Судьба в наследство. 2. Судьба в наследство

Глава 11.

В городском архиве было тихо, сумрачно и пыльно. Многочисленные пауки, обитавшие под потолком и на верхних стеллажах, где хранились самые редко-востребованные записи, постарались на славу, заплетя все бесчисленными слоями своих тенет. Сейчас же зимой, когда они, забившись в щели, впали в спячку, паутина, оборвавшись под грузом пыли и попавших в нее насекомых, висела неопрятными клочьями.

Но неожиданно в этой мертвенной тишине, раздался оглушительный чих, гулким эхом прокатившийся меж высокими стеллажами, а затем послышалось:

- Искуситель и все его отродье! Ачха-а! Я больше сюда ни за что не полезу... А-а-а... Ач-хи! Это старый сморчок сам у меня пыль глотать будет! Эр-рч-хе! - последнее чихание сопровождалось громогласным рыком, словно неведомое, но очень грозное животное обитало среди полок. - Шоб я сдох!.. Да держи ты эту лестницу! А то я навернусь с высоты! Ачха-а!

Наконец вожделенный талмуд был извлечен с верхней полки, и припорошенный серым со слезящимися глазами, старший брат Дизидерий спустился по шаткой стремянке вниз. Утвердившись на полу, он смахнул с книги толстый слой пыли и направился к пюпитрам стоящим в ярко освещенном свечами читальном зале. Следом за ним, яростно растирая переносицу, чтобы не расчихаться, двинулся брат Убино. Навстречу им уже спешил смотритель архива - невзрачный тщедушный старичок со скрюченными ревматизмом пальцами, единственной яркой чертой внешности которого были багровый мясистый нос и большие хрящеватые уши.

- Вы ошторожнее, ошторожнее, - зашамкал он, увидев, как Дизидерий шлепнул фолиант на подставку. - Это шведения трех вековой давношти. Ошень редкие и ошень вашные. Таких шведений вы больше нигде не найдете...

- А раз они редкие, чего тогда в такой пыли хранятся?! - поинтересовался Убино, но, не удержавшись от вновь поднявшейся пыли, чихнул в согнутый локоть. - Ой!... - он сморгнул выступившие слезы. - От такой грязи, наверное, вся бумага уже иструхла?

- Доштуп в архив оранишен. Нешего тут вшяким ш трапками шататься. Шырость только ражводить. От шырости они и портятшя, а не от пыли! - яростно начал возмущаться старик. - А приемника вше не берут. А вше иж-жа шкупошти! Денег им шалко...

- Дед не зуди, и не стой над душой, - оборвал старика Убино, когда прочихался.

- Я же долшен прошледить, штобы вы...

- Дед, мы тут находимся по приказу его преосвященства епископа Констанса и епископа Максимилиана. Будешь возле нас околачиваться, решим, что шпион и доложим куда надо. Потом дознавателям будешь объяснять, кто ты и откуда.

- Убино... - обвиняюще начал Дизидерий, но продолжения не потребовалось.

Архивариус покачивая головой, со словами: 'Ах, молодеешь, молодеешь... Вше-то вы иж шебя важношть штроите', - зашаркал обратно к себе в каморку.

- А я что?! - попытался оправдаться тот. - Оно нам надо, чтобы этот старый гриб видел, чего мы откапали? Ты лучше вон смотри давай... Что там просил его преосвященство? Граф... Как его там? Да ты не тут открываешь, на 'си-эйч' его титул начинается.

- Первым мне герцога найти надо! - упрямо возразил Дизидерий. - Они тут все по титулам расположены...

Он начал перелистывать слипшиеся от времени страницы, как Убино жестом фокусника вытащил из рукава смятый листок и положил перед старшим братом.

- Да нашел я тебе уже этого герцога. Помер он пару недель тому назад. Вот свежая запись. Так что давай ищи графа.

- Маркиза сперва разыщем, - отрезал тот.

***

- Пане, пане! - орал на весь двор чумазый мальчишка из нижней челяди. Его крик эхом отражался в каменном мешке внутреннего двора. - Гониц приихал! Сувстречайтэ! Маркызу Рышарду кажите! Пане Питер, гониц приихал!

