Свекор. Любовь не по понятиям

Глава 16

Первый подозрительный симптом появился через неделю после драки с Аминой.

Меня стошнило от запаха кофе. Просто так — открыла банку, и тут же побежала в туалет, выворачивая желудок наизнанку. Потом еще два дня меня мутило от одного вида еды.

Я списывала это на стресс. На нервы. На все что угодно, только не на ТО.

Но когда задержка перевалила за две недели, я поняла — отрицать больше нельзя.

Я беременна.

Сидела на кровати с тестом в руках и смотрела на две полоски. Две четкие, яркие, беспощадные полоски, которые изменили мою жизнь навсегда.

Внутри меня рос ребенок. Но чей?

Вопрос сжимал горло железными пальцами. От Рустама или от Джахангира? От мужа, которого я любила, или от мужчины, который меня изнасиловал?

Даты путались в голове. Последняя близость с Рустамом была за день до свадьбы, которую сорвали. Первый раз с Джахангиром — через три дня после этого. Потом еще и еще…

Математика была жестокой. Ребенок мог быть от любого из них.

Тошнота накатила новой волной, но не от беременности — от ужаса. Что я скажу Джахангиру? Что это его ребенок? А если окажется, что нет?

Некоторые истины лучше не знать. Потому что знание убивает надежду, а надежда иногда — единственное, что держит человека в живых.

В дверь постучали. Я быстро спрятала тест под подушку.

— Войдите.

Вошел Джахангир. Как всегда — уверенный, красивый, опасный. Посмотрел на меня и нахмурился.

— Что с тобой? Выглядишь как привидение.

— Ничего. Просто устала.

— От чего устала? Лежишь целыми днями, читаешь.

Он подошел ближе, взял мое лицо в ладони. Изучающе посмотрел в глаза.

— У тебя температура?

— Нет.

— Тогда что?

Я молчала. Что сказать? Что ношу ребенка, который может быть не его? Что моя жизнь только что стала еще сложнее?

— Людмила, я спросил — что с тобой?

В голосе появились стальные нотки. Он не привык к тому, чтобы ему не отвечали.

— Я… — голос сорвался. — Мне нужно вам что-то сказать.

— Говори.

— Я беременна.

Слова повисли в воздухе как приговор. Джахангир замер, не отпуская моего лица.

— Что?

— Я беременна, — повторила я тише.

Его руки дрогнули. В глазах мелькнуло что-то — радость? Ужас? Я не могла понять.

— На каком сроке?

— Примерно месяц.

— Месяц, — он отпустил меня, отошел к окну. — Значит, может быть от Рустама.

Да. Может быть от Рустама. Или от него. Русская рулетка с двумя патронами в барабане.

— Возможно, — прошептала я.

Джахангир стоял спиной ко мне. По напряжению плеч я видела — он на грани взрыва.

— Блядь, — тихо сказал он. — Блядь, блядь, блядь.

Потом резко повернулся ко мне.

— От кого он?

— Я не знаю.

— НЕ ЗНАЕШЬ?

Крик оглушил меня. Джахангир был белый от ярости.

— Ты не знаешь, от кого беременна? От мужа или от любовника?

— Вы не любовник, — сказала я тихо. — Вы насильник.

Удар последовал мгновенно. Ладонь врезалась в щеку со звуком выстрела. Голова дернулась в сторону, во рту появился вкус крови.

— Повтори, — прошипел он.

— Вы меня изнасиловали, — повторила я, не поднимая глаз. — В тюрьме. Помните?

— А потом что было?

— Потом вы держали меня силой.

— А потом что было, сука?

Он схватил меня за волосы, заставил посмотреть на него.

— А потом что было?

— Потом… потом я привыкла.

— Не привыкла. Полюбила. Стонала под мной, кричала мое имя, умоляла не останавливаться.

Это была правда. Горькая, унизительная правда.

— И теперь, — продолжал он, — носишь ребенка. И не знаешь, от кого.

— Знала бы — сказала.

— Врешь. Ты надеешься, что от Рустама. Чтобы не быть связанной со мной навеки.

Снова правда. Я действительно надеялась.

Джахангир отпустил мои волосы, прошелся по комнате. Как зверь в клетке.

— Значит, так, — сказал он наконец. — Завтра едем к врачу. Делаешь аборт.

Слова ударили меня как молния. Аборт? Убить ребенка?

— Нет, — прошептала я.

— Что «нет»?

— Я не буду делать аборт.

— Будешь. Не нужен мне ребенок с сомнительным отцовством.

— Это мой ребенок!

— НАПЛЕВАТЬ! Это мой дом, ты моя женщина, и ты сделаешь то, что я скажу!

Он схватил меня за плечи, встряхнул.

— Думаешь, я позволю тебе родить ублюдка? Который может оказаться сыном моего врага?

— Рустам не ваш враг! Он ваш сын!

— Был сыном. Теперь он мертв для меня. Он трахал мою женщину, он хочет мою женщину!

В его глазах не было ни сожаления, ни боли. Только холодная решимость.

— Завтра утром едем в клинику, — сказал он. — И никаких споров.

— А если я откажусь?

