Тайны камня и воды

Глава 5 Даллак: Выход на Пустошь

Отец Райны не был похож на внушительного старца, а ведь рассказы о послах, переговорах, соглашениях и Совете Следопытов подразумевали дородность, седину, или, на худой конец, плешь и золотую перевязь. Воображение подвело — мастер Хатол проигрывал Даллаку в росте и весе, но был опасно поджарым и хищным, как дикий кот или летучая мышь с ядовитыми когтями. При ближайшем рассмотрении в густых черных волосах нашлась и седина, но только на висках. А в темных глазах полыхали отблески скрытой под базальтом магмы. Не так представлял себе облеченных властью скальников Даллак, совсем не так.

То, что отец с Хатолом после встречи засели на балконе и о чем-то шептались, его поначалу не удивило. Всплывали всякие знакомцы по Пустоши. Сейчас реже, а раньше частенько вечерами в дом заглядывали, болтали о том, о сем, приносили сплетни о гильдейских планах и раздорах. Скальников, правда, еще не бывало, но так они по улицам не расхаживали, чтоб отец с ними каждый день встречался.

Удивление полыхнуло как майский костер, когда Хатол пошел их провожать. А потом… Эти двое попросту бросили Даллака посреди дороги, быстро сбегали домой, взяли отцовскую куртку и пояс из старого снаряжения, а когда он поймал их на улице, то удостоился только скупого распоряжения: «Ложись, меня не жди».

Даллак чуть локти себе не сгрыз. Решил, что отец ввязался в какую-то авантюру. Согласился кого-то попугать за пару кристаллов, влез в дрязги — между Хатолом и следопытами, или между Хатолом и другими скальниками. Белый лис чувствовал его беспокойство, лез на руки, поскуливал, утыкаясь черным носом в лицо. Шерсть под ладонью успокаивала, и Даллак задремал с лисом в обнимку — как когда-то засыпал маленьким, прижимаясь к Закату.

Отец явился на рассвете. Долго гремел калиткой, отпирая и задраивая хитрый засов, вошел в дом, швырнул рабочую куртку и пояс на сундук, потянулся и громко зевнул. Даллак принюхался и обмер. От отца — от куртки — пахло Пустошью. Знакомый запах изумрудной осоки и мокрой лисьей шерсти перебросил мостик в детство. Вспомнились рассказы о храбром зайце, которого отец постоянно встречал на Пустоши — то в лесу, то в поле. И подарки от зайца. Чаще всего это были розовые жемчужины, почти драгоценности, очень быстро тускнеющие и рассыпающиеся в пыль. Ими выкладывали руны в дни зимнего и летнего солнцеворота — приклеивали рыбьим клейстером на калитки, моля Лль-Ильма об удаче и сохранении дома от бед.

— Где ты был? — поднявшись на локте, спросил Даллак.

Белый лис встопорщил шерсть на загривке — почуял Пустошь и другого лиса.

— Не твое дело.

— Ты предупреждал меня, чтобы я был осторожным! А сам?

— Не твое дело, — повторил отец и достал из ящика чернильницу, перо и бумагу.

Три записки были вручены мальчишкам, отиравшимся возле пекарни, вместе с мелкими монетами. Содержимое записок и адресаты остались для Даллака тайной и это ужасно обижало. Завтракал он в одиночестве, под храп из дальней комнаты. Ел и ломал голову — как можно незаметно выйти на Пустошь мимо стражников? Ладно, допустим, выйти как-то можно. Напоить весь караул, осыпать золотом, чтобы не смотрели на гильдейский медальон — вернее, его отсутствие. Но как вернуться мимо сборщиков дани? Тех не напоишь, не подкупишь и глаза волшбой не запорошишь.

Загадку Даллак разгадывал пару часов, так ни до чего и не додумался, а потом подскочил, услышав стук в калитку. Вместо ожидаемого караула гильдейских стражников за забором обнаружился один из старых знакомцев отца. После тихого разговора в дальней комнате произошел обмен — отец расстался с частью монет из кошеля, а взамен получил небольшой полотняный мешочек. Следующим в калитку постучал мальчишка с запиской. От Хатола. С приглашением на обед. Даллак отнес записку отцу — тот стук услышал, но к воротам выйти поленился.

