Тайная жизнь непутевой мамочки

Глава 13 Дорога в ад вымощена благими намерениями

Назад, в Лондон. Новый год пришел и прошел. Скрылся вдали. И так мало осталось того, за что можно уцепиться, чтобы обрести почву под ногами в той неопределенности, которая простирается передо мной. Я никогда не понимала, почему людям нравится отмечать начало каждого очередного года. Как они могут быть уверены в том, что грядущее будет лучше прошедшего? Когда тебе за тридцать, нужна известная самонадеянность, чтобы предполагать, что будущее сулит надежд больше, чем прошлое. Наверняка есть много того, что пойдет не так, как задумывается. К концу года глобальное потепление усилится. Больше вероятность пандемии птичьего гриппа. Больше смертей в Ираке. Больше шансов, что у меня случится роман с Робертом Басом, что окончательно разрушит мой брак, а моим детям обеспечит жизнь, наполненную стыдом и счетами от врачей, что опять же свалится на меня.

Чтобы противостоять всему этому, я решила, что новый год должен стать годом, в котором я, наконец, обрету собственный вес. Это поможет мне преодолеть обуревающие меня чувства и приведет в порядок мою жизнь. К концу года долги по кредитным картам, плесень в машине и кое-что еще, что свидетельствует о домашней неряшливости, канут в Лету.

Однако вопреки всем своим благим намерениям, проснувшись в пять часов утра спустя три недели после отъезда на рождественские праздники, я почувствовала горячее желание снова увидеть Роберта Басса. Я мысленно прокрутила в голове, что я могла бы надеть для нашей встречи. Школьный подиум предусматривает джинсы с топами различных оттенков; гардеробные метания — непозволительная роскошь утром, перед школой. Так что надену то же, что и всегда.

Зато я с удовольствием предалась парочке своих любимых фантазий, содержащих большей частью неловкие объятия на темных улочках где-то поблизости от Грик-стрит, обещая себе, что это будет последний раз, когда я позволила своему разуму зайти так далеко, и оправдывая свою невоздержанность мыслью, что скоро по вечерам станет уже совсем светло, для того чтобы нечто подобное могло действительно случиться. Стремясь к обретению собственного достоинства, я заставляю себя продумать и нейтральные темы для беседы, если возникнет такая потребность, начиная с исчезновения Гренландии и заканчивая сравнительными преимуществами польского помощника по хозяйству в сравнении с помощниками других национальностей. Хотя у нас все равно нет для него комнаты, но это хорошая тема для всестороннего обсуждения.

Потом проснулся Том и предложил отвести детей в школу. Мне с трудом удалось скрыть свое разочарование.

— Я думал, ты будешь довольна, — сказал он.

— Это великолепно, настоящая помощь, — ответила я неубедительно.

— Честно говоря, иногда женщины непостижимы, — произнес он, вылезая из кровати и подозрительно глядя на груды одежды на полу. — Одеваешься для выхода? — задал он риторический вопрос. — Ты собираешься превратиться в «привлекательную мамочку»? Или есть кто-то, на кого ты пытаешься произвести впечатление?

— Я становлюсь «мамочкой с чувством собственного достоинства», — ответила я.

— Пожалуйста, не действуй мне на нервы, — умоляюще произнес он.

Я все еще не призналась Тому в своей тайной страсти, хотя Марку соврала, будто все уже рассказала, что позволило мне чувствовать себя так, словно я почти это сделала. Мне не хотелось признаваться себе, что я обманываю и своего брата. Я предпочитаю думать, что правда просто еще не догнала его, как будто он живет в ином часовом поясе, на несколько часов раньше меня. В конце концов, он никогда не приходит ко мне с проблемой, пока не пожал все плоды удовольствия от нее. Я принимаю решение поговорить с Томом позднее, в конце этой недели.

Я задаюсь вопросом, позволила ли бы себе Буквоедка такую рискованную несдержанность? Без сомнения, у нее хватило бы самодисциплины, чтобы обуздать фантазии, накрепко заперев их в маленькой шкатулке водном из опрятных кухонных ящиков, рядом с тем, на котором помечено «Карты для всех случаев». Легко можно представить себе, что некоторые женщины имеют по нескольку интимных связей. Взять хотя бы нашу привлекательную мамочку Само Совершенство, например. И хотя я никогда не встречала ее мужа, легко могу представить ее в объятиях ее персонального тренера, с подлинным энтузиазмом бросающую вызов тем сексуальным позициям, которые требуют незаурядной атлетической подготовки. Я могу представить ее даже в постели с ее няней или, между прочим, с Томом. Буквоедка — более сложный случай. Все эти навязчивые идеи борьбы с микробами, одержимость чистотой и порядком… Все это так далеко от жизни!

Я одергиваю себя и вспоминаю свои собственные новогодние обещания:

1) пополнить отряд мам, которые спрашивают советов по проблемам воспитания (у специалистов по школьным предметам в северной части Лондона);

2) никогда не забывать такие обязанности, как забирать своих детей из школы, и

3) регулярно делать депиляцию, особенно выщипывать брови, а также окрашивать волосы.

Том одобрил первые два пункта, когда я приоткрыла ему свою стратегию прошлым вечером, но насчет последнего он был не столь уверен.

— Не понимаю, что это изменит!

Тогда я подсунула ему фотографию Фионы Брюс[63], вырванную из журнала специально, чтобы показать ему.

— Все дело в бровях, — сказала я. — Если бы я выглядела вот так, то все воспринимали бы меня всерьез. И я сама относилась бы к себе серьезнее.

Его лицо отражало сомнения. Об обещании номер 4 — прекратить забивать голову неуместными мыслями о Роберте Басе (уже нарушено!) и избегать оставаться с ним наедине — я умолчала.

