Свекор. Любовь не по понятиям

Глава 5

Белое платье висело в шкафу как саван невинности, которой больше не существовало. Я смотрела на него и чувствовала, как желчь подкатывает к горлу. Каждая складка шелка, каждая жемчужинка на корсете — все это было ложью, красивой упаковкой для испорченного товара.

«Невеста должна быть в белом», — говорила Амина Ибрагимовна, поправляя фату. Белом… Какая издевательская ирония судьбы. Я была черной внутри, прогнившей до костей, а снаружи — невинная голубка, готовая к алтарю.

— Милочка, ты такая бледная. Волнуешься?

Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Волнуюсь… да, можно и так сказать. Когда у тебя внутри все выжжено огнем позора, а ты должна изображать счастье — это определенно можно назвать волнением.

Амина Ибрагимовна подошла ближе, взяла мои руки в свои. Теплые, мягкие ладони матери, которая никогда не узнает правду о своей будущей невестке.

— Людочка, это нормально. Я тоже волновалась перед свадьбой. Знаешь, когда я выходила замуж за отца Рустама, мне было всего семнадцать. Я его до свадьбы три раза видела, не больше. А теперь посмотри — столько лет прошло, а мы до сих пор счастливы.

Счастливы… А что она скажет, когда узнает, что ее муж десять лет провел не заграницей по работе, а в тюрьме? Что он заказывал девочек для утех? Что одной из этих девочек была его будущая невестка?

— Рустам тебя очень любит, — продолжала Амина Ибрагимовна, поправляя мою фату. — Я никогда не видела его таким счастливым. Он с девятого класса только о тебе и говорит. «Мама, Люда то, Люда се». Я уже думала, что он на ней помешается.

Помешался… Да, можно и так сказать. Рустам действительно был помешан на той девочке, которой я была раньше. До той ночи. До того момента, когда я продала себя за свободу брата.

— А помнишь, как он в десятом классе подрался с теми хулиганами, которые тебя задирали? Пришел домой весь избитый, а в глазах такой огонь. Говорит: «Мама, я за нее убью, если надо». Тогда я поняла — это серьезно.

Я помнила. Помнила, как Рустам стоял передо мной с разбитой губой и синяком под глазом, а я плакала и говорила, что не стоило драться из-за меня. А он отвечал: «Ты стоишь того, чтобы за тебя умереть».

Умереть… А что он скажет, когда узнает, что я за него убила? Убила ту девочку, которую он полюбил в девятом классе. Убила и закопала где-то глубоко внутри, а вместо нее осталась только оболочка.

— Ну что, готова? — спросила Амина Ибрагимовна, оглядывая меня критическим взглядом. — Ты прекрасна, доченька. Прямо принцесса.

Принцесса… Интересно, есть ли в сказках принцессы, которые продают себя за освобождение близких? Или все принцессы там исключительно добродетельные?

Рустам ждал меня у ЗАГСа. Стоял в новом костюме, с букетом белых роз, и улыбался так, словно я была его спасением. А я была его проклятием. Его губы тронули мою щеку, и мне захотелось выблевать душу через рот. Не потому что он противен — нет. Потому что я недостойна даже его прикосновения.

— Ты самая красивая невеста в мире, — шептал он мне на ухо, а я думала о руках Джахангира на моей коже. О том, как он сжимал мою талию, как входил в меня, разрывая что-то важное навсегда.

— Я так долго этого ждал, Люда. Так долго мечтал об этом дне.

А я мечтала забыть. Забыть запах его одеколона, перемешанный с запахом тюремной камеры. Забыть вкус виски у себя на губах. Забыть ощущение его члена во рту. Но некоторые воспоминания врезаются в память, как гвозди в дерево. И чем больше пытаешься их вытащить, тем глубже они входят.

Некоторые раны не заживают. Они просто покрываются коркой лжи, а внутри продолжают гнить.

— Пошли, любимая. Нас ждут.

Мы вошли в ЗАГС под руку, и я чувствовала, как сотни глаз проходящих людей смотрят на нас. Красивая пара, счастливые молодожены. Если бы они знали…

ЗАГС встретил нас торжественной музыкой и улыбками служащих. Все как положено. Все правильно. Все неправильно до корня души. Зал был украшен белыми цветами — символ чистоты. Как же хотелось расхохотаться в голос над этой иронией.

— Граждане Алханов и Лаврова, подойдите к столу для регистрации, — объявила женщина-регистратор с приветливой улыбкой.

Алханов и Лаврова… Скоро будет два Алханова. Рустам и его жена-шлюха. Интересно, а если бы он знал правду, все равно бы женился? Или плюнул бы мне в лицо и ушел, не оборачиваясь?

— Граждане Алханов и Лаврова, вы пришли сюда добровольно, по взаимной любви и согласию?

Добровольно… Да, никто меня силой не тащил. Любовь… Да, я люблю Рустама. Или любила ту, которой была раньше. Согласие… А есть ли у меня выбор?

— Да, — сказали мы хором.

— Гражданин Алханов, согласны ли вы взять в жены гражданку Лаврову?

— Согласен, — голос Рустама звучал твердо и уверенно. В нем слышалось столько счастья, что мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Гражданка Лаврова, согласны ли вы выйти замуж за гражданина Алханова?

Пауза. Секунда, которая длилась вечность. Я чувствовала, как все смотрят на меня, ждут ответа. Рустам сжал мою руку, и в его глазах я увидела такую веру, такую любовь, что сердце сжалось от боли.

— Согласна, — прошептала я.

И в этот момент поняла: я только что произнесла самую страшную ложь в своей жизни. Потому что та девочка, которая согласилась выйти замуж за Рустама Алханова, умерла в тюремной камере три дня назад.

Я расписывалась в документах дрожащей рукой, и чернила растекались, как кровь на бумаге. Людмила Алханова. Новое имя для старой шлюхи.

— Поздравляю! Теперь вы муж и жена! Можете поцеловать невесту!

Рустам поцеловал меня, и этот поцелуй был нежным, как прикосновение ангела. А я думала о том, что ангелы не целуют падших. Они их просто жалеют издалека.

Гости засыпали нас лепестками роз и рисом. Традиция. На счастье. А мне казалось, что они бросают в меня камни. Каждый лепесток обжигал кожу, каждое зернышко риса било, как пуля.

Фотограф щелкал затвором, ловя «счастливые моменты». Улыбнитесь! Посмотрите друг на друга с любовью! Обнимитесь! А я улыбалась и думала: интересно, видно ли на фотографиях, что душа невесты черная, как смола?

После ЗАГСа мы поехали в ресторан. Маленькое торжество — только самые близкие. Амина Ибрагимовна, Пашка, несколько друзей Рустама, моя двоюродная сестра Зоя. Все пили, смеялись, желали нам счастья. А я сидела и чувствовала, как каждое слово поздравления обжигает кожу, как раскаленное железо.

— За молодых! За их любовь! — поднял тост лучший друг Рустама Марат.

Бокалы звенели, шампанское пенилось, а я думала: «Любовь… Что это такое? То, что было между мной и Рустамом до той ночи? Или то животное, первобытное притяжение, которое я почувствовала к тому ублюдку в камере?»

Потому что, честно говоря, я не могла выкинуть из головы его глаза. Золотисто-карие, жестокие, но в то же время… живые. Так живые, что рядом с ними все остальные казались бледными тенями.

— Рустам, ты молодец, — подмигнул Марат. — Нашел себе красавицу. А то мы уж думали, ты монахом станешь.

— Люда особенная, — ответил Рустам, обнимая меня за плечи. — Я сразу понял, что она — моя судьба.

Судьба… А что если судьба — это не подарок, а наказание? Что если некоторым людям суждено нести крест лжи всю жизнь?

Зоя подсела ко мне, когда мужчины ушли курить.

— Люд, ты какая-то… не знаю, странная сегодня. Грустная какая-то. Невесты обычно светятся от счастья.