— Отлично. Прямо сейчас и пойдем, чего время зря терять.

Отца как подменили — вскочил, словно гильдейский приказ об общем сборе услышал. Пояс подхватил, куртку, невесомый мешочек не забыл. Поддал пинка белому лису, когда тот на пороге замешкался, принюхиваясь к поясу. К дому скальников шли быстро, нигде не задерживаясь. Даллак помалкивал, решив, что тайны или раскроются, или не раскроются. Сколько можно голову утруждать? Уже трещать начала с непривычки.

Арка Скал — свободный, личный выход на Пустошь — потрясла его до глубины души. Надо же!.. а Райна ни словом не обмолвилась. Понятно, почему не обмолвилась. Понятно. Но обидно.

— Выходим по двое. Райна, идешь рядом со мной, — скомандовал Хатол возле распахнутых дубовых дверей и открывшегося изгиба базальта. — Ничего не роняйте, если уронили — не подбирайте. За Аркой спокойный участок, я только что проверил. Если случится какая-то неожиданность — отступайте в Арку. Ни одно порождение Пустоши не может войти в Межмирье. Саламандры тоже не могут.

Отец слушал Хатола без недовольства или нетерпения. Пошел первым, медленно, готовый подхватить Даллака или белого лиса, если кто-то из них поскользнется в переходе. От Арки потянуло могильным холодом. Даллак шагнул вперед, невольно согнувшись — показалось, что врежется лбом в низкий свод. Отец вошел в брешь в каменной челюсти, подавая пример. Пара шагов — и землю Агвы сменил мертвый щебень перехода. Мелкие камни хрустели под ногами, Даллак вспоминал рассказы наставников о том, что очень редко эти каменные зерна, смоченные кровью, оживали и давали уродливые ростки. Раненых в Двери проносили, хорошенько забинтовав — если не досмотреть, оросить щебенку каплями, то потом годами можно выпалывать в переходе подобие хватай-травы, оплетающей Арку кровожадными кудряшками лиан.

Яркий свет, которым их встретила Пустошь, вытянул из Даллака радостный вопль, больше похожий на щенячий визг. Сколько бы жемчужин ни приносили, что бы ни рассказывали, а надо выйти на эту землю, самому вдохнуть этот воздух, почувствовать покалывание в кончиках пальцев, и с восторгом и благодарностью принять проклятье Лль-Ильма: «Не будет теперь покоя ни тебе, ни твоим потомкам. Жажда силы погонит вас в Двери, и только отломив окаменевший росток, сможете вы призвать защитника. Лишь на время, на малый срок». Даллак не думал о препятствиях, которые могут встать на пути, не страшился бед и болезней Пустоши. Его переполнял азарт. Идти… нет, бежать! Туда, за горизонт, где в лесах и долах кроются кусты заветных кристаллов.

— Никуда не пойдешь, — спокойно сказал отец. — Постой, понюхай ветер. Будешь хорошо себя вести — разрешим рогатых жаб половить. Начнешь дурить — по зубам, и домой.

Даллак постарался стряхнуть дурман проклятья. Нагнулся, погладил взъерошенного белого лиса, обернулся — посмотреть на Райну. Та, бледная как полотно, стояла рядом со своим отцом и никуда не рвалась. Если у скальников и было похожее проклятье, то на Райну оно не действовало.

— Всегда, сразу, не выясняя, надо это или не надо, поднимаю голема.

Свои слова Хатол подтвердил делом. Земля зашевелилась, каменный исполин поднялся, роняя с головы и плеч клочья травы.

— Многие считают это лишней тратой кристалла. Но я не помню случая, чтобы вызванный голем помешал или не пригодился. Сейчас, с драконом — другое дело. Я еще не приспособился, вырабатываю тактику. Сегодня мы никуда не полетим, поэтому нет смысла изменять привычкам.

Проговорив эти слова, Хатол вынул из пояса сырой кристалл и протянул отцу.

— Нет. Светло, и мы как на ладони. Я тебе уже говорил — слишком близко к главной Радуге. Знаешь, чем это может кончиться.

— Пойдем под деревья, — пожал плечами Хатол. — Зачем на виду торчать?