Я решаю, что начать надо с третьего обещания, и с этой целью покупаю элементарный набор для окрашивания бровей, в аптеке, после того как оставляю Фреда в детском саду.

— Есть ли риск, что что-то не получится? — расспрашиваю я девушку за прилавком.

— Нет, если будете следовать инструкции, — отвечает она нехотя, захлопывая журнал и поднимая на меня глаза. «Моя мать спала с моим женихом», «Я узнала, что мой брат является моим отцом», «Мой отец сбежал с моей сестрой» — прочла я заголовки на обложке. Шокирующие внебрачные связи — примета прошлого столетия.

— Вам нравится читать об этом? — спрашиваю я ее из любопытства.

— Я просто пролистываю, — говорит она, теребя пальцем кольцо в пупке. Ее живот совсем не заметен — почему она решила подчеркнуть его распускающуюся как цветок силу таким образом? — Если только не попадается что-то по-настоящему необычное.

Я сдерживаю себя, чтобы не спросить ее, что она подразумевает под «чем-то по-настоящему необычным».

— И о том, что кто-то навредил себе неумелым использованием дома набора для окрашивания бровей? — спрашиваю я.

— Никогда, — категорично отвечает она.

И вот, когда Фред засыпает после обеда в прогулочной коляске по дороге из детского сада домой, я решаюсь воспользоваться имеющимся в моем распоряжении часом, прежде чем ехать забирать из школы Сэма и Джо. Я несусь вверх по лестнице в ванную комнату за зеркалом. У Тома есть увеличивающее. Я внимательно рассматриваю свое лицо, как человек, которому только что удалили катаракту, и он впервые за многие годы ясно видит себя.

Каждый недостаток бьет в глаза. «Гусиные лапки» вокруг глаз углубились и стали похожи на борозды, по которым, как мне представляется, слезы однажды потекут из глаз сразу во все стороны. Появились новые «рытвины», некоторые в замысловатом стиле: крест-накрест. Я экспериментирую с несколькими гримасами, чтобы точно определить, какое они придают лицу выражение. Останавливает меня в этих штудиях одна невероятная комбинация — рот широко открыт, глаза сощурены в узкие щелочки. Вряд ли я могу нечаянно создавать такое выражение регулярно, разве лишь во сне.

Мой нос выглядит более резким и более заостренным. Беспрестанно растет, думаю я, пытаясь представить, на что это будет похоже лет через двадцать. Кожа на моей шее выглядит слегка собранной в мелкие складочки типа рюша. На подбородке маленький прыщик. Что за черт, почему вдруг у тридцатилетних женщин появляются подростковые прыщи, интересно? Какая доза гормонов повинна в этом предательстве? Однако прекрасная пара бровей могла бы все это компенсировать и отвлечь внимание от недостатков, как красивый камин в комнате с поблекшей покраской. Тут я обнаруживаю, что потеряла инструкцию.

Чтобы не сорвать задуманное, я решаю энергично продолжить начатое. Все кажется очень несложным. Женщины во всем мире делают подобные вещи каждый день. Я смешиваю краску и перекись водорода. Это простое действие заставляет меня чувствовать себя так, будто я уже установила контроль над своей жизнью. Я накладываю щеточкой краску на одну бровь и жду, когда подействует косметическая алхимия. Когда через пять минут ничего страшного не происходит, я решаюсь провести процедуру с обеими бровями.

Начинаю я с того, что обыскиваю дом в поисках пинцета. Я ложусь пластом на пол в спальне, чтобы заглянуть под кровать, отшвыривая ногой отвергнутые утром брюки и вполне уверенная, что пинцет там. Итак, вот игральный кубик от игры «Змеи и лестницы». И какая-то кредитная карточка. Это своего рода индикаторы, которые указывают на положительную перемену в моей судьбе, думаю я. Тут мой взгляд падает на кроличий будильник Тома. Уже три часа! Если я хочу успеть в школу вовремя, мне придется бежать бегом большую часть пути.

Я отправляюсь в путь трусцой, толкая перед собой коляску с Фредом и удивляясь, как новогодние обещания могут так быстро устроить заговор друг против друга. Мы почти успели дойти до школы, как Фред просыпается. Он смотрит на меня, вжимается в спинку коляски и начинает громко реветь. На секунду я останавливаюсь, чтобы достать пакетик с семечками подсолнуха из кармана пальто: здоровая легкая пища для детей является частью моего великого скачка вперед. Руки у меня вспотели, и мне трудно открыть пакет. Я надрываю его зубами, и его содержимое высыпается на мостовую. Мне ничего не остается, как дать ребенку полупустой пакетик семечек, что я и делаю.

Фред сердито швыряет все на землю. Он и я, склонившаяся над ним в попытке предотвратить каприз, являем собой прекрасное развлечение для глазеющих на нас мамаш с детьми, идущих из школы без приключений. На их лицах множество эмоций — в соответствии со степенью выдержки, которую они имеют по отношению к собственным детям; сопереживающими улыбками одаривают матери с наибольшим количеством прислуги. У остальных — диапазон эмоций шире.

— Лохматые монстры! — кричит Фред.

Может быть, ему приснился кошмар, навеянный какой-нибудь из песен Дэвида Боуи? Одна из них здорово напугала Джо на Рождество.

— Здесь нет никаких жутких монстров, — как можно более убедительно произношу я несколько раз подряд, но он продолжает кричать и указывает рукой на мое лицо. Я чувствую, как меня кто-то похлопывает по плечу, и, еще не успев обернуться, понимаю, что это Роберт Басс, ибо даже при том, что Фред бьется в истерике, я чувствую, как дрожь пронизывает сверху донизу мое тело, чтобы обосноваться где-то в паху.

