Танцуя с Кларой

Глава 14

Ненависть к самому себе иногда может достигать таких глубин, что человек оказывается пугающе близко к состоянию безысходности. На следующее утро после поездки с женой в парк Фредерик был очень близок к этому. Он шел домой, все еще одетый в вечерний костюм, чувствуя себя грязным, нечесаным и небритым. Грязным больше всего.

Вчера он все-таки присоединился к Арчи за ужином в клубе «Уайтс» и выпил немереное количество вина, а после него — еще множество стаканов портвейна. После этого его вечер развивался по вполне предсказуемому сценарию. Вернее, ночь. Видимо, Лиззи ничего не сказала Аннет. Его без проблем впустили и предоставили ему новую девушку, совсем молоденькую, которая явно работала там не слишком долго, хотя, конечно же, не была девственницей. Но он просто воспользовался ее умением, и несколько раз она стонала от боли, когда он был с ней намеренно груб. Прежде чем уйти, он оставил ей щедрое денежное вознаграждение, хотя знал, что ей строго-настрого запрещено принимать личные подарки. Уходя вместе с Арчи, он все еще ощущал себя насильником.

— Неприятности в раю? — спросил лорд Арчибальд.

— Я даже думать об этом не хочу, Арч, — сказал Фредерик. — А уж говорить об этом и подавно.

Больше они не говорили.

А после были игра и пьянство — скорее в каком-то частном доме, чем в клубе. Затем, когда было уже совсем светло, он проснулся, вернее, пришел в сознание на кровати в том же самом доме с головой тяжелой, как свинцовый шар, и еще большей тяжестью на душе. Он осторожно огляделся. По крайней мере, ни рядом с ним, ни вообще в комнате не было голой женщины. Эта мысль немного его утешила, пока он не вспомнил о той девушке у Аннет. И об игре в карты, во время которой, насколько Фредди помнил, он лишился порядочной суммы денег. И о том, сколько он вчера выпил.

Игра в карты, пьянство и распутство — все это он мог в мгновение ока бросить, стоило ему только захотеть. Это был вопрос простой силы воли. Он прикрыл глаза рукой, заслонив их от режущего дневного света. Да, он мог отказаться от всего этого. Когда ад замерзнет. Может быть.

Он устало брел по направлению к дому, чувствуя себя запятнанным. Понимая, что он будет чувствовать себя так же даже после того, как по возвращении домой примет горячую ванну и побреется. Осознавая, что он, возможно, никогда уже не сможет почувствовать себя чистым. Или отмыться от этого.

Сначала, когда он проснулся, а потом оделся и потащился на улицу — все в доме еще спали и никто его не остановил, — он забыл о событиях предыдущего дня. Теперь же воспоминания о них молотками стучали у него в висках.

Джули отомстила ему и все рассказала Кларе. А он, благородный человек, терзаемый чувством вины, болью и отчаянием, выплеснул весь поток циничной ярости, обрушив его на самое драгоценное, что у него оставалось. Свою жену.

Среди всего прочего, он сказал ей, что с момента их свадьбы спал с дюжиной женщин или даже больше. Вероятно, она и так знала об этом. Клара была неглупа. Но в обществе считалось необходимым защищать жен от неприятной действительности, а именно от безошибочного знания того, что их мужья им изменяют. Он нарушил одно из самых строгих табу светского общества. И — что гораздо важнее и хуже — он очень сильно ранил ее. Она могла не любить его и знать, как на самом деле обстоят дела, но как, наверное, больно и унизительно услышать всю неприглядную правду от собственного мужа. Он, должно быть, заставил ее почувствовать себя женщиной еще в меньшей степени, чем она чувствовала раньше.

Он сделал это с ней. За одно это он заслуживал расстрела.

Ему придется извиниться перед ней, подумал он, приближаясь к дому и бросая взгляд на пустые окна. Конечно, извинение было ничтожно малым искуплением за его поступок, но он должен был попросить у нее прощения. И одновременно дать обещание измениться, если только она сможет найти в себе силы побороть то отвращение, которое она должна была к нему испытывать. Он мог измениться, и он изменится. Дело было в простом желании сделать это. А он этого хотел. Он был сыт по горло другой частью своей жизни. Одна только мысль о прошлой ночи вызывала у него тошноту сильнее, чем все еще не прекратившаяся головная боль.

