Тени

Глава 20

айЭм четко следовал указаниям с’Экса, выждав добрых полтора часа, прежде чем дематериализоваться из квартиры в Коммодоре на окраину Территории с’Хисбэ. Приняв форму в лесу, он прошел примерно триста ярдов к реке, которая огибала гранитную скалу, по форме напоминавшую голову человеческого президента — Линкольна.

Он нашел одежду там, где указал ему палач, засунутой под подбородок импровизированного лица. Сбросив свои шмотки и облачившись в традиционные одежды неженатого слуги из низших сословий, он с удивлением ощутил абсолютную уязвимость под свободным серым балахоном.

Конечно, он сохранил свой кинжал и пистолет: он был вынужден положиться на с’Экса в этой ситуации, но не станет доверять ублюдку больше положенного.

Территория располагалась севернее Колдвелла, на промежуточных землях между вершинами парка «Адирондак» и равнинами вокруг Платтсбурга. Замаскированная под поселение artists, территория в две тысячи квадратных акров была огорожена внушительной бетонной стеной, высокой и крепкой, как дуб. Небольшие поселения людей вокруг земель давно привыкли к присутствию «творческих личностей», казалось, они находили ненормальное удовольствие в том, чтобы защищать святость места и «творчества», рождавшегося в его чертогах.

На руку с’Хисбе.

И, конечно же, ирония заключалась в том, что в каких-то двадцати футах на север, на другой стороне горы? Обосновались симпаты.

Их соседство имело смысл. Ни один из видов не спешил брататься с другими… пожиратели грехов уважали людей или вампиров не больше Теней, поэтому, чем основательней изоляция, тем лучше. Следовательно, между двумя нациями никогда не было дипломатических связей и посольств. Они жили обособленно, как два пассажира, сидевших на автобусной остановке, желая одного — чтобы их не трогали.

В голове не укладывалось, что он возвращается.

Оставив свою одежду в тайнике, он двинулся вперед. Кожаные ремни на ногах скорее напоминали перчатки, чем обувь, и, идя по голой земле, он чувствовал каждую упавшую ветку, каждый камень, неровность почвы. Тишина была преимуществом: не считая периодического треска веток, он был тих, как лунный свет, падавший с небес.

Вскоре он подошел к оградительной стене. Уходя ввысь, высокая конструкция местами была покрыта плющом и пятнами грязи, покосившиеся ветки под странными углами сгибались к флангам.

Его не обманешь видимостью разрухи, и дематериализовываясь над оградой, айЭм вспомнил, насколько широкой она была.

Принимая форму по другую сторону, он мгновение пытался сориентироваться. Много лет прошло с тех пор, как он ступал на родную землю, но ему не стоило беспокоиться о случившихся переменах: в отличие от оболочки, которую являли внешнему миру, bulkhead на стороне Теней сияла от чистоты, бетон был бледным, выцветшим на солнце и подвергался постоянной мойке, у основания стены не выбивалось ни единой травинки.

Не было и речи о разросшемся лесе. Абсолютно нет. Деревья, которым разрешили произрастать, расположились как шахматные фигуры на черно-белой доске, каждое в пределах очерченного участка, даже веткам было запрещено выходить за границы. Ухоженный газон также напоминал ковер. Несмотря на осень, заставлявшую менять цвет и сбрасывать листья, ничто не портило ландшафта.

айЭм всегда думал, что Территория напоминала ему снежный сугроб, словно сконструированная версия реальности под искусственным куполом.

Впечатление осталось неизменным.

Набирая скорость, он побежал по коричневой траве. Вскоре появились первые здания, небольшие строения, немногим больше двухместной палатки, они были сделаны из дерева, выкрашенного в черный в цвет, крыша выложена жестяными панелями, серебро красить не стали. Как и деревья, дома были выстроены рядами, свет внутри не горел, не доносился запах готовки, звуки разговоров. Здесь проживала дворцовая прислуга, и эти хрупкие строения использовали только для сна и совокупления. Они питались, одевались и мылись в крыле для персонала в анклаве Королевы.

Затем через какое-то расстояние показались стены Дворца, и они были еще выше первой преграды. Выложенные белым мрамором и отполированные до блеска. За ними с двух сторон скрупулезно ухаживали, смотрители, взбираясь на тридцати-футовые лестницы, начищали их в течение дня.

Если, конечно, так еще делали. Но, да ладно, здесь ничего не менялось.