Парнишка голосил, приплясывая босиком на плотно утоптанном снегу. Январский мороз хватал его за пятки, и стоять на месте не было сил. Но раз именно ему первому выпала возможность сообщить радостную новость, упускать ее он никак не хотел.

- Пане Питер!..

В ответ на его новый вопль в одной из башен отворилось узкое оконце, забранное слюдяными вставками в свинцовый переплет. Оттуда боком высунулась румяная тетка. На голове у нее был повязан белый платок, а поношенное котарди грозило треснуть от распиравших его телес.

- Що ты ориш, бисов сын?! - рявкнула она. Ее говор, как и дворового пацаненка, выдавал жительницу восточного Винета. - Не глухие! Пане Питер там, у казармы з пане Михалом! Маркыз Рышард, будь сё неладно, опять пьеть з самой зори! Тикай до туды, - и она махнула рукой. Но едва парнишка сорвался с места, вновь завопила: - Да стой ты! Вот же-шь бис... Гоньцу кажи, шоб в типло шел! И сам не смий бегать биз обувки, будэшь потом у мэне носом шморгать!

Мальчишка кивнул, но едва тетка затворила окно, припустил что есть силы на дальний двор. Черные пятки так и сверкали, а латанная-перелатанная кота вздулась пузырем на спине.

В вышнее неба сверкало солнце и, отражаясь от белоснежных сугробов, слепило взор. Дыхание морозным облаком срывалось с губ, и легкий ветерок уносил его прочь.

Обогнув высокие башни внутренней крепости, парнишка, чуть оскользнувшись на повороте, вылетел в конюшенный двор, где посреди, сгребая навоз, орудовал вилами конюшенный. Чтобы не угодить в кучу, он сделал небольшую петлю вдоль стены, а уже после добрался до казарменных построек.

На стороннего человека, не живущего здесь, казармы произвели бы удручающее впечатление. Старые обветшалые строения, с обрушившимися кое-где частями стен, которые были заменены наскоро положенной кирпичной кладкой, давно не видели бравых вояк. Кровля, крытая гонтом, местами зияла соломенными плешинами, а на месте слюдяных окон уже не один год красовались дощатые наглухо заколоченные ставни. Да и сама крепость, несмотря на то, что стояла в одном из красивейших мест в долине, выглядела этаким старым скособоченным грибом-трутовиком, примостившимся на цветочной поляне. Правда, весной, когда расцветали огромные сады, устилающие обочины вдоль дорог и склоны, и скрашивали ее убогость - все смотрелось не настолько печально. Но сейчас деревья, пригнутые на зиму и присыпанные заботливыми руками снегом, не могли ничего спрятать.

Однако те, кто жил в ней, вовсе не замечали окружающей серости. Не видели той бедноты и постепенного упадка, что с каждым годом все сильней и сильней заключали их в объятья.

Перед казармами стояли двое - кряжистый дядька, крепкий как пень трехсотлетнего дуба, и высокий, подтянутый, уступающий по толщине, но не по силе своему собеседнику, мужчина средних лет. Его русый чуть вьющийся волос крупной волной лежал на голове, а аккуратная бородка, давно вышедшая из моды в центральных областях Союза, украшала лицо. Поношенный жупон ладно сидел на плечах, а неширокие кальцони были заправлены в растоптанные сапоги. Да и дядька был одет так же - затертый таперт, распирали могучие плечи, ноги в разношенных сапогах уверенно упирались в утоптанный дорожный снег, а берет съехал на бок, придавая ухарский вид.

Когда парнишка вылетел на них, кряжистый продолжал начатый ранее разговор.

- Питер, ты мэне хоть убий, но хди я тэбе возьму стока на починку?! - его могучий голос эхом разносился окрест. - Сам камэнюки пийду выворачивать?! Али Марека погоню?!

- Та я ж о том и толкую! У тэбе, як ешо при отче служившем, прид Рыщардом больщий вис. Он тэбе лучше послухает. Шо я могу сделать, ежли энтот дурэн нишо не разумеет?!

Дядька сдернул берет и пятерней взъерошил седой волос.