Войдя в дом, он прошел прямо в свои комнаты и приказал принести горячей воды для ванны и свои бритвенные принадлежности. Он собирался очиститься хотя бы снаружи, прежде чем предстать перед Кларой, хотя и горел нетерпением сделать это без промедления. Он собирался начать новую жизнь и был полон желания начать ее — рядом со своей женой. Вместе с ней он сможет сделать это. Но было бы невежливо пойти к ней прямо сейчас. Он подождет, пока он не приведет себя в порядок.

Час спустя, слишком сильно нервничая, чтобы сразу пойти в ее гостиную, как он сделал бы в обычной ситуации, он послал своего камердинера спросить, не окажет ли она ему честь, приняв его. Такая формальность в отношениях между мужем и женой могла бы показаться чрезмерной, но он прекрасно осознавал, что она могла просто не захотеть его видеть. Ему, вероятно, придется проявить недюжинное терпение, мучительное для него, и посылать ей такие сообщения в течение всего дня, пока она не смягчится и не согласится его принять.

Его камердинер вернулся.

— Миссис Салливан нет дома, — сказал он.

Фредерик нахмурился. Нет дома? Так рано?

— Вы выяснили, куда она отправилась? — спросил он.

— Я полагаю, в Эбури-Корт, сэр, — ответил с каменным лицом его камердинер.

«Я вернусь завтра в Эбури-Корт». Фредерик вновь и вновь слышал слова, которые она произнесла вчера в экипаже. Он забыл. А она, выходит, сдержала слово.

— Когда она уехала? — спросил он.

— Полагаю, немногим более получаса назад, сэр, — ответил камердинер.

Он в это время уже был дома. Отмокал в ванне с горячей мыльной водой, пытаясь ради нее привести себя в порядок. Возможно, она знала, что он дома. А может, и нет. Возможно, это ее совершенно не интересовало.

— Благодарю Вас, Джеррет, — сказал он. — Это все.

В течение первых двух недель, казалось, не было ничего, ради чего стоило бы жить. Совсем ничего. Это было пугающе — осознавать, что жизнь настолько пуста и лишена всякого смысла. Вставать по утрам было незачем. Она была вынуждена делать это только для того, чтобы соблюсти приличия ради Гарриет и слуг. И, конечно, ее соседи и друзья начали наносить визиты, как только узнали, что она вернулась домой. На некоторые из этих визитов следовало ответить тем же.

Она была вынуждена продолжать жить, поскольку не была готова предпринять какие-либо активные шаги для ее завершения. Этого она точно делать не собиралась. Но она жила, совершая лишь самые необходимые действия. Она прекратила выезжать на прогулки, за исключением редких визитов и посещения церкви, когда она брала закрытый экипаж. Прохладная осенняя погода сменилась зимней стужей. Было слишком холодно, чтобы выезжать в открытом ландо или сидеть в кресле на террасе. Кроме того, у нее не было никакого желания прилагать усилия, чтобы потеплее одеться и просить Робина вынести ее наружу.

Она задавалась вопросом, будут ли опять приходить письма от Фредди с указаниями каждый день проводить некоторое время на свежем воздухе. Она полагала, что если бы они пришли, то она вновь повиновалась бы ему. Он все еще оставался ее мужем и всегда им будет до тех пор, пока один из них не умрет. Но писем не было.

Она прекратила делать упражнения. Это отнимало много времени и было хлопотно и болезненно. А кроме того, бесполезно. Она никогда не сможет ходить. Было бессмысленно даже пытаться сделать это. Она дни напролет проводила в доме, вышивая, читая, беседуя с Гарриет или случайными посетителями, а иногда ничего не делая вообще.

