ее значение в обороне, важность, возможность удержания рубежей. А когда увидела обитель на холме, то окончательно пришла к выводу, что по своему расположению она и есть один из оплотов обороны, способный удержать этот участок побережья. При наличии рук защищающих ее, захватить стены, как и гавани расположенные у подножья холма, будет очень сложно. Монастырь занимает господствующую высоту, а значит, используя его как цитадель можно довольно легко удержать и прилегающие к нему земли. Небольшое расстояние меж ним и городом так же способствует, чтобы превратить его в форпост наших войск.

Две боевых цитадели на высотах, с которых с легкостью можно удержать все видимое побережье, а главное удобные бухты, куда могут пристать галеры нурбанцев - что может быть слаще такого кусочка? Да едва нурбанцы увидят обитель, то первым же делом прикажут захватить ее! А кому тут с ними сражаться?! Не сестрам же...

Хотя я более чем уверена, что уже наши военноначальники вот-вот отдадут приказ превратить монастырь в боевую крепость. Скомандуют солдатам выбросить отсюда женщин, доставить на стены метательные орудия, запас снарядов к ним... И ладно если за дело возьмутся боевые братья! Тут может обойтись без особого лиха - в худшем случае без пригляда старших по сану попробуют слегка руки распустить - тиснут пару тройку сестер посмазливее, да отпустят. А если туркаполи из местных или, не приведи Господь, наемники?! Последние вообще никого не пожалеют. Тут не будешь знать, что лучше - нурбанцы или свои, союзные!..

С такими мыслями я подхватила вилы и стала ими орудовать, вычищая стойло у своего жеребца. Вскоре ко мне присоединилась Гертруда, и мы принялись за дело вдвоем.

Предчувствия были скверными, и от этого на душе становилось тягостно. Хотелось вопреки приказу немедленно седлать лошадей и убраться отсюда. Казалось, даже, что чужие взгляды буравят спину.

Не выдержав, я оглянулась. В воротах торчали две любопытные мордашки - девчушка лет двенадцати и послушница постарше. Увидев, что их заметили, они порскнули в сторону, но их место тут же робко заняла молодая сестра. По ее одеяниям - серому горжету, покрову и рясе с такого же цвета оторочкой по подолу - было видно, что даже начальный этап ее сестринского пути еще не закончился.

Я оторвалась от работы и, опершись на вилы, вопросительно посмотрела на девушку. Рядом с ней тут же появилась другая сестра, из-за спины которой вновь показались любопытные мордашки послушниц. Вот в дверном проеме показались и другие девушки. Они не подходя ближе, опасливо вытягивали шеи, вставали на цыпочки, чтобы разглядеть нас. Наконец самая смелая сделала несколько шагов вперед. Кто-то сдавлено зашептал, раздались робкие предостережения.

Герта тоже оставила свою работу и, увидев любопытствующих, решила первой нарушить молчание. Но она успела лишь представиться в полный голос, как та девушка, что первой отважилась подойти к нам поближе, испуганно зажала рот ладошкой.

Гертруда удивленно осеклась и тогда та решилась.

- Потише, пожалуйста, - зашептала молоденькая сестра. - Если старая Маргред услышит, нам всем не сдобровать! Пока ее нет, расскажите откуда вы, и... - тут она нервно оглянулась. - Что твориться за стеной. Мы ничего не знаем, но ходят слухи...

- Да, да, расскажите, - к сестре тут же подскочила еще одна. - Лучше расскажите, что твориться за стенами обители. Нам по уставу запрещено знать, настоятельница не разрешает даже думать об этом. Расскажите, пожалуйста. Я слышала, что будет война... Это правда?..

Я лишь успела кивнуть, как раздалось злобное брюзжание. Оказалось, что старуха уже вернулась и теперь зашипела, как старая облезлая кошка.

- А ну кыш-ш-ш! Чтим устав! Доложу настоятельнице - епитимью назначит! Кыш-ш-ш! Всем кыш-ш-ш! - принялась она разгонять их.

Сестры и послушницы метнулись в стороны, как всполошенные воробьи.

- Вы! - теперь бабка обличающее ткнула в нас своим кривым, изуродованным ревматизмом пальцем. - Нарушили все, что можно! Вы!..