- Я говорил ему, но он меня по батьки так долече послал! Я ж его энтими руками тетешкал!.. Сопли подтирал... Эх! А сё евонны дружни. Им бы пити, гуляти да дивок портити, шоб им брюхо на бок писворачивало! Обдираэ энтого неразумея яки иву на корзни по вэсне, а он и рад старатися!

- Те-ж злыдни, ужо полгоду сидять, тока кров пьють..

Мужчина в сердцах стукнул по ноге свернутым беретом, который держал в руке.

- Пане Питер, Пане Михал, - зачастил парнишка, прерывая их разговор. - Там гониц приихал, з самой Славны! Цирковни! Матку казала хди вас искати...

- Ты пошто голоногий?! - тут же рявкнул на него дядька. - Прутом давно не получал?! Так я мигом оттяну.

- Дядку Михал, не надо, - тут же заюлил мальчишка. - Я торопився казать...

Но тут Питер ухватил парнишку в охапку и закинул на плечо. А дядька, хмыкнув в кулак, легонько стукнул его по тощему заду.

- Оть ты як заговорыл?! То пане Михал, а тут сразу дядьку? Я тэбе хошь дядьку, хошь пане, а сё одно оттяну. Шоб наперёд знал. Давно тэбе матку выхаживала?..

Парнишка дернулся, намереваясь вырваться, но мужчина держал его крепко и лишь подкинул, водворяя на место.

- Не егози. Сверзнешься. Подём поглядим шо за гониц, - и, так не опуская, уверенно зашагал ко входу в цитадель.

Зайдя внутрь, Питер опустил паренька на пол и, придав ускорения легким шлепком, прикрикнул.

- Ешо раз босым спидмаю - надеру!

Мальчонку как ветром сдуло, а мужчины расстегнув верхние теплые одежды, направились в гостиную.

Жилая часть крепости внутри производила впечатление не лучше, чем снаружи. В коридорах выцветшие шпалеры и гобелены серыми полотнищами висели на стенах, в растрескавшиеся рамы сквозило, а на стекла намерзла толстая корка льда. На подставках некогда предназначенных под фамильные вазы и статуи давно ничего не стояло, разве что... На дальней каменной полке одиноко стояла забытая кем-то глиняная кружка.

- Алица пошто сёдня не убиратся? - вскинул бровь Питер, заметив посуду.

- Я ее к родичам справил. Пусть дивка у своих посидить, совсем заторкали ее энти дружни. Сё лапищи тянуть, - начал пояснять пане Михал. - Мне еёна матку жаловалась, шо дивка боиться, шо силой взымут, а ей по вэсне замуж идти. Завтра старую Ядвиру кликну, к ней ластиться не станут.

От этих слов мужчина зубы сжал, так что желваки на скулах заходили.

- Гнать их надо у три шеи! - стараясь сдерживаться и почти не разжимая губ, выдавил он. - Пусть шо хочь делает, а сёдня же в толчки прикажу гнать. Совсим меру не видят!.. Та хде ентот гониц посажен?!

- Та не злись ты, - осадил его дядька. - У гостиной.

Они повернули за угол и, потянув за ручку дверь на себя, оказались в натопленной комнате. Ее убранство было побогаче, чем в коридорах, но и на нем лежала печать сильно померкшей роскоши. Однако в камине весело трещало пламя, а на растрескавшемся столике стоял деревянный поднос с румяными булками и ароматным кувшином варенухи.

Возле каминной решетки, на низенькой скамеечке, вытянув замерзшие ноги к огню и держа в одной руке грубую кружку, а в другой пышную сдобу, сидел мужчина в уставном сюркоте. Едва они вдвоем вошли, как он, встал и, отложив угощение в сторону, отрапортовал.

- Личный гонец его преосвященства епископа Максимилиана брат Раймунд. Я прибыл с личным известием к маркизу Фетичу. Вы?..

Но Питер лишь качнул головой, отвечая на невысказанный вопрос и совершенно чисто, без малейшего акцента, выдававшего в нем провинциала, попытался пояснить:

- Видите ли, маркиз сейчас несколько... Ему несколько нездоровится. Я управляющий в Бричне, и все что нужно, могу передать, когда ему станет лучше.

