На востоке в особняке Братства, Кормия ждала в библиотеке Праймэйла, или с кем там еще она должна была провести время. Вышагивая от дивана к клубному креслу и обратно, она слушала разговор братьев в коридоре, обсуждающих грядущее в глимере празднество.
Прогремел голос брата Рейджа:
— Эта шайка корыстных, предвзятых бездельников в мокасинах…
— Следи за словами, — вмешался Брат Бутч. — Я сейчас как раз в них…
— Паразитические, недальновидные подонки…
— Давай, расскажи нам, что ты чувствуешь, — сказал кто-то еще.
— …да пусть возьмут свои собственные яйца и засунут их себе в задницы.
Король низко рассмеялся.
— Хорошо, что ты не дипломат, Голливуд.
— О, ты должен позволить мне послать сообщение. Более того, давайте используем моего зверя в качестве эмиссара. Он там все поразнесет. Будет поделом тем ублюдкам за то, как они обращались с Мариссой.
— Знаешь, — объявил Бутч, — я всегда знал, что ты смышленый парень. Несмотря на то, что говорят все остальные.
Кормия перестала вышагивать, когда Праймэйл возник в дверном проходе с бокалом вина в руке. Он был одет в то, что обычно носил на Первую трапезу, когда не преподавал: пара отлично пошитых на заказ брюк сливочного цвета, шелковая черная рубашка и черный пояс с удлиненной пряжкой с золотой «Н». Его кожаная обувь с тупыми носами была отполирована и имела те же инициалы, что и на ремне.
«Эрмес», она случайно услышала, как он говорил об этом за трапезой.
Его распущенные волосы волнами рассыпались по широким плечам, спереди и сзади. Он источал аромат того, что Братья называли лосьоном после бритья, а также сигаретами с кофейным вкусом, которыми пахла его спальня.
Кормия точно знала запах его спальни. Она провела единственный день, лежа около него в той комнате, и эти воспоминания было невозможно забыть.
Хотя сейчас не время вспоминать то, что произошло между ними на его большой кровати, пока он спал. Было тяжко находиться с ним наедине в разделяющей их большой комнате и людьми в коридоре. Добавить те моменты, когда он прижимал свое голое тело к ее…
— Тебе понравился обед? — спросил он, делая небольшой глоток из стакана.
— Да, безусловно. А вам, Ваша Светлость?
Он собирался ответить, когда Джон появился позади него.
Праймэйл повернулся к юноше с улыбкой:
— Эй, приятель. Рад, что ты пришел.
Джон Мэтью посмотрел на нее через библиотеку и поднял руку в приветствии.
Ее обрадовал его выбор. Она знала Джона не больше, чем других, но он молчал во время еды. Это делало его размеры менее пугающими, чем, если бы он вел себя шумно.
Она поклонилась ему.
— Ваша милость.
Когда она выпрямилась, то почувствовала его глаза на себе, и задалась вопросом, что он видит. Женщину или Избранную?
Какая странная мысль.
— Ну, вы двое побеседуйте, — ярко-золотые глаза Праймэйла выдернули ее из своих мыслей. — Я дежурю сегодня вечером, поэтому буду отсутствовать.
Сражения, со страхом подумала она.
Она хотела подбежать к нему и попросить, чтобы он был осторожен, но это не ее дело, не так ли? Ее едва ли можно было назвать его Первой Супругой, с одной стороны. С другой стороны, он был сильным воином и вряд ли нуждался в ее беспокойстве.
Праймэйл хлопнул Джона Мэтью по плечу, кивнул ей и вышел.
Кормия наклонилась в сторону, чтобы посмотреть, как Праймэйл поднимался по лестнице. Его походка была плавной, несмотря на протез и отсутствие конечности. Он был высок, горд и прекрасен, и она ненавидела часы, которые пройдут до того, как он вернется.
Когда она оглянулась, Джон Мэтью стоял у письменного стола, вынимая небольшой блокнот и ручку. В процессе письма он держал бумагу близко к груди, его большие руки были согнуты. Он выглядел намного моложе, чем можно было судить по размерам его тела, пока трудился над своим письмом.
