Тщательно отшлепанная

Глава тринадцатая

— В красном слишком распутно или восхитительно? — спросила я Сейджа и Амелию, выйдя на следующий день из своей спальни в алом платье длиной до колена. Сегодня был день «большого ужина».

— Ты наряжаешься на ужин с родителями? — спросила Амелия, растянув рот в ехидной ухмылке. — Обычно ты появляешься в штанах для йоги и толстовке.

— О, это мне напомнило кое-что, — сказала я и потянулась к лифчику, вытащила руку и показала ей средний палец. — Я приберегла это для тебя. — Амелия довольно рассмеялась, потягивая кофе.

Я опустилась на диван рядом с ней и Сейджем. Сейдж, как хороший приятель, положил мне в рот квадратик молочного шоколада.

— Лучше? — спросил он.

— Нет, — простонала я и взяла Сейджа за руку. — Он держал ее вот так. — Я продемонстрировал руку Гарри в своей, показывая точный захват и крепкую хватку. — И он ни разу не отпустил ее.

— Мы знаем, малышка, — успокаивающе сказал Сейдж и поцеловал тыльную сторону моей руки.

— Но что это значит?! — воскликнула я и вскочила на ноги. Поймав свое отражение в зеркале над телевизором, я, по крайней мере, почувствовала себя довольной своим выбором наряда. Я уложила волосы в свободные волны. Мне не очень нравилось, когда волосы были уложены в прическу, но Maître любил, чтобы они были распущены. Он требовал этого от меня. Поэтому я решила, что так мне шло больше.

И это было самое неприятное во всей этой истории. Меня действительно волновало, что думал обо мне Гарри. Человек, которого я считала своим заклятым врагом. И вот я здесь, жду, когда он заберет меня, чтобы поехать к родителям на воскресный ужин. Даже в самых смелых мечтах я не предполагала, что это могло произойти.

— Возможно, не надо все анализировать, Фейт, — сказала Амелия. — Просто плыви по течению. Если что-то должно случиться, значит, это случится. — Она улыбнулась. — Я, например, живу ради этого. Ты же знаешь, что мой любимый троп в романтических книгах — от врагов к любовникам. — Ее глаза наполнились фантазиями. — Ты как будто попадаешь в современный роман эпохи Регентства. Он — темноволосый виконт, а ты — нищая посудомойка.

— Боже мой! Я думала об этом, когда он нес меня по ступенькам к моим родителям после больницы. Чувствовала себя так, словно попала в историческую драму или что-то в этом роде.

— Нес по ступенькам? — сказал Сейдж, поджав губы.

— Тише, язычник! Я все еще в режиме горничной. — Я вздохнула. — Но мои фантазии были прерваны упоминанием половых губ.

— Гарри Синклер? — воскликнула Амелия, поперхнувшись кофе.

— К сожалению, нет. — Мой сотовый загудел на журнальном столике.

НМ: Я снаружи.

Мое сердце начало биться неровно, и я поднялась на ноги. Как раз в этот момент раздался звонок в нашу квартиру.

— Рыцарский ублюдок, не правда ли? — сказал Сэйдж расстроено. — Ты уверена, что он не в моей команде? Я мог бы привыкнуть к тому, что за мной ухаживает английский джентльмен.

— Боюсь, что нет, мой непостоянный друг. Но он сказал, что у него есть кузен.

Сейдж встал и обнял меня за плечи.

— Нам нужна информация, Фейт. Нужно знать, кто он — петух в курятнике или петух в доме петухов.

Я выдохнула.

— Слишком много разговоров о петухах, Сейдж. Даже для меня.

Сейдж шлепнул меня по заднице.

— Хватай его, малышка.

Попрощавшись с друзьями, я спустилась на лифте на первый этаж и, открыв дверь, увидела Гарри Синклера, прислонившегося к каменным перилам на ступеньках и смотревшего на оживленную улицу. Одна его рука была в кармане, а в другой он держал букет красных роз. Он был похож на Ричарда Гира в фильме «Красотка». Подождите. Это значит, что я…

От неожиданности, слишком увлеченная своей мыслью, чтобы обращать на что-то внимание, я споткнулась о входную дверь и полетела на землю, как раз вовремя, чтобы Гарри успел это заметить, а значит, нырнуть вперед и подхватить меня на руки.