Я судорожно вспоминаю, что там Марк рассказывал о полевках. Полевки в прерии моногамны и соединяются в пары на всю жизнь. В отличие от них луговые полевки ведут беспорядочный образ жизни. Партнеры сходятся и разбегаются. Однако единственное настоящее отличие между ними — гормональное.

— Ты — полевка прерии, Люси, — сказал Марк. — А и — луговая.

— Но я глубоко сочувствую положению луговой полевки, — ответила я.

— Это не означает, что тебе нужно вживаться в эти чувства, — сказал он. — Ты могла бы убедить себя, что просто так болтаешь с этим своим Прирученным Неотразимцем и ничего более, но на самом деле в твоем теле происходит комплекс химических процессов, и если ты чувствуешь, что есть связь, то, вероятнее всего, так и есть. Наука доказала, что нас привлекает друг к другу особенный набор генов, главным образом через обоняние. Супруги с несходными генами производят на свет более здоровое потомство. Такова сексуальная химия. Ты принимаешь противозачаточные таблетки?

— Э… нет, — сказала я, не понимая, куда он клонит.

— Это хорошо. Женщины, принимающие противозачаточные средства, имеют противоположные инстинкты и выбирают партнеров, которые не подходят им генетически. Но это лирическое отступление. Что я действительно хочу сказать, так это то, что если вы находите друг друга привлекательными, то, вероятно, потому, что существует притяжение. Во время задушевной беседы ты выделяешь гормоны, которые создают чувство единения с кем-то. В действительности существует эмпирическое доказательство того, что чем больше ты смотришь в чьи-то глаза, тем больше находишь его привлекательным. Итак, прежде всего ты должна прекратить разговаривать с этим мужчиной, иначе биохимия тебя победит. А если ты не можешь сделать этого, тебе нужно вспомнить о силе воли, чтобы остановить себя и не дать перейти границу.

— Какую границу? — спрашиваю я.

— Ты поймешь, когда придет время решать — стоит ли пересекать ее. Но я советую отступить прямо сейчас, прежде чем ты даже приблизишься к ней.

— С Новым годом, Люси! Хорошо провели Рождество? — весело приветствует меня Роберт Басс. И я чуть не подпрыгиваю.

— Я — полевка прерии! Я — полевка прерии! — шепчу я про себя между воплями Фреда. Передо мной сложная дилемма. Если я выну его из коляски, он, вероятно, шлепнется на тротуар и там замрет без движения — секретное оружие, используемое малышами, когда они чувствуют, что проигрывают битву. Я решаю использовать собственное секретное оружие и вынимаю из кармана пакетик шоколадных «мишек». Крики стихают.

— Что вы сказали? Вы полевка прерии, Люси? — спрашивает Роберт Басс, с неодобрением глядя на шоколадный подкуп. Определенно он приверженец семечек. Что, возможно, делает его луговой полевкой. Подсолнухи не являются коренными уроженцами прерий.

— Фреда это успокаивает, — поясняю я.

И оборачиваюсь, старательно отводя взгляд. Я не нарушаю обещание номер 4, поскольку сейчас со мной Фред, но мне вдруг становится неловко: мой младший сын — компаньонка.

— Что и говорить, разобраться в вопросе выбора школы для Сэма важнее всего. Обычное дело, — уверенно говорю я. — Это не так сложно.

— О, Боже мой! — восклицает он, не слушая, что я бормочу. — Откуда они взялись?

Его лицо оказывается так близко от моего, что я чувствую его дыхание и тепло на своей щеке, и довольно приятную смесь запаха кофе и мяты. «Это и есть граница?» — быстро спрашиваю я себя. Несмотря на присутствие множества родителей и Фреда, не наступил ли для меня тот самый момент? Кажется, я провалилась в самые темные области моего подсознания. Вот что случается, если проводишь слишком много времени, общаясь с психологами.

Из глухих тайников моей памяти на передний край протискивается хранившийся там в течение многих лет во всех ошеломляющих подробностях один случай безрассудной страсти. Но дело тут не в частностях, а в чувстве вины, которое он вызвал и которое схватило мой живот. Поэтому я чувствую себя даже еще более раздавленной, поскольку последний момент этой безрассудной страсти был действительно опасным, ибо затрагивал женатого мужчину, но я считала, что приговорила его к ссылке в ту часть моего мозга, куда никогда не будет хода.

Незадолго до того, как мы с Томом поженились, где-то зимой 1995-го, как раз перед окончанием войны на Балканах, случилось так, что тот же самый коллега, который так славно утешил меня во время неверности Тома, ждал, как и я, такси, чтобы добраться домой поздно ночью после очередного заседания «Вечерних новостей». Мы никогда не упоминали о нашем прошлогоднем порыве, и хотя продолжали кружить друг вокруг друга в энергичном флирте, это значило меньше, чем раньше, поскольку мы понимали, что повторения не будет, во избежание риска превратить это в привычку. Кроме того, теперь, когда он не так давно женился, и я тоже должна была вот-вот выйти замуж, наши коллеги стали бы смотреть на такие прегрешения менее снисходительно.

Я вернулась после двух недель съемок в Сараево. Я знала, что он скучал по мне, потому что когда я звонила, то именно с ним обсуждала все рабочие моменты: в какое время мне следует настроить спутниковую подачу материала; у кого я должна взять интервью; не забыла ли я надеть свой бронежилет и шлем с надписью «Би-би-си», которых у меня не было, потому что эти предметы разрабатывались для защиты мужской анатомии и передвигаться в них мне было так же удобно, как пингвину.

