Судьба в наследство. 2. Судьба в наследство

Глава 7.

В воскресенье восемнадцатого декабря в день тезоименитства в главном соборе города должна была состояться торжественная служба и молебен по великомученику Геласию. Храм украшали душистые еловые ветви, перевитые алыми и серебристыми лентами, алтарь покрывал бархат густо расшитый золотом и жемчугом, все священнослужители облачились в парадные одежды. Однако празднество оказалось омрачено утренним переполохом: в городской ратуше поутру нашли зарезанного писца. Каким образом злоумышленники проникли в запертое здание, и что там делал ночью несчастный, так и не было выяснено.

Присутствовавший в городе первый достойный доверия его преосвященство епископ Констанс, который должен был провести торжественное богослужение, выразил свое недовольство произошедшим и пообещал разобраться во всем лично.

С самого начала службы, приняв вариант проповеди - как поучения, епископ взвинтил атмосферу в соборе до предела. А после когда молебен подошел к концу, вовремя не сошел с кафедры, как полагалось по правилам, тем самым, вынудив находящихся внизу священнослужителей и знатных прихожан оставаться на месте. Его преосвященство сознательно затягивал паузу, собираясь сказать что-то важное.

И верно, спустя минуту напряженного молчания, когда все шепотки в соборе стихли, он, не повышая голоса, заговорил. Чтобы расслышать люди, стоящие в последних рядах поднимались на цыпочки.

- Братья и сестры, в сей славный день, я скорблю о случившемся, что легло на наши души черным пятном. Праздник оказался омрачен тягчайшим событием, от которого поблекли все краски светлого воскресенья. Вчера злостным образом был оборван земной путь праведного служителя скриптория. И этим наша чаша терпения оказалась переполненной. Внемлите мне!.. Вы - благочестивые люди - стремящиеся жить в радости церковного бытия, вынуждены соседствовать с постоянным искусом и блудом, что угнездился в городе. Вы - оказались неволены распутством, словно червем, поселившимся в сердцевине и подтачивающим древо изнутри. Доколе вы должны терпеть столь вопиющую разнузданность тех, кого людьми назвать нельзя? Тех, кто встали на путь Искусителя, продали ему свои души, взамен плотских утех и сладострастия? - аудитория замерла, а епископ, поняв, что толпа в его власти, продолжал: - Горе людям, отринувшим учение Единого и предавшим Мать-Церковь, преступившим ее догмы и заповеди. Ведь кто не признает Церковь своей матерью, тот не признает Бога своим пастырем! Горе, молчавшим о непотребстве, творящемся каждый день рядом с ними. Трижды горе! Дабы свет Веры вновь воссиял в ваших сердцах, чтобы искоренилась скверна, вернулись души заблудших на путь Божий, я волею ордена и стремлением облегчить ношу страждущим, обязан принять тяжкий груз. Должен помочь Ордену Святого Дилурия Всепрощающего изжить порок из Звенича. Как любой из вас придет на помощь страдающему, так и я протяну руки молящему о поддержке, и с великой радостью окажу ее. Возрадуйтесь, о братья и сестры, восхвалите Единого, что в заветах своих указал одной ветви быть опорой для другой. Там где бессилен один - всесильно множество, где не справляется один - помогут остальные. Так и Орден Святого Варфоломея Карающего приходит во вспомоществование Ордену Святого Дилурия Всепрощающего, дабы вместе мы единой силой очистили город и вернули радость светлого бытия.

Наступила оглушительная тишина, присутствующие на богослужении находились под впечатлением речи епископа. Но вот священнослужители, стоящие во главе городского управления, осознали, что именно произнес его преосвященство. Выходило, что он, воспользовавшись насильственной смертью какого-то захудалого писца, принадлежащего к самой низшей церковной ступени, только что отодвинул Орден Святого Дилурия от мест занимаемых в легиторуме, приведя к управлению орден который практически сам и возглавлял.

Сначала послышался робкий шепоток, затем легат Адельм и его заместители с перекошенными от гнева лицами повскакивали со своих мест. Преподобный Кликст даже попытался что-то сказать, но в поднявшемся гуле, взметнувшемуся к сводам собора, невозможно было разобрать его слов.

Знатные прихожане тоже наконец-то сообразили, чем чревата для них смена власти в городе. Одни из них были рады этому, другие наоборот - возражали. Началась сумятица.

Среди священнослужителей творилось тоже самое. Некоторые радостно восклицали, прочие яростно негодовали. Благообразная торжественность праздничной службы оказалась нарушена - храм превратился в шумную базарную площадь. Лишь кафедра у алтаря оставалась островком спокойствия. Епископ Констанс хладнокровно смотрел на творящееся безобразие.

К нему с почетного первого ряда, проталкиваясь сквозь запрудивших центральный проход знатных прихожан, добрался старший викарий Адельм, его грузная фигура как огромная галера раздвигала образовавшуюся толпу. Легат с покрасневшим от ярости лицом, остановился перед епископом и, задыхаясь, бросил обвинение ему в лицо:

- Я знаю, это все подстроено вами! Учтите, просто так этого не оставлю! Выведу вас на чистую воду!

На что Констанс, холодно глянув на него, выдал:

- Вы разрешили домам терпимости жировать в городе. Попустительствовали им, позволяя разрастаться безнаказанно, распространяли гниль блудного искуса по телу Союза. В Святом Городе непременно захотят услышать ваш отчет об этом, - викарий словно рыба, вытащенная из воды, начал судорожно хватать воздух ртом; а Констанс продолжил: - Так же, я думаю, вам следует упомянуть о неком Флавиусе Севореции и еще нескольких несуществующих благотворителях, от которых вы получали немалые подарки в личное пользование, пренебрегши нуждами своего ордена и обетами нестяжательства.

Оставив легата безмолвствовать, епископ в окружении дюжины братьев-сопровождающих, а так же своего верного секретаря, покинул храм через персональные епископские двери, расположенные в боковом нефе.

У входа уже стояла карруса, запряженная четырьмя тяжеловозами цугом. Один из братьев шустро опустил борт, и его преосвященство степенно прошествовал внутрь. Едва за Боклерком брат-сопровождающий водрузил наместо откидной борт, и повозка тронулась с места, Констанс довольно выдохнул:

- Все вышло весьма неожиданно и сумбурно, однако получилось наилучшим образом, - но тут же морщины от предстоящих забот избороздили его лоб. - Однако если в ближайшем будущем наш орден не сможет привести в город отряд боевых братьев не менее полутора сотен человек, нам Звенич не удержать. У диллурийцев здесь все давно налажено, городская гвардия с ними. Градоправитель барон Мельтиш тоже ни за что не пожелает расстаться со своей кормушкой. Следует немедленно отправить гонца в ближний орденский монастырь. Думаю, переброс войск к побережью еще не затронул эти районы и бойцов прибудет достаточно.