- Настоятельница нам примет? - холодно перебила я. Мне было плевать на их правила, главное - все как можно скорее выяснить.

- Если вы не прекратите!.. - вновь попыталась старуха.

- Так примет или нет?! - с нажимом повторила я свой вопрос. - У меня письмо к ее высокопреподобию от ее высокопреподобия, - и видя, что бабка собирается сказать что-то поперек, мстительно добавила: - Приказано сразу по прибытию лично в руки. И я намерена выполнить отданный мне приказ.

На сморщенных щеках от охватившего ее гнева загорелся лихорадочный румянец. На миг мне показалось, что бабку даже удар хватит, но нет. Злобно сверкая глазами, она вскинула подбородок, проронила лишь: 'Пойдете вдвоем', - развернулась и зашаркала обратно. Мы, отставив в сторону вилы, последовали за ней.

Кабинет настоятельницы обители особо не отличался от виденных мною кабинетов других настоятелей - все та же аскеза, разве только шкафы расставлены по иному. Ее высокопреподобие нахохлившимся старым седым грифом сидела за столом. Сходство довершали нос с горбинкой сильно-выдающийся вперед, горб, изуродовавший спину и возвышавшийся над левым плечом, серое бесформенное монашеское одеяние.

- Ваше высокопреподобие, вам письмо от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, - отрапортовала я и вынула из-за пазухи изрядно мятый пакет.

Мать приняла его и, сломав печати, вскрыла его ножом для бумаг, а потом быстро побежала по строчкам глазами. По мере чтения ее лицо и без того малопривлекательное исказилось еще больше, она упрямо вздернула подбородок, словно не соглашаясь с написанным, а когда прочла до конца, не мигая, уставилась на нас. Я, не совсем понимая, что она хочет, тоже смотрела на нее. А когда пауза излишне затянулась, не выдержала и решила заговорить первой.

- Ваше высокопреподобие матушка направила нас к вам?.. - и, сбившись, решилась и задала самый главный вопрос, что волновал меня. - Ваше высокопреподобие, когда вы планируете вывозить обитель?

Слова почти осязаемые повисли в воздухе. Казалось, даже тишина зазвенела. Мы, затаив дыхание, ждали ответа. И, наконец, настоятельница, словно пересиливая себя, соизволила произнести.

- Даже не подумаю сделать это.

Гертруда от неожиданности подавилась, я же онемела и теперь хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. А настоятельница непреклонным тоном продолжила:

- Ее высокопреподобие Серафима написала, что вы присланы, дабы помочь мне оберегать сестер в пути, когда всех нас будут увозить с побережья. Так вот, я даже мысли не допускаю, что с сестрами оставлю обитель. Никто!.. Вы слышите меня?! Никто не посмеет заставить нас ступить за стену даже на единый шаг! Ни ваши, - тут она презрительно скривилась и окинула меня презрительным взглядом, чуть задержавшись на перевязи с фальшионом и намекая принадлежность к боевой ветви Церкви. - Ни презренные иноверные, не заставят меня с сестрами сделать этого. Мы лучше умрем, чем преступим заветы Святой Элионы Смиренной. Мы как наша святая заступница смиримся с неизбежным, и тем окажемся под ее защитой. А вы... - настоятельница задумалась, словно принимала решение. - Несмотря на просьбу вашей настоятельницы, озвученную в этом письме, - тут она небрежно отшвырнула послание, - я считаю, вы будете беречь сестер от нечестивых прямо в обители. Не будет ни каких путанных дел с направлениями и поименованием... Решено. Мы остаемся.

- Но... Но это невозможно! - кое-как выдавила я из себя, до сих пор не веря услышанному. Ее совсем поняв, что имела в виду старуха, когда намекала на просьбу Серафимы, попробовала ее образумить. - Если нурбанцы высадятся на побережье, то монастырь и получаса не выстоит, если они захотят заполучить его себе. Да... Да наши войска выдворят вас!..

- Господь этого не допустит, - отрезала мать, давая понять, что эта тема закрыта. - А теперь дочери мои, поговорим о вашем недостойном поведении в святой обители. Вы, не пройдя недельную очистительную епитимью молчанием, посмели явиться ко мне. Нарушили...