Они двинулись к рощице, не переставая препираться. Голем посмотрел на деревца и ушел в обход. Хатол доказывал, что любого дознатчика или случайного путника они услышат. Даллак слушал и понимал — так и есть. Да, если кто-то заметит Заката, будут такие проблемы, что не сравнить ни с тюрьмой, ни с простым изгнанием из Гильдии. Но Хатол прав. Кто заметит?

Стражникам и сборщикам не было нужды прочесывать Пустошь рядом с Дверями. Кристаллы возле Радуги не росли, преступления не совершались — укромных мест хватало. Даллак взвесил риски, подумал и обеспокоился, как переживет встречу с Закатом Райна. Отцовский лис, конечно, не кинется, но и ветку приносить, чтоб поиграть, не будет. А если напугает — случайно?

Даллак решил, что Райну надо как-то предупредить. Еще сильнее замедлил шаг, позволяя спорщикам уйти под деревья. Заговорил, напирая на санки и морковки, пытаясь подготовить Райну к встрече с незнакомым зверем, и получил неожиданный ответ:

— Я его уже видела. И потрогала.

— Где? Когда? Как?

Вопросы высыпались как из дырявого мешка.

Райна замялась, потом все-таки выложила правду:

— Он охранял дверь нашей кухни. Этой ночью.

— Перекусывали после Пустоши, — определил Даллак. — Или по стакану пропустили. О чем говорили, не услышала?

— Только обрывки. Ничего не поняла.

— Выяснится, — пообещал Даллак. — Что-то затеяли, это несомненно. Это не скроешь, выплывет.

Они вошли в хвойный лесок — мелкие сосны росли как по линейке, словно их высадил заботливый хозяин. Идти было легко, Райна подолом за кусты почти не цеплялась — в заброшенном участке сада их было гораздо больше. В просветах между деревьями просматривались отцы. А вот и голем виден, обошел уже деревья. А кто там, за големом?

— Дракон! — выдохнул Даллак. — Оседланный! С плетенкой на шее. Это ваш?

— Наш. Подарок от Совета Следопытов.

Позавидовать Даллак не успел. Отец взял кристалл, быстро прошептал заклинание и призвал Заката. Вот это была радость! Правда, Закат брыкался, пытаясь вырваться из объятий, а когда все-таки вырвался, первым делом зарычал на белого лиса, но Даллака это ни капли не смутило. Забылись все тревоги: сегодня свершилось то, о чем и мечтать не смел. Он вышел на Пустошь вместе с отцом, без надзора наставников, без придирчивых взглядов таких же учеников, подмечающих ошибку или пугливость его лиса.

Закат перестал рычать, повел белого собрата по сосняку, фыркая и посвистывая — объясняя какие-то хитрости. Даллак хотел пойти следом, а потом махнул рукой — лучше не вмешиваться, без него разберутся.

— А ты будешь вызывать голема? — спросил он у Райны.

Та обвела взглядом сосны, тронула туфелькой подкатившуюся к ногам шишку.

— Не знаю. Зачем? Защитить он не сможет. Только лес и траву потопчет. Испортит все.

Шелковистая зеленая трава, устилавшая дорожки между соснами, выкатывалась на большой луг. Дракон возлежал на травяном ложе, лениво оглядывая пришельцев, узнавая и признавая только Хатола — расщедрился на приветствие, склонил голову, вытягивая шею.

— Красавец! — честно признал Даллак.

— Папа ему не доверяет. Он не захотел лететь на нем через всю Пустошь. Мы добрались до Предела на дирижабле. Там нас встретили трое мастеров из Гильдии. Я летела на их драконе, а отец — на своем.

— Глупости.

Даллак оглянулся на отца — сидит на траве рядом с Хатолом, оба рассматривают содержимое полотняного мешочка. Подобрался к дракону, безжалостно сминая траву, погладил бронированную шею, коснулся плетенки, сообщил Райне:

— Я его чувствую. Он очень спокойный и послушный. Я уже работал с драконами. Ты бы видела, какого старого ворчуна к нам приводят… не сравнить.

Оба лиса тут же возникли рядом, словно из травы соткались. Закат остерег бурчанием: «Не тронь чужое». Даллак послушно убрал руку. Неожиданно из сосняка донеслось:

— Можешь поднять его в воздух. Мне говорили, что его надо прогуливать. Я собирался, но было не до него. Только не упади.