- Ближайшие к нам - это резиденция епископа-суффрагана Убертина и небольшой монастырь на границе с Интерией в провинции Стурча, - припомнил Боклерк. - в любую обитель гонцу два дня пути, а если отправлять вестового со 'срочной лентой', то и за полтора. Чтобы прибыть сюда, братьям понадобится не менее трех дней.

- Два, - безапелляционно отрезал Констанс. - Пусть расшибутся и уложатся за два. Это и без того слишком долго. Иначе нам не удержаться в городе.

- Может мне стоит узнать, есть ли у отца Ремигия при храме голубятня? - неожиданно предложил секретарь. - Не очень надежный способ, но быстрый. Самое позднее во вторник вечером братья будут в Звениче.

- Узнавай, - кивнул его преосвященство. - А заодно просмотри кто наиболее рьяный из епископов-суффраганов в этой епархии. Убертин слишком стар. Он вряд ли сможет самолично контролировать зачистку города от блудных заведений. Мне нужно, чтобы дело находилось под контролем кого-то из молодых. Такой обязательно захочет отличиться и обеспечить себе подъем по должностной лестнице.

- Вы хотите, чтобы наш орден возглавил легиторум в городе? - поинтересовался Боклерк.

- Я хочу, чтоб в Звениче был магистрат, во главе которого стоял Орден Святого Варфоломея Карающего.

- Зачем? - казалось, удивлению секретаря не было предела. - Отобрать у города вольности весьма сложный процесс. Для этого вам, как минимум, придется направиться в столицу прямиком во дворец к Гюставу III. А как максимум - лично продвигать подобное решение через совет министров его величества. Это излишняя трата сил. Нас же на данном этапе волнуют исключительно средства епископа Сисвария.

- Боклерк, - устало вздохнул Констанс. - Стать 'голосом Папы ' задача хоть и выполнимая, но на пути к ней мне придется преодолеть множество препятствий. Первая из них - это удержаться на должности первого достойного доверия. Стоит мне потерять ее и тут же растают все надежды на новое место. Приведя целый город под крыло нашего ордена, я укрепляю свои позиции в Святом Городе. Командор Сикст лишний раз подумает, прежде чем поднимет вопрос о моей деградации или суспензии . К тому же это дополнительная монета в копилку моих благих дел в пользу Церкви. И ты зря беспокоишься насчет средств Сисвария. Своими делами я лишь продолжаю искать их.

- Но...

- Сумма названная этим убогим слишком мала для удовлетворения епископских аппетитов, - печально усмехнулся его преосвященство. - Нам всего лишь удалось перекрыть один из маленьких, но устойчивых потоков доставлявших деньги. Или ты считал, что сто монет золотом раз в два месяца достаточная сумма для платы папской казне?

- Нет, что вы, - поспешил заверить епископа секретарь. - Просто я опасаюсь, что вы будете вынуждены надолго задержаться в Славне, и не успеете занять необходимое положение у Святого Престола. Боюсь, что тогда его высокопреосвященство Сикст не спустит вам, и вы окажетесь подле него во время войны.

- Сикста от некоторых чересчур резких действий удержит Саския. Благочестивая заинтересована во мне. Ей же неугоден кардинал Джованне и Сисварий. Что вновь возвращает нас к епископским деньгам. Пока они у него есть, он непоколебим, как и непоколебим Джованне, присосавшийся к нему, как к дойной корове.

- А как же... - было видно, что Боклерк немного сбился, не понимая ход мыслей его преосвященства. - Тогда почему вы приказали у... - начал он, но поправился. - А почему вы не приказали узнать у писаря, что же за люди приезжают за деньгами? Может через них, мы смогли бы выйти на остальные капиталы?

- И мне пришлось бы просидеть тут полтора месяца? - ехидно изогнул бровь Констанс. - Глупости. Дожидаясь неизвестного посланника, я потерял бы слишком много времени - это, во-первых. Во-вторых, пропади его человек, Сисварий бы заподозрил, что я интересуюсь им. В-третьих, нет ни какой гарантии, что пока бы я ждал, тот не наладил окольные пути получения денег. Я же понятия не имею, кто еще в легиторуме ему служит. А так выходит: я увидел, что в городе есть дома терпимости и разгневанный этим обстоятельством, а также распущенностью местного аппарата управления, вызвал епископа-суффрагана своего ордена и приказал навести порядок. После этого никто концов не найдет, что именно я здесь искал. К тому же, деньги быстрее отыщутся, если допросить по всем правилам опального старшего викария Адельма и его помощников.

- Но он же не опальный?! - воскликнул секретарь. - Орден Ответственных не объявлял их преступившими законы Церкви.

- Орден Ответственных просто не знает об этом, - махнул рукой епископ. - Но думаю, мой старый знакомый не откажет мне в такой малости. Старший викарий - какая мелкая должность. А бароном Мельтишем заинтересуются слушающие. Мы же в Винете. А сейчас тут, ох какая, чистка приверженцев старого государя. Если поискать - у барона отыщется много компрометирующих его сведений.

- Все равно, я не понимаю, зачем надо было... - недоговорил Боклерк, но и так было понятно, что он имеет в виду.

- Писарь? - уточнил его преосвященство. Секретарь кивнул. - А что писарь? Разве он может еще что-то кому-нибудь сказать? Мертвое тело пытать бесполезно, оно все равно не заговорит.

Разговор оборвался, после подобных слов Боклерк более не решался нарушить покой его преосвященства.

Так в молчании они доехали до временной резиденции - дома виконта Рензе. Перед дверями на карауле стояли двое боевых братьев в одеждах Ордена Варфоломея Карающего.

- Похоже, к вам гость из нашего ордена, - заметил Боклерк, делая знак рукой, чтоб сопровождающие опустили борт каррусы.

Констанс же никак не прокомментировал увиденное. Он лишь дождался, пока освободят проход, а после чего со степенной важностью покинул повозку. Дверь тот час же открылась, явив миру склоненного в поясном поклоне дворецкого, который с великим почтением поприветствовал епископа и, выпрямившись, провозгласил:

- Его преосвященство епископ-суффраган Эрманарих прибыл и с нетерпением ожидает вашего возвращения со службы.

Констанс кивком поблагодарил вышколенного слугу и легонько шевельнул рукой, мол, веди. Дворецкий, развернувшись, с идеально прямой спиной двинулся вглубь дома, епископ пошел следом за ним.

Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте - это черновик - неполная альфа-версия, и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.