Настоятельница понесла какую-то околесицу о смирении и покаянии, посте в течение месяца. Говорила прочие глупости, которые вовсе были недопустимы - война была уже на носу. Времени на все ритуалы, положенные по уставу элиониток, попросту не было.

И тут я не выдержала.

- Вы же должны понимать, что ждет сестер, когда враг высадиться на побережье. Возможно, бухты не удержат и тогда... Неужели вы не понимаете, что после для всех наступит кошмар?!

Мать, возмущенная из-за того, что я посмела перебить ее. Она привстала в кресле и, опершись о стол руками, нависла над ним, еще больше став похожей на грифа.

- Если господу угодно, то он не допустит! - громыхнула она. - А если что случится, то такова будет Воля Божья!

- Воля Божья?! - с тихим ужасом вторила ей пораженная Гертруда.

Старшая сестра стояла и не могла поверить тому, что слышит. А меня едва не перекосило от злости. Я знакомая с ужасом бесчестья еще с детства, прекрасно понимала, что могло стать с сестрами. Не раз была в разоренных войной провинциях Союза и своими глазами видела, что за бесчинства там творились.

- Вам лично, из-за возраста, ничего не грозит, разве что быстрая смерть! А как быть тем, кто молод?! Терпеть срам, издевательства?!..

Но, казалось, мои слова не достигали ума настоятельницы. Она упорно стояла на своем.

- Они станут мученицами!

Таков был ее категоричный ответ.

- Мученицами?! - вскричала я, более не сдерживаясь. - Вы же не можете допускать, что...

Перед глазами замелькали картинки полузабытого детства - бледное до синевы лицо Лианы, ее искусанные губы и беспомощные слезы, тело, завернутое в холстину, которое выносили из комнаты. Длинная прядь русых волос, выпавшая из-под нее и волочившаяся по полу, пока сестру несли по коридору.

- Ты забываешься, дочь моя! - пробились к моему сознанию слова преподобной. Она холодно и высокомерно смотрела на меня. - Твое заблуждение велико, и даже покаяние тебе не поможет. Но Господь милостив и возможно когда-нибудь простит. А пока выйди отсюда и покайся в своем заблуждении...

- Заблуждении?! Это вы заблуждаетесь! Вы, зная, что ждет сестер, обрекаете их заранее!..

Я негодовала, а мать настоятельница напротив осталась абсолютно спокойной.

- Налагаю на тебя епитимью. Ты месяц должна поститься на хлебе и воде и денно и нощно молиться, дабы Господь...

Наконец моя твердость и почтение к вышестоящей по сану исчерпалось и, не выдержав, я едко спросила.

- И кто меня заставит?! Неужто вы, которая тяжелей тяпки в своей жизни не поднимала?!

Старуха побледнела и, сминая, вцепилась крючковатыми пальцами в бумаги лежавшие на столе.

- Я не собираюсь истощать себя вам в угоду. Мне еще предстоит сражаться, и не стану... - неожиданно меня осенило, я сдернула проездную бирку с шеи и протянула ей. - Пробивайте!

Но во взоре матери читалось категоричное нет.

- Ладно! Без вас выкрутимся!

Внезапно я поняла, что не стану подчиняться идиотскому приказу и рисковать собой прямо в обители защищая сестер. Да и вообще эта бирка нам нужна, как собаке пятая нога. С нами Агнесс. Она и станет нашим пропуском обратно в обитель. Сейчас пена с войной уляжется, и мы, узнав безопасно ли, вернемся обратно. А пока длится война - отсидимся в какой-нибудь глуши. Так спрячемся, что с факелами станут искать - не найдут.

Памятуя о непонятном заявлении настоятельницы, когда она отказывалась вывозить обитель, я наглым образом схватила со стола письмо, которое привезла от нашей матушки, и уже собралась выскочить из кабинета, как меня настигли крики настоятельницы.

- Еретичка и отступница! Проклинаю тебя! Не будет тебе прощенья!

Уже распахнув дверь, я обернулась и, отстранив потрясенную Герту, которая растерялась от творившегося в кабинете, напоследок заявила:

- Прокляты будете вы, из-за вашего упрямства, если нурбанцы или наемники ворвутся в обитель. И возможно вам гореть в Пекле... - и, не договорив, покинула кабинет.

