Тайная жизнь непутевой мамочки

Глава 6 Ничего нельзя предсказать наверняка, кроме смерти и налогов

Мы собираемся пообедать в Ислингтоне[29] вместе с Кэти и одним из работающих вместе с Томом архитекторов. Пообещав Кэти неделю назад познакомить ее с кем-нибудь, Том выбрал подходящего одинокого сослуживца и договорился встретиться со всеми нами без каких-либо предварительных объяснений.

В доме необычно для этого времени суток тихо. Няня пришла сегодня довольно рано и предложила уложить детей спать; я лежу в нашей комнате и с удивлением наблюдаю, как Том упаковывает свой чемодан, хотя до отъезда в Милан еще целых три дня.

Он тщательно перебирает трусы, носки, рубашки, пижаму и брюки, складывая их в аккуратные небольшие стопки. Затем выкладывает в ряд зубную щетку, пасту, зубную нить, дезодорант, бритву — все предметы на одинаковом друг от друга расстоянии. Я знаю, что когда он прибудет в отель «Центральный» (он уже посвятил меня в детали), все эти предметы будут извлечены из чемодана и разложены на стеклянной полке в ванной комнате гостиничного номера точно в таком же порядке.

Мы не пользуемся больше одной и той же зубной пастой, после ссоры по поводу того, как именно надо выжимать тюбик. Я отдаю предпочтение технике «фристайла». Много лет назад я перешла на высокие вертикальные упаковки, чтобы избежать дальнейших дебатов, и тема, по моему мнению, должна была быть закрыта. Однако Том продолжал настаивать на покупке тюбиков старого образца и выдавливании пасты, начиная с дальнего конца. Он тщательно, до последней капли выдавливал содержимое, сворачивая тюбик в «рулет», дабы убедиться, что никто не расходует пасту понапрасну, временами выказывая беспокойство относительно того, что он будет делать, если тюбики в конце концов выйдут из употребления. Сейчас он, довольный, весело насвистывая, распрямляется, уперев руки в бока, удовлетворенный проделанной работой. Не могу сдержать восхищения. Этакий эксперт за работой! При желании я тоже могла бы получать подобное удовлетворение от такого же занятия.

До утра понедельника в мире могли бы произойти глобальные изменения, однако Том совершенно точно знает, в какого цвета трусах он их встретит. Человек, превыше всего ценящий постоянство. До недавнего времени я полагала, что в значительной степени тоже постоянна — в своей неорганизованности. На меня можно было твердо положиться в том, что в среднем шесть раз в год я теряю свою кредитную карту; я оставляю крошки от тостов между клавишами компьютера всякий раз, как проверяю свою электронную почту, и уменьшаю стоимость любых купленных мной вещей на четверть, если Том интересуется их ценой. В последние дни я стала чувствовать себя очень неуверенной, и если подумать, это гораздо хуже, чем быть уверенной в своих недостатках.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Том, мельком взглянув на меня; он полностью поглощен процессом формирования стопок и ровных линий из своих личных вещей.

— Что ты думаешь насчет любовной связи Эммы и того мужчины? — спрашиваю я. — Я никогда не думала, что она спутается с женатым. Она так любит во всем определенность, а какой бы ни была развязка, все будет очень непросто.

— Думаю, Люси, тебе следует позволить людям жить их собственной жизнью, — говорит он, вытаскивая из гардероба чехол для костюма и беря полотенце, чтобы вытереть с него пыль. — Так или иначе, все это выглядит весьма ненормально — секс урывками в его офисе, в лифтах, на заднем сиденье автомобиля. Однако тайные встречи очень возбуждают.

— Откуда ты знаешь?

— Она рассказала мне, пока ты ходила проверять Фреда. Она просто никак не могла замолчать. Боже, надеюсь, ты никогда не рассказываешь обо мне подробности?

Я проигнорировала его вопрос и вместо ответа спросила:

— А как же его жена?

— Ну, она вероятно, слишком измотана. Такого рода поведение возможно только с человеком, ставшим тебе почти чужим, — отвечает он.

— Я не об этом. Мне кажется, это очень несправедливо! Ведь она даже не осознает, что втянута в борьбу за ум и сердце. Думаю, если бы она знала, что у нее есть соперница, то могла бы попробовать стать немного ярче, — говорю я.

— Каким образом?

— Не знаю, ну, сделала бы вощение по линии бикини, ходила бы в тренажерный зал, готовила бы вкусные обеды, искала бы новые сексуальные позы… носилась бы с ним, когда он приходит домой с работы…

— Может быть, тогда тебе тоже нужна соперница? — шутит он. — Если такого рода детали имеют значение, то это не очень прочный брак, тебе не кажется? Возможно, она все это делает, и даже больше, но все равно этого недостаточно. Чего я действительно не могу понять, так это зачем он хочет завести с ней квартиру. Совместный семейный быт — это похоронный звон для таких страстных чувств.