В богато обставленной гостиной у окна стоял высокий широкоплечий мужчина и смотрел на улицу. Неосознавая, он кончиками пальцев поглаживал бархатную портьеру. Прибывший был облачен в повседневную черную сутану священнослужителя среднего ранга, на нетронутых сединой вьющихся волосах плотно сидела епископская шапочка. Когда он обернулся на звук открываемой двери, в льющемся из окна свете четко обрисовался гордый профиль уроженца Бараза.

- Ваше преосвященство, - мужчина поклонился, мгновенно отреагировав на появление Констанса в комнате. - Я прибыл со скорбной вестью. Восьмого дня скончался его преосвященство епископ-суффраган Убертин. Ныне назначенный его преосвященством епископом Агриппой, я замещаю его. Я посчитал своим долгом доложить вам, как первому достойному доверия о столь печальных событиях.

Констанс трижды осенил себя святым знамением и склонил голову.

- Пусть будет милостив к нему Господь в своих чертогах, - тихо произнес он.

- Воистину, - отозвался Эрманарих, повторив действия его преосвященства.

Когда с траурным церемониалом было покончено, Констанс подошел к полыхающему камину и протянул руки к огню, словно озяб. Молодой епископ выжидательно посмотрел на него.

- Вы можете всецело располагать мной, - вымолвил суффраган после некоторой паузы.

Его преосвященство чуть дернул краешком губ, пряча улыбку. Едва мужчина доложил о смерти Убертина, Констанс понял что, поступив подобным образом, тот постарался отличиться - первым доставить свежие новости. А попутно решил выяснить - откуда дует ветер, и можно ли в его потоках уловить выгоду для себя.

То, что Эрманарих молод для должности диоцезного епископа-суффрагана, становилось ясно с самого начала - стоило лишь взглянуть на него. Ему вряд ли подчинили один из крупных провинций, позволив занять место покойного. Однако, выслуживаясь перед первым достойным доверия, то есть, обретая в глазах прочих значимость, молодой епископ-суффпаган повышал свои шансы для продвижения по иерархической лестнице, приближая себя к заветной цели.

Выдержав паузу, Констанс позволил себе насладиться неловким положением молодого епископа и только после произнес:

- Кажется, вас послало ко мне само проведение, - лицо Эрманариха просияло, всем своим видом он выражал полную готовность служить. - Прибыв этот город, я обнаружил, что он потонул в разврате и мздоимстве. Сердца людские здесь отреклись от Божьих догм и заповедей, а многие прихожане отвратились от Церкви. Расстроенный подобными событиями, я вынужден был провести свое собственное расследование, и выявил, что аппарат управления легиторума не только не боролся с проявлениями блуда и искуса в Звениче, но и попустительствовал им, принимая подношения от содержателей богомерзких заведений.

Прервавшись, Констанс вновь взглянул на молодого епископа, тот внимал его словам как откровению свыше. Но оно и ясно: возможность поспособствовать в делах первого достойного доверия - что может быть лучше для карьеры? И его преосвященство продолжил:

- А сегодня ночью было совершено неимоверное злодеяние - была поднята рука на священнослужителя. Но ведь любой служитель церкви - есть сама Церковь! Нечестивцы покусились на устои Союза - на Святой Престол! Покусились на Бога! Орден Святого Дилурия не смог соблюсти законную власть в городе - власть Всевышнего над детьми своими. Не справился со своими прямыми обязанностями. И наш долг, как истовых служителей Единого, восстановить главенство Церкви, с корнем вычистив богопротивные дома и всех их прислужников из Звенича. Нам следует насадить Веру и Закон Господа нашего, словом и мечом искореняя скверну в душах людских. Я, слишком занятый делами всего ордена, не смогу уделить достаточного внимания происходящему на месте, а вы - как замещающий пост епископа Убертина - сможете способствовать восстановлению церковного права в Звениче.

- Служу Господу нашему всеми помыслами и делами, - по военному щелкнул каблуками Эрманарих, но потом, изменив тон, осторожно поинтересовался: - Какие действия желательно мне выполнить, дабы восстановить порядок? Звенич - город с вольностями, а значит, у легуторума нет таких же прав как у магистрата. Как весомо я могу влиять на городское управление?

Констанс оценивающе взглянул на молодого епископа, он оказался весьма неглупым. Пожалуй, если за разбирательство в городе примется этот суффраган, дела его пойдут с большей быстротой, а провести дальнейшее расследование удастся с лучшим качеством. И тогда его преосвященство решил сообщить ему некоторые сведения и обозначить первоочередные действия.

- Вам необходимо немедленно вызвать из головного монастыря диоцеза отряд боевых братьев, численностью не менее двух хор , чтобы удержать город от волнений и бунта. Затем, когда вы займете Звенич, городского главу и верховных служащих легиторума следует объявить преступившими закон Церкви и Господа нашего. А легата - старшего викария Адельма и его помощников - еретиками, проведя с ними дознание по всем правилам строгости судебных уложений.

- Для этого мне необходимо будет подключить к расследованию Орден Ответственных, - предупредил Констанса молодой епископ. О том, что придется привлечь в город Орден Слушающих, дабы он занялся градоправителем бароном Мельтишем речи не шло; это являлось как бы само собой разумеющимся и не представляло особой сложности.

- После того как власть нашего ордена будет установлена, а возможные волнения подавлены, я направлюсь к его величеству Гюставу - да благословит его Единый в начинаниях угодных Святому Престолу - и постараюсь убедить лишить этот город всех вольностей и открыть магистрат, возглавляемый вашей епархией. Так же я подам прошение в Орден Ответственных, самому епископу Максимилиану, дабы он санкционировал разбирательство дела вышеупомянутых лиц.

- А его преосвященство епископ Максимельян не опротестует мои действия, ведь я предприму их до получения его одобрения? - осторожно поинтересовался Эрманарих.

Дальнейшие планы Констанса вызвали у него некоторые опасения в собственной безопасности, поскольку личность дознавателя Максимилиана была одиозна - сродни кардиналу Тамасину де Метусу Ордена Слушающих.

- Не опротестует, - качнул головой Констанс. - Я изложу ему все факты и сведения из архива, что нам удалось разыскать.

- Тогда я немедленно высылаю гонца в монастырь, - решительно произнес молодой епископ.

- Бог в помощь, - осенил его знамением Констанс, благословляя.

- Спаси Господи, - ответил тот, и ни минуты не раздумывая, стремительно покинул гостиную.

Епископ же еще немного постоял у камина, задумчиво посмотрел на пламя, которое по-прежнему весело трещало, окутывая комнату теплым светом, и только после направился в свои покои.

Там его ждал верный Боклерк. Поскольку время уже перевалило хорошо за полдень, но до обеда все же было очень далеко, секретарь поставил на небольшой столик поднос с горячим вином, маленькими марципановыми печеньями и вареными в меду орехами. А сам принялся составлять послание в ближайшие обители ордена.