— С чего бы мне падать? — тихо удивился Даллак и крикнул деревьям. — Спасибо! Я пару кругов сделаю.

— Да хоть пять, — отозвался Хатол.

Райна отступила к соснам, под защиту отцовского голема. Даллак свистнул, приглашая лиса запрыгнуть на седло. Сел, сосредоточился, приказал дракону взлететь.

Рывок, хлопанье крыльев, рывок — и вот уже бронированная туша оторвалась от земли, начала набирать высоту. Даллак смотрел на уменьшающиеся фигуры Райны и голема, с трудом удерживаясь от радостного вопля. Настоящий полет над Пустошью! Жаль, что у него нет малого гильдейского талисмана, который начнет нагреваться, если где-то рядом растет роща кристаллов. Да, неоткуда тут взяться роще, но все равно жаль. Лис тихо повизгивал, разделяя его настроение — хотел лапами по земле побегать, а не в воздухе болтаться.

Им повезло — Пустошь решила сменить наряд, позволила полюбоваться на переодевание с драконьего полета. Лиственный лес — выгоревший под солнцем до бурой желтизны — вдруг начал складываться, словно иглы успокоившегося ежа. Пласт земли завернулся как одеяло, подрагивая, перемолол деревья в труху и раскатался песочным полотном пустыни, выбросившим стрелки кактусов. Колючие гиганты выросли за пару минут, покрылись бутонами и расцвели, одуряя случайного путника сонным ароматом. Даже до поднебесья донеслось: лис распластался на седле пушистой тряпкой, а Даллак зевнул — чуть челюсть не вывихнул.

Он пустил дракона «восьмеркой» и — если правильно помнил карту — долетел почти до Старого Дуба. Какое-то огромное дерево увидел, и чуть не поддался искушению отдать дракону команду снизиться, но тот ушел на разворот. Так и не выяснил Даллак, добрался он до отмеченной на всех картах точки или нет.

Он знал, что гиганта называли дубом по устоявшейся привычке. На самом деле путник мог выйти к чему угодно — к разлапистой древней ели, обмотанному лианами тропическому дереву, к серебрящемуся листьями тополю или кряжистой яблоне с удивительными душистыми плодами. О следопытах, сдуру или с голодухи отведавших яблочек, что только не рассказывали — Даллак слышал как пугающие, так и забавные истории.

«Ничего, — утешил он себя, встряхивая сонного лиса. — Доберусь еще. Не последний раз на Пустошь выхожу».

Райна встретила его укором:

— Я думала, что ты пропал.

— На драконе с плетенкой далеко не пропадешь, — успокоил Даллак. — Видишь, алый камушек в центре? Ошейник не за ради красоты. И не только для того, чтоб лучше слушался. Ящерка на вплетенный камень прилетит. Промахнуться не сможет. Стражу приведет, если сборщик загулял, или налево свернул. Или целителя — если всадник ценный. Или трупы отыщет. Если, конечно, плетенка уцелела.

Райна передернулась, обхватила плечи руками.

— Выгулял? — спросил подошедший Хатол.

Даллак кивнул.

— Что там, ручей на месте? — спросил отец, подкидывавший на руке мешочек…

Закат фыркнул.

— Идите, погоняйте жаб, — велел Хатол. — Райна, не бойся, голем будет рядом. Если станет совсем невмоготу — говори. Вернемся в дом.

— Я не боюсь.

Видно было, что Райна привирает. Даллаку ее даже жалко стало: как это — иметь дар и жить без азарта, без тяги к приключениям? Пришлось себя одернуть. Если бы все, как один, на Пустошь рвались, было бы не протолкнуться. Много куда можно приложить магию и любопытство: плетенки для драконов и крылатых ящериц, изучение старинных манускриптов, разгадывание найденных на Пустоши диковин. Малые амулеты — те, которые нагревались рядом с рощей кристаллов — сотворили по подобию жемчужных оплеток на трезубцах водяников. А в плетенки для драконов добавляли ремешки из головных уборов людей-птиц. Кто-то же это вызнал и придумал. Облегчил жизнь сборщикам. А вот, кстати… похоже, у отца ремешки в мешочке. Неужели решил ошейник дракону Хатола поправить? Райна же говорила, что отец дракону не доверяет. Очень может быть, что из-за следящей бусины.