В течение двух недель она пыталась убедить себя в том, что ее жизнь не стала хуже, чем несколько месяцев назад, когда она была мисс Кларой Данфорд. Ее жизнь была в точности такой же, как и раньше. Может, унылой и скучной, но в то же время удобной и респектабельной. Тысячи бедных душ в Англии отдали бы свою правую руку, чтобы поменяться с ней местами. Если бы только она могла стереть из своей памяти последние несколько месяцев, с момента ее встречи с Фредди, тогда она была бы в состоянии подхватить нити своей старой жизни без какого-либо особого ущерба для себя.

Но, конечно же, жизнь была гораздо сложнее. Нельзя было просто вычеркнуть месяцы замужества из памяти или чувств. Также как невозможно было избавиться от мыслей о Фредди.

Однажды утром спустя две недели она взглянула в зеркало и увидела себя. По-настоящему. Она выглядела почти привычно, не считая короткой стрижки. Худощавое лицо, столь бледное, что оно казалось почти желтым. Большие задумчивые глаза. Она спросила себя, достаточно ли она ела в последнее время, и не смогла вспомнить.

— Я нормально ела? — спросила она у Гарриет за завтраком. Перед ней была тарелка, на которую дворецкий положил две сосиски и два тоста, и теперь она находила перспективу съесть все это весьма пугающей.

Гарриет бросила на нее странный взгляд.

— Плохо, — сказала она. — Как раньше.

— Когда я последний раз была на улице? — спросила Клара.

— Позавчера, — ответила Гарриет. — Когда мы были у Гафсов.

— В закрытой карете, — сказала Клара. — Когда я в последний раз была на открытом воздухе?

Гарриет задумалась.

— По-моему, еще в Лондоне, — сказала она.

День, когда она поехала в парк с Фредди. Целую вечность тому назад. Она посмотрела в окно. Серые, тяжелые облака. Деревья, сгибающиеся на ветру. Таков был зимний пейзаж. Картина холодной, сырой зимы, а не радостной морозной зимы из рождественских грез.

— Я сегодня днем полчаса покатаюсь в ландо, — сказала Клара. — Если хочешь, ты можешь остаться дома, Гарриет.

Но ее подруга улыбнулась.

— С возвращением, — сказала она.

Клара посмотрела на свою тарелку и решительно наколола на вилку кусочек сосиски. За две недели это было, пожалуй, ближе всего к признанию ими обеими, что что-то произошло. Гарриет, вероятно, и понятия не имела о том, что случилось и из-за чего они так поспешно вернулись в деревню.

С возвращением. «Да, я вернулась», — решительно думала она, откусывая от тоста гораздо больший кусок, чем это пристало благовоспитанной леди. Она вернулась, чтобы остаться. Она могла сожалеть о том, что больше не является мисс Данфорд из Эбури-Корта. Она могла чувствовать боль при воспоминаниях о прошедших месяцах, которые превратили ее в достопочтенную миссис Фредерик Салливан. Но у нее была только одна жизнь. Одна данная Богом жизнь, которую она не собиралась тратить бесполезную жалость к себе.

— Интересно, — сказала она, — знает ли Робин что-нибудь о том, как научить человека ходить.

Робин был подающим надежды боксером, пока после одной злополучной схватки на ринге с известным профессионалом не впал в кому почти на месяц. После ему посоветовали больше не участвовать в боях. Но он зарабатывал боксом себе на жизнь. Несомненно, он знал кое-что о том, как сделать тело здоровым и сильным.

Было немного неловко просить мужчину, чтобы тот помог ей научиться владеть своими ногами. Ее соседи были бы шокированы, узнай они об этом. Ее отец перевернулся бы своем гробу. Фредди, возможно, был бы взбешен. Но Гарриет была заинтригована.

— Я всегда чувствовала себя такой беспомощной, — сказала она. — Я так сильно хотела помочь тебе, Клара, но не знала как. Прогресс всегда был столь незначителен.

Кларе установили кушетку в ее личной гостиной. Здешняя обстановка казалась немного менее интимной, чем ее спальня. Она всегда тщательно укрывала себя ниже талии белой хлопчатобумажной простыней. Гарриет всегда находилась рядом в комнате, тихо занимаясь шитьем или вязанием и ободряюще улыбаясь, когда это было необходимо.