В тот вечер после окончания программы мы все напились больше обычного. Были затруднения в подаче материала из США, и ведущему программы в течение тридцати секунд пришлось импровизировать, пока мы налаживали связь. В студии находился Иан Дункан Смит[64], отвечая на вопросы о Сребренице, а он всегда любил подолгу оставаться после шоу, принимая участие в попойке в Зеленой комнате. Я же испытывала облегчение оттого, что я снова нахожусь в Лондоне, что собираюсь через четыре месяца выйти замуж, и мне нужно было найти что-то подходящее из одежды.

— Можно мне поехать вместе с тобой? — спросил этот мой коллега. Вероятно, я колебалась, потому что он добавил: — Я сяду на переднее сиденье, на случай, вдруг ты не сможешь устоять.

Я улыбнулась. Почему-то эта скрытая легализация факта успокоила меня. Он сделал перспективу абсурдной. И сел на заднее сиденье.

Мы ехали по темным улицам Шеперд-Буша, по направлению к моей квартире. Еще до того, как мы добрались до Аксбридж-роуд, его рука подкралась к моей руке, и он стал нежно гладить ее своим средним пальцем. Я знала, что мне следовало бы отодвинуться от него, но каждое нервное окончание тыльной стороны моей руки страстно требовало дальнейшего внимания, а моя сила воли совершенно ослабела, пока я не почувствовала, что время остановилось.

— Поехали ко мне, Люси, — прошептал он в самое ухо.

— А как же твоя жена? — услышала я свой голос.

— Ее сейчас нет, — ответил он. И мы начали целоваться, тиская друг друга на заднем сиденье, как подростки; его колено оказалось между моих ног, а его рука у меня в брюках, даже еще глубже. Я попыталась оттолкнуть его, заметив, что водитель такси с удовольствием наблюдает в зеркало за происходящим. Но устоять было невозможно, и я позволила себе насладиться этим моментом.

— Меняем направление? — спросил шофер с сильным акцентом: босниец или серб.

— Да, — ответила я, называя по памяти его адрес. И мы провели эту ночь вместе. Вскоре после этого он написал свой первый сценарий фильма и ушел из «Вечерних новостей». Я успокоилась. Он обещал поддерживать связь, но я знала, что этого не будет, и много лет мы не виделись. Опасность памяти о хорошем сексе в том, что, как и в любимом ресторане, здесь всегда есть искушение вернуться и попробовать снова то же самое блюдо, чтобы посмотреть, естьли возможность его усовершенствовать. Если бы Марк узнал об этом, он, возможно, больше бы сомневался относительно моего статуса как полевки прерии.

Поэтому, когда Роберт Басс протягивает руку и дотрагивается до моих бровей, мне становится интересно, что произойдет дальше. По счастью, брови не являются достаточно эрогенной зоной, а кроме того, он слишком уж внимательно вглядывается в мое лицо. Здесь теория Марка о визуальном контакте не срабатывает, думаю я с облегчением.

— Забудьте о Люси Суини, это Денис Хили[65], — удивленно произносит он.

Я нагибаюсь, чтобы посмотреть на себя в боковое зеркальце стоящего поблизости автомобиля. Мои брови больше не имеют бледного оттенка. Они возродились вновь в виде лохматых черных гусениц. По моему лицу сбегают вниз соленые полоски краски вперемешку с потом. Как это будет реагировать с перекисью водорода? Останутся ли на лице полосы? Я представляю себе девушку в аптеке, с жадностью читающую заметку обо мне под названием «Эксперимент с окрашиванием в домашних условиях сделал меня похожей на тигра». Я в отчаянии тру брови, но от этого они выглядят еще более дикими и независимыми. Моя рука в черной краске.

— Определенно более южное направление. Думаю, джунгли Борнео, — чудесно произносит Роберт Басс.

Наша привлекательная мамочка переходит дорогу, чтобы поприветствовать нас. Подойдя поближе, она останавливается как вкопанная, замерев на месте с поднятыми руками.

— Мне нужно отбелить их, — говорю я в отчаянии.

— Я бы не стал этого делать, — говорит Роберт Басс. — Иначе вы будете выглядеть как леопард. Или лев-альбинос, или…

— Я представляю картинку, — прерываю я его.

— Больше никаких доморощенных решений, Люси, — говорит Само Совершенство, беря ситуацию под свой контроль. — Вспомни 1930-е. Вспомни юбку-карандаш. Подумай о Ролане Мюре[66] и Скарлетт Йоханссон. Подумай, что элегантность — это новое качество богемы. — Роберт Басс слушает, сгорая от любопытства. — Подумай о Марлен Дитрих и тоненьких дугообразных бровях. Мы сделаем их при помощи моей скромной домашней машинки. Она сделает из тебя Фиону Брюс. Я тебя жду на следующей неделе.

Роберт Басс и Само Совершенство защищают меня с флангов, пока мы идем в школу, а их почтенные отпрыски идут на пару шагов сзади, как преторианская гвардия. Они встречают ошеломленные взгляды и покровительственные улыбки. Я должна буду пересмотреть свое отношение к привлекательной мамочке. Несмотря на естественную тягу к особям своего биологического вида, в кризисной ситуации она проявляет правильные инстинкты.

Подойдя к толпе родителей, ожидающих своих первоклашек, мы чувствуем в воздухе волнение. К счастью, оно не имеет отношения к моим бровям. Обычно к этому времени родители уже покидают школу.

— Что происходит? — шепотом спрашиваю я привлекательную мамочку. — Все опоздали?

— А разве вы не слышали? — говорит она, заговорщицки понизив голос. — Среди нас появилась знаменитость. Все ищут предлог, чтобы тут задержаться.

Как только январь стал холодным и серым, Знаменитый Папа присоединился к классу Джо. Точнее, его сын. Я не могу раскрыть настоящее имя Знаменитого Папы из страха воодушевить папарацци начать скрываться в засаде у школьных ворот. Достаточно сказать, что он американский актер, печальный и задумчивый, типа «секс в лифте», мужчина и, если верить желтой прессе, скандально известный волокита, несмотря на наличие третьей жены.