— Вовсе нет! Если только ты не собираешься быть семейным в специально отведенные для этого часы. Трудно сказать, куда их все это заведет.

— Мне кажется, тебя это волнует больше, чем ее!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я считаю, что ты придаешь чрезмерное значение ситуациям других людей, и это выбивает тебя из колеи.

Именно теперь, когда разговор стал интересным, в спальню вбегает Фред. Одним впечатляющим прыжком с пола он приземляется в середину композиции, созданной его отцом, и принимается на ней скакать вверх-вниз. Вещи разлетаются в разные стороны, рукава рубашек заматываются в трусы, пары носков разъединяются, содержимое чемодана оказывается раскиданным на полу. Бритве уже не суждено отправиться в Милан: она звенит осколками под кроватью. Малыши — стихийные анархисты.

— Фред, ты должен был уже заснуть! — прикрикивает Том, хватая его в охапку и унося назад в спальню, зажав под мышкой, как мяч для регби, при этом маленькие ножки пинают воздух, будто едут на велосипеде.

Дети всегда чувствуют, когда вы покидаете передовую и оставляете их на попечение дежурного офицера.

Однако няня Полли, младшая дочь одного из наших соседей, сейчас слишком занята написанием философского эссе по программе уровня «А», чтобы беспокоиться о том, что происходит наверху. Я спускаюсь в кухню, чтобы дать ей список телефонов на случай, если ей понадобится связаться с нами, и бросаю взгляд на монитор: «Сократ верит, что люди грешат, не потому что они плохие от природы, а потому что они не знают, что для них хорошо». Обсудить.

— Вы хотите, чтобы я занялась стиркой, пока дети спят? — спрашивает Полли.

Переполненные корзины с бельем стоят в том же самом углу кухни, где они были и в прошлый раз, когда она к нам приходила. Чистая и грязная груды соединились еще пару недель назад, и вместо двух пиков высится одна небольшая гора с вершиной в виде плато из трусов и лифчиков на самом верху. Полли расчищает на кухонном столе небольшое пространство, чтобы разложить книги. Убирает яркие пластиковые чашки с недопитым детьми молоком, тарелки с корками от тостов и яичной скорлупой — они так и остались стоять здесь с утра, и начинает энергично сметать крошки в мусорное ведро, потом загружает посудомоечную машину.

— Извини, всегда такая суета, когда ты приходишь, — приветливо говорю я, помогая ей. Надеюсь, Том не войдет сейчас сюда: Полли беспорядочно сует тарелки в нижний отсек, смешивая ножи и вилки в отделении для столовых приборов. — Я собиралась прибраться после того, как искупаю мальчиков, но Фред поранил в ванне губу, а Том без конца звонил в Италию. Если у тебя есть время, чтобы постирать, это было бы великолепно. — Я бросаю взгляд на ее живот. На ней джинсы «Севен» — стоят они, наверное, не меньше сотни фунтов, и многослойный, с ужимающим эффектом жилет — он то и дело съезжает, когда она наклоняется, чтобы отправить очередную порцию посуды в моечную машину, беззастенчиво открывая взору плоский живот и кольцо в пупке. Неужели она тоже когда-нибудь зависнет над грудой грязного белья, замученная домашними делами и школьным распорядком, а с мужем будет вести беседы о том, как лучше всего загружать посудомоечную машину? Не могу в это поверить! И все же я тоже когда-то была такой, как она. Интересно, что она обо мне думает? Вижу, что она смотрит на список необходимых дел, прилепленный на холодильнике: «Кроссовки Джо. Парикмахер. Рождественские подарки (подчеркнуто три раза). Вызвать водопроводчика. Шампунь от гнид (у детей опять гниды)».

Я знаю, что сортировать белье она сейчас не будет. И не потому, что ей лень или ее предложение было неискренним, а потому, что она приходит к выводу: следует уделить больше сил и времени эссе, ибо оно обеспечит ей достаточно высокие баллы, а в конечном счете — будущее, совсем не похожее на мое.

Пока мы загружаем посудомоечную машину, я спрашиваю ее о дальнейших планах.

— Я хочу получить степень по истории, — говорит она.

— О, это как раз то, чем я занималась в Манчестере! — откликаюсь я с энтузиазмом.

Она выглядит немного обескураженной и мило краснеет.

— Значит, вы там работали до рождения детей? — нерешительно спрашивает она, не желая, впрочем, знать ответ. Какая-то часть моего «я» готова солгать ей, сказав, что в ее жизни все будет по-другому, иные возможности или что все будет проще.