Когда его преосвященство зашел в комнату, Боклерк оторвался было от письма, но тот лишь махнул рукой и, подойдя к столику с яствами, отправил пару орехов в рот.

- Дела складываются наилучшим образом. Эрманарих прибыл как нельзя вовремя, - секретарь выжидательно посмотрел на епископа. - Составь послание для голубиной почты только для настоятеля Дьедоне, чтоб едва гонец прибудет в обитель, братья могли выступить.

- Уже заканчиваю, - ответил Боклерк.

- Замечательно. Теперь дознание пойдет семимильными шагами. Суффраган будет рыть как собака, пока не выловит всех причастных к богомерзкому блуду. Он камня на камне не оставит от домов терпимости. Вытрясет все до грошика из верхушки легиторума.

- Ваше преосвященство, а вы не опасаетесь, что преданный делу епископ-суффраган отыщет недопустимые для огласки сведения? - осторожно поинтересовался секретарь. - Не выйдет ли нам его чрезмерное усердие боком?

Констанс усмехнулся, наливая из кувшина в стеклянный бокал красного вина, а потом подхватил марципановое печеньице и с удовольствием захрустел им.

- Эрманарих не идиот, - прожевав начал он. - Даже если он откопает свидетелей, которые видели меня беседующего с одной известной нам личностью, то все равно не придаст эти сведения огласке. Это пустяк по сравнению с тем, что творилось в городе. Свидетельство третьих лиц ничто против моего слова как первого достойного доверия, приведшего город под крыло ордена, - епископ подошел к окну и взглянул на небо: низкие свинцовые облака вновь обещали снег. - К тому же он прекрасно понимает, что я могу мановением пальца вознести его на должность Убертина, как и навсегда испортить ему карьеру. Оглаской он ничего не добьется, лишь безмерно навредит себе. Поэтому суффраган будет молчать, стараясь тем самым заполучить мое расположение. У нас с ним выйдет выгодная взаимопомощь - он найдет нужные кончики, взявшись за которые продолжу разматывать клубок, а я в свою очередь, протолкну его немного вверх по должностной лестнице. Поспособствовав, я сделаю для него гораздо больше, нежели чем он для меня. Эрманарих будет обязан, а мне нужны должники на всех ступенях иерархической лестнице нашего ордена.

- Вы как всегда твердо знаете, каким образом достичь желаемого, - Боклерк сделал комплемент епископу, но тот лишь позволил себе печальную улыбку.

- Увы, я лишь твердо знаю - чего хочу, а вот способ свершения половины дел мне пока неясен.

Впереди шел конвоир с большим тесаком и связкой ключей на поясе, держа над головой нещадно коптящий факел, позади него чуть ли не чеканя шаг, двигались двое боевых братьев. Коридор, ведущий в дальнюю камеру, был широким, так что мужчины могли идти рядом.

Следом за тюремным конвоем шел его преосвященство, рядом с ним отставая всего лишь на пару шагов, следовал его секретарь. Боклерк нервно озирался по сторонам, оглядывал массивные двери с большими висячими замками, мимо которых они проходили, при этом брезгливо придерживал полы сутаны, чтобы, ни дай Бог, не задеть сырые каменные стены, местами покрытые склизким сизым мхом. Иногда под ногами хлюпало, а пару раз с писком проскакивали бурые крысы с голыми розовыми хвостами. А вот епископ был невозмутим, словно он каждый день ходил по тюремным коридорам для беседы с заключенными.

Тюрьма была довольно маленькой для такого крупного города как Звенич, всего на тридцать камер. И если раньше его преосвященство оправдал бы это строгостью местных законов, то после того как узнал о положении дел в городе, ничем иным как их чрезмерной мягкостью, а так же вероятнее всего - повышенным мздоимством судей и заседателей, объяснить не мог. Располагалась она, как и большинство тюрем при судебных домах в подвальной части здания из-за экономии места: раздутому чиновничьему аппарату необходимо было выделить помещения, где бы они смогли протирать лавки.

Епископ всегда считал непозволительной роскошью давать городам вольность. Из-за сокращенного присутствия церковников, а так же из-за весьма малого штата служащих легиторума в них не удавалось соблюсти должный порядок. Звенич как раз стал тому наглядным примером.

В обычных же городах, где наличествовал магистрат, а так же полный аппарат супериорства все оказывалось в полном порядке - судебные и исполнительные ветви власти курировали священнослужители. Они-то как раз не занимались затягиванием дел, переваливанием ответственности на чужие плечи, не брали подарки или иные подношения от родственников подсудимых. Они были честны и беспристрастны. Однако если и находились поддавшиеся искусу, то для таких существовала своя управа - специальная ветвь Ордена Ответственных, которая занималась проверками судейских, управляющих и исполнительных частей церковников. В ней имели честь состоять самые преданные церковным догматам. По счастливой случайности один из друзей детства его преосвященства был епископом Ордена Ответственных, вот к нему-то по старой дружбе и планировал обратиться Констанс, но чуть позже. А пока он собирался раскрыть тайну появления финансов епископа Сисвария. Этому немало мог поспособствовать допрос старшего викария Адельма.

Конвоир довел его преосвященство до нужной двери. Перебрав на связке несколько ключей, он наконец-то отыскал нужный и отпер могучий замок. Братья первыми шагнули вовнутрь, и только после них осторожно ступил епископ.

Камера оказалась небольшой, всего пять на шесть шагов, под самым потолком находилось крохотное оконце, забранное настолько толстыми прутьями решетки, словно без нее заключенный смог бы сбежать, предварительно уменьшившись до размеров кошки. В ней ничего не было - ни лавки, ни жесткого топчана, только пыточный инструмент называемый 'молитвенным стулом ' стоял у стены, напоминая о возможных последствиях, если вдруг допрашиваемый откажется отвечать. В дальнем углу, нервно перебирая четки, стоял мужчина: все еще грузный, но уже осунувшийся от недолгого заключения, босой и во власянице. В нем с трудом можно было узнать прежнего холеного и лоснящегося старшего викария Адельма.

Когда дверь открылась, он вздрогнул, нервно оглянулся на вошедших, а потом вновь принял отрешенный вид. Однако его щека нервно подрагивала, выдавая чрезмерное напряжение.

Констанс, намеренно затягивая паузу, неспешно оглядел камеру, затем, подойдя к креслу, утыканному шипами длиной в палец, потрогал один из них, словно проверяя остроту, и отдернул руку, будто уколовшись.

Пока епископ осматривал помещение, сопровождающие его братья находились на пути меж ним и старшим викарием Адельмом, на случай если тот рискнет броситься на его преосвященство.