— Я предвижу детские праздники, включая домашнее кино, бассейны внутри дома и снаружи, шанс пообщаться с богатыми и знаменитыми, в как бы случайно надетом платье «Исса», — говорит Само Совершенство. Я мгновенно проникаюсь сочувствием к Сыну Знаменитости: он всегда будет жить под сенью своих родителей и, даже если сумеет преодолеть эту неприятность, никогда не почувствует, что сделал это по собственной инициативе.

Феромоны парят над детской площадкой. Я замечаю, что привлекательная мамочка избавилась от всех ограничителей. В руке она держит белую сумку «Хлоэ Паддингтон», на ней пальто из искусственного меха в стиле рок-чик-фэшн.

Должна признаться, что я не узнаю с первого взгляда Знаменитого Папу, потому что он выглядит совсем не так, как на фотографиях, которые я видела в журналах. К тому же на мне только одна контактная линза. Смазанная сцена разворачивается приблизительно следующим образом.

— Мама, мама, Фред собирается писать на ноги вон того дяденьки, — теребит меня Сэм.

Мы ждем Джо. Фред перенял от его старшего брата этот уникальный способ — использовать момент, когда внимание родителей чем-то отвлечено. Прежде чем я успеваю вмешаться, его штаны уже спущены до щиколоток и он писает. Туда, куда и указал Сэм.

Знаменитый Папа наклоняется к своим дорогущим кроссовкам. Я бросаюсь вперед и начинаю вытирать его ногу газетой «Тайме» — ох, я не из тех добропорядочных мам, которые на всякий случай носят с собой салфетки.

— Фред, как это гадко! — приговариваю я. — Извинись!

— Извините, — гордо улыбается Фред.

— Не стоит беспокоиться. — Знаменитый Папа старается казаться спокойным, однако вид у него очень встревоженный. — Вообще-то я думаю, что от газетного шрифта та останутся пятна.

Слишком поздно. Газетная краска сделала свое дело. Эксклюзивное изделие испорчено. Я знаю, что кроссовки эксклюзивные, потому что привлекательная мамочка, которая за всем этим наблюдает, сообщает мне позже с благоговением в голосе, что «эти кроссовки равнозначны Хлоэ Паддингтон. На них цена не ставится».

Подходит Роберт Басс и протягивает пострадавшему платок. У него всегда при себе носовой платок! Он мнется некоторое время, но, не найдя никаких предлогов остаться, уходит.

— Мне действительно очень жаль, — говорю я Знаменитому Папе.

— Действительно… ничего страшного, — настаивает он. — На самом деле это достаточно мило, что кто-то заговорил со мной. Никто не замечает меня, за исключением вон той женщины. Предполагаю, что таков английский обычай? — Он указывает на Буквоедку. — Она предложила мне войти в родительский комитет, чтобы организовать вечеринку для родителей.

— Но мы не устраиваем вечеринку, — изумляюсь я.

— А ведь я согласился, — отвечает он.

На его лице недоумение.

— Ну, возможно, тогда только вы и она, — шучу я.

— Что случилось с вашими бровями? — спрашивает он.

— Неудачная домашняя окраска, — сообщаю я.

Крупный план, даже будучи близорукой, я могу оценить сполна. Великолепный эффект. Знаменитый Папа забирает своего ребенка и уходит. Матери бросаются ко мне.

— О чем вы разговаривали? — любопытствует Само Совершенство.

— О его супружеских проблемах, о том, не следует ли ему сменить агентов, и почему бы ему не нанять няню, ну и разные внутренние дела, — небрежно делюсь я достоянием.

— Он снимался в одном из фильмов, о котором я пишу, — говорит Роберт Басс.

Но никто его не слушает. На его положение доминирующего самца незаконно посигнули. Он смотрит на меня с непривычным выражением в глазах, с которым я не сталкивалась уже много лег. Ревность!

Я решаю, что беседа с Томом может пару недель подождать. Потеря самоконтроля Робертом Басом даже больше, чем моя собственная, и это в данный момент ставит меня в выигрышную позицию. Новый семестр начался многообещающе. Возможно, я была не в состоянии избежать этой границы, но, по крайней мере, я была из тех, кто вряд ли стал бы пересекать ее. И мне кажется заманчивым зависнуть в таком положении.

На той же неделе, немного позже, я объявила Тому, что собираюсь уединиться в кабинете, чтобы отправить несколько писем по электронной почте. Тема: «Вечеринка для родителей и учителей», о чем Буквоедка, как председатель родительского комитета, попросила меня, исполняющую роль ее секретаря, чтобы помочь ей с организацией этого мероприятия.

— Не понимаю, почему ты связалась с этим, — говорит приглушенным голосом Том. — Это определенно кончится неприятностями.

Даже не глядя на него, я знаю, что он в разгаре происходящей раз в две недели инспекции холодильника.

— Посмотри, — произносит он, торжествующе держа в руках две полупустые банки соуса песто. — Как это случилось? — Он сверяется с напечатанным на листе перечнем содержимого холодильника, прикрепленным к его дверце, — наследство, оставленное нам Петром во время ее последнего уик-энда в Англии.

«Думаю, ты согласишься, что намного легче делать покупки, если ты отметишь галочкой то, что кончилось», — сказала она. Я вежливо кивнула, потому что знала, что какое-то время она не будет к нам приезжать.

Я стараюсь быть терпеливой с Томом: вследствие отъезда матери он чувствует себя брошенным на произвол судьбы.

— Нет никакой записи о второй банке песто, оставшейся в холодильнике, — говорит он.