- Извините, но мне приказано лично, - начал возражать гонец. - Его преосвященство настаивали...

- Да пьёть энтот змий! З самой зори! - влез в разговор пане Михал.

Пока Питер и гонец обменивались любезностями, он ухватил румяную булку и откусил большой кусок, а теперь не выдержал и попытался прожевать и одновременно сказать.

- Парню верыть можно, он евонный братку. Он передаст як Рышард проспиться. А покуда к нему ходу нету. Он же не вразумеет ничого! Дурэнь, дурнэм. Питер ему и за матку, и за отче, так шо он передаст, не сумлеватэся.

Гонец несколько растерялся.

- Вообще-то, - начал он. Рука невольно потянулась за пазуху, но он волевым усилием опустил ее. - Мне необходимо удостовериться.

Тогда пане Михал, заверив, что сейчас все будет, подхватив новую румяную булку, и выскочил из комнаты.

В ожидании Питер предложил гонцу располагаться. Как хороший хозяин вновь подал горячую варенуху, попытался завести ничего не значащую беседу. Но весь уют и спокойствие момента разорвал вопль и затем последовавший за ним смех, так неестественно зазвучавший в тиши коридоров.

Дверь рывком распахнулась, и в нее ввалился помятый детина, внешне похожий на управляющего крепости, но разительно отличавшийся от него по поведению. Он, дыша на всех крепким перегаром, пролетел до середины комнаты, чтобы уже там остановиться, опершись о столик. За ним следом, оттолкнув дядьку с дороги, влетели три молодца, самого задиристого вида. Облаченные в новомодные жакеты, расшитые золотым позументом и застегнутые на пуговицы из крупного жемчуга, в узких шоссах и насажденных на головы многослойных тюрбанах, которые вошли в моду только с прошлой осени, они выглядели как богатые столичные жители. Однако весь щегольской вид портили помятый вид владельцев и винные потеки, и жирные пятна, оставленные ими на одеждах. А еще они были пьяны так же, как и детина, ввалившийся первым.

- Я Рыщард, маркыз Фетич! Хто смеет... - и тут же прервавшись, икнул, а потом хохотнул и, прижав палец к губам, прошипел: - Ш-ш-ш! Так дело не пийдит... Не пойдет! Убрать провинцию!.. Я должен говорить как в столице! Верно?! - он оглянулся на своих друзей, словно искал поддержки. От резкого движения голова закружилась, и он бы упал, не подхвати Питер вовремя.

Едва детина выровнялся, то оттолкнул брата, словно нечто неприятное, но после, так и не удержавшись на ногах, оперся на столик. От резкого толчка стоявший на нем кувшин опрокинулся и упал на пол. Горячая варенуха стала растекаться по вытертому от времени ковру. Однако тот не обратил никакого внимания.

- Так я спрашиваю, кто смеет сомневаться... Я маркиз! Наследник Тадеуша Фетича! Я новый маркиз Фетич!.. Верно, я говорю?!

Он явно призывал своих друзей подтвердить его слова, однако те молчали.

Увидев на гонце сюркот с цветами и эмблемами ордена Ответственных, они несколько протрезвели, а в их окутанных хмелем головах забрезжил разум. Все что им удалось - это уверенно закивать в ответ.

Гонец его преосвященства, видя, в каком состоянии находится владелец крепости Брична и двух ближайших городов, закрывающих Бричнов перевал, так важный во время военных компаний, если таковые случатся на территории церковного Союза, поморщился. Но в слух себе высказать ничего не позволил.

- Так чего тебе от меня нужно? А?! Говори, я приказываю! - продолжал маркиз.

Он упер одну руку в столешницу, а другую вытянул, указывая пальцем на церковника. Друзья на него зашикали, но Ричард явно не слышал их предостережений.

Гонец понимая, что связываться с пьяным бессмысленно, на словах пояснил суть своего визита.