Вслед мне неслись вопли рассерженной гарпии. Она кричала, что доложит обо всем Ответственным, скажет о моем еретичестве, хуле на Господа, но мне было все равно. Следовало немедленно, пока еще есть возможность, убираться отсюда.

Я корила себя, за свою глупость. Это надо же было только сейчас сообразить?! Следовало с самого начала осесть в каком-нибудь из вольных городов и, выдавая себя за простых обывательниц, пережить там все военные невзгоды. Ведь с нами Агнесс! И с ней не обязательно было тащиться на этот край света! Нам всегда можно будет сказать, что мы опасались из-за нее! И берегли только ее! За это нам простят все. А за те деньги, которые дала нам мать, можно было купить в квартале средней руки дом и жить экономно, но безбедно в течение пары, а то и тройки лет. Святые угодники, ну почему все умные мысли приходят так поздно?!

Полная решимости, невзирая на шарахающихся в стороны элиониток, я бежала по коридору к девочкам. За мной спешила старшая сестра. Нам немедленно следовало убираться отсюда. Сестер из обители я не могла взять с собой по одной причине - они свяжут нас по рукам и ногам, повиснув мертвым грузом. Ни одна из них неспособная выжить в большом, тем более, военном мире, погубит всех. А мне, несмотря на понимание того, что в данном случае я поступлю не лучше их настоятельницы, во что бы то ни стало, хотелось выжить и вытащить из этой оказии, прежде всего, своих.

Вбежав во флигель, я с порога закричала:

- Собираемся! Немедленно уезжаем!

Из дверей высунулись до нельзя удивленные Юозапа и Агнесс, но я отчаянным жестом махнула им, мол, живо упаковывайтесь.

Однако Юза покачала головой. А когда я, втолкнув, замершую от изумления Агнесс, ввалилась следом сама, сестра и вовсе уселась на топчан, демонстративно скрестив руки на груди.

- Мы уезжаем! - рявкнула я. - Живо собирайся!

- И почему спешка такая? - невозмутимо произнесла та, даже не думая двигаться с места. - Пожар? Или уже война началась? А может сестер вывозят, но я это как-то упустила?

И тут, вошедшая в келью Гертруда, пояснила:

- Никто из них никуда выезжать не собирается. Они тут все поголовно мученицами решили стать. Ты хочешь к ним присоединиться?

- Не жажду, - отрицательно мотнула головой Юозапа. - Но, по-моему, здесь, сестры, вы горячку порете, - возразила Юозапа. - Вы же прекрасно понимаете, что вот-вот и этих клуш вывезут. Мы просто тихонечко уедем с ними. А если мы сейчас сорвемся, то нам светит наказание за невыполнение приказа.

- Юза-а-а, - протянула я. - Ты бы слышала, что несла эта спятившая старуха! - я имела в виду настоятельницу.

- И?! Может она и спятившая, однако является главой здешней обители, - резонно заметила та. - Успокойтесь. Пара-тройка дней ничего не сделают. Если их никто отсюда не попрет, то тогда уедем. А пока не горячитесь.

Юозапа всегда отличавшаяся, холодным рассудком, как всегда дала удивительно верный совет. Следуя ему, я попыталась успокоиться и уселась рядом.

- Тогда что с лошадьми делать будем? - напомнила Герта, опершись о косяк и наблюдая за моими метаниями. - Овса осталось только на вечер. И стойла не дочищены...

Ой-й-й! Я скривилась. За всеми этими волнениями совершенно забыла об обыденном, но таком важном.

- Пойду тогда стойла дочищу, а ты, - я посмотрела на старшую сестру, - С Юзой собирайтесь, и поезжайте в город. Нужно закупить фуража хотя бы на пару-тройку дней.

Нехотя поднявшись, я поправила перевязь с фальшионом - понимаю, что глупо чистить конюшню в кольчуге и с клинком на боку, однако нехорошее предчувствие теребило неотступно - и вышла из кельи.

С каждым шагом сердце стучало все быстрей, казалось, если я не потороплюсь, то случится что-то страшное. Добралась импровизированной конюшне я уже почти бегом. Но не успела дойти до распахнутых настежь сарайных ворот, когда услышала истошный женский визг. Голосили во внешнем дворе перед входной калиткой. Резко повернув, выхватила из ножен фальшион и поспешила на крики.