— Просто устала, — соврала я.

— А помнишь, как мы в детстве играли в свадьбу? Ты всегда говорила, что у тебя будет самая красивая свадьба в мире. И вот она, мечта сбылась.

Мечта… Да, была такая мечта. У маленькой девочки, которая верила в сказки. А потом девочка выросла и узнала, что в реальной жизни принцы не всегда спасают принцесс. Иногда принцессам приходится спасать себя сами. И цена этого спасения — душа.

— Люда, ты в порядке? — Рустам обеспокоенно смотрел на меня. — Ты почти ничего не ешь.

— Волнуюсь просто, — соврала я и попыталась улыбнуться.

Ложь — это как наркотик. Сначала колешь от случая к случаю, потом не можешь без дозы прожить и дня. А в конце концов ложь становится тобой, а ты — ложью. И уже не понимаешь, где кончается одно и начинается другое.

— А я вот думаю, — сказала Амина Ибрагимовна, поднимая бокал с соком, — хорошо, что отец Рустама скоро приедет. Он очень хотел быть на свадьбе, но дела, понимаете… Зато будет на никахе. Познакомится с нашей девочкой.

При упоминании об отце Рустама у меня внутри все сжалось. Интересно, какой он? Строгий? Добрый? Примет ли меня? И самое главное — похож ли он на сына?

— А он давно заграницей? — спросила Зоя.

— Десять лет уже, — ответила Амина Ибрагимовна, и в голосе прозвучала едва уловимая грусть. — Работа такая. Но он всегда присылает деньги, заботится о нас. Хороший отец, хороший муж.

Десять лет… Значит, уехал, когда Рустаму было четырнадцать. Интересно, скучает ли Рустам по отцу? Мы никогда об этом не говорили. Рустам вообще редко упоминал отца.

Пашка подошел ко мне, когда все разошлись курить.

— Сестренка, ты же счастлива, да?

Я посмотрела на него — на этого долговязого дурака, из-за которого все началось. На его молодое лицо с первым пушком на щеках, на глаза, в которых еще теплилась детская наивность. И поняла: он никогда не узнает цену моего счастья. Никогда.

— Конечно, Паш. Я очень счастлива.

— Знаешь, Мил, я все думаю… Если бы мама была жива, она бы так радовалась. Помнишь, как она говорила: «Людочка моя такая умная, красивая. Обязательно выйдет замуж за хорошего человека»?

Мама… Господи, как же больно думать о ней сейчас. Мама, которая всю жизнь работала, чтобы мы ни в чем не нуждались. Которая до последнего дня верила в то, что мы с Пашкой вырастем хорошими людьми.

— А помнишь, как мы с тобой мечтали, когда мама болела? Ты говорила, что выйдешь замуж за принца и будешь жить в замке.

Принц… Да, был такой. Звали его Рустам, и он дрался за меня, как рыцарь. А теперь он женился на шлюхе, которая отдалась зэку за освобождение брата. Сказки иногда превращаются в кошмары. Особенно когда вырастаешь.

— И знаешь что, сестренка, — Пашка наклонился ко мне и тихо добавил, — я обещаю, что больше никогда не доставлю тебе проблем. Никогда. Я понял, что чуть не разрушил твою жизнь своей дурью.

Если бы ты знал, Пашка. Если бы знал, что ты не чуть не разрушил — ты разрушил. Окончательно и бесповоротно. Но я никогда тебе этого не скажу. Потому что некоторые грехи должны нести в одиночестве.

— Мама была бы счастлива, — добавил Пашка.

Мама… Господи, хорошо, что она не видит этого. Хорошо, что она не знает, чего стоило мне спасти ее сына. Некоторые жертвы должны оставаться тайной. Навсегда.

— Пашка, — позвала я его, когда он уже собирался отойти.

— Да?

— Я тебя люблю. Ты знаешь это, да?

— Конечно знаю, Мил. И я тебя тоже. Ты у меня самая лучшая сестра в мире.