Тут дверь в камеру вновь распахнулась и конвоир, который привел сюда, принес небольшое раскладное креслице и почтительно поставил перед Констансом. Епископ сразу же им воспользовался. Затем точно так же было внесено второе креслице, предназначенное для секретаря. Боклерк опустился в него, поудобнее пристроил на коленях большую папку, которую до этого держал подмышкой. Потом он достал из кошеля грифельную палочку для рисования и, достав лист, приготовился стенографировать.

Епископ прочистил горло, отчего викарий нервно вздрогнул, и начал:

- В день двадцать седьмой, последнего месяца, зимы года пятьсот пятого от образования Союза по судебному уложению и епископальному канону церковного управления вы - старший викарий - легат города Звенич обвиняетесь в оскорблении Божьего величия, вреде Единой Вере и государству путем ненадлежащего исполнения своих обязанностей. Согласно тому же уложению и епископальному канону к вам будет применено сокращенное судопроизводство религиозного процесса, без излишних формальностей...

- Вы не посмеете! - взвизгнул Адельм, мгновенно сбросив с себя напускное спокойствие; руки его тряслись. Он как легат города прекрасно знал, что представляет собой религиозный процесс. - Судья не выносил своего вердикта!

Но его преосвященство, как бы не замечая выкриков старшего викария, продолжал:

- На все время судебного дела на вас накладывается суспензия с отстранением от должностных обязанностей. Пока судья от Ордена Ответственных не прибыл к месту проведения процесса, я как старший из присутствующих священнослужителей по Церковному Праву, дабы не затягивать время разбирательства, проведу с вами беседу, содержание которой обязуюсь передать прибывшему судебному исполнителю. Свидетелями при этом будут братья-сопровождающие Дитварт и Жерар, в качестве писца брат Боклерк и в роле судебного обвинителя - первый достойный доверия Ордена Святого Варфоломея Карающего епископ Констанс.

- Это безмерная наглость! Меня, легата города, обличенного полномочной властью...

- Во имя Веры и Господа нашего обязываю говорить истинную правду, аки перед судом Божьим, поскольку сам Всевышний возложил заботу о Церкви на плечи Папы и сделал неограниченным владыкою Ее, так и я старший священнослужитель выполняю Его волю и привожу к присяге раба Божьего Адельма. После этих слов вышеназванный обязуется отвечать правдиво, поскольку речи его будут занесены в протокол беседы и станут считаться фактами, учитываемыми при вынесении судебного решения.

- Вы мерзавец, воспользовавшийся беспомощным положением моего ордена! - несмотря на напускную браваду, и попыткой за громкими выкриками скрыть страх, голос викария начал подрагивать; Констанс вел делопроизводство с уверенностью опытного законника.

- Для обвинения и подтверждения вашей вины достаточно одного из троякого доказательства. Первое - очевидность поступка, второе - закономерные доказательства свидетелей, третье - личное признание вины. После этого вашу судьбу будет решать Церковный Суд, или если до момента вынесения решения будет применена деградация, вы будете преданы светской власти для вынесения ею решения.

- Вам просто так не сойдет с рук, - уже гораздо тише добавил Адельм; к концу речи епископа его напор стих окончательно.

- При приведении к присяге и объяснении каким образом будет рассматриваться его дело, обвиняемый троекратно угрожал исполняющему обязанность судебного обвинителя, - не меняя интонации, так же бесстрастно произнес Констанс. - Прошу занести это в протокол и пометить, что если далее обвиняемый продолжит поносить ведущего с ним беседу, а так же присутствующих при оной с ним лиц, принять это как одно из доказательств его виновности.

Викарий побледнел, силясь сровняться цветом лица с власяницей, а серостью закушенных губ - с каменными стенами. Теперь он окончательно поверил, что его преосвященство не шутит, и мгновенно задавил в себе новый вопль протеста, опасаясь навредить себе еще сильнее.

Констанс же, чуть приподняв бровь, подождал - не скажет ли что обескураженный словами викарий и, спрятав довольную улыбку за коротким покашливанием, возобновил речь:

- Поскольку была возможность подозревать, что обвиняемый мог скрыться бегством, его заключили в темницу. А в доме был произведен тщательнейший обыск, в результате которого были обнаружены два тайника с кошелями, в которых лежало по четыреста и триста пятьдесят монет золотом соответственно, и еще один со шкатулкой с самоцветными каменьями, оцененными стоимостью на восемьсот монет золотом и тридцатью серебром. Признаете ли вы обвиняемый эти ценности своими, если нет, то каким образом они могли попасть к вам?

Чтобы как-то справиться с потрясением, в которое повергли слова епископа, Адельм принялся глубоко дышать. До сего момента он считал, что все его тайники обнаружить очень сложно, но даже если их и найдут, то его непосредственный начальник епископ-суффраган которому он подчинялся, с помощью тех же денег поможет выкрутиться из любой неприятности. На деле это оказалось совершенно не так.

Путаясь в словах, викарий довольно нервно начал оправдываться:

- Эти средства были получены мной от благочестивых прихожан... И я... Я собирался передать их в ведение своего диоцеза, когда в город прибыл бы епископ-суффраган, которому я подотчетен.

- По показанию вашего помощника эти средства находятся у вас довольно давно...

- Я не решался передать их с простым нарочным, опасаясь нападения по дороге, - тут же перебил Констанса викарий, пытаясь отвертеться. - Лишь когда смог бы прибыть его преосвященство епископ-суффраган Цилезарий с достаточной охраной я передал бы средства прихожан без опасения.

Епископ подождал, пока секретарь запишет ответ, а потом с совершенно бесстрастным видом озвучил очередной факт:

- По свидетельству вашего помощника и секретаря брата Каэрдина вышеперечисленные суммы находились у вас на момент визита епископа-суффрагана Цилезария в прошлом году, и остались после его отъезда.

- Это навет и клевета, - еще более неудачно попытался отпереться от денег Адельм.

- Брат Каэрдин в основном проходит по делу свидетелем, - вставил свое слово Боклерк, отрываясь от записей. - Ему нет смысла произносить заведомую ложь.

Викарий побледнел еще больше, ходя дальше, казалось, было уже некуда. Губы его затряслись, он попытался что-то сказать в свою защиту, но видимо ничего путного ему на ум не приходило. Он начал нервно коситься на 'молитвенный стул', при этом неловко переминаясь с ноги на ногу, словно его уже собрались усаживать на длинные шипы.

