Свекор. Любовь не по понятиям

Глава 7

Особняк Джахангира стоял на окраине города, словно замок злого волшебника из детских сказок. Высокий кованый забор с острыми пиками, камеры наблюдения через каждые десять метров, охрана с автоматами. Крепость. Тюрьма. Место, откуда не убегают.

Где не убегают — там умирают.

Меня провели через двор, мимо фонтана с мраморными ангелочками, которые казались насмешкой над моей судьбой. Ангелы здесь не водились. Здесь водились только демоны в дорогих костюмах.

Входная дверь — массивный дуб с золотыми накладками. За ней холл размером с мою квартиру. Мраморные колонны, хрустальная люстра, персидские ковры. Богатство, нажитое кровью и болью. Деньги пахнут потом, слезами и чужими судьбами.

— Вверх, — коротко бросил один из охранников, кивнув на лестницу.

Лестница вела на второй этаж, к двустворчатой двери из красного дерева. Моя Голгофа была украшена позолотой и драгоценностями.

Дверь открылась без стука. Видимо, меня ждали.

Кабинет Джахангира был храмом власти. Огромный стол из черного дерева, кресло, больше похожее на трон, книжные полки до потолка. На стенах — картины в золотых рамах и оружие. Много оружия. Кинжалы, сабли, пистолеты. Музей смерти.

За столом сидел он.

Джахангир снял пиджак и расстегнул рубашку. Теперь были видны татуировки на его мощных руках — змеи, кресты, надписи на арабском. Каждая наколка — это история. Каждая история — это чья-то боль.

— Проходи, Людмила, — сказал он, не поднимая глаз от документов. — Садись.

В голосе не было ни злости, ни торжества. Только усталая уверенность человека, который привык получать то, что хочет. Как будто похищение людей было его повседневной работой.

Наверное, так и было.

Я осталась стоять. Последний акт неповиновения перед полной капитуляцией.

— Сказал — садись, — повторил он, и в голосе появилась сталь.

Я села в кресло напротив его стола. Кожа была мягкой, дорогой. Кресло для гостей, которые приходят сюда добровольно. Интересно, многие ли из них уходили отсюда живыми?

Джахангир отложил документы и посмотрел на меня. Те же золотисто-карие глаза, тот же пристальный взгляд. Но теперь я видела в них не только похоть. Теперь я видела расчет. Холодный, точный расчет хищника, который загнал добычу в угол.

— Снимай платье, — сказал он так же просто, как просят передать соль.

— Что?

— Ты меня прекрасно поняла. Снимай платье. Это красивое белое платье, в котором ты должна была стать моей невесткой. Символ невинности, который я трахал несколько дней назад. Ты реально думала, что после того, как ты сосала мой член ты станешь женой моего сына? Так что давай сними эту тряпку.

Слова упали между нами, как капли кислоты на открытую рану. Каждое слово жгло, разъедало остатки достоинства.

— Я не буду.

— Будешь, — он встал из-за стола и медленно обошел его. — Потому что у тебя нет выбора. У тебя вообще больше нет выбора ни в чем. Я — твой выбор. Твой единственный выбор.

Он остановился рядом с моим креслом, и я почувствовала исходящую от него энергию. Мужская сила, власть, опасность. Все то, чего не было у Рустама. То, что пугало и притягивало одновременно.

— Почему? — прошептала я. — Почему ты это делаешь?

— Потому что захотел тебя, — он провел пальцем по моей щеке, и я задрожала. — С первого взгляда. Когда ты вошла в мою камеру три дня назад. Маленькая, испуганная, но такая красивая. И я понял — эта будет моей.

— Но я… я была невестой твоего сына…

— Рустам — мальчик. Он не знает, что делать с такой женщиной, как ты. А я знаю.

Его рука легла мне на плечо, и я почувствовала, как тело предательски откликается на прикосновение. Как будто-в той камере часть меня…предательски начала принадлежать ему.

Некоторые цепи куются не из металла. Некоторые цепи куются из собственных желаний.

— Случайность, — усмехнулся он. — Твой братишка случайно сбил человека. Случайно попал к следователю, который меня знает. А тот случайно решил, что ты будешь хорошей платой за освобождение. Но знаешь что? Иногда случайности — это судьба в маскировке.