Джахангир усмехнулся. Улыбка была хуже любых угроз.

— Тогда я привезу сюда врача. И он сделает аборт прямо на этой кровати. Без анестезии.

Кровь превратилась в лед. Он не шутил. Я видела это в его глазах.

— Боже какое же вы жуткое чудовище, — прошептала я.

— Да. И ты это знала, когда позволила мне себя трахать.

— Я не позволяла! Вы меня принуждали!

— В первый раз — да. А потом? Потом ты сама раздвигала ноги.

Правда жгла хуже кислоты. Да, потом я не сопротивлялась. Более того — отвечала на его ласки.

— Это был… это был стокгольмский синдром, — сказала я.

— Называй как хочешь. Факт остается фактом — ты хотела меня.

— Не хотела!

— Хотела. И сейчас хочешь.

Он подошел ко мне, коснулся щеки. Там, где ударил. Прикосновение было неожиданно нежным.

— Ты думаешь, мне приятно заставлять тебя убить ребенка? — спросил он тихо.

— Не знаю. Вам приятно причинять мне боль.

— Не всегда. Иногда я хочу тебя защитить.

— От кого? От себя?

— От этого мира. Он слишком жесток для таких, как ты.

Джахангир сел рядом со мной на кровать. Взял мою руку в свои.

— Людмила, послушай меня. Я не могу позволить тебе родить ребенка неизвестного отцовства. Это подорвет мой авторитет.

— Ваш авторитет важнее жизни ребенка?

— Да.

Простой, честный ответ. Без попыток себя оправдать или украсить.

— В моем мире все строится на уважении, — продолжал он. — А какое уважение к мужчине, чья жена родила ему бастарда?

— А если ребенок от вас?

— Тогда другое дело. Но мы не узнаем этого до рождения.

Он гладил мою руку большим пальцем. Движения были гипнотически спокойными.

— Пойми, — сказал он, — я не хочу тебя мучить. Но выбора нет.

— Есть. Вы можете отпустить меня.

Джахангир рассмеялся. Звук был низким, хищным.

— Отпустить? После всего, что было между нами?

— Да.

— Нет, девочка. Ты моя. И останешься моей навсегда.

Он поцеловал меня в висок.

— Завтра в девять утра будь готова. Поедем к лучшему врачу в городе.

— А если я сбегу?

— Не сбежишь. Я удвою охрану.

— А если все-таки?

Джахангир посмотрел на меня серьезно.

— Тогда я найду твоего брата. И сделаю с ним то, что он никогда не забудет.

Угроза. Всегда угрозы. Всегда Пашка как рычаг давления.

— Вы не человек, — сказала я.

— Человек. Просто без иллюзий о добре и зле.

Он встал, поправил пиджак.

— Отдыхай. Завтра будет тяжелый день.

— Джахангир, — позвала я его, когда он уже дошел до двери. — А если ребенок от Рустама?

Он остановился, не оборачиваясь.

— Что если?

— Это будет ваш внук.

Слова повисли в воздухе как обвинительный приговор. Джахангир медленно повернулся ко мне.

— Что ты сказала?

— Если ребенок от Рустама, то это ваш внук. Ваша кровь.

Лицо его побледнело. В глазах мелькнуло что-то — ужас? Понимание?

— Заткнись, — прошептал он.

— Вы заставляете меня убить вашего внука. Своего единственного внука.

— ЗАТКНИСЬ!

Крик был полон такой боли, что я вздрогнула. Джахангир стоял у двери, сжав кулаки до белых костяшек.

— Не смей… не смей это говорить.

— Но это правда. Ребенок может быть…

— НЕТ! — он подошел ко мне, схватил за горло. — Никакого внука! Никаких кровных связей! Рустам мертв для меня!

Пальцы сжимались, перекрывая дыхание. Но в глазах Джахангира была не ярость — была мука.

— Если… если это его ребенок, — хрипела я, — то вы убиваете единственное, что от него осталось.

Он отпустил меня, отшатнулся как ужаленный.

— Молчи. Просто молчи об этом.

— Но…

— Завтра аборт. И никаких разговоров о… о том, чей это может быть ребенок.

Джахангир быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью. А я сидела, потирая горло, и понимала — я попала в самую болевую точку.

Мысль о том, что он может убить собственного внука, терзала его. Но гордость была сильнее отцовских чувств.

Ребенком, которого завтра должна была убить.

Я легла на кровать, положила руки на живот. Там, внутри, билось крошечное сердце. Жизнь, которая только начиналась.

Плакала я долго. Не от боли — от безвыходности. Как объяснить еще не рожденному ребенку, что его мать оказалась слабее обстоятельств?

Некоторые жертвы не искупаются никем. Некоторые жизни обрываются, не успев начаться. И самое страшное — когда ты сам становишься палачом для того, кого должен был защитить.

Завтра я стану убийцей. Убийцей собственного ребенка.

И этого мне никогда не простят ни Бог, ни моя совесть.

Но выбора не было. В мире Джахангира выбора не было никогда.

Только повиновение или смерть. И я уже сделала свой выбор давно, когда поцеловала его ботинки во дворе.

Остальное — только последствия.

_________