Епископ же, как будто не замечая опасливых взглядов Адельма, продиктовал старательно строчащему вслед за ним Боклерку:

- Находясь под присягой, обвиняемый отрицает правдивые показания лиц находящихся у него в услужении и своих помощников. Так и запиши. Так же следует указать в протоколе, что наличие в доме у обвиняемого не обоснованных им больших сумм денег, говорит о нарушении им обета о нестяжательстве, а так же нарушении девятой Божьей заповеди о ложном свидетельстве на ближнего.

Викарий охнул, схватился за сердце, но, понимая, что никто не поможет, не позволит передохнуть и прийти в себя, кое-как удержался на ногах.

Констанс продолжил допрос:

- Признается ли вами попущение и отклонение от канонов Веры, которое выразилось в существовании во вверенном вам городе богомерзких заведений именуемыми блудными домами?

Откашлявшись Адельм начал отвечать, а то с его преосвященства сталось бы записать, что он упирается в своих показаниях.

- Звенич является городом с вольностями, что накладывало ограничения на мои полномочия, - теперь он старался подбирать слова так, чтобы епископу и суду не за что было зацепиться. - Я всеми силами пытался оградить паству от тлетворного влияния блуда, но вольности, дарованные прежним правителем Винета Гюставом II, не позволяли мне в полной мере искоренить сбивающие с пути истинного непристойные заведения.

- И именно поэтому вы принимали крупные суммы от содержателей некоторых? - с долей ехидства уточнил Констанс. - Согласно показаниям ваших слуг и помощника - брата Каэрдина, вы неоднократно принимали у себя в доме некого Обена Криворукого и Ёзефа Злоканту, которые в присутствии вашего секретаря передавали вам деньги. Вы это отрицаете?

- О Святой Господь и Дилурий Заступник! - вскричал Адельм, резко падая на колени перед епископом, заставляя тем самым братьев-сопровождающих напрячься, и едва не бросится на защиту его преосвященства. - Я ничего не знал! Я считал, что они добропорядочные горожане. Ёзеф Злоканта является почетным гражданином города.

- Звание которого вы ему и дали за немалую мзду, - едко прокомментировал Констанс отчаянную попытку викария вырваться из расставленных сетей. - Суду будет очень интересно узнать: сколько еще почетных титулов и званий вы роздали нечестивым людям за плату.

Адельм от отчаяния ссутулился и обхватил руками голову, усевшись прямо на грязный пол.

Допрос продолжался довольно долго, Констанс хорошо подготовился, и у него было много вопросов. Единственное, что вызывало беспокойство, он толком не приблизился к разгадке: откуда же епископ Сисварий берет деньги. Он чувствовал, что дела викария и пресловутого епископа, так или иначе, взаимосвязаны. В показаниях Адельм пару раз оговорился, назвав себя во множественном числе, но дальше этого дело не шло. Стоило Констансу начать уточнять, как тот уводил разговор в сторону, выдавая за признание ничего не значащие сведения. Ни уговоры, ни словесное давление не оказывали нужного действия на викария. Епископ же без постановления суда не мог применить к нему допрос под пытками, поскольку это стало бы грубым нарушением судопроизводства. Он и так уже пренебрег некоторыми правилами, стремясь как можно скорее узнать интересующую его информацию; при разбирательстве этого дела в верхах ему могли попенять.

В том, что сведения об этом происшествии дойдут до Святого Престола, он не сомневался: два ордена не поделили город - событие довольно редкое, и потому рассматриваемое скрупулезно со всем тщанием. Вот и выходило, что без знаний, какие точно вопросы следует задавать, Констанс не мог получить нужные ответы. Бывший легат - поскольку обличающие его факты тянули даже не на снятие с должности, а лишение сана и полноценное сожжение на костре, как вора церковного имущества - не сообщал то, что на самом деле требовалось его преосвященству. Епископ же спрашивать напрямую не желал, поскольку собирался передавать в полном объеме протокол беседы судебному исполнителю. Попади безыскусные вопросы к человеку особо заинтересованному в его делах, и сразу станет ясно: чего именно добивался Констанс. Чтобы не быть уличенным личной в заинтересованности в этом деле, а так же не оставить каких бы то ни было следов в протоколах, он даже на допрос в качестве свидетелей на всякий случай взял тех братьев из сопровождения, что не участвовали в ночном посещении блудного дома или ратуши.

Адельм, уверовав в свою безнаказанность, брал взятки от содержателей борделей, наглым образом разворовывал выделяемые для городских храмов средства... Такое конечно же не прощалось. Если б дело состояло в утаивании денег от своего непосредственного начальства, то полноценное наказание заменили бы покаянием и ссылкой в дальний монастырь, а так... Так его ничего хорошего не ждало, и викарий это прекрасно знал. Он уже прямо отвечал на поставленные вопросы, но дополнительно на себя не наговаривал. А Констансу как-то надо было добраться до нужных сведений.

- Каким образом вы еще попустительствовали исполнению своих обязанностей в городе? - попытался иначе задать вопрос епископ и, пытаясь в слепую нащупать нужное, уточнил: - Почему общецерковная казна не досчитывалась положенных денежных сумм от Звенича?

Боклерк кинул внимательный взгляд на допрашиваемого. Казалось, тот что-то знает, но не желает рассказывать. А его преосвященство чуть ли не с отеческой теплотой в голосе продолжал увещевать, пытаясь подвигнуть Адельма к требуемому полноценному признанию.

- Ну же, не запирайтесь. Чем полнее будут ваши ответы сейчас, тем легче вам будет на последующих допросах. Судье не надо будет выносить вам вердикт на допрос под пытками. Полными и подробными ответами вы спасаете себя от излишних страданий.

Но викарий молчал, уже отчаявшись и полностью уверовав в неминуемую кончину на плахе или на костре. И не желал усугублять свое без того бедственное положение.

- Если вы добровольно признаетесь каким именно образом Церковь не получала денег и кто в этом еще виновен, я обещаю вам изъять из хода дела сведения о мздоимстве от нечестивцев и нецелесообразном расходе средств, - сделал неожиданное предложение Констанс, и тут же пространно намекнул: - Поверьте, мне известно все. Только ваше упорство отделяет вас от облегчения участи и приближает к полноценному допросу. Не стоит брать на себя вину других, которые в гораздо большей степени причастны к неполным выплатам средств.

Повисла пауза. Епископ молчал, ожидая признаний, а викарий напряженно размышлял, как ему поступить. По лицу Адельма было отчетливо видно - его терзают сомнения, он разрывается между желанием рассказать, сбросить груз знаний и боязнью навредить себе еще больше. Наконец, после четверти часа размышлений, когда Констанс уже собрался было объявить, что следующий допрос он назначает на завтра, Адельм решился.