- Его преосвященство епископ Констанс, будучи душеприказчиком, извещает вас, что вы - милорд - являетесь наследником всех титулов положенных семье Зареску. Его светлость, герцог Анжер скончался три недели тому назад, не оставив прямых наследников. Теперь ближайшим родственником, а так же следующим герцогом Анжером становитесь вы. Я привез необходимые бумаги, дабы...

Но Ричард, не став дослушивать до конца, завопил как резаный!

- Нет, вы слыхали а?! Я?! Я-а-а новый герцог Анжер!!! Вы слыхали дружни мои?! Не-не, за энто нужно выпить! Верно, я кажу?!

Его друзья тут же подхватили клич - один потребовал лучшего шамбертена, другой закричал, чтобы позвали девиц, а на завтра велели заложить охоту, дабы он мог загнать оленя; третий вопреки начинаниям собутыльникам принялся упрекать будущего герцога за то, что он вновь перешел на речь простолюдинов. Гомон поднялся страшный, и среди всего этого безобразия островком спокойствия стояли потерянный от новостей управляющий крепостью и капитан местной стражи пане Михал. Брат из ордена Ответственных с явным пренебрежением молча смотрел на разворачивающееся перед ним действо. А когда кричащие на все лады люди наконец-то покинули комнату, в наступившей тишине он поинтересовался:

- Ваш отец знал, что его сын такой... кутила?

- Знал, - ответил Питер, поднимая упавший кувшин и со вздохом глядя на ковер. Тот был безнадежно испорчен, и приличных в доме осталось совсем немного - по пальцам перечесть.

Гонец вновь не стал озвучивать свои домыслы, предпочитая оставить при себе мнение, что таких наследничков надо вешать на первом же суку, а в слух только добавил:

- Я оставлю лично вам все необходимые бумаги. Постарайтесь привести брата в чувство как можно скорее. Ему, дабы вступить в права наследования, необходимо в столице лично подписать еще кое-какие бумаги и... Когда его будут представлять его величеству Гюставу III, постарайтесь сделать так, чтобы он не был пьян. А то все может закончиться плачено.

- Я постараюсь, - пообещал управляющий.

Гонец, оценивающе взглянул на него и, вытащив из-за пазухи плотный кожаный конверт, подал.

- Вот, здесь все, - а потом отвел глаза в сторону и осторожно добавил: - Надеюсь, у вашего брата хватит совести передать вам хотя бы графский титул. Если попросите его преосвященство, это вполне возможно осуществить. Быть герцогом маркизом и графом одновременно, для вашего брата чрезмерная роскошь.

Уловив сочувствие в голосе церковника, Питер лишь криво усмехнулся и покачал головой.

- Даже если бы мне предлагали герцогский титул, то все равно ничего бы не вышло. Отец опоздал всего лишь на полчаса. Я бастард.

- О, моя голова! - простонал мужчина, едва не падая с мягкой скамьи под ноги сидящему рядом ним. - Питер, бесы тебя дери, куда ты меня тащишь?!

Тот к кому обращался 'страдалец', не счел нужным даже ответить.

В тот день, едва узнав о свалившемся на него титуле, Ричард со своими дружками закатил попойку до самого утра. И лишь с восходом, когда позднее зимнее солнце начало карабкаться на небо, они наконец-то утихли, забывшись в хмельном беспамятстве.

Видя происходящее, брат Раймунд, решил не дожидаться разгулявшегося наследника, а отправился обратно в Славну с докладом. Перед отъездом он настоятельно рекомендовал как можно скорее прибыть в столицу.

Проспавшись к вечеру, гуляки попытались возобновить празднование, но Питер с помощью дядьки Михала и других челядинцев, им не позволили. Наутро когда недовольные товарищи Ричарда, захватив свои изящные фамильные клинки, годные лишь для украшения стен в кабинетах, он - Питер Ковач незаконнорожденный сын Тадеуша и Гражины Фетич, в девичестве - Ковач - отобрал то недоразумение, которым они собирались его проучить, и вышвырнул их из крепости. Родовитые нахалы, что с лета гостили у милорда Ричарда, перебираясь с ним из одного дома в другой, наконец-то, когда терпение у всех подходило к концу, силой были выдворены вон. И грозя всеми карами небесными, а так же возможностями своих маститых родственников они наконец-то отбыли восвояси. В тот день все местные вздохнули с облегчением.