В открывшейся передо мной картине, как ожидалось, не было ничего страшного. С десяток боевых братьев, вошли и теперь, столпившись у калитки, с удивлением смотрели на визжащую в страхе и вырывающуюся сестру-элионитку. По одеждам это были братья из Ордена Варфоломея Карающего. Ее за руку держал их командир. Когда они увидели меня, такую взъерошенную, то невольно потянули руки к оружию, но тут же расслабились. А старший брат, что до этого удерживал сестру, отпустил ее.

- По какому праву?... - начала я, но командир перебил меня и сиплым голосом начал рапортовать.

- Посланы главнокомандующим, чтобы удалить сестер из обители, а сам монастырь в кратчайшие сроки превратить в боевую крепость. У меня бумага, подтверждающая все полномочия.

Я облегченно выдохнула. Юозапа как всегда оказалась права. Слава всем Святым, что не погорячились!

- Это к здешней настоятельнице, - пояснила, указывая за спину, на главный жилой флигель. - Только предупреждаю, она будет сильно упорствовать переселению.

Старший брат нахмурился и, буркнув: 'Посмотрим', - отдал приказ дожидаться его здесь и поспешил, куда было показано. А я, решив разузнать последние новости у братьев, вложила клинок в ножны и подошла к ним.

- Война скоро начнется? - с ходу задала вопрос, который волновал всех в последнее время.

Один из братьев пожал плечами. А другой, сдвинув шлем на затылок, чтобы почесать вспотевший лоб, задумчиво начал:

- Нурбанских галер пока не видать, но...

- Лазутчиков ихних полным-полно, - добавил третий. - Присматриваются заразы!

- Больших стычек не было, однако чую - ждать недолго осталось, - заметил еще кто-то, но тут его в спину толкнули, чтобы отошел от калитки.

Брат посторонился, другие тоже начали расступаться.

Во двор один за другим стали входить плечистые братья-дознаватели, обряженные поверх темно-бордовых сутан в кольчуги и бригантины, на поясе у них висели мечи. В груди у меня екнуло, но... Может, они переезд сестер контролировать будут?

Меж тем, вошедший первым - я с удивлением обнаружила, что одет он не в рясу, а в бордовую же сутану - увидев меня рядом с боевыми братьями, переменился в лице и смерил цепким взглядом, словно приценивался. Мне сразу стало понятно, что передо мной не рядовой брат, а как минимум диакон или викарий.

- Сестра Есфирь? - внезапно спросил он.

Едва услышав свое имя, я покрылась холодным потом. Мысли неистовым галопом понеслись в голове. Неужели за нами?! Выследили с самой Вианы? Или нас уже объявили в розыск, за убитых нами пустынников и инквизитора? Что делать?! С нами Агнесс! Бежать?! Как?!

Видимо заметив мгновенные перемены на моем лице, он успокаивающе начал:

- Я послан ее высокопреподобием Серафимой, дабы помочь вам...

Я выдохнула и на секунду расслабилась, но дальше все завертелось со страшной скоростью. Четверо братьев, что уже успели войти следом за ним во двор, бросились ко мне. Все что удалось - это отшатнуться назад, как меня тут же опрокинули на землю, попросту прыгнув и навалившись всем весом. Завязалась короткая потасовка с зуботычинами. В куче малой лишь удалось достать боевой нож, как его пинком выбили из руки, а следом обрушился шквал ударов. Сквозь поддоспешник и кольчугу, что были на мне, они не так остро чувствовались, но вот по голове...

В один момент я поняла, что меня вздернули на ноги, скрутив руки за спиной до хруста в суставах, так что пришлось невольно согнуться и податься вперед, еще больше лишая себя возможности сопротивляться.

Сквозь шум в ушах я услышала:

- Старшая сестра Есфирь обвиняется в смертном грехе - ереси, хуле на Господа и колдовстве. И будет помещена в подвалы замка Мориль, до выяснения ее виновности...

Кажется, это говорилось для братьев, которые с оторопью смотрели на разворачивающееся перед ними действо. Самым краем уха услышала мгновенно оборвавшийся Агнесс крик: 'Есфи...', - но, похоже, ей тут же зажали рот...

Неужели схватили ее и девочек?!

Я попыталась дернуться, нещадно выворачивая руки, но тяжелый удар обрушил меня на землю, а в глазах все померкло.