Он шел параллельно стене, пока не достиг утопленного дверного прохода, отмеченного символами.

С первой попытки.

Посмотрев на часы, он ждал. Прошелся вдоль. Гадая, где же с’Экс.

Вокруг никого не было. Это — задняя сторона дворца, вдалеке от аристократов и среднего класса, жившего перед Территорией… с другой стороны, на время траура все подданные должны оставаться в своих домах, сидя на коленях отдавать почтение ночному небу за потерю Королевы.

Поэтому он мог войти и через парадные двери.

По плану палач должен был запустить его и провести по лабиринту коридоров до библиотеки. айЭм был одет как слуга, поэтому вопросов не возникнет. с’Экс всегда управлял дворцом и персоналом, будучи «Правой рукой» Королевы…

Удар пришелся со спины прямо по черепу айЭма. Ему так сильно треснули в бубен, что он мгновенно лишился сознания. Он даже не понял, как рухнул лицом наземь. И у него не было времени, чтобы отругать себя за то, что доверился этому мужчине, или попытаться схватить один из своих пистолетов.

Слишком поздно.

***

В это время в особняке Братства Селена вышла из подземного туннеля и вынужденно взяла передышку, чтобы сориентироваться в фойе. Казалось, лет сто прошло с тех пор, как она была в огромном помещении.

Почему так вышло? — размышляла она, обходя основание богато украшенной лестницы.

С одной стороны она не ожидала, что выживет, более того — что к ней вернется подвижность… даже частичная. С другой? От стремления рассказать о своих чувствах Трэзу она перешла к выносу его мозга, как выразились бы Братья.

— …сейчас на Первую Трапезу. И следуя приготовлениям, мы должны…

Услышав голос Фритца, дворецкого, она начала подъем. Ноги были слабыми, мускулы напрягались, приводя в движения суставы, все еще твердые и болевшие. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось ухватиться за перила, покрытые сусальным золотом, сначала одной рукой, и — ближе к вершине лестницы — двумя. Ее мантия, которую кто-то выстирал, казалась, весила центнер.

Селена испытала облегчение, когда незаметно для всех добралась до второго этажа. Дело не в том, что ей не нравились Фритц, персонал или кто-то из Братства, она просто чувствовала себя выставленной напоказ. Держа болезнь в тайне, ей было легче справляться с нею. Потом, когда ее окружали остальные, она притворялась, что ничем не отличалась от них, ни продолжительностью жизни, ни жизненными приоритетами — работа, сон и еда.

Но сейчас? Узнают все.

В особняке не было такого понятия как «частная жизнь»… и это неплохо. Жильцы были милыми и поддерживали друг друга. Просто… у нее ушли годы на то, чтобы примириться со своей болезнью.

Другим придется быстро свыкаться с ее реальностью, и она не хотела чужой жалости.

Подойдя к коридору со статуями, Селена помедлила у неброской двери слева. Открыв ее дрожащей рукой, она столкнулась с еще одной лестницей и мгновение собиралась с силами.

В итоге она поднималась по ним дольше, чем по парадной лестнице. С другой стороны, здесь не было такой необходимости бежать и прятаться. Сюда заходила только Первая Семья, которая жила за тремя замками в изолированных покоях, куда имел доступ только Фритц… также здесь бывали Трэз с айЭмом.

Дверь в спальню айЭма была широко распахнута, в дальнем углу опрятной, пустой комнаты, заполненной антиквариатом и добротными тканями, горела лампа.

Комната Трэза была заперта.

Селена постучала, а потом приложила ухо к панелям. Не получив ответа, она постучала снова.

Может, он не поднимался сюда?

Она знала, что у него были дела в человеческом мире, но он покидал клинику в измотанном состоянии, как ей показалось. Логично было предположить…

— Да?

Сглотнув ком, она ответила:

— Это я.

Долгое молчание. Настолько долгое, что она подумала, что он открыл окно и дематериализовался из комнаты, лишь бы не встречаться с ней.

Но в итоге снова раздался его голос:

— Ты в порядке?

— Я могу..?

— Секунду.

Мгновение спустя открылась дверь, и ей пришлось отступить назад. Он был таким огромным… и таким обнаженным… хотя ничем не сверкал. Он накинул халат, и в V-образном разрезе между лацканами виднелась его голая темная кожа.

Невозможно не представить, как выглядит все его тело под этой тканью.

— Ты в порядке? — повторил он.