В итоге все оказалось не так уж и неловко. Руки Робина были сильными и бесстрастными, как и его поведение. В действительности до Клары доходили слухи и пересуды из помещений для прислуги, вызванные тем фактом, что Робин — молодой, сильный и довольно привлекательный, несмотря на сломанный и кривой нос, мужчина — казался совсем равнодушным к служанкам в доме или любой другой женщине в округе. Но Клара уже давно решила, что личные предпочтения Робина ее не касались. Она была признательна ему за то, что он не вынуждал ее воспринимать его как мужчину.

Тренировки были пугающими, но, к ее удивлению, не слишком болезненными. Не было больше осторожного сжимания пальцев ног и сгибания лодыжек. Ее ноги со скоростью и силой сгибали и выпрямляли, сгибали и выпрямляли, когда она лежала на спине, а потом Робин переворачивал ее на живот и все повторялось. Ее ноги массажировали руки во много раз более сильные, чем руки Гарриет. Иногда Робин засовывал руки под простыню, не откидывая ее, пока Клара не начинала чувствовать кровь, пульсирующую в них и слабое напряжение и расслабление мускулов. Пока иногда ей не приходилось кусать губы, чтобы не закричать. Однажды — только однажды — она даже истерично расплакалась.

— Сколько, Робин? — спросила она его в конце первой недели, когда наметившийся прогресс взволновал ее. — На твой взгляд, как специалиста, как долго еще?

— К Рождеству, миссис Салливан, — ответил он. — Если вам хватит мужества и вы будете хорошо питаться.

Робин давал ей указания даже относительно пищи, которую она должна была есть. Пищи, полезной для строения тела.

— Если мне хватит мужества вынести эти пытки, — сказала она. — Мне, конечно же, хватит его, чтобы пойти, когда настанет время.

Робин усмехнулся. Это был один из редких случаев, когда его лицо утратило свое обычно бесстрастное выражение.

— К весне я буду искать себе новую работу, миссис Салливан, — сказал он.

Она не подумала об этом. Робин добросовестно трудился над тем, чтобы оставить себя без работы.

— Что ты будешь делать? — спросила она.

— Открою боксерский салон, — ответил он. — Посмотрим, смогу ли я увести немного клиентов у Джентльмена Джексона.

— Если тебе понадобится рекомендация, — сказала она, — отсылай своих клиентов ко мне, Робин.

Постепенно она оказалась в состоянии двигать ногами, сидя на стуле. Она даже могла приподнимать их по одной от пола. Но Робин, строгий надзиратель, запретил ей пытаться встать. Она упадет, наверняка поранится и придет в уныние. И тогда они будут вынуждены начать все с начала, сказал он ей. Смирившись, она ждала, когда же он решит, что время настало.

Тем не менее она снова начала чувствовать себя живой. Она стала просыпаться по утрам, с нетерпением ожидая, что принесет ей новый день.

У нее было три неожиданных посетителя. Один из них приехал в одиночестве, а двое других прибыли вместе. Но Фредди не было. И письма от него тоже не было. И это к лучшему, говорила Клара самой себе. Лучше восстанавливать свою жизнь, не оглядываясь назад.

В один солнечный день Клара и Гарриет вернулись с прогулки и едва устроились в гостиной, как вошел дворецкий и объявил о посетителях.

— Граф и графиня Биконсвуд, мэм, — важно сказал он.

Клара быстро взглянула на Гарриет.

— Пригласите их, — сказала она. Ее сердце ухнуло куда-то вниз. Ей понравилась Джулия. И до сих пор нравилась. Но она не хотела ее видеть. Она хотела смотреть вперед, а не назад. Она улыбнулась, когда вновь появился дворецкий, и кивнула вошедшим гостям.

— Клара, — сказала графиня, стремительно ворвавшись в комнату и протягивая руки. — Как прекрасно снова вас увидеть! — Она взяла обе руки Клары в свои, крепко их сжала и наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. — Здравствуйте, Гарриет?

— Клара, — более сдержанно, но вполне по-доброму поприветствовал ее граф. Он взял ее правую руку и поднес к своим губам. Затем он поклонился Гарриет, и Клара представила их друг другу.

— Мы проезжали мимо и решили навестить вас, — жизнерадостно сказала графиня, а затем рассмеялась и уселась на диван. — На самом деле мы специально приехали сюда, правда, Дэниел?

— Да, — подтвердил тот. — С тех пор, как вы уехали из города, Клара, Джулия почувствовала себя одиноко без общества своей новой кузины. Да и моя сестра расстраивается при мысли, что, возможно, вы не вернетесь к ее свадьбе в следующем месяце. Поэтому мы и совершили столь долгое путешествие, чтобы напроситься на чашечку чая.

— Я рада, что ты намекнул на это, Дэниел, — снова рассмеялась графиня. — Умираю от жажды. А еще я голодна, хотя и знаю, что так говорить бестактно и что ты неодобрительно посмотришь на меня, когда будешь думать, что Клара и Гарриет не видят.

— Джулия! — сурово сказал он, когда Гарриет встала и позвонила в колокольчик.

— Мы в любом случае собирались распорядиться насчет чая, — улыбнулась Клара.

— Как бы то ни было, это Дэниел виноват, что я такая голодная, — сказала графиня. — Это все он, а не я.

— Джулия, — сказал граф немного мягче.

— Клара — член семьи, — с улыбкой сказала ему жена. — Ты же знаешь, что я просто лопаюсь от желания рассказать об этом всем и каждому. Я считаю себя большой умницей, словно я единственная женщина в истории, совершившая такой замечательный подвиг. Кроме того, Дэниел, скоро это станет заметно, все и так об этом узнают. Если только ты не планируешь поступить как варвар, посадив меня под замок, чтобы спасти от смущения тех юных леди, которые все еще верят, что детей приносят аисты. Через пять месяцев у нас будет ребенок, Клара.

Клара едва сдержалась, чтобы не прижать ладонь к собственному животу.

— Как чудесно, — сказала она.

— Дэниел, прекрати так сердито смотреть, подойди и сядь рядом со мной, — сказала графиня, протягивая мужу руку. — Ты знаешь, что и сам готов лопнуть от гордости. Тебе не нужно притворяться, что ты сердишься на меня.

— Сержусь? — покачав головой, переспросил тот, однако взял Джули за руку и уселся рядом с ней. — Джулия, ты что, не понимаешь, как это для меня неловко — слушать объявление о моем грядущем отцовстве в окружении одних только леди?

Графиня рассмеялась и с нежностью посмотрела на него.

С нежностью. Получается, что она испытывала к нему чувства? Клара полагала, что в этом не было ничего удивительного. Иногда чувства возникали после свадьбы, даже если их не было раньше. А лорд Биконсвуд был очень красивым мужчиной, почти таким же красивым, как Фредди. Клара поняла, что он целиком и полностью был предан Джулии.

Беседа за чаем протекала легко. В основном говорила графиня, хотя граф старался, чтобы темы были общими, и оказался достаточно учтив, чтобы вовлечь в беседу и Гарриет. Та обычно старалась быть невидимой для гостей.

— Мисс Поуп, — поднимаясь на ноги, сказал граф, когда чаепитие закончилось, — мне кажется, что, когда мы подъезжали, я видел оранжерею к западу от дома. Там много растений? Не будете ли вы столь любезны, чтобы показать их мне?

Клара с удивлением посмотрела на него. Гарриет встала. Графиня с самым невозмутимым видом осталась сидеть, улыбаясь Кларе.

— Как вы понимаете, все это было заранее запланировано, — сказала она после того, как граф и Гарриет покинули комнату. — Я надеюсь, вы не возражаете против того, что Гарриет какое-то время побудет без компаньонки. Мы с Дэниелом подумали, что будет лучше, если я поговорю с вами наедине.

Клара настороженно взглянула на нее.

— Вы покинули Лондон на следующий день после нашего с Камиллой визита, — сказала графиня. — Возможно, эти два события никак не связаны. Если это так или если связь есть, но вы считаете, что я чересчур бесцеремонна, вы должны сказать мне, чтобы не совала нос в чужие дела. Ваш брак — действительно не моего ума дело, как в течение прошедших недель без устали повторял Дэниел. Но я не могу избавиться от ощущения, что это я виновата в том, что вас сюда сослали.