— Да, — отвечаю я. — А потом я работала неполный рабочий день, после того как родился Сэм, но поскольку Том был с утра до ночи занят, то мне пришлось нанимать няню, которая могла бы оставаться до полуночи. А потом я забеременела Джо.

— У вас была сменная работа? — спрашивает она.

— Что-то вроде этого, — отвечаю я, извлекая остатки макарон из машинного слива.

— И чем вы занимались? — продолжает расспросы Полли.

— Я была режиссером в «Вечерних новостях».

— Но это ужасно! То есть… что вы все это бросили, — уточняет она.

— Если у тебя появились дети, ты никогда снова не будешь абсолютно свободной, — говорю я, — и это одновременно и ужасно, и замечательно. Сначала было такое чувство, как будто у меня забрали роль, которую я готовила всю жизнь, но как только занавес поднялся, обнаружилось, что до главной роли мне еще далеко, а играть я буду четвертого оруженосца. Но самое ужасное было — это никогда по-настоящему не видеть Сэма. Забавно, но если мысль о том, что вечером снова придется сидеть с детьми, наполняет тебя тоской, возможно, это, признак того, что ты проводишь с ними слишком много времени. Если же ты вскакиваешь в субботу утром ни свет ни заря и начинаешь собирать вещи для поездки в зоопарк, музей или готовить на завтрак оладьи, тогда ты, без сомнения, проводишь с ними недостаточно времени.

— Но должна же быть золотая середина!

— Да. Если у тебя по-настоящему богатый муж. Это помогает! Ибо тогда ты можешь купить себе решение целой кучи нудных проблем, — шучу я. — А еще есть некоторые работы, вполне совместимые с материнством. Или ты можешь попытаться найти себе мужа-домохозяйку.

— Думаю, я постараюсь завести детей, пока молода. А строить карьеру буду после, — говорит она задумчиво.

— Замечательная идея! — лгу я. Нет никакого смысла пытаться объяснить ей, что материнство не совместимо ни с чем, что ему предшествует. — В любом случае тебе не нужно заморачиваться по этому поводу сейчас, просто живи и радуйся. Чем занимается твоя мать?

— Она юрист в компании, — говорит Полли. — Только мы шутим, что она — крот! Мы никогда не видим ее при свете дня. Вот такого я точно никогда не захочу.

Сверху раздаются крики. Я бегу вверх по лестнице, чтобы узнать, в чем дело. Фред снова встал с постели, а двое его братьев упоенно заняты любимой игрой, почерпнутой из телесериала «Скорая помощь»: несколько месяцев назад Сэм смотрел вместе с нами одну из серий. Сюжет там заключался в проведении операций друг на друге, то есть было много кошмаров и много крови. Я как раз застала момент, когда Фред лежал на полу связанным. Они притащили из кухни томатный кетчуп, чтобы изобразить кровь, и теперь вся пуховая перина в «кровавых» разводах. Скандал гарантирован, однако его перспектива столь тягостна, что я лишь молча собираю остатки кетчупа и посылаю Сэму — он как самый старший должен проявлять больше ответственности — такой взгляд, в который, я надеюсь, мне удалось вложить всю гамму своих эмоций.

— Мы делаем трансплантацию мозга, мама, — говорит Сэм.

— Это для того чтобы он запомнил, как считать до двадцати, — говорит Джо.

— Хочешь, мы и тебе сделаем, мама? — спрашивает Сэм.

Я иду в нашу спальню в поисках Тома, по дороге замечая криво висящую штору; ее Фред наполовину оторвал, играя в прятки, и теперь в том месте, где в прошлом году протек водосточный желоб, на стене красуется пятно, открытое для всеобщего обозрения.

Весь дом требует покраски, подумала я про себя. Однако так же, как и мечта о шкафе для игрушек с одинаковыми пластиковыми ящичками с наклейками, указывающими, куда кому складывать вещи, окраска дома не является первостепенной для исполнения. Но что же надо сделать в первую очередь, задала я себе вопрос. Найти новую уборщицу? Возможно. Утрясти проблемы с празднованием дня рождения Сэма? Наверное. Заняться сексом с Томом? Несомненно! Способствовать разрешению собственного продолжающегося кризиса? Безусловно.