По неясной причине его беспокойство начало ее раздражать. Сумасшествие какое-то. Он был вежливым и внимательным… отчего Селена чувствовала себя так, будто она — это только ее болезнь и ничего кроме.

— Эм, я… — Она оглянулась по сторонам. — Мы можем поговорить наедине?

Вместо ответа Трэз отошел в сторону, рукой приглашая ее внутрь. Преодолев дверной проем, она услышала, как дверь со щелчком захлопнулась.

— Я хотела извиниться. — Остановившись у окон, она повернулась. — Прости. Я сейчас весьма несдержанна в своих эмоциях, и я утратила объективность.

Трэз, скрестив руки на груди, прислонился спиной к двери. Его лицо было непроницаемым, темные глаза — мрачными, а брови низко опущенными.

Повисло молчание, и она прокашлялась. Переминалась с ноги на ногу. Коротала время, изучая смятую постель. Черную одежду, раскиданную на кушетке. Обувь, сброшенную у шкафа. Висевшее на двери мраморной ванной комнаты полотенце.

— Так… — Она прокашлялась. — Это я пришла сказать.

Дражайшая Дева-Летописеца, что между ними встало?

— Сколько? — спросил он хрипло.

— Что, прости?

— Сколько осталось? До следующего… что это было. Когда был последний раз?

Две недели… точнее, тринадцать дней.

— Месяц назад. Может больше.

Его плечи расслабились.

— Я хотел спросить раньше.

И он снова умолк.

— Трэз, мне, правда, очень жаль…

— Тебе не за что извиняться. Ты там, где ты есть сейчас. Ты не оскорбила меня, и я не стану пытаться изменить то, что ты чувствуешь.

— Ты кажешься оскорбленным.

— Нет.

— Трэз…

— Как ты себя чувствуешь?

— Чудесно, — отрезала она. А потом уняла гнев. — Прости. Я просто… мне кажется, что ты отгораживаешься от меня.

— Это не так.

— Ты со мной не разговариваешь.

— Тогда почему мои губы шевелятся.

— Почему это происходит снова? — пробормотала она, копируя его позу, скрестив руки на своей груди. — Я просто хочу… чтобы между нами было все нормально.

— Между нами все нормально.

— Чепуха! Ты стоишь там как статуя… это моя работа, ясно? Это я должна стоять, застыв как камень. Почему ты не можешь сказать начистоту, чтобы я отвалила, или что я стерва, или что…

— Хочешь, чтобы я был честным?

— Да! Черт подери!

Боже, она все меньше и меньше походила на Избранную в своих словах. Ругалась, использовала местный диалект. С другой стороны, она все меньше и меньше чувствовала себя Избранной.

— Алло? Скажешь хоть что-нибудь?

— Ты в этом уверена?

— Ради всего святого…слушай, если хочешь, чтобы я просто ушла…

— Нет. Я хочу уложить тебя на лопатки на свою кровать, раздвинуть ноги и накрыть своим ртом.

Селена перестала говорить. Дышать. Думать.

Он приподнял бровь.

— Достаточно честно по твоим меркам? Или ты хочешь, чтобы я продолжил притворяться, что не думаю сейчас о сексе. О сексе с тобой.

Так, ладно, сейчас молчала именно она. И он резко рассмеялся.

— Видимо, ты думала не об этом. Я тебя не виню. — Он повернул ручку и открыл дверь, повторяя свой жест «после тебя». — Если ты все еще хочешь поговорить, то давай я оденусь, и мы встретимся на нейтральной территории.

Селена опустила взгляд на его бедра. Она познала его лишь раз, когда он забрал ее девственность, и она прекрасно знала, что он был внушительным.

Он был тверд?

— Селена? — На его лице мелькнуло раздражение. — Давай встретимся внизу. В кухне.

Без единой сознательной мысли она поднесла свои болевшие руки к поясу мантии.

Его глаза тут же проследили за движением.

— Что ты делаешь? — требовательно спросил он.

Она развязала узел, позволяя шелковой длине скользнуть на пол. С каждым ее вздохом полы мантии понемногу расходились, пока его взгляду не предстала дорожка ее плоти от горла и до лона. Взгляд Трэза, этот темный взгляд скользнул вниз, и внезапно комнату заполнил его возбуждающе-пряный аромат.

Селена скинула мантию с плеч, позволяя мягкой ткани скользнуть на пол.

— Будь добр, закрой дверь. Я бы хотела сохранить интимность момента.