— Может быть, это имеет смутное отношение к спагетти?

Он бормочет про систему, а я плотно прикрываю кухонную дверь и поднимаюсь наверх, чтобы начать сочинять электронные письма для родителей.

Но едва я начала, как мне это быстро надоело. И я решила сначала отправить письмо Кэти, которая, как мне известно, все еще должна была находиться в своем офисе, и описать в нем подробности одного важного события, которое имело место под крышей этого дома чуть раньше на этой неделе.

«Время поста закончилось, — сообщила я ей. — Наступила разрядка сексуальной напряженности. Ура!»

И далее я в деталях описала ей, что прошлой ночью я натолкнулась на Тома в спальне Фреда, около трех часов ночи.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Ищу тигра, — устало ответил он.

— Вот так совпадение! Вот она я. А где Фред?

— Он спит в нашей кровати.

И тогда я спросила, почему мы оба не спим в эти предрассветные часы, а ищем тигра?

— Странно, но эти ужасные времена, — рассказываю я Кэти, — месяцы голодовки — закончились, остаток ночи мы провели в кроватке Фреда, под одеялом с машинками. Том развивал одну из своих любимых посткоитальных тем.

— Если бы к твоей голове приставили ружье и принудили бы заняться сексом с кем-то из родителей из класса Джо — с мужчиной или женщиной, — кого бы ты выбрала?

— Почему из класса Джо? — спросила я.

— Эти родители как-то получше выглядят, — сказал он, внимательно глядя на меня.

Я отказалась отвечать, заявив, что устала, и тогда он сказал: «Мне весьма нравится та мама с восхитительной задницей». Он имел в виду нашу привлекательную мамочку, как сообщила я Кэти.

— Но она легкомысленная и поверхностная! В ней нет глубины! — запротестовала я.

— Она не более поверхностная, чем некий… э… Мелководьем, — вяло откликнулся он. — Вся эта его тщательная небрежность слишком вычурна. Могу поспорить, при всем при этом он стрижет свои лобковые волосы ножницами для ногтей. И тот способ, каким он примеривает на себя роль писателя-мученика, вызывает смех.

— Ради Бога, о ком ты? — спрашиваю я, уже зная ответ.

Я нажимаю кнопку «Отправить» и бесцельно сижу некоторое время, оттягивая написание школьной почты. Несколько минут спустя мое сердце подпрыгивает — письмо от Роберта Басса. Впервые за все время. Поскольку это не нарушает ни одно из правил, я чувствую себя бесшумно ликующей.

Потрясенная, я таращусь на экран, но времени на размышления нет, потому что вслед за этим, почти сразу же, следует письмо от привлекательной мамочки:

Потом пишет Буквоедка:

Какие глубины? Какие отмели? Я погружаюсь в бездну. Письмо я отправила всем родителям класса строго по списку. На нетвердых ногах я покидаю гостиную. Том уже лег спать. Я смотрю «Вечерние новости» — до тех пор, пока программа не кончается. Ничего из того, что случалось со мной на работе, не было таким ужасным, как случившееся только что.

Моя предутренняя бессонница начинается с ночи. Я ворочалась с боку на бок. Темнота имеет ужасающую способность преувеличивать страхи. Мой живот скручивают нервные спазмы. В два тридцать мне кажется, что я слышу шум, и я медленно крадусь вниз по лестнице, держа в руке светящийся меч из «Звездных войн». «Пусть силы не оставят меня!» — слышу я свой собственный голос.

В гостиной я решаю совершить налет на секретную заначку сладостей Сэма, обещая возместить все, что я съем. Я приношу шоколадно-кремовое яйцо «Кэддбери» наверх в спальню и заставляю себя есть его как можно медленнее. Сначала я его облизываю, как леденец, пока оно не начинает таять. Когда становится виден белый крем, я разрешаю себе откусить сбоку, сосчитав до двадцати, прежде чем набить рот. Тогда я отбрасываю осторожность и запихиваю остаток яйца в рот, а затем громко чавкаю. Так получаешь гораздо больше удовольствия, однако мои нервы ненасытны. Стремление излить душу перед Томом непреодолимо. И я пихаю кулаком ему в ребра. Он охает.

— Там нет никаких грабителей, и я не собираюсь вставать, чтобы идти смотреть, — ворчит он. — Собака их схватит.

— Но у нас нет собаки, — шамкаю я с набитым шоколадом ртом.

— А ты вообрази ее мысленно, и тогда ты станешь меньше бояться, — говорит он.

— Все гораздо хуже, Том, — говорю я.

— Опять лопнул бойлер? — сонно спрашивает он и проваливается в забытье.

Я бужу его, проводя ногтем большого пальца левой ноги по его голени.

— Люси, пощади, — мычит он.

— Том, я разослала электронные письма всем родителям в классе Джо, сообщив им все, что произошло прошлой ночью, — говорю я. Теперь, когда я все это сказала, мне, кажется, стало еще хуже.

— А что случилось прошлой ночью? — бормочет он.

— Мы занимались сексом и обсуждали, кто из родителей наиболее сексапилен, и ты сказал, что предпочел мне привлекательную мамочку, потому что у нее восхитительная задница.

— Ты пытаешься соблазнить меня? — Он сонно поворачивается на бок с надеждой в глазах. — Господи, что у тебя во рту?

— Шоколадное яйцо. Я пытаюсь объяснить тебе, что сотворила убийственную вещь, — говорю я, облизывая губы.

— Такие, как ты, не делают убийственных вещей, Люси. Ложись спать.

— Однако мы сделали, — продолжаю я, умоляя его послушать. — Не преднамеренно. Случайно. Нет, я не пытаюсь снять с себя ответственность за свой поступок, потому что знаю, что это одна из моих худших привычек.