Только одно мне совершенно ясно: неуверенность является источником еще большей неуверенности. Я делаю попытку проследить путь, приведший меня к потере веры. Том прав. Семена, вероятно, были посеяны еще год назад, когда сразу после полуночи прозвучал телефонный звонок от Кэти. Каким-то глухим голосом, который бывает после нескольких часов рыданий, она спросила, нельзя ли ей прийти к нам и остаться на ночь. Она сказала, что все расскажет, когда приедет с Беном; сыну ее было тогда три годика, но мы и так поняли, что случилось. Трещины были заметны уже в течение некоторого времени. Были посещения консультанта по семейным отношениям, когда горечь была уже настолько глубока, что даже воздух вокруг них казался кислым, и произошел громкий скандал на праздновании сорокового дня рождения моего брата, когда Кэти забыла предупредить своего теперь бывшего мужа о том, что ей необходимо поработать в выходные, а это означало, что ему придется присматривать за Беном и отменить сеанс массажа спины.

— Послушай, если я не буду работать, у нас не будет хватать денег! — кричала она.

— Мой психотерапевт говорит, что я должен иметь достаточно времени и пространства, чтобы думать и найти свое внутреннее «я», открыть в себе детское начало! — вопил он в ответ.

— Думаю, тебе нужно сначала отыскать свое внешнее взрослое проявление, — огрызалась она.

— Это невероятно… — бурчал он.

— Самое ужасное то, — сказала Кэти (мы уже уложили Бена и выпили по нескольку бокалов вина), — что он опережает меня в процессе принятия решения, так что нет никакой возможности примирения. Тебе кажется, что ты знаешь, о чем думает твой партнер, а потом он говорит тебе, что не уверен даже в том, любит ли тебя, и ты начинаешь задумываться об истинности собственных чувств и перестаешь в них верить.

Мы согласно кивали. До той поры я еще ни разу не подвергала сомнению силу нашего с Томом эмоционального слияния. Он, кстати, поднялся наверх и нашел для нее носовой платок. Когда он протянул ей его, она расплакалась еще больше — такая забота была ей непривычна.

— Ты такой надежный, Том. Если бы только я вышла замуж за мужчину, который расставляет специи в алфавитном порядке! — всхлипывала она.

— Если бы только я женился на женщине, которая ценила бы такое качество, — пошутил он.

— Я думала, что, поскольку мы поженились, мы будем стараться делать эту работу вместе, даже если бы все складывалось против нас. Я уверена, у него кто-то есть, он не способен принимать решения самостоятельно.

Когда мы пошли в тот вечер в постель, Том сказал:

— Ну, вот и конец нашим вечерним просмотрам футбола в пабе по средам… — И заснул.

И это действительно было пределом его сожаления.

— Меняются вещи, а не люди, жизнь продолжается, Люси, — сказал он на следующее утро. — Действительно, Кэти, вероятно, лучше уйти от него. Он никогда не изменится.

— Люси, Люси, пойдем, а не то опоздаем, — говорит Том, стремительно входя в спальню, повязывая галстук и надевая пиджак.

Едва мы закрываем за собой входную дверь, в меня вселяется чувство удивительной легкости, и причина его такова, что в течение нескольких часов я буду ведомой; Том, обуреваемый схожими мыслями, протягивает мне руку, и я принимаю ее. Одно лишь время — драгоценный товар, и предвкушение удовольствия посвятить какое-то время друг другу, просто так, без всяких дел, — сенсация, которую мы оба смакуем. Несколько шагов мы проходим в молчаливой гармонии, и я чувствую прилив оптимизма при мысли, что мое нарушенное равновесие могло бы быть восстановлено, если бы мы только проводили больше времени вместе. Возможно, в течение минуты я продолжаю вспоминать время до рождения детей, когда были лишь Том и я, когда мы могли оставаться в постели в течение всех выходных, читать все газеты и делать короткие перерывы. Потом я осознаю, что машина, к которой мы идем, исчезла.

— О Боже! Я же оставила ее сегодня днем возле школы! Мальчики захотели пойти домой пешком. Ну как же я об этом забыла… — бормочу я, пытаясь просчитать, как долго мне придется расплачиваться за это нарушение. Приблизительный подсчет с учетом того, до какой степени его предстоящая поездка с этим ресторанным представлением компенсирует его отсутствие, подсказывает, что библиотека в Милане мне поможет. И я права. Лишь часы, проведенные вместе в гармонии, имеют для нас сейчас ценность.

— Не волнуйся, я сбегаю за машиной, а ты пока иди по направлению к школе, — говорит он, стартуя со скоростью спринтера, от которой, я уверена, он откажется приблизительно через сто метров, так как выдохнется.