К ручью пошли впятером. Райна, Даллак, два лиса и голем. Голем Хатола к болотистому берегу, заросшему изумрудной осокой, не пошел. Встал в отдалении, на твердой земле. Закат повел белого лиса в мокрую осоку. Жабы — толстые, рогатые, темно-фиолетовые — запрыгали, зашуршали травой. Закат щелкнул зубами, поймал жабу на лету. Та лопнула с тихим треском. Из пустой, мигом высохшей шкурки выпала розовая жемчужина. Даллак разулся, полез в топь, забрал и жемчужину, и саму шкурку — в гильдии их принимали на вес, не сильно дорого, но и недешево. В мастерских их дубили и резали на ремешки для оберегов. Сейчас мало кто на жаб охотился — и дань надо сдать, и саламандры подстерегают. Даллак подумал, что можно будет сбыть шкурки через соседа. Пусть думает, что ворованные.

Райна о жабах и жемчужинах знала. Повеселела немножко, рассказала Даллаку, что это единственные чисто магические существа на Пустоши — потому, мол, ни крови, ни скелета. Просто шкура, наполненная воздухом и магией. Лисы прыгали, ловили жаб, Даллак чавкал трясиной, вытаскивая босые ноги, а Райна увлеченно вещала о способах обработки розовых жемчужин. Даллак ее едва слышал — за двумя лисами попробуй, набегайся — и собирался жемчужины вымачивать в виноградном уксусе, потому что это проще всего, но порадовался, что Райна не унывает и не трясется.

Когда на траве возле ног Райны набралась внушительная охапка шкур и пара горстей жемчужин, Пустошь решила, что они слишком хорошо проводят время. Дальний луг и часть сосняка покрылись раскидистыми дубами — тонкий саженец, с запястье Райны в обхвате, вырастал до гиганта за пять минут. Желуди осыпались на землю увесистым дождем, среди стволов появилось увлеченно раскапывающее листья и мох стадо кабанов. Одни из них приметил Даллака и Райну, грозно всхрапнул и побежал, неумолимо наращивая скорость. Лисы атаковали его с двух сторон, но не сбили с пути, а только дополнительно раздразнили. Вот тут можно было бы и испугаться, но голем Хатола спокойно поймал кабана за клык и заднюю ногу, без труда оторвал от земли, хорошенько потряс и выкинул в ручей. Пустошь поняла, что этот мастер скал ей не по зубам и вернула на место луг и сосны.

— Ого! — выдохнул Даллак.

— Пойдем домой! — попросила Райна, потерявшая интерес к добыче жемчуга.

Даллак согласился. Неохотно — он бы и еще с лисами в слякоти потоптался. Только сердце подсказывало, что Хатол все равно сейчас Райну домой отправит. Зачем упрямиться и спорить?

Он угадал. И с ошейником — отец снял его с дракона и примеривал ремешки из мешочка — и с возвращением. Им приказали идти в особняк. Голем сопроводил их до Арки, Закат проследил, чтобы они миновали Межмирье без заминок и последствий. В особняке Закат сразу отправился на кухню, а Райна помогла Даллаку разложить жабьи шкурки на бортике фонтана — на просушку. Жемчужины сгрузили в большую фарфоровую супницу. Уксус Райна пообещала разыскать чуть позже.

Вернувшийся с Пустоши Хатол велел им обедать — «отмечайте первый выход и первую добычу» — и опять засел с отцом на балконе, с бутылкой вина и какой-то книгой из библиотеки. Обед Даллака немножко утешил — кормили у скальников обильно и вкусно — а пережитые эмоции развязали язык. Они с Райной долго пересказывали друг другу страшилки про плоды Старого Дуба и ловушки Лабиринта в Северных горах. Знакомую ноющую боль в груди Даллак почувствовал на полуслове, на середине вздоха. Его лис рассеялся, оставив пятно мороси на вощеных досках паркета.

— Големы тоже… — нарушила неловкое молчание Райна. — Они перестают выполнять приказы и рассыпаются. Это называется «усталость камня».

Даллак кивнул — у любой силы были свои ограничения.

