У Девы-Летописецы была насущная проблема.
Что было не так уж плохо, учитывая тот факт, что она являлась богиней, создавшей целый мир внутри мира, историю внутри истории вселенной.
На самом деле. Не так уж плохо.
Ну, может, даже хорошо… в какой-то степени.
Дева-Летописеца подплыла к запечатанному святилищу в ее личных покоях, и двойные двери распахнулись по ее желанию. Из помещения полился туман, вздымаясь, словно атласная ткань на ветру. Конденсат отступил, и взору предстала ее дочь, мощное тело Пэйн в состоянии анабиоза парило в воздухе.
Пэйн была под стать своему отцу: агрессивной, расчетливой и сильной.
Опасной.
Подобной Пэйн, не было места среди Избранных. Как и в мире вампиров. После ее последней выходки, ради общей безопасности, Дева-Летописеца изолировала свою дочь, не соответствовавшую ни одному миру.
Верьте в свое создание.
Слова Праймэйла звенели в ее ушах с того мгновения, как он произнес их. И они обнажили правду, похороненную в самой глубине сокровенных мыслей и страхов Девы-Летописецы.
Жизни мужчин и женщин, призванные из биологического источника в качестве единственного дара воли, не могут быть разложены на отдельных секциях, словно книги из Библиотеки Святилища. Несомненно, в порядке были свои прелести, например, безопасность и стабильность. Однако природа и сущность живых существ была беспорядочна и не поддавалась пленению.
Верьте в свое создание.
Дева-Летописеца видела много грядущих событий, сотни триумфов и трагедий, но они были лишь песчинками в пустыне. Судьбу целиком она предвидеть не могла: ведь будущее рожденной ею расы было тесно связано с ее собственным, и процветание или гибель ее людей были неизвестны и непостижимы для нее.
Она властвовала лишь над настоящим, и Праймэйл был прав. Ее любимые дети не процветали, и если все будет по-старому, то скоро их вообще не останется.
Лишь перемены несли надежду на будущее.
Дева-Летописеца опустила капюшон, позволяя ему упасть на спину. Вытянув руку, она послала теплый поток молекул через неподвижный воздух, прямо к своей дочери.
Ледяные глаза Пэйн, такие же, как у ее брата Вишеса, резко распахнулись.
— Дочь, — сказала Дева-Летописеца.
Она не удивилась ее ответу.
— Катись в ад.