Лучшая… Интересно, что он сказал бы, если бы узнал правду? Что его лучшая сестра провела ночь с зэком? Что она стонала под ним и чувствовала то, чего никогда не чувствовала с любимым человеком?

Вечером мы вернулись домой. Наш новый дом — квартира, которую снял Рустам. Две комнаты, кухня, все чистое, уютное. Семейное гнездышко для начала новой жизни. На стенах висели наши фотографии — со школы, с института, с прогулок. Счастливые лица молодых людей, которые верили в будущее.

— Теперь мы официально семья, — сказал Рустам, обнимая меня на пороге. — Ты моя жена.

Жена… Интересно, есть ли в языке слово для женщины, которая вышла замуж обманом? Которая стоит в белом платье и думает о других мужских руках?

— Я так долго этого ждал, Люда. Так долго мечтал о том дне, когда ты станешь моей навсегда.

Навсегда — это очень долго для лжи. Особенно когда каждый день приходится смотреть в честные глаза человека, который тебя любит, и знать, что ты недостойна даже его презрения.

— Хочешь чаю? — спросил он, направляясь на кухню. — Или может, бокал вина? В честь нашей свадьбы?

— Лучше чай, — ответила я.

Алкоголь мне сейчас противопоказан. От него всплывают воспоминания, которые лучше держать под замком. Воспоминания о вкусе виски и мужских руках на моем теле.

Мы сидели на кухне, пили чай с тортом, который купила Амина Ибрагимовна. Обычная семейная идиллия. Молодожены в первый день совместной жизни. Рустам рассказывал о планах на будущее — хотел найти лучшую работу, снять квартиру побольше, может быть, через пару лет подумать о детях.

Дети… А что если у нас будут дети? Смогу ли я смотреть на них и не думать о том, какая я мать? Смогу ли воспитывать их в честности, когда сама построена из лжи?

— Люда, ты опять задумалась, — заметил Рустам. — О чем?

— О нас. О будущем.

— И какие мысли?

«Думаю о том, что я тебя обманываю. Думаю о том, что через несколько дней твой отец приедет на никах, а я понятия не имею, что он за человек. Думаю о том, что три дня назад я была под другим мужчиной и чувствовала то, чего никогда не чувствовала с тобой».

— Хорошие мысли, — соврала я. — Я просто счастлива.

Рустам начал расстегивать молнию на моем платье, и я почувствовала, как тело каменеет. Руки, губы, дыхание — все не то. Все не так, как тогда. И я ненавидела себя за то, что сравниваю. За то, что в глубине души ищу в его прикосновениях ту звериную страсть, которая была в камере.

— Ты дрожишь, — заметил он. — Боишься?

Да, боюсь. Боюсь, что ты поймешь. Боюсь, что не поймешь. Боюсь, что буду думать о нем, когда ты будешь во мне. Боюсь, что не буду.

— Немного, — прошептала я.

— Мы не торопимся. У нас вся жизнь впереди.

Вся жизнь… А что если эта жизнь — наказание? Что если счастье — это не награда за страдания, а иллюзия, которой мы сами себя обманываем?

Он целовал меня медленно, нежно, как хрупкую вещь, которая может разбиться от неосторожного движения. А я лежала и думала: «Я уже разбита. Вдребезги. Ты целуешь осколки».

Его руки гладили мою кожу с такой осторожностью, с такой любовью, что мне хотелось заплакать. Рустам боготворил меня. Он думал, что прикасается к чему-то священному. А на самом деле ласкал тело, которое три дня назад принадлежало другому.

— Ты такая красивая, — шептал он, покрывая поцелуями мою шею. — Моя жена… Моя единственная…

Единственная… Если бы ты знал, что ты не первый. Что другой мужчина уже брал меня, входил в меня, заставлял стонать от боли и… от чего-то еще. От чего-то, чего я не хочу признавать даже себе.

Когда он вошел в меня, было больно. Не физически — морально. Потому что это должно было быть прекрасно, а оказалось… пустым. Как эхо в заброшенном доме. Как память о том, чего никогда не было.