- Ваше преосвященство, меня ввели в заблуждение, воспользовались моей верой в доброту людских сердец. Из-за этого я страдаю! Готов поведать вам обо всех, даже мало-мальски значимых случаях, что произошли, пока я был легатом во вверенном мне городе. Лишь невысокий пост не позволил мне в должной мере осуществить церковные заветы, и в этом я грешен. Зачастую я исполнял распоряжения вышестоящих надо мной, не имея ни малейшей свободы воли. Я...

- Переходите к сути, - мягко, но непреклонно остановил его словоизлияния Констанс.

- Хорошо, хорошо, - тут же закивал викарий. - Некоторые лица из пресвитерия воспользовавшись своим положением просто заставили скрыть меня, что в горах в трех днях пути на северо-восток восемнадцать лет назад были обнаружены среброносные копи... Если бы я об этом рассказал, меня ждало бы жестокое наказание, поймите...

- Вам уже нечего опасаться этого наказания, - снисходительно заметил епископ. - Если об их деяниях станет известно Святому Престолу, то им уже будет не до вас и ваших признаний, - и попросил: - Рассказывайте дальше.

- Там привозные заключенные и раскаявшиеся еретики , которые оказались под сильнейшим подозрением добывали руду, извлекали из нее серебро. Там же при очистке его свинцом и добавлением самородного золота, что намывали в горных речках - получали электрум .

На несколько секунд в камере воцарилась оглушающая тишина, даже дыхания находящихся в ней людей не было слышно - известия оказались просто шокирующими.

- Вы можете указать имена этих лиц? - первым как всегда взял себя в руки его преосвященство.

- Но... - нерешительно начал было викарий, однако Констанс нетерпеливым жестом прервал его:

- После сообщенных вами сведений вы, возможно, будете переведены из положения подозреваемого в положение денунциата .

В глазах Адельма вспыхнула затаенная надежда, казалось, он увидел свой шанс на спасение. Еще некоторое время бывший легат провел в терзаниях называть имена или нет, но потом собравшись с силами, на одном дыхании произнес:

- Епископ-суффраган Цилезарий, которому я непосредственно подотчетен и епархиальный епископ Сисварий.

Его преосвященство постарался ничем не выдать своего торжества, разве что сильно стиснул правую руку в кулак, так что костяшки побелели.

- В каких объемах ведется добыча, на какие суммы вывозят металл с рудников вышеназванные вами лица? - Констанс постарался построить вопрос так, как бы задал его рядовой судья, чтобы не вызвать свою излишнюю заинтересованность.

- До пятнадцати стоунов чистым серебром и десяти электрумом, - теперь вся правда посыпалась из викария, как плоды из рога изобилия. - Если серебро вывозили в слитках по одному стоуну, то электрум старались лить малыми брусочками. Там же в горах находится небольшая плавильня где металл обрабатывали... А после того как в позапрошлом году шахту завалило, в этом на ее расчистку уже были направлены около полусотни раскаявшихся. У епископа договор с одним из приоров тюремной цитадели, что находится близ Соленых озер, где заключенные добывают соль. Тот раз в год направляет новую партию к нам в город. Все обвиненные в Звениче и его окрестностях пусть даже в мелком воровстве, так же направляются на рудники... Нынче одну из штолен пытаются расчистить, чтобы возобновить добычу. Но тогда горы тряслись так сильно, и все завалило так крепко... С начала лета и до сих пор не удалось добраться даже до малой жилы...

Боклерк едва успевал записывать, оставляя на листах одни ему понятные закорючки. Епископ же не прерывал разговорившегося викария. Уж если обвиняемый начал каяться пусть и не в своих преступлениях, ему следовало дать выговориться, как того требовали правила судебного уложения.

Еще около получаса Адельм рассказывал о рудниках, о сговоре между выскопоставленными священнослужителями, о том насколько большие суммы проходили мимо церковной казны.

Констанс внимательно слушал признания, а на краю его сознания вертелась восторженная мысль, какой лакомый кусочек он может преподнести Святому Престолу. Насколько сильно он укрепит свои позиции подле него. Насколько удачно утерет нос командору Сиксту, ведь тот теперь даже чихнуть не посмеет в его сторону. Во всяком случае, год-другой точно.

Но вот словоизлияния викария закончились, и тот с мольбой во взгляде уставился на его преосвященство.

- Очень хорошо сын мой, - кивнул епископ, и обратился к одному из братьев-сопровождающих: - Скажите тюремщику, что я приказал перевести обвиняемого в уединенную келью на втором этаже судебного дома и повелел кормить два раза в день, вместо одного.

Сопровождающий кивнул и поспешно вышел. А викарий, все так же сидя на холодном полу камеры, светился от счастья.

Другой брат помог его преосвященству подняться, распахнул перед ним дверь, пропустил проследовавшего за ним Боклерка, а сам остался.

- Вы в самом деле изымите информацию о мздоимстве как и обещали? - поинтересовался секретарь, когда они неспешно направились к выходу из тюремных подвалов.

- Боклерк ты ли это? - в неверии изогнул бровь епископ, и пристально взглянул на брата; даже при свете факелов стало видно, как тот мгновенно побледнел. - Ты начинаешь меня неприятно удивлять... Тебе прекрасно известно, что в том же судебном уложении рекомендуется идти на обман обвиняемого, дабы подвигнуть его на более полное признание. Всегда следует обещать ему больше, чем он ожидает, если признается. Чтобы он еще подробнее рассказал о своем преступлении, и наказание ему можно было вынести соответственно степени вины, не допустив попустительства в правосудии.

- Совершенно верно ваше преосвященство, - как можно подобострастней поспешил заверить Боклерк. - Я лишь уточнял ваши намерения относительно обвиняемого, - взгляд епископа тут же смягчился и брат отважился спросить дальше: - А вы будете предлагать перевести его из обвиняемого в денуциаты?

- Вот это уже не в моей компетенции, - отрицательно махнул рукой Констанс; они наконец-то дошли до решетки перегораживающей выход на лестницу из подвала. Тюремщик, что стоял за ней отпер замок и распахнул двери. Едва оказавшись на улице, его преосвященство продолжил: - Раз дело затрагивает не только мелкого викария, но и двух епископов, такое дело следует рассматривать непосредственно в ведении Святого Престола.

К судебному дому подали каррусу, один из братьев, что сопровождали ее верхами, спешился и опустил борт. Его преосвященство первым забрался вовнутрь, верный Боклерк лишь распорядился: 'В резиденцию', - и нырнул следом.

Констанс удобно расположился на мягких подушках, тут же закутался в меховые одеяла - из-за оттепели его вновь начал мучить ревматизм, а долгий допрос в холодной камере только усугубил его. Повозка неспешно тронулась.

Секретарь все размышлял, после признания викария дело Сисвария приняло совершенно неожиданный оборот. Казалось, после таких сведений с пресловутым епископом будет покончено в два счета. Какими суммами он ворочал! Уму непостижимо!