Она видела, как он общался с помощью знаков в те редкие моменты, когда ему было что сказать за столом, и ее осенило, что, возможно, он был немым.
Поморщившись, будто был не впечатлен написанным, он повернул блокнот к ней. «Тебе нравится читать? В этой библиотеке полно хороших книг».
Она посмотрела в его глаза. Какого прекрасного синего цвета они были.
— Какие проблемы с вашим голосом? Если мне позволено спросить.
«Нет проблем. Я дал обет молчания».
Ах… она вспомнила. Избранная Лейла сказала, что он соблюдал такой обет.
— Я видела, как ты использовал руки при общении, — она сказала.
«Американский язык жестов», написал он.
— Такой изящный способ общения.
«Вот его я и использую». Он написал еще немного и затем показал блокнот снова. «Я слышал, что Другая Сторона очень отличается. Правда, что там все белое?»
Она приподняла край своей одежды в качестве примера того места, где она выросла.
— Да, белый — это все что мы имеем, — она нахмурилась. — Все что нам нужно, скорее.
«У вас есть электричество?»
— У нас есть свечи, и мы все делаем своими руками.
«Звучит старомодно».
Она не была уверена, что он имел в виду:
— Это плохо?
Он покачал головой. «Я думаю, это круто».
Она слышала это слово за ужином, но до сих пор не понимала, как величина наклона может служить позитивным ценностным суждением.
— Иного я не знаю. — Она подошла к одной из высоких, узких дверей со стеклами. — Ну, не знала до сих пор.
Она подумала, что ее розы так близко.
Джон просвистел, и она посмотрела через плечо на блокнот, который он ей протягивал. «Вам вообще нравится здесь?» Написал он: «И, пожалуйста, знай, что можешь ответить мне «нет», и я не стану это осуждать».
Она дотронулась до своей одежды.
— Я чувствую, что сильно отличаюсь от остальных. И теряюсь в общении, хотя говорю на том же языке.
Это была длинная пауза. Когда она взглянула на Джона, он писал. Его рука остановилась лишь раз, когда он пытался подобрать слово. Он чертил что-то. И еще писал. Закончив, он передал ей блокнот.
«Я знаю, каково это. Потому что я немой. Временами, я чувствую себя не в своей тарелке. Сейчас стало лучше, со времени моего превращения. Здесь тебя никто не осудит. Ты нравишься всем нам, и мы рады, что ты с нами».
Она прочитала абзац дважды. Она не знала, что ответить на последнюю часть написанного. Она предполагала, что ее терпели потому, что Праймэйл привел ее сюда.
— Но… ваша милость, я думала, что вы взяли на себя обет молчания?
Когда он покраснел, она сказала:
— Извините, это не должно меня волновать.
Он написал и показал ей слова: «Я родился немым». Следующая фраза была вычеркнута, но она смогла ее разобрать. Он написал что-то вроде «Но я все еще хороший воин, умный и все такое».
Она могла понять отговорку. Избранные, как и глимера, видели в физическом совершенстве доказательство сильных генов расы и способности к размножению. Многие рассмотрели бы его немоту как дефект, и даже Избранные в этом вопросе проявляли жестокость.
Кормия потянулась и положила руку на его предплечье.
— Я думаю, что не все слова нужно говорить вслух, чтобы их поняли. И очевидно, что вы здоровы и сильны.
Его щеки вспыхнули, и он опустил голову, пряча взгляд.
Кормия улыбнулась. То, что она успокоилась на фоне его неловкости, казалось извращенным, но, так или иначе, она чувствовала, как если бы они были на одном уровне.
— Как долго вы здесь? — она спросила.
Эмоции мелькнули на его лице, когда он потянулся за блокнотом. «Восемь месяцев или около того. Они взяли меня, потому что у меня не было семьи. Мой отец был убит».
— Я сожалею о вашей потере. Скажите… вы остались потому, что вам нравится здесь?