— Что именно? — Он вздыхает и снова закрывает глаза.

— Я была невнимательна. Я думала, что посылаю электронное сообщение Кэти о нашей возродившейся сексуальной жизни, а вместо этого отправила его всем родителям класса согласно списку.

Он резко садится. До него дошло.

— Ты — трахнутая идиотка, — медленно произносит он, обхватив голову руками и раскачиваясь вперед-назад. — Я изо всех сил годами пытался поддерживать дружеские отношения с этими родителями, балансируя с помощью тщательно выверенной стратегии, нацеленной на то, чтобы не быть с ними ни чересчур запанибрата, ни слишком чопорным, а теперь ты выставила напоказ внутренние проблемы нашей сексуальной жизни. Я, возможно, с этой минуты вообще стану импотентом, потому, что теперь всегда буду ассоциировать секс со страхом.

— Мне действительно очень жаль, — говорю я. — Думаю, что привлекательная мамочка была достаточно польщена. Она не так часто видит своего мужа, и это, вероятно, повысило ее самооценку. — Он ахает. — А вот папа-домохозяин был немного оскорблен.

— Ты сказала, что я назвал его Мелководьем? — упавшим голосом спрашивает он.

— Да, — признаюсь я.

— На самом деле я думаю, что он достаточно приятный парень. Просто я пытался тебя завести. Мне кажется, что вы нравитесь друг другу. Кстати, почему ты решила сообщить об этом Кэти?

— Потому что она знает, что у нас уже целую вечность не было секса, — говорю я вяло, не обращая внимания на его первое замечание.

— Тебе действительно необходимо делиться со своими подругами такими подробностями? — спрашивает он. — Мне скоро придется сидеть рядом с ней за обедом.

— Знаю. Но во всем этом есть и хорошая сторона, именно об этом тебе не надо беспокоиться, потому что как раз она этого сообщения и не получила.

— Все-таки ты Поллианна[67]! В школу я больше ни ногой. А ты, кстати, упомянула, что это было у нас два раза за ночь?

— Нет, — потерянно мямлю я.

— Растяпа! — стонет он и проваливается в глубокий сон.

Раньше я находила способность Тома не терять сон даже в кризисные моменты умиротворяющей. Это сокращало амплитуду моих тревог, ужимая их почти до точки. С годами, однако, это начало уязвлять меня, словно я единственная, кто совершает ошибки, и в раскаянном недоумении должна сражаться с темнотой, готовой вот-вот сожрать меня. Ночной страж ноющих младенцев, сестра милосердия, вскакивающая с постели при первой необходимости. Я хорошо знаю, как ночь заставляет расцветать пышным цветом едва наметившиеся побеги неурядиц, превращая их в экзотические заросли проблем. С другой стороны, Том сладко проспал все это время рядом со мной, невосприимчивый к сплавному лесу нашей жизни, выбрасываемому на берег нашей спальни, лишь сетуя иной раз, что я его побеспокоила, когда, вконец измученная, я возвращалась в постель в слабой надежде заснуть.

На следующее утро, пошатываясь от усталости, я бреду из школы одна. Пожалуй, неплохо бы выпить кофе и собраться с мыслями, думаю я.

— Привет, Люси, не хотите ли присоединиться ко мне? — говорит Роберт Басс, неожиданно пристраиваясь в очередь сзади. — У меня сегодня утром нет никаких встреч по поводу фигурной стрижки кустов, и я обещаю, что не буду вести разговор о своей книге.

Я вздрагиваю.

Даже с учетом электронного конфуза, кажется, будет невежливо отказать ему сейчас, хотя, как я понимаю, тем самым я нарушу сразу несколько зароков. Я старательно не поднимаю глаз от земли. Избежать визуального контакта таким утром, как это, не трудно.

— Мне, пожалуйста, двойной латтефраппуччино, — произношу я у кассы, затаив дыхание.

— Такого не бывает, — возражает официантка.

— Разрешите, я закажу для вас? — спрашивает Прирученный Неотразимец. — Почему бы вам не пойти вон туда и не подождать меня там? — Он указывает на маленький столик на двоих в самом укромном уголке кафе.

И через пару минут приходит, неся в руках две чашки кофе.

— Как ваши брови? — спрашивает он, как будто осведомляется о домашнем питомце. — Они не откликнулись на зов природы?

— С ними все прекрасно. — Я стискиваю зубы и рассеянно тру лоб. — Просто я немного устала.

— Неудивительно, после всей вашей… э… деятельности, — отзывается он.

Так мы сидим в течение нескольких минут — в приятном молчании, потягивая кофе и глядя в окно.

— Я очень сожалею по поводу сообщения. Ну, того… на Рождество… Техника, видимо, живет своей жизнью, — говорит он. — Я был бы благодарен, если бы вы о нем никому не упоминали. Нет, я не хочу сказать, что вы неделикатны, но просто после этого последнего электронного письма вчера вечером я забеспокоился — а вдруг вы вот так же случайно обнародуете и мое посягательство на приличия?

— Никому ни слова, — обещаю я, пытаясь вспомнить, кому уже я успела рассказать. — Я получила хороший урок.

— Хотя для моей жены это было утешительным рождественским подарком, — улыбается он. — А то она стала слишком подозрительна по отношению к вам. Она сказала, что в отношениях есть определенные рубежи, которые не следует переходить. Когда я показал ей вчерашнее сообщение, она поняла, что беспокоиться ей не о чем, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, — отвечаю я и при этом так энергично киваю, что кофе выплескивается из моей чашки.

— Если знаешь, что есть рубеж, пересечь его гораздо сложнее, — медленно произносит он, как бы подыскивая правильные слова.