— Ты… ты убийца, — прошептала я.

— Да, — он сказал это так просто, как другие говорят о погоде. — Я убийца, бандит, мафиози. Все, что ты о таких, как я, слышала и читала. И еще хуже. Но это меня не останавливает. А тебя?

Он наклонился ко мне, и я почувствовала запах его одеколона. Тот же, что и в камере. Дорогой, мужской, с нотками кедра и кожи. Запах, который заставлял мое тело вспоминать.

— Остановись, — прошептала я.

— Не хочу, — он поцеловал меня в шею, и по телу пробежала дрожь какие мягкие у него губы и как колется аккуратная щетина провел языклм и снова поцеловал медленно жадно. — Три дня я думал только о тебе. О твоей коже, о твоих стонах, о том, как ты сжималась вокруг меня. Ты стала наркотиком, от которого нет лечения.

— Я тебе не принадлежу!

— Принадлежишь, — он выпрямился и посмотрел мне в глаза. — С того момента, как согласилась прийти ко мне в камеру. С того момента, как я вошел в тебя первым. Ты носишь мою печать, Людмила. И будешь носить всегда.

Я попыталась встать, но он мягко, но непреклонно вернул меня в кресло.

— Сиди. Мы еще не закончили разговаривать.

— О чем нам говорить? Ты разрушил мой брак! Унизил меня перед всеми!

— Я освободил тебя, — его голос стал жестче. — От жизни с мальчиком, который не знает, что такое настоящая страсть. От притворства, что ты довольна получать крошки, когда можешь получить все.

— Что все?

Он широко развел руки, показывая на роскошь кабинета.

— Это. Деньги, власть, уважение. Место рядом с мужчиной, который может дать тебе весь мир. Или уничтожить любого, кто посмеет тебя обидеть.

— За какую цену?

— За ту, которую ты уже заплатила, — он снова сел за стол. — Ты уже моя, Людмила. Рустам тебя трогал, но не менял. А я изменил. С первого раза.

Он был прав, и это было самое страшное. В его объятиях я чувствовала то, чего никогда не чувствовала с Рустамом. Животную страсть, которая пугала и пьянила. Ощущение себя женщиной, а не маленькой девочкой.

— Теперь ты останешься здесь, — продолжил он. — Навсегда. Это твой новый дом.

— А если я не хочу?

— Тогда тебе будет больно, — он сказал это с такой простотой, что у меня кровь застыла в жилах. — Очень больно. Но ты все равно останешься. Потому что деваться тебе некуда.

Он открыл ящик стола и достал планшет. Включил, пролистал что-то и повернул экраном ко мне.

На экране была фотография Пашки. Мой брат сидел в каком-то подвале, привязанный к стулу. Живой, но очень напуганный.

Воздух вышел из легких со свистом. Мир сжался до размеров экрана планшета.

— Пашка…

— Жив, здоров, и таким останется, пока ты будешь послушной девочкой, — Джахангир убрал планшет. — Стоит тебе попытаться сбежать или выкинуть какую-то херню, и твой братишка превратится в фарш. Медленно и болезненно.

— Ты чудовище, — прошептала я.

— Да, — он кивнул. — И это чудовище заботится о тебе. Видишь, как все просто?

Простота — это когда у тебя есть выбор. А когда выбора нет, это называется рабством.

— Что ты хочешь от меня?

— Всего, — он встал и подошел к окну. — Твое тело, твою душу, твою преданность. Хочу, чтобы ты забыла о существовании других мужчин. Хочу, чтобы ты принадлежала мне полностью.

— А взамен?

— Взамен я дам тебе жизнь, о которой ты не мечтала. Потому что была слишком мала, чтобы о таком мечтать.

Он повернулся ко мне, и в его глазах был огонь. Не только похоти — чего-то большего. Одержимости.

— Я буду твоим богом, Людмила. И твоим демоном. Буду тем, кто дает и тем, кто отнимает. Единственным мужчиной в твоей жизни.

— А если я скажу «нет»?

— Ты не скажешь, — он усмехнулся. — Потому что знаешь, что я прав. В камере ты почувствовала то, чего не чувствовала никогда. И хочешь почувствовать снова.

Он приблизился ко мне, и я почувствовала, как тело начинает дрожать. От страха. От ожидания. От проклятого возбуждения, которое я не могла контролировать.