Я думаю о Полли, работающей над своим эссе. Интересно, куда девалась вся та информация, которую я нахватала за время того периода интенсивных штудий — от школы до университета? Она утрачена навсегда? Наверняка закат начался в годы рождения детей, тогда мне приходилось осваивать целые пласты новых интересов. Коляски, например. Несколько лет назад я могла бы написать длинное эссе о колясках. Приобретение нашей первой потребовало времени больше, чем покупка автомобиля. И большиих дискуссий, чем покупка нашего дома. Помню беседу, состоявшуюся у меня на работе с парой моих коллег-мужчин, у которых были малыши, как раз в то время, когда я была беременна Сэмом. Уставшие от беготни по магазинам для мам и малышей в конце недели, расстроенные и сбитые с толку огромным разнообразием колясок, мы вместе сидели в комнате для переговоров, вооружившись различными каталогами и надеясь про себя на то, что мы уже сравнили и проанализировали достаточное количество информации, чтобы прийти к какому-то заключению. Однако спустя полчаса мы по-прежнему продолжали спорить о таких проблемах, как вес, способ складывания, разборка, цвет, украшения… Анализ количества вариантов казался бесконечным.

Потом, когда родился Сэм, новым приоритетом стала медицинская экспертиза. Главным стало точно знать, как использовать стеклянную пластинку, чтобы различать вирусную и менингококковую сыпь; полезно было знать, что цифровые термометры выдают показания, которые всегда чуть-чуть завышены; и было унизительно обнаружить, что противовоспалительные способности савойской капусты и мороженого горошка гораздо выше, чем у других овощей. Теперь список специальных предметов расширился еще более. Его возглавляют школы. Глубина знаний, требуемых для того, чтобы доминировать в этой специфической области, достойна степени доктора философии.

Я поднимаю глаза и вижу Тома, бегущего мне навстречу и размахивающего руками.

— Ее там нет! — кричит он.

— Господи, неужели опять украли? — обмираю я. По крайней мере, на этот раз я твердо знаю, что запасных ключей я не теряла.

— Ты уверена, что оставила ее у школы? Пойду домой и спрошу Сэма, если он вспомнит, — говорит он, немедленно принимая на себя ответственность за решение этой проблемы и бегом устремляясь к дому.

Через несколько минут он появляется. Есть что-то комичное во всей этой его беготне, словно он живет в темпе ускоренной перемотки, в то время как я блуждаю в диапазоне замедленного воспроизведения. Я начинаю улыбаться.

— Не понимаю, почему это тебя забавляет, мы уже на три четверти часа выбились из графика! — кричит он уже сердито, хотя его лицо так близко от моего, что ему нет никакой необходимости повышать голос. — Сэм говорит, что ты оставила ее у входа в кофейню «Старбакс». — Однако чем больше он злится, тем сильнее я веселюсь. — Я действительно видел синий «пежо» на углу, но мне и в голову не пришло, что ты припарковалась где-то в совершенно невообразимом месте.

Теперь мы бежим вместе. Минуем те же самые дома и деревья, мимо которых я прохожу каждый день по дороге в школу, приветливо машем рукой симпатичному мужчине, гуляющему с черным лабрадором, замечаем, что один из уличных фонарей сломан, пробегаем мимо нового супермаркета, перескакивая через ноги бездомного бродяги, который всегда сидит тут на улице. Хотя мы бежим в ногу и в одном темпе — и людям на тротуаре, мимо которых мы пробегаем, должно быть, приятно видеть физическую синхронность наших движений, — на самом деле мы не могли бы быть более отдалены друг от друга, чем сейчас. Тем не менее, машину мы все-таки находим.

— Хорошо, что это случилось сегодня вечером, а не завтра утром перед школой, — говорю я.

— Тут нет ничего хорошего, Люси, это все из-за дурного планирования, — возражает Том.

Мне бы хотелось продолжить прежний разговор, но я знаю: вся моя энергия должна быть сейчас направлена на то, чтобы поднять настроение, уготованное этому вечеру.

Том молча ведет машину, в тихом бешенстве вцепившись в рулевое колесо; его молчание является для меня самым большим из всех наказанием. Я рада тому, что вечер сегодня безлунный, и тому, что мы едем по плохо освещенным дорогам через отдаленные закоулки северного Лондона. Но больше всего я рада тому, что Том не на пассажирском сиденье. Наша машина все еще в состоянии «неубранной постели», и я знаю, что сиденье и я составляем единое целое, ибо шоколадные крошки под моей задницей медленно тают и прилипают к моему пальто, а если я пошевелюсь, подо мной начнут хрустеть старые пакеты от картофельных чипсов и обертки от школьных завтраков. Когда Том поворачивает направо на Мэрилебон-роуд, я вытаскиваю парочку яблочных огрызков из-под рычага ручного тормоза и прячу их в сумочке.

Поток машин почти останавливается. Мы движемся так медленно, что никто даже не утруждает себя подачей звуковых сигналов. Так медленно, что некоторые водители заглушили двигатели и теперь стоят по всему трехполосному шоссе, обсуждая, что могло случиться. Вперед пути нет, назад тоже. И ни один из нас не хочет первым нарушить молчание.