Ее лицо полностью утратило былую веселость. Она искренне и несчастно посмотрела на Клару.

— Сослали? — переспросила Клара. — Фредди не отсылал меня, Джулия. Я уехала по собственной воле.

— Но что послужило тому причиной? — сказала графиня. — Вы ведь не планировали уезжать, не так ли? Иначе вы, безусловно, сказали бы нам об этом, а не стали бы уверять нас в том, что через день или два собираетесь нанести визит моей свекрови.

Клара посмотрела на стиснутые на коленях руки.

— Я иногда действую импульсивно, — признала она. — Но с моей стороны было просто невежливо не послать вам записку. Простите, Джулия. Вы были так добры, навестив меня в городе. Я должна была прислать вам объяснение, когда решила уехать.

— Мне кажется, это произошло из-за того, что я сказала, ведь так? — с несчастным видом спросила графиня. — И из-за нашей с Фредди ссоры внизу. Он вернулся наверх и поссорился и с вами тоже, так? И сделал вас настолько несчастной, что вы уехали сюда. Вечно я вмешиваюсь. От добра добра не ищут, и мне не следовало пытаться объяснять то, что, возможно, не требовало объяснений. Я должна была предоставить это Фредди, если бы он решил, что это необходимо.

— Вы ни в чем не виноваты, Джулия, — сказала Клара. — И ничего страшного не произошло. Просто я предпочитаю жить здесь, а Фредди — в городе. Я приезжала к нему на несколько недель, а теперь вернулась домой. Все очень просто.

— И вы приедете на свадьбу? — спросила Джулия.

Клара замолчала в нерешительности.

Графиня вскочила на ноги.

— Думаю, мы все ужасно запутали, — сказала она. — Хотя я заранее обсудила это с Камиллой, а Камилла всегда удивительно благоразумна, полагаю, мы сделали только хуже. Вы ведь думаете, что Фредди был влюблен в меня, так? И что именно поэтому он сделал мне предложение.

— Это не имеет значения, — сказала Клара. — То, что было до моей свадьбы, меня не касается, Джулия.

— Но это не так! — У графини навернулись слезы на глаза. — Если бы он был влюблен в меня, сделал мне предложение, был отвергнут, а затем поехал бы в Бат и женился на вас, то это было бы ужасно, Клара. Ужасно для вас. Но все было совсем не так. Он не любил меня. Он был всего лишь галантен. И я не была влюблена в него. Вероятно, вы подумали, что я была влюблена в Фредди, но вышла замуж за Дэниела, потому что он был богат? Я вышла за Дэниела, потому что я люблю его. Обожаю его. В моей жизни не было никого другого и никогда не будет.

Клара рассматривала свои руки. Она не хотела спрашивать об этом, не хотела знать подробностей. И все-таки спросила:

— Что же в таком случае произошло между вами и Фредди?

— Недопонимание, — поспешно ответила графиня.

— Не верю, — сказала Клара. — Но пусть все останется так. Я не уверена, что хочу знать. Я боюсь узнать. Вы ведь мне многого не рассказали, верно?

Графиня снова села и некоторое время просидела в молчании.

— Почему вы уехали столь внезапно? — спросила она. — Мы с Камиллой специально нанесли вам визит, чтобы попытаться облегчить вам жизнь. Потому что вы теперь наша кузина. Потому что вы нам понравились, и мы хотели, чтобы вы стали нашей подругой. Почему вы уехали?

— Я сообщила Фредди, что вы все мне рассказали, — пояснила Клара. — Хотя это не так. Мне кажется, что вы не рассказали мне даже малой толики всей истории. Но, думаю, Фредди мне поверил.

Графиня закрыла глаза и наклонила голову.

— Ничего не было, Клара, — сказала она. — Ничего, что имело бы хоть какое-то значение. Ох, Фредди. Дурачок Фредди. Я готова убить его. Вы ведь любите его, правда?

— Да, — сказала Клара.

— Полагаю, что он заставил вас влюбиться в него уже через пять минут после вашей первой встречи, — гневно сказала графиня. — Фредди в этих делах мастер. Я готова его убить.