- Ваше преосвященство, - мечтательно начал секретарь. - Я все диву даюсь, каким образом такие деньги стали доступны всего нескольким людям?! Как они сумели утаить их на протяжении столь длительно времени?!

- Это уже будет делом дознавателей, - отмахнулся епископ.

- А если попробовать разобраться в этом сговоре самостоятельно? Возможно...

- Лишь в ведении Святого Престола возможно до конца размотать весь этот клубок, не упустив ни единой ниточки, - с брюзжанием возразил Констанс. - Я в любом случае отправлю эти сведения наверх, и попутно отпишу Благочестивой. Ей небесполезно будет знать о таких вещах. Вдобавок этими средствами помимо церковной казны теперь вряд ли кто сможет воспользоваться. Сисварий больше не получит отсюда ни грошика, а Саския сможет ухватить его за мягкое место, предъявив Святому Престолу гораздо большие деньги с одновременным изобличением лиц утаивающих их... Думаю это дело будет контролировать сама Благочестивая... - и замолчал.

- А вы бы сами не желали... - в голосе секретаря проскользнули медовые нотки, наверно ему грезились слитки серебра.

- Ты в своем уме?! - раздраженно вскричал епископ. - К этому разбирательству будет повышенное внимание. Я должен быть предельно чист и непорочен как невеста перед свадьбой, чтобы даже и тени подозрения не пало!

- Безусловно, - тут же серьезно кивнул Боклерк, от его мечтательности не осталось и следа.

- Я, конечно же, всегда заинтересован в притоке новых капиталов, но только не в этом случае, - продолжил его преосвященство уже более спокойно. - С деньгами, предназначающимися Церкви шутить опасно. Я бы даже сказал смертельно опасно. Надеюсь при дальнейшем разбирательстве, мне удастся наверстать упущенное.

Вечером того же дня, едва Констанс приступил к ужину, с докладом пожаловал епископ-суффраган Эрманарих. За столом находились только трое: сам епископ, его секретарь и хозяин дома. Супруга виконта после произошедших событий в городе сказывалась больной и не выходила к трапезе, предпочитая трапезничать в своих покоях.

За прошедшую неделю, что Эрманарих провел в Звениче, он осунулся, щеки его запали, под глазами залегли темные круги, однако его взор горел боевым задором и готовностью немедленно выполнить любое поручение.

- Слава Господу нашему, - склонил голову молодой епископ, приветствуя его преосвященство.

- Вовеки веков, - милостиво кивнул Констанс и предложил - Отужинаете?

- Не отказался бы, - согласился тот.

Его преосвященство не успел даже рукой шевельнуть, как виконт подхватился со своего места и, поспешно бросив: 'Распоряжусь, чтобы подали', - торопливо покинул столовую.

- И этот нашел повод, - тихо фыркнул Боклерк, накладывая себе мелкорубленое мясо ягненка в белом соусе. - Вот увидите, он не вернется.

Дворецкий, что стоял навытяжку возле двери, после подобного замечания вовсе превратился в соляной столп, и сделал вид, что оглох. А Эрманарих с явным облегчением, опустился на освободившийся стул и сделал знак окаменевшему слуге:

- Унеси и поставь чистое.

Тотчас на стол были поданы чистые серебряные тарелки взамен использованных. А затем последний, не принадлежащий к церковникам, человек спешно покинул столовую.

Молодой епископ принялся торопливо поглощать ужин, словно бы напрочь забыл о приличиях, и лишь когда добрался до третьего блюда смог спокойнее вздохнуть и, даже чуть смутившись, извиниться.

- Прошу прощения. Со вчерашнего дня совершенно не было времени нормально поесть.

- Ничего, ничего, - мягко заверил его Констанс. - На вас возложена слишком большая ответственность. Я осознаю всю степень вашей занятости.

Эрманарих с благодарностью, а так же некоторым затаенным восхищением посмотрел на его преосвященство.

- Это мой долг перед орденом и Господом нашим. Благополучие Матери-Церкви превыше всего на свете. Первым делом я обязан обеспечить спокойствие во вверенном мне городе.

- И как ваши успехи? - поинтересовался Констанс; он прекрасно понял, что Эрманарих явился сюда не просто поужинать, а доложить о происходящем.

- После того как в среду в город прибыли боевые братья, уже на следующий день по моему приказу был проведен смотр городской гвардии. После него монастырские бойцы оттеснили солдат, вооруженных лишь короткими клинками с площади, и заперли в казармах, - тут же начал рапортовать епископ-суффраган. - При этом мы потеряли всего двух братьев, тогда как гвардейцы насчитывают убитыми около полутора десятков. Теперь все ключевые позиции на городских воротах под нашим контролем. Постоянные патрули на улицах обеспечивают полное спокойствие в Звениче. На данный момент арестовано большинство управляющих священнослужителей городского легиторума. Под стражу взяты глава города и его помощники. Правда некоторые успели пуститься в бега, но уже троих из них нам удалось догнать и водворить в камеры. Доступ в ратушу и скрипторий осуществляется только по моему письменному разрешению. Я взял на себя смелость выписать из головного монастыря библиотекарей и писцов, чтобы те помогли вашим братьям разобраться с документами. Бумаги и рукописи находятся в ужасающем состоянии. Уже к завтрашнему дню ожидаю прибытия еще трех сотен братьев из двух монастырей нашего диоцеза. И только после этого я начну планомерную зачистку веселого квартала.

Его преосвященство лишь одобрительно кивал, слушая какие действия предпринял молодой епископ.

- Вы все замечательно делаете, - похвалил его Констанс, едва тот закончил. - Однако я вынужден буду дать вам еще одно распоряжение. Пока в город не прибудет инквизиторы из Ордена Слушающих и дознаватели из Ордена Ответственных, никого не пускать в камеры к градоправителю, его помощникам и всей верхушке легиторума. Особенно к старшему викарию Адельму. Довести до сведения всех тюремщиков: если кто заговорит с ним, тот час схватить нарушившего указание и посадить в отдельную камеру, вплоть до предписания судьи.

От изумления лицо Эрманариха слегка вытянулось, он весьма удивился подобному, но все же твердо пообещал выполнить.

- Не премину сделать все точь-в-точь, как вы велите.

- И замечательно, - довольно улыбнулся Констанс и, расщедрившись, пообещал: - Думаю, что после приведения города под крыло нашего ордена, а так же открытия здесь магистрата, вас обязательно назначат на место епископа Убертина, да будет Господь милостив к нему. Я похлопочу об этом.

И вот уже будущий глава диоцеза с безграничной преданностью посмотрел на его преосвященство.