Я вспоминаю поездку домой предыдущим летом после празднования сорокалетия моего брата. Я вела машину по этой же дороге, а Том заснул на пассажирском сиденье через несколько минут после того, как мы покинули дом Марка в западном Лондоне. Тогда мы попали в необъяснимую ночную пробку, как только свернули с Западного шоссе, и я осталась наедине со своими мыслями, перебирая в уме разговоры, возникшие кое с кем из гостей.

Как-то вечером Эмма сказала, что хочет мне кое-что сообщить, и, взяв меня за руку, отвела в укромный уголок в коридоре у входной двери. Я была недовольна этим, время она выбрала неудачно, я как раз беседовала со своим братом о том, почему смерть моего свекра пару лет назад пробудила у матери Тома навязчивую идею произвести дома генеральную уборку, вплоть до выкидывания вещей.

— Вероятно, это способ освобождения от тягостных мыслей, — сказал Марк. — Каждый раз, когда она расстается с какой-то вещью, она вспоминает все, что с ней было связано, и идет дальше. Или же она готовится к собственной смерти.

— Ну, тут еще надо подумать, — возразила я.

В это время и подошла Эмма. Было какое-то незаконченное дело между ней и моим братом несколько лет назад, но я не хотела знать подробности, и был краткий, но неловкий обмен репликами, прежде чем она увела меня.

— Я встретила одного человека, — сказала она приглушенным голосом, почти шепотом. — Но ты не должна никому говорить об этом, потому что он женат.

Когда мы с Томом стали жить вместе (спустя приблизительно год после нашего знакомства), одним из его первых наблюдений в отношении меня и моей жизни было то доверие, которое мне оказывали. Некоторых мужчин это, возможно, раздражает, поскольку обычно влечет за собой нескончаемые телефонные разговоры и бутылки вина по всему кухонному столу до поздней ночи. Однако Том сказал, что мои разговоры ему гораздо интереснее, чем те, которые он иногда ведет с друзьями, и осведомился, каким образом внешние стороны человеческой жизни дают представление о том, что за ними скрывается. Он происходил из семьи, в которой эмоциональная честность не имела никакой ценности и воспринималась скорее с подозрением, мой мир был для него новым.

Эмма рассказала, как она познакомилась с этим мужчиной, — на обеде, там присутствовали представители ее агентства новостей и тщательно подобранная группа главных должностных лиц банков. Она рассказывала медленно и подробно, словно каждая деталь имела чрезвычайное значение. Это было совсем не похоже на то, как она всегда говорила об отношениях с мужчинами, стараясь приуменьшить их значимость, шутливо избегая серьезных вопросов и с недоверием относясь к любым попыткам эмоционального контакта.

— Обычно меня такие типы не интересуют. В действительности с ними почти не о чем разговаривать, кроме бизнеса. Они так много работают, что в их жизни больше ни для чего не остается места, даже для семьи. Он сидел рядом со мной, и во время обеда мы почти не разговаривали. Как будто оба понимали, что это неудачная затея. По крайней мере, так он сказал мне позже. Между нами точно возник какой-то контакт, я говорю не о желании, поскольку в тот момент я действительно не успела еще его хорошо разглядеть. Скорее, это было чувство взаимного влечения.

Когда подали кофе, зазвонил мой мобильник, и я наклонилась, чтобы вынуть его из сумочки. В тот же самый миг он левой рукой сбросил со стола ложку на пол, и когда пытался поднять ее, его пальцы коснулись моих. И это было не просто прикосновение, это больше походило на ощущение чего-то пронесшегося мимо, и я почувствовала, как внутри меня все перевернулось, и ос тоже это почувствовал. Мы оба поняли это, как только взглянули друг на друга. Как разряд электрического тока.

— Звучит увлекательно. Он раньше тоже так делал?

Она посмотрела на меня с неодобрением, люди всегда считают свою ситуацию исключительной, поэтому я смело продолжила:

— У Тома есть теория, что любовные истории случаются не потому, что люди находят друг друга привлекательными, а потому, что позволяют себе попадать в ситуацию, где они могут показать себя в лучшем свете. А после того как ты сделаешь это один раз, так может стать привычкой, от которой трудно избавиться.

— Ладно, он, само собой разумеется, создал такую ситуацию, поскольку в понедельник утром позвонил мне и предложил сходить с ним пообедать. Он даже не делал вид, что мы будем говорить о чем-то вроде работы. Первое блюдо мы не доели, так сильно было напряжение; мы отправились в отель в Блумсбери. В лифте мы стояли на отдалении. Кажется, даже не разговаривали. Он запер дверь спальни, и после этого впервые со времени нашего знакомства на званом ужине мы прикоснулись друг к другу.