Это была длинная пауза, прежде чем он начал медленно писать. Когда он повернул ей блокнот, там говорилось: «Мне нравится здесь не больше и не меньше, чем в любом другом доме».
— Получается, вы чувствуете то же, что и я, — прошептала она. — Здесь, и не здесь одновременно.
Он кивнул, затем улыбнулся, показывая ярко — белые клыки.
Кормия не могла не улыбнуться его красивому лицу.
В Святилище все были похожи на нее. Здесь? Никто не был. До этих сих пор.
«Так, у тебя есть какие-нибудь вопросы относительно проживания здесь?» он написал. «Дом? Слуги? Фьюри сказал, что у тебя могли возникнуть вопросы».
Вопросы… о, у нее было несколько на уме. Например, как долго Праймэйл был влюблен в Бэллу? Проявляла ли она какие-нибудь чувства? Занимались ли они любовью?
Ее глаза сфокусировались на книгах.
— Прямо сейчас у меня нет вопросов. — Без какой-либо причины, она добавила, — Я только что закончила читать «Порочные связи».
«Они сняли по книге кино. В главной роли Сара Мишель Гэллар, Райан Филипп и Риз Уизерспун».
— Кино? И кто все эти люди?
Он писал долгое время. «Ты знаешь о телевидении, верно? Та плоская панель в бильярдной комнате? Ну, фильмы показывают на еще большем экране, и людей в них называют актерами. Они изображают людей. Те трое — актеры. Фактически, они — все актеры, когда они находятся на телевидении или в фильмах. Ну, большинство из них».
— Я только заглядывала в бильярдную. Не была внутри.
Она призналась в том, на что хватило ее духа с непривычным стыдом.
— Телевидение — это светящаяся коробка с картинами?
«Именно. Я могу показать, как оно работает, если тебе интересно».
— Пожалуйста.
Они вышли из библиотеки в волшебный, радужный вестибюль особняка, и, как всегда, Кормия посмотрела на потолок, который нависал над мозаичным полом на высоте трех этажей. На картине сверху были изображены воины, сидевшие на славных скакунах, и все они шли в бой. Цвета были невероятно яркими, фигуры — величественными и сильными, а на заднем фоне красовалось яркое небо с белыми облаками.
Был один особый борец со светлой прядью волос, которого она рассматривала каждый раз, когда проходила мимо. Она должна была удостовериться, что он в порядке, хотя это было нелепо. Фигуры никогда не двигались. Их битва бесконечно близилась, никогда не начинаясь в реальности.
В отличие от Братства. В отличие от Праймэйла.
Джон Мэтью вел ее в темно-зеленую комнату, которая располагалась напротив столовой. Братья проводили много времени здесь; она часто слышала доносившиеся голоса, которые сопровождались тихими ударами, источник которых не могла определить. Но Джон раскрыл эту тайну. Подойдя к плоскому столу с зеленым войлочным покрытием, он взял один из многих разноцветных шаров с его поверхности и послал его катиться через весь стол. Когда он достиг остальных шаров, то глухо ударился, объясняя источник звука.
Джон остановился перед вертикальным серым холстом и поднял тонкое, черное устройство. Внезапно появилось изображение в полном цвете, звук исходил отовсюду. Кормия отскочила назад, поскольку рев заполнил комнату, и на экране со скоростью выстрела начали мелькать объекты, напоминавшие пули.
Джон поддержал ее, когда шум постепенно затих, а потом написал в своем блокноте: «Прости, я уменьшил звук. Это — гонки NASCAR. В автомобилях — люди, и они ездят по трассе. Побеждают самые быстрые».
Кормия приблизилась к изображению и неуверенно коснулась экрана. Она почувствовала лишь плоскую поверхность, похожую на натянутую ткань, затемпосмотрела за экран. Только стена.
— Невероятно.
Джон кивнул и протянул тонкое устройство ей, подталкивая и качая им так, будто поощрял взять его в руки. Показав ей, как нажимать на это множество кнопок, он отступил назад. Кормия навела устройство на двигающиеся картинки… и заставила их смениться. Снова и снова. Казалось, их было бесконечное количество.