Я не до конца понимаю, о чем он говорит, и поднимаю глаза. Он сжимает мне руку повыше локтя. Я предвкушаю приятные ощущения, но вместо этого он так стискивает мою руку, что я чувствую, как в моих пальцах начинает пульсировать кровь. Он смотрит в противоположный конец кафе, и я слежу за его взглядом.

Буквоедка в окружении своих последовательниц из числа мам нашего класса — весьма многочисленных. Они сидят и глазеют на нас. В кафе воцаряется мертвая тишина.

Совершенно отчетливо я вдруг вспоминаю, что именно на сегодняшнее утро здесь назначено собрание мам. То-то пришли почти все! Роберт Басс бледнеет.

— Мы вас опередили! — Я вскидываю руку, чтобы непринужденно помахать им, и опрокидываю на него кофе. — Мы не ожидали такой хорошей явки. Не хотите ли подойти и присоединиться к нам? Или лучше мы к вам? — кричу я, промокая дымящуюся сырость на его коленях своим шарфом. Он морщится.

— Без труда не вынешь и рыбку из пруда, — заговорщически шепчет он, вновь обретая самообладание.

Я встаю, весело устремляюсь к их столу и сажусь рядом с привлекательной мамочкой. Роберт Басс садится рядом со мной с другой стороны. Я восхищаюсь его позицией.

— Никогда никаких извинений, никаких объяснений — это мой девиз, Люси, — шепчет Само Совершенство. При этом непонятно, к какой части моей жизни это относится. — Мне нужно спросить у тебя кое-что. Могу я рассчитывать на твое благоразумие? Мне бы не хотелось никаких широковещательных электронных сообщений об этом!

Я заинтригована. Однако и немного настороже, зная, что в ее доверительности неизбежно таится какое-то унижение для меня.

— У моего мужа гниды, — шепчет она с брезгливостью. — Не только яйца. И настоящие гниды.

— Подцепил от детей? — спрашиваю я.

— Нет! Я заставила няню проверить их. Ни одного яйца и в помине. Он говорит, что его секретарша подцепила их от своих детей и передала ему. Как бы то ни было, я задалась вопросом, учитывая, что твои дети притащили их в школу, не могла бы ты порекомендовать мне самый хороший способ от них избавиться?

Буквоедка осуждающе покашливает. На ней ее всегдашняя «броня» — деловой костюм времен ее работы в компании «Маккинси», и она принесла с собой лэптоп, который и включает.

— Чем меньше будет сказано по поводу вчерашнего электронного письма Люси, тем, я думаю, лучше. Она перешла все границы и пересматривает свою позицию, — серьезно говорит она.

— Звучит так, будто Люси рассматривала целый ряд позиций, — громко вступает припоздавший Знаменитый Папа. Он просит Роберта Басса подвинуться, чтобы сесть рядом со мной — несмотря на то, что рядом с Буквоедкой пустует стул. Кофейное утро неожиданно становится гораздо более волнующим. — А где же тигр? — шепчет он мне в ухо.

Я сижу с приклеенной улыбкой.

— Если кто-то заинтересован в том, чтоб заменить Люси на ее посту, дайте мне знать. Эта ее деятельность в родительском комитете становится полноценной работой! — довольная своей шуткой, хохочет Буквоедка. Мы слабо улыбаемся.

— Я никогда раньше не бывал на кофейных утренниках мам, — говорит мне Знаменитый Папа, выговаривая слово «мамы» на английский манер. — Классное письмецо, между прочим. Школы в Штатах были совсем не такими веселыми. Непременно учтите меня на будущее. За что я очень благодарен. Поэтому я определенно приду на вечеринку. Надеюсь, ожидания оправдаются.

— Есть ли какие-то проблемы, которые кто-нибудь хотел бы обсудить? — осведомляется Буквоедка, стараясь привлечь внимание группы позади нее и явно надеясь, что таковых не окажется.

Само Совершенство поднимает руку:

— Меня очень волнует содержание нейлона в школьных джемперах. Это не позволяет телу ребенка дышать.

Буквоедка заносит это в раздел «проблемы» своей крупноформатной таблицы.

— У меня есть несколько новых идей, которые я хочу вам подкинуть, — объявляет она. Я внутренне содрогаюсь и чувствую, что Роберт Басс тоже. — Мы должны придумать что-то неординарное! — И она предлагает всем подумать о проведении летнего праздника. — Будет неплохо, если вы сообщите мне, чем занимались до того, как у вас появились дети, с тем чтобы я могла оценить ваши сильные и слабые стороны как единой группы, — говорит она и при словах «слабые стороны» останавливает взгляд на мне. — Что, например, делали вы, Люси? Или вы всегда были домохозяйкой?

— Вообще-то я была режиссером «Вечерних новостей», — отвечаю я.

Ошеломляющее молчание.

— Ну, хорошо. Идем дальше. Директор школы убедительно просит родителей не парковаться на двойной желтой линии, когда вы утром опаздываете. От себя добавлю: не забывайте, что в классе есть ребенок с «ореховой» аллергией. Мама, чье имя называть не будем, отправила своего ребенка в школу с завтраком, содержащим грецкие орехи. — Она снова пристально смотрит на меня.

— Это вы? — громко спрашивает Роберт Басс.

— Я говорил, что она опасна! — ухмыляется Знаменитый Папа.

— Послушайте, вы получили от меня совершенно неправильное… — начинаю я объяснять ему.

Буквоедка энергично нажимает другую кнопку своего компьютера.

— Список родителей для вечеринки, — удовлетворенно завершает она собрание. Но вместо списка на экране появляется роскошная обнаженная брюнетка, сидящая верхом на блондинке в весьма компрометирующей позе.

— Гейм, сет и матч — за Люси Суини! — провозглашает привлекательная мамочка Само Совершенство.