— Как ты узнала про отель? — спросила я.

— Люси, ты всегда таким оригинальным образом задаешь вопросы, — сказала Эмма. — Но чтобы удовлетворить твое любопытство, скажу, что я бывала там прежде. Он — нет, и, судя по его опасению, не узнает ли обо всем этом жена, я действительно думаю, что это было впервые, когда он ей изменил. Всегда можно отличить мужчин, у которых это вошло в привычку. Так или иначе, это было удивительно, всепоглощающе. С тех пор мы встречались каждый день. И разговаривали намного больше.

Пока мы стоим в пробке, я размышляю над перспективой провести вечер в пабе с Прирученным Неотразимцем, неясно вырисовывающейся в понедельник вечером, и понимаю, что, в общем, не хочу туда идти. Мои недавние мысли о нем превратились в своего рода фантазии, которые я не хотела бы раскрывать подругам. В них фигурировали даже драки в узких переулках Сохо, где секс на улице явление более обыденное, чем на окраинах. Я решила, что дело тут в маленькой озорной девочке, живущей внутри меня. Она злится из-за того, что не может получить желаемое, зато потом, когда мне приносят все готовым на тарелочке, я это немедленно отвергаю. Мне впервые становится абсолютно ясно: наличие фантазии не обязательно означает, что ты хочешь воплощения ее в реальность. Я понимаю, что, вероятно, опровергаю сама себя в этом пункте, ибо нет ни малейшей причины, почему я не могла бы пойти пропустить стаканчик с одним из школьных родителей, без того чтобы это не стало чем-то большим, чем просто светская встреча. Пара бокалов спиртного и, возможно, шутливая беседа о его книге и о том, как именно он собирается помогать мне в моей предстоящей роли в качестве председателя родительского комитета класса.

Отчасти я злюсь из-за того, что сама сделала первый шаг, отправив загадочное «А дальше что?». Странно, как расположение рядом трех таких безобидных слов в сумме может дать нечто, похожее на гнусное предложение! Дело обстоит так: он, вероятно, ждет, что я возьму ситуацию в свои руки, раз именно я ее создала.

И нет никакой возможности изменить что-то. Но не отказываться же от приглашения из-за невнятности контекста? Я была уверена, что его приглашение было не более чем дружеским жестом. Но это-то мне и мешает! С неожиданной ясностью я вдруг понимаю, что вовсе не хочу никаких дружеских отношений с ним; ведь тогда прощай, мои фантазии!

Кроме как со старыми друзьями, уже много лет я не имела никаких дел с относительно незнакомым мужчиной. За все время, с тех пор как перестала работать, в одиночестве я провела не больше четырех часов, не считая, конечно, сна. И мне вообще нельзя было разрешать выходить куда-либо одной. Когда Фред начал ходить в детский сад, а двое старших большую часть дня стали проводить в школе, выяснилось, что я должна заново войти в этот взрослый мир и заново освоить основные социальные правила.

— Кстати, моя мама сказала, что посидит с детьми d понедельник вечером, так что ты можешь пойти на собрание в школу. Она собирается приехать и провести с тобой день, а потом остаться на ночь, — говорит Том, нарушив тишину. Мертвая точка пройдена.

— Прекрасно, — отзываюсь я. — Спасибо, что уладил это.

— Ты ведь не планируешь отсутствовать допоздна? А то она всегда волнуется, что может уснуть и не услышать детей, если они проснутся.

— Нет, но я все же собиралась пойти выпить после собрания, нас несколько мам, просто по-дружески… А сейчас, я думаю, мне следует позвонить Кэти и предупредить ее, что мы сильно опоздаем.

— Хорошая мысль!

За эти годы я стала экспертом в семейной стенографии. Это предполагает быстрый и точный анализ ситуаций, когда необходимо экономно подавать правду, для того чтобы сохранить гармонию и избежать дискуссий. Поэтому я рассматриваю свой ответ не как неправду, а скорее как частичную правду. Серая область.

— Я по-прежнему действительно не могу понять, почему ты хочешь быть председателем родительского комитета, Люси. Я никогда не мог представить тебя в качестве члена каких-либо комиссий и, если уж быть до конца откровенным, думаю, способность к организации не твоя сильная сторона, — говорит он, постукивая по рулевому колесу кончиками пальцев.

— Что же тогда является моими сильными сторонами, по-твоему?

— Я считаю, что ты замечательная мать, может быть, немного вспыльчивая иногда, но всегда доступная для своих детей. И в те редкие моменты, когда мы оба просыпаемся в одно и то же время и в нашей кровати нет детей, я по-прежнему действительно люблю заниматься с тобой сексом, — говорит он, глядя прямо на меня. — И еще ты хорошо рисуешь. — Вот об этом я забыла!