Рустам двигался осторожно, шептал, что любит меня, и я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица. Не видеть того обожания, которого не заслуживаю.

А в голове навязчиво крутились слова того ублюдка: «Я тебя купил. Дорого». И самое страшное, что часть меня согласилась с ним. Часть меня признала: да, я продалась. Но не за деньги — за иллюзию, что могу спасти того, кого люблю.

Иногда любовь — это не свет в конце туннеля. Иногда это сам туннель, темный и бесконечный.

После Рустам лежал рядом и гладил мои волосы.

— Ты плачешь? — спросил он, заметив слезы на моих щеках.

— От счастья, — соврала я в очередной раз.

А плакала я оттого, что поняла: невинность — это не девственная плева. Это способность верить в чистоту мира. И эту способность у меня отняли навсегда.

— Люда, а почему крови не было?

Сердце подпрыгнуло к горлу, а по спине пробежал ледяной ручеек. Вот оно. Вопрос, которого я боялась больше всего.

— Не знаю, — пожала плечами, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Наверное, у меня просто… не у всех же есть.

— Да, я читал об этом. У некоторых девушек плева растягивается, а не рвется. Или вообще от рождения эластичная.

Он кивнул, поверив. Рустам всегда мне верил. Даже когда не стоило.

— Да, я читал об этом. Главное, что ты была только моя.

Только твоя… Если бы ты знал, милый. Если бы знал, что твоя жена провела ночь в объятиях зэка. Что она стонала под другим мужчиной и чувствовала то, чего никогда не чувствовала с тобой.

— Конечно, только твоя, — прошептала я и поцеловала его в щеку.

Ложь легла между нами, как третий в кровати. Невидимый, но всегда присутствующий.

— Знаешь, Люда, — сказал Рустам, прижимая меня к себе, — я так благодарен судьбе за то, что она свела нас. Иногда думаю: что бы я делал без тебя?

«А что бы ты делал, если бы знал правду?» — думала я, но вслух сказала:

— И я благодарна.

— Завтра начнем готовиться к никаху. Мама хочет, чтобы все было по традициям. И отец приедет… Мне так хочется, чтобы ты ему понравилась.

Отец… Тот загадочный человек, который десять лет работает заграницей. Интересно, строгий ли он? Как отнесется к тому, что сын женился на русской девочке?

— А он не против того, что я не мусульманка?

— Нет, что ты. Он современный человек. Да и мама сказала, что если ты не хочешь можно не принимать ислам. Она посоветовалась с имамом.

Мы заснули в обнимку, и мне снился сон. Я стояла в белом платье посреди пустыни, а вокруг кружили вороны. Они кричали одно и то же слово: «Шлюха, шлюха, шлюха». А я пыталась сорвать с себя платье, но оно не снималось. Как будто приросло к коже.

Проснулась среди ночи в холодном поту. Рустам спал рядом, такой мирный, такой доверчивый. А я лежала и думала о том, что скоро будет никах. Религиозная церемония, которая сделает наш брак священным в глазах его семьи.

И на никах будет его отец. Тот самый мужчина, который десять лет работает за границей и которого я никогда не видела.

Интересно, какой он? Похож ли на сына? И понравлюсь ли я ему?

Тогда я еще не знала, что некоторые вопросы лучше не задавать судьбе. Потому что она любит отвечать на них самым жестоким способом.

Я повернулась к Рустаму и прижалась к его теплой спине. Завтра будет новый день. День, на который я буду шаг ближе к никаху. К встрече с человеком, который, возможно, изменит все.

Но пока я просто лежала рядом со своим мужем и пыталась поверить, что заслуживаю хотя бы крупицу того счастья, которое он мне дает.

Иногда самообман — это единственное, что позволяет выжить. Особенно когда правда может убить не только тебя, но и тех, кого ты любишь.

За окном брезжил рассвет, а в моей душе продолжалась ночь. Долгая, темная ночь, которой не видно конца.