— Сними платье, — повторил он. — Сейчас.

— Нет.

— Тогда я сниму его сам. И порву. А это очень красивое платье. Жалко будет портить.

Его руки легли мне на плечи, начали медленно спускать с них лямки. Я не сопротивлялась. Не потому, что не хотела. Потому, что не могла. Мое тело не слушалось разума.

— Вот и умница, — прошептал он, когда платье упало к моим ногам.

Я стояла перед ним в одном нижнем белье, и чувствовала себя жертвой, приготовленной для жертвоприношения. Его взгляд скользил по моему телу, жег кожу, как прикосновение раскаленного металла.

— Красивая, — пробормотал он. — Еще красивее, чем я помнил.

Он обошел меня кругом, как покупатель оценивает товар. И я позволила. Потому что знала — если не позволю, будет хуже. Намного хуже.

— Знаешь, что я собираюсь с тобой делать? — спросил он, остановившись у меня за спиной.

— Что?

— Сначала я сломаю тебя. Полностью. Так, чтобы от старой Людмилы ничего не осталось. А потом слеплю заново.

Его руки легли мне на талию, притянули к себе. Я почувствовала его возбуждение через ткань брюк.

— А сейчас, — прошептал он мне на ухо, — я напомню тебе, кому ты принадлежишь.

Он развернул меня лицом к себе и поцеловал. Жестко, требовательно, не оставляя места для сопротивления. Его язык проник в мой рот, завладел им, вбивался глубоко сплетаясь с моим языком. Дико страстно. И самое страшное — мне это нравилось.

Мое тело откликалось на его прикосновения, несмотря на ужас. Кровь бежала быстрее, дыхание сбивалось, внизу живота разливалось незнакомое тепло.

Предательство собственного тела — это худший вид предательства. Потому что убежать от себя невозможно.

— Чувствуешь? — прошептал он, прерывая поцелуй. — Чувствуешь, как твое тело помнит меня?

— Отпусти…

— Никогда, — он подхватил меня на руки и понес к большому кожаному дивану в углу кабинета. — Ты моя навсегда, Людмила. И чем быстрее ты это поймешь, тем легче тебе будет.

Он положил меня на диван и навис сверху. Большой, сильный, опасный. Хищник, который поймал свою добычу и теперь будет играть с ней, пока не надоест.

— Скажи, что ты моя, — прошептал он, расстегивая мой лифчик одной рукой.

— Нет.

— Скажи, — он освободил мою грудь и сжал ее ладонью, большим пальцем поглаживая сосок.

— Нет…

— Тогда я буду добиваться этого, пока ты не сдашься, — он наклонился и взял сосок в рот, начал сосать и покусывать.

Волна удовольствия прокатилась по телу, и я выгнулась под ним.

— Хорошая девочка, — пробормотал он, переключившись на другую грудь. — Начинаешь понимать.

Его свободная рука скользнула по моему животу, добралась до края трусиков. Я задрожала, когда почувствовала, как пальцы проникают под ткань.

— Мокрая, — довольно произнес он. — Тело не лжет, в отличие от слов.

Он стянул с меня трусики, и я инстинктивно попыталась сжать ноги. Но он удержал их руками, развел в стороны.

— Не прячься от меня, — приказал он. — Я уже видел каждый сантиметр твоего тела. Пробовал на вкус.

Его пальцы коснулись клитора, и я невольно застонала. Он улыбнулся, видя мою реакцию.

— Скажи, что ты моя, — повторил он, начиная медленно ласкать меня.

— Я… я…

— Да?

Его палец проник внутрь, и я задрожала всем телом. Он двигал им медленно, мучительно, заставляя мое тело откликаться против воли. Снова выскалзывал и обводил клитор кругами, потирая чувствительную вершинку.

— Я твоя, — выдохнула я, и эти слова прозвучали как приговор.

— Мояяя…дааа, Люда ты моя птичка.

Он добавил второй палец, и я почувствовала, как растягиваюсь. Было немного больно, но в то же время невероятно возбуждающе.

— Расслабься, — прошептал он. — Ты должна быть готова принять меня.

Он продолжал ласкать меня, пока я не стала влажной и податливой. Мои бедра сами начали двигаться навстречу его пальцам. Я хотела чтоб он ласкал интенсивнее я искала…боже что я искала.