Потом он решает поставить компакт-диск. Я чувствую, как кровь начинает пульсировать у меня в висках: все компакт-диски перепутаны. Он берет альбом «Строукс», а внутри — диск «Мистер Мен. Избранное».

— Лучше я промолчу, — произносит Том.

— Когда я вынимаю диск, чтобы поставить другой, я обычно кладу тот, который вынула, в коробку от того, который ставлю, — торопливо пускаюсь я в объяснения, пытаясь разрешить назревающий конфликт.

— Почему же ты не кладешь его обратно в соответствующий футляр?

— Ну, потому что тот занят другим, который я вынимала, чтобы поставить этот!

Том озадачен.

— Рыба на дереве, возможно ли такое? — бормочет он, цитируя любимую строчку Фреда из доктора Сойсса[30].

— Диск «Колдплэй» должен быть в футляре от «Кубка огня», поскольку его я ставила после, — с упавшим сердцем роняю я. И оказываюсь права!

— Тогда где же «Кубок огня»? — заинтересованно спрашивает Том.

— В футляре «Боб Дилан. Лучшее», — уверенно отвечаю я.

— А где же сам «Боб Дилан»? — почти весело осведомляется мой муж. — Где бы он ни был, это похоже на игру «Я положил в сумку»[31].

— Точно! — улыбаюсь я. — Тут действует логическая схема. Это просто. Надо только знать обратную парадоксальную психологию.

— Дэвид Грей, «Белая лестница»! — Том вошел в азарт.

Я думаю всего мгновение.

— В коробке саундтрека «Лев, ведьма и гардероб»! — Так оно и есть.

Все могло бы быть гораздо хуже. Он раскладывает футляры на приборной доске и сваливает диски себе на колени. Сейчас он все приведет в порядок. Хорошее занятие для торчания и пробке, только если ты не собираешься в это время где-то поужинать в хорошей компании в пятницу вечером. Я смотрю на часы. Почти без двадцати десять. Мы стоим здесь вот уже три четверти часа. И, в сущности, ведем себя безупречно.

Наконец, водитель впереди стоящей машины трогается. Так же загадочно, как и образовалась, безбрежная пробка из стоящих бампер к бамперу, насколько хватает глаз, автомобилей постепенно рассасывается. Вышедшие потоптаться и поболтать водители медленно возвращаются назад, к драме собственного существования.

— А может, домой? — устало вздыхает Том. — Пока мы доберемся, уже закроют кухню.

Я снова звоню Кэти, чтобы сообщить ей очередные новости. Мне очень не хочется ее расстраивать. Свидание с незнакомым человеком — всегда непростое предприятие, но, будь мы там, мы бы хоть могли заполнить паузы.

— Мне очень жаль, Кэти, знаю, мы поставили тебя в затруднительное положение, но пробка — ужасная. Мы простояли тут целый час, и теперь нам только и остается, что вернуться домой, — говорю я. — Надеюсь, это не выглядит слишком некрасиво по отношению к вам?

— Все просто замечательно! — взволнованно откликается Кэти. — Все так здорово, что это даже, наверное, хорошо, что вас тут нет! У нас тут пошел крутой флирт, и свидетели нам, в общем, ни к чему. Сейчас он пошел в туалет, и мы собираемся отбыть в «Сохо-Хаус»[32].

— Здорово! Значит, мы могли бы и вовсе не приезжать. А как он выглядит? — любопытствую я.

— Он из подвинутых на кока-коле!

— Для здоровья это хорошо, если вычесть кофеин, — хмыкаю я.

— Люси, ты безнадежно отстала, тебе пора почаще высовывать нос из дому! Так или иначе, он великолепен, огромное спасибо Тому! Ой, он возвращается! Не звони мне завтра утром слишком рано, я сама тебе все потом расскажу! — Гудки в трубке. Я прячу мобильник и сумочку.

— Как идут дела? — Том немного обеспокоен.

— Отлично. Даже лучше, чем отлично. Дело, как мне показалось, идет к постели…

— Что ж, неплохо, — отзывается он. — Однако побыть в одиночестве тоже приятно.

— Это не то, что я могла бы назвать завидным времяпрепровождением, — говорю я. — Я имею в виду проторчать ночь на улице. Это не то, чего бы мне хотелось.

— Разумеется. Но мы как будто сблизились. Иногда у меня такое чувство, будто ты отдаляешься от меня, Люси, в какой-то свой собственный, недоступный мне, мир. Кстати, не пошлешь ли ты Кэти сообщение с советом не ложиться с ним в постель в первое же свидание?

— А это не будет лицемерием? — отвечаю я вопросом на вопрос.