Единственным, кто не обрадовался их отъезду, был Ричард. Он кричал на брата, швырялся всем, что попадалось под руку, ругал последними словами. Но когда тот попытался раз вразумить, маркиз основательно приложившись к бутылке с вином, пообещал нарушить слово, данное отцу перед смертью, и выкинуть его из крепости.

Однако угрозы брата Питер даже ухом не повел. Утром, свалив бесчувственное тело в крытые на сани, в сопровождении пяти солдат, которые составляли ровно половину гарнизона крепости, он повез Ричарда в столицу.

- Питер, я еще раз спрашиваю?.. - попытался как можно более грозно произнести тот, но вышло у него даже жалобнее, чем в первый раз.

- Наследство получать, - нехотя ответил брат.

- А где Збигнев и?.. - он прижал пальцы к вискам и зажмурился от дурноты, когда сани мотнуло по неровной дороге. - Впрочем я помню, ты их выгнал... Не отвечай. И вообще помолчи, у меня голова разваливается. Хотя... Ты не захватил в дорогу бутылки вина?

В ответ Питер протянул небольшую фляжку. Ричард ухватил ее дрожащей рукой и припал, как умирающий от жажды.

- А еще есть? - спросил он, переведя дух.

Но Питер молчал.

- Я тебя спрашиваю?! - взвился Ричард. - Приказываю тебе, дай мне еще!

- Получишь герцогство - будешь приказывать, - сухо отрезал тот. - А для начала утрись.

Маркиз с недовольным видом отер от винных потеков лицо рукавом.

В дороге Питер тщательно держал брата под надзором, не допуская нового запоя. Селился с ним в одной комнате, заказывал еду только наверх, тщательно следя, чтобы тот не пил более одного бокала вина. Куда бы он не направлялся, везде ходил с ним. От такого пригляда Ричард с каждым днем злился все сильней, ежедневно закатывал скандалы с битьем посуды, орал, крушил мебель. Питер молча терпел все его выходки, лишь зубами поскрипывал, да губы сильнее сжимал, видя, как с каждым днем худеет его кошелек. С хозяевами постоялых дворов за все бесчинства приходилось расплачиваться сполна.

А Ричарда это явно не волновало. Его беспокоило лишь одно - выпивка и весело проведенный вечер в обществе собутыльников. А поскольку из-за строгого контроля брата, получить этого он не мог, то вымещал злость на всем, что под руку подворачивалось.

Когда до столицы оставался последний день пути, он даже попробовал кинуться на Питера с кулаками. Но тот с помощью пары сопровождающих их солдат, стараясь не наставить будущему герцогу на лицо синяков, утихомирил, связав его.

Оставшуюся дорогу они не разговаривали.

Славна встретила их обильным снегопадом. Намедни мело так сильно, что пришлось не менее часа пробираться по заснеженным улицам, пока они не добрались к центру города до гостиницы хотя бы немного приличествующей по статусу.

Выходя из саней, Ричард попытался было взбрыкнуть, но, получив тычок от брата промеж лопаток, лишь споткнулся и нехотя зашел в гостеприимно распахнутые двери. Едва они оказались в тепле, к ним тут же подскочил расторопный служка, и низко склонившись, поинтересовался, что им требуется.

Цены в заведении оказались настолько высоки, что Питеру пришлось, напустив на себя важный вид управляющего при благородном господине, пообещать расплатиться после, а самому судорожно прикидывать насколько долго хватит его сбережений отложенных на утряски с бумагами, то бишь возможные взятки, чтобы пробыть в столице. Выходило что не намного. Оставалось надеяться на душеприказчика и попросить у него взаймы, чтобы потом рассчитаться из полученного наследства.

Пока он занимал себя такими мыслями, прислуга, подозрительно косясь на их нехитрый скарб, перенесла все и вселила их в двухкомнатные апартаменты.

На неискушенных провинциалов, коими являлись братья, они произвели неизгладимое впечатление. Стены, забранные расписанным ситцем, цветные витражи на окнах, новехонький ковер на полу, резная мебель с начищенными до блеска медными набалдашниками и выпуклыми шляпками обивочных гвоздей, трехногие подсвечники и люстра в десяток толстых свечей.

- Бесы меня задери! - это первое что услышал Питер от брата, когда они зашли в комнату. - Когда получу денежки, я первым же делом прикажу точно так же отделать дом в Войчиче!

Он закружился по комнате, пока его взгляд не наткнулся на столик с медным кувшином и стеклянными бокалами.

- Ого! - радостно вскричал он, подскакивая к нему и пока брат не успел отобрать, плеснул полный бокал вина. - Мне начинает нравиться столица! - и лихо опрокинул в себя.

Питер, чтобы не начать ругаться, не стал требовать, немедленно убрать выпивку, лишь сделал зарубку в уме - попросить прислугу, дабы больше не ставили. Едва они успел расположиться, очередной угодливый служитель гостиницы поинтересовался, что маркиз предпочтет на ужин.

Опережая все пожелания брата, Питер распорядился принести что-нибудь простого и сытного, а главное подать сюда прямо наверх и без вина, мол, милорду медикусы запретили употреблять его. Но едва только за прислужником закрылась дверь, Ричард все же не утерпел.

- Ты! - обвиняющее ткнул пальцем в брата. - Только и делаешь, что запрещаешь мне! Не делай то, не делай се!.. - продолжал он, повышая голос. - Не смей говорить, что мне делать! Слышишь меня?! Я маркиз... Я почти уже герцог и не нуждаюсь ни в чьей опеке!

Лицо его почти сразу налилось красным, глаза помутнели, отчего внешность стала отталкивающей. Ему хватило одного бокала вина, чтобы начать пьянеть.

- Ты все время говоришь что делать! Лезешь в мою жизнь!.. Да ты... Ты ненавидишь меня! Ненавидишь за то, что я законный наследник, а ты ублюдок! Ты мстишь мне за это!

- Ричард, успокойся... - попытался было остудить его Питер, но куда там!

- Ты выродок, прикормыш!.. Отродье! И ты смеешь указывать мне!.. Збигнев был прав! И Альберт!.. Ты ненавидишь меня! Пытаешься сдерживать, а сам за моей спиной используешь МОИ деньги! Ты хочешь занять МОЕ место... Думаешь я буду послушной марионеткой в твоих руках?! - он расхохотался. - Не дождешься! Нет, братец!..

Ричард подлетел к столу и, схватив кувшин, припал к горлышку. Вино полилось по подбородку, ручьем стекая на последний приличный жакет. На груди быстро расплывалось бордовое пятно.

Когда в кувшине не осталось ни капли, он демонстративно перевернул его и потряс.

- Ты понял меня?! Ты мне больше не указ! Я делаю все, что хочу!.. - и запустил им в стену.

От удара сосуд помялся и, жалобно звякнув о металлическую треногу подсвечника, откатился в угол.

Чтобы хоть как-то удержать себя и не наброситься на брата, Питер глубоко сжал руки в кулаки, так что костяшки побелели, вздохнул и, проронив только: 'Я принесу ужин, но БЕЗ вина', - вышел из комнаты.

Надеясь, что Ричард придет в себя и образумится, он постарался задержаться внизу в общей зале. Перекинулся парой слов с управляющим, как бы, между прочим, заметил, что маркизу не стоит подавать горячительного. Из-за этого у него разливается желчь, и он становится нервическим. А еще тонко подметил, что за все будет расплачиваться именно он - Питер Ковач - а все что не будет одобрено именно им, то не войдет в счет. Управляющий, за свою службу в гостинице навидавшийся всякого, прекрасно понял намеки и искренне заверил его, что даже последнюю осьмушку оса, которую подадут лошадям, он согласует с ним. Но так же добавил, что ежели вдруг маркиз во время нездоровья, например, нечаянно заденет винный столик и опрокинет кувшин и бокалы, стоящие на нем, то придется оплатить и за испорченный ковер, и за разбитую утварь. К тому моменту как собрались подать ужин, мужчины прекрасно поняли друг друга и расстались если не товарищами, то уговорившимися обо всем служащими при своих господах.