Он отправился домой в густых сумерках, сопровождаемый напутствием: «Ложись спать, меня не жди». Напутствие не вызвало вчерашней тревоги, да и голову ломать больше было не над чем. О том, что отец умел переплетать и ошейники и даже гильдейские талисманы, Даллак догадывался из обрывков многих разговоров. Особо помнилось, как к ним в дом среди ночи вломился Терновник со своим лисом и двумя бутылями сливового самогона. Перебудоражил половину квартала, разбудил отца, выложил на стол разорванный талисман и умолял хоть чуть-чуть стянуть плетенку, чтобы у гильдейских мастеров не было вопросов. Отец тогда отказался — руки, мол, уже не те. Терновник самогон не унес, посиделки переросли в трехдневную пьянку, и не вдвоем, еще куча общих знакомцев подвалила, гомонили и отца с Даллком про жизнь расспрашивали.

Чаще всего приятели спрашивали отца: «До сих пор бобылем живешь?» Советовали: «Бабу в дом возьми». Отец отмалчивался или отшучивался. Только Терновнику и Кинжалу объяснил: «Даллак уперся, как бычок на перепутье. Никого на порог не пускает, твердит, чтоб уходили. Нам, мол, вдвоем хорошо». Терновник слова принял без возражений, а Кинжал сказал отцу: «Зря ты на щенка оглядываешься. Поскулит да привыкнет, а тебе жизнь устраивать надо».

Даллак тогда действительно женщин в дом не впускал, боялся, что мачеха обживется, изгонит память о матери. И сейчас, хотя давно уже растаяли детские надежды, что мать вернется, жить рядом с чужой женщиной не хотел. Заведет свои порядки, покрикивать начнет, нарожает детей, с которыми отец будет возиться. Зачем это надо?

Засыпая, он подумал, что теперь отцу будет не до женитьбы. Если получит назад талисман, им вдвоем лет пять придется вкалывать как проклятым, чтобы долг выплатить… А потом еще неизвестно, кто раньше женится. Может, отец, а, может, и сам Даллак.

Утром его разбудил отец. Велел позавтракать и отправляться к скальникам.

— Валун собрался в ратушу, копию дарственной заверить, потом заедет в Совет. А ты за Райной присмотришь. Развлечешь.

— Валун? — переспросил Даллак, прикидываясь дурачком.

— Сейчас подзатыльник схлопочешь, — пообещал отец.

Указание Даллак выполнил наполовину. Дома не позавтракал — еда закончилась, а готовить было лень. Зато позавтракал у скальников, сразу после того, как вызвал лиса. Слуг в особняке опять не было — Хатол отпустил — но в леднике нашелся и окорок, и крынка простокваши, а из пекарни рассыльный принес свежий хлеб, булки и калачи. Райна проявила гостеприимство: разыскала в леднике масло, принесла из кладовки мед и варенье.

Отзавтракав, перебрались в сад. Райна вызвала голема — чуть крупнее прежнего, такого же медленного и ленивого. Даллак вспомнил вчерашнюю расправу с кабаном, повернул голову, чтобы увидеть голема Хатола — тот всегда стоял возле садовой калитки. Сравнить творение Райна было не с чем.

— А где тот? — Даллак указал на вытоптанный пятачок земли.

— Папа его отпустил.

— Почему? — удивился Даллак.

— Папа ушел на Пустошь, — Райна объясняла терпеливо, как несмышленышу. — Там нужны все силы. Можно вызвать двух големов, можно — голема и Клыки одновременно. Но кого-то дома оставить не получится. Да и рассыплется он, потому что хозяин в другом мире.

— Погоди… Почему на Пустошь? Он же собирался в ратушу и в Совет Следопытов.

— С чего ты взял? — Райна тоже удивилась. — Зачем бы ему в ратушу?

— Мне отец сказал. Валун, мол, то и это, его весь день не будет, а ты Райну развлечешь.

— Он ему соврал, — пожала плечами Райна. — Ни в какую ратушу он не собирался. Сказал мне, что ему надо пополнить запас кристаллов. Съел легкий завтрак, оделся и ушел в Арку.

— Интересно, почему соврал?

— Может быть, он не захотел его расстраивать? Твоему отцу лучше не выходить за Арку. Если его заметят стражники…

— Может быть, — согласился Даллак — он тоже не хотел никого расстраивать. Особенно Райну.

Зачем спорить и гадать? Вряд ли они докопаются до правды.