— Хочешь меня? — спросил он, убирая руку.

— Нет…

— Ложь, — он расстегнул брюки и освободил свой член. Он был еще больше, чем я помнила. Длинный, толстый, с выступающими венами.

Джахангир устроился между моих ног, уперся головкой во вход. Я почувствовала, как он давит, растягивает меня.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я подняла глаза и встретилась с его взглядом. Золотисто-карие глаза горели триумфом и похотью.

— Хочу видеть твое лицо, когда ты сдашься, — прошептал он и резко вошел до конца.

Я выгнулась, задыхаясь от ощущения заполненности. Он был огромным, заполнял меня полностью, растягивал до предела.

— Боже… ты такая узкая, — простонал он. — Как будто создана для меня.

Он начал двигаться, медленно выходя и резко входя обратно. Каждый толчок отзывался в самой глубине, заставлял мое тело содрогаться от удовольствия.

— Смотри на меня, — повторил он, когда я закрыла глаза. — Хочу видеть, как ты кончаешь для меня.

Его движения стали быстрее, жестче. Одной рукой он сжимал мою грудь, другой поднял мою ногу, закинул себе на плечо, меняя угол проникновения.

— Ох… — невольно простонала я, когда он попал в особенно чувствительную точку.

— Вот так, — довольно прошептал он. — Стони для меня. Покажи, как тебе хорошо.

Он начал целиться именно в эту точку, и я почувствовала, как внутри нарастает что-то невероятно мощное. Мышцы напряглись, дыхание сбилось.

— Кончай, — приказал он. — Давай, сожми меня, сдави, ори я хочу чтоб ты орала для меня, птичка.

Волна оргазма накрыла меня с головой. Я кричала, выгибалась, сжимала его внутри себя. Удовольствие было настолько интенсивным, что на секунду я потеряла сознание.

Когда очнулась, он все еще двигался во мне, резко сильно срываясь на стоны.

— Моя, — шептал он. — Только моя. Маленькая сучка.

Он ускорился, его дыхание стало хриплым. Еще несколько глубоких толчков, и он застыл, изливаясь внутри меня с громким гортанным стоном.

Мы лежали, тяжело дыша. Его вес давил на меня, но я не жаловалась. В голове была странная пустота, как после долгой болезни.

Что-то во мне сломалось в тот момент, когда я согласилась прийти к нему в камеру. И теперь это что-то не могло жить без него.

Любовь — это не только свет и радость. Иногда любовь — это цепи, которые ты надеваешь добровольно.

Он поднялся, оделся и закурил сигарету. Я лежала на диване, прикрывшись пледом, и смотрела в потолок.

— Завтра покажу тебе дом, — сказал он. — Твои комнаты, гардероб, все остальное. Здесь есть все, что тебе может понадобиться.

— Кроме свободы.

— Свобода переоценена, — он затянулся сигаретой. — Особенно для таких, как ты. Ты не знаешь, чего хочешь. Поэтому я буду хотеть за тебя.

— А как же Рустам?

— Что — Рустам? — в голосе появились стальные нотки.

— Он мой муж.

— Был. Теперь ты разведешься с ним. Подпишешь все документы, которые я тебе принесу.

— А если не подпишу?

— Подпишешь, — он повернулся ко мне. — Потому что альтернатива тебе не понравится.

В его глазах я увидела такую холодную жестокость, что волосы встали дыбом. Этот человек действительно мог убить. И убивал. Много раз.

— Но сначала ты немного поживешь здесь. Привыкнешь. Поймешь, что к чему, — он погасил сигарету и встал. — Тебя отведут в твою комнату. Завтра у нас будет насыщенный день.

Он оделся и вышел из кабинета, оставив меня одну. Я лежала на диване, укутанная в плед, и пыталась понять, что со мной произошло.

Час назад я была женой Рустама Алханова. Теперь я была пленницей его отца. Любовницей. Рабыней.

И самое страшное — части меня это нравилось.

За окном начинало темнеть. Где-то там, в городе, Рустам, наверное, сходил с ума от горя. Пашка сидел в заточении. А я лежала в роскошном особняке и думала о том, что больше никогда не буду прежней.

Некоторые клетки строят из золота. Но от этого они не перестают быть клетками.