— Не для вампиров, — прошептала она, когда показалась еще одна картинка на фоне яркого солнечного света. — Эти — только для людей.
«Но мы тоже его смотрим. Ты можешь посмотреть на вампиров в кино, правда, как правило, они не хорошие. И фильмы, и вампиры».
Кормия медленно опустилась на диван напротив телевизора, Джон устроился в кресле рядом с ней. Бесконечные изменения изображения так увлекали, и Джон рассказывал о каждом канале отдельно, с комментариями для нее. Она не знала, как долго они просидели вместе, но он не казался раздраженным.
Какие каналы смотрит Праймэйл, подумала она.
В конце концов, Джон показал ей, как выключить изображения. Разгоряченная от волнения, она посмотрела вперед на стеклянные двери.
— Снаружи безопасно? — спросила она.
«Абсолютно. Территорию окружает огромная защитная стена, к тому же повсюду развешаны камеры видеонаблюдения. Более того, нас защищает мис. Ни один лессер никогда не входил сюда, и этого никогда не произойдет… о, а белки и олени безопасны».
— Я бы хотела выйти наружу.
«Я был бы рад пойти с тобой».
Джон засунул блокнот под руку и подошел к одной из стеклянных дверей. Отодвинув задвижку, он открыл одну створку красивым взмахом руки.
Внутрь ворвался теплый воздух, который пах иначе, чем в доме. Он был богатым. Смешанным. Знойным, от ароматов садовых цветов и влажного тепла.
Кормия поднялась с дивана и приблизилась к Джону. По ту сторону террасы, озелененные сады, на которые она так долго смотрела с высоты, растянулись на расстоянии, казавшемся ей огромным. С ее красочными цветами и цветущими деревьями, перспектива ничем не была похожа на монохромные угодья Святилища, так даже было лучше, так было красивее.
— Сегодня день моего рождения, — сказала она без особой причины.
Джон захлопал и улыбнулся. Затем он написал, «Я должен был принести тебе подарок».
— Подарок?
«Ну, ты знаешь, подарок. Для тебя».
Кормия высунулась наружу и запрокинула голову вверх. Небо было темно — синим, атласным, с мерцающими огнями на его складках. Изумительно, подумала она. Просто чудесно.
— Это — подарок.
Они вышли из дома вместе. Плоские камни террасы холодили ее босые ноги, но воздух был теплым, как вода в ванне, и ей нравился этот контраст.
— O… — Она глубоко вдохнула. — Как красиво…
Оборачиваясь, она смотрела на все это: величественную гору особняка. Пушистые, темные верхушки деревьев. Холмистую лужайку. Цветы в ухоженных клумбах.
Легкий ветерок был нежным, как дыхание, и нес в себе аромат слишком сложный и опьяняющий, чтобы можно было его определить.
Джон позволил Кормии вести, ее осторожные шаги привели их к розам.
Приблизившись к ним, она протянула руку и погладила хрупкие лепестки цветов величиною с ладонь. Потом наклонилась и вдохнула их аромат.
Выпрямившись, она начала смеяться. Вообще без причин. Это просто… ее сердце внезапно обрело крылья, порхая в груди, апатия, которая одолевала ее последний месяц, ушла прочь, уступая место яркому приливу энергии.
Это был день ее рождения, и она была на улице.
Она взглянула на Джона и обнаружила, что он наблюдал за ней с улыбкой на лице. Он знал, подумала она. Он знал, что она чувствует.
— Я хочу побежать.
Он махнул рукой в сторону лужайки.
Кормия не позволила себе думать о неизвестных опасностях или достоинстве, которое Избранная должна носить наряду со своей белой мантией. Отбросив в сторону большую часть приличий, она подобрала белый подол мантии и побежала так быстро, как позволяли ее ноги. Упругая трава ласкала ее ступни, волосы развивались за ее спиной, а воздух бил в лицо.
Хотя она по-прежнему была на земле, Кормия парила от свободы в своей душе.