— Нет, — ответила Клара. — Я вовсе не была наивной дурочкой, Джулия. Не бойтесь, что он обманом вовлек меня в этот союз, заявляя о своей любви. — Она мимолетно улыбнулась. — Хотя, должна признать, он действительно пробовал это сделать. Я вышла за него по своим собственным причинам. Полюбила я его позже.

Графиня наклонилась вперед.

— Тогда забудьте о том, что случилось в Примроуз-Парке, — сказала она. — Что бы это ни было, вы не хотите этого знать. Это была полнейшая глупость, характерная для Фредди, которая, в конце концов, никому не причинила вреда. Забудьте об этом, Клара, и будьте счастливы тем, что имеете. Фредди — неплохой человек, поверьте мне. Он даже в своем роде очень мил, что несколько раздражает. Я всегда любила его — как кузена и друга, почти как брата. Забудьте обо всем этом, Клара. Возвращайтесь в Лондон. Будьте частью нашей семьи. Мы все хотим этого.

Клара улыбнулась.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала она. — Но не думаю, что Фредди сможет забыть, Джулия. Что бы там у вас ни произошло, во всем этом был виноват он, не так ли? Мне кажется, он не может простить сам себя. А я не могу простить его и дать ему отпущение, в котором он нуждается. Это ведь не касалось меня.

Графиня закрыла глаза.

— Думаю, только вы обладаете подобной властью, — печально сказала Клара.

И все же какая-то часть ее ликовала. Что бы там у них не произошло, — а это должно было быть нечто ужасное, — тем не менее, это было совсем не то, что ей представлялось. Она все не так поняла. Джулия не любила его, она любила своего мужа. И если она была права — а Джулия казалась совершенно убежденной в свое правоте, — Фредди тоже никогда ее не любил. О, да, часть ее ликовала. Ей было все равно, что случилось между ними, если ее самые страшные предположения не подтвердились.

— Я сказала ему тогда, — начала графиня, — в тот день, когда мы с Камиллой были у вас, что никогда не прощу его. Не за то, что он сделал мне. Я думаю, что все, что произошло, наоборот только помогло нам с Дэниелом соединиться. Но за то, что он сделал с вами так скоро после того случая. Я сказала ему, что ненавижу его. Это ужасная ложь! Как может кто-нибудь ненавидеть Фредди?!

— Он ничего мне не сделал, — сказала Клара, — только женился на мне и дал мне ощутить вкус счастья.

— И заставил сильно страдать, — сказала графиня.

— Да.

— Ох, Фредди, — повторила графиня. — Я готова убить его.

Клара улыбнулась.

— Интересно, Дэниел с Гарриет уже осмотрели все листики на всех растениях в оранжерее? — сказала графиня. — Я должна спуститься вниз, чтобы спасти их, Клара. И нам уже пора уезжать. Выбранная нами гостиница находится отсюда в пяти милях.

— Но вы остаетесь здесь, — сказала Клара. — Конечно, вы должны остаться. Я считала самим собой разумеющимся, что вы так и сделаете, и даже не подумала официально пригласить вас, когда вы прибыли. Простите меня.

— Но мы не хотели бы навязываться, — слабо запротестовала графиня.

— Навязываться? — рассмеялась Клара. — Вы сами сказали, что мы — одна семья. Значит, так тому и быть.

— Это просто чудесно, — сказала графиня, поднявшись на ноги. — Но я все еще должна пойти и спасти тех двоих внизу. Я сейчас вернусь. Наверное, это ужасно раздражает — быть все время ограниченной пределами комнаты? Это ужасно грубо с моей стороны — обращать внимание на вашу болезнь? Дэниел бы строго меня отчитал, будь он сейчас здесь.

Когда графиня упорхнула из комнаты, не дожидаясь ответа на свои вопросы, Клара рассмеялась. Джулия нарочно пыталась разрядить обстановку, и ей это удалось. Так или иначе, Клара ощутила легкость, словно у нее гора упала с плеч. Хотя почему она это почувствовала, она не знала. Ведь на самом деле ничего не изменилось.

Совсем ничего.