— Я не проститутка! — крикнула я, врезавшись в его грудь. Своей рукой я ухватилась за карман его пиджака, и услышала громкий звук разрыва.

— Приятно слышать, — сухо сказал Гарри, удержав меня на месте. — Страшно подумать, какие беды ты можешь причинить клиентам.

— Вот, черт, — сказала я, увидев, что при падении я обезглавила розы.

Гарри проследил за моим взглядом, сначала на свой карман, потом на розы.

— Мисс Паризи, вы, кажется, лишили меня цветов.

У меня открылся рот от неожиданной пошлой шутки¹⁹ Гарри. Резко переместившись в его сторону, я прижалась к его груди, неосознанно заметив, как расширились его зрачки от этого прикосновения.

— Лишила цветов, виконт Синклер? Как ужасно безнравственно с вашей стороны, — сказала я, подражая его акценту.

Опустив свою голову к моей, и заставив мое дыхание сбиться, он сказал.

— Ты, кажется, трешься о меня.

Видя, что это слишком хорошая возможность, я ответила.

— О, мистер Синклер, я, конечно же, могу потереться о вас…

— Мы закончили, — сказал Гарри, прервав меня, и отошел. Но он улыбался. Той чертовски широкой, ошеломляющей улыбкой, которую продемонстрировал мне в больнице, и которая вот-вот заставит меня снова рухнуть от того удара, который она нанесла моему сердцу. — Ты неисправима.

— Продолжай говорить. Но ты подстроил все это. У меня не было другого выбора, кроме как принять удар.

Гарри выбросил обезглавленные цветы в мусорный бак возле своей машины. Я догнала его. И грустно вздохнула, посмотрев на погибшие цветы.

— Что у вас за проблема, благородный Генри, с обезглавливанием?

— Похоже, это английский обряд посвящения. — Он открыл для меня дверь со стороны пассажира. Когда я проходила мимо, он сказал. — Хотя на этот раз, я думаю, мы можем возложить вину на тебя и твое странное упорство в том, что ты не являешься ночной бабочкой.

Гарри захлопнул дверь, и я застыла на месте, когда он обогнул капот машины. Он был одет в темные джинсы, белую рубашку и серый блейзер. Как всегда, две верхние пуговицы были расстегнуты, а в кармане горделиво лежал носовой платок, теперь уже помятый. Этот был фиолетовым. Его темно-каштановые волосы спадали мягкими и непринужденными волнами.

Он был прекрасен.

Гарри нырнул в машину.

— Извини за пиджак и цветы, — сказала я. — Они не первые жертвы моей неуклюжести. И я уверена, что не последние.

— Не проблема, — сказал он. Затем продолжил. — Хорошо провела выходные?

Кровь отхлынула от моего лица. Ну, спасибо, Гарри. Прошлой ночью со мной делали такие вещи с помощью средств для стирки, от которых, честно говоря, побледнели бы твои отбеленные простыни.

— Все было обычно, — сказала я, снова произнося слова с английским акцентом. И поморщилась, недоумевая, какого черта я вообще открыла рот. Это были нервы, поняла я. Раньше, когда я была рядом с Гарри, мне было абсолютно все равно, как он меня воспринимал. Теперь все изменилось.

— Фейт, я должен сказать тебе кое-что, что может быть неприятно, — сказал он с серьезностью, сквозившей в каждом слове.

— Что именно? — я положила свою руку на его, которая лежала на его колене. От моего прикосновения он сморщил нос.

Прочистив горло, он перевел взгляд с дороги на меня и сказал.

— У тебя самый ужасный английский акцент, который я когда-либо слышал в своей жизни.

По мере того, как его слова проникали в мой помешанный мозг, я, наконец, открыла рот и закричала.

— Гарри! Ах ты, член! Я подумала, что что-то действительно не так!

— Так и было, — сказал он прямо. — Твой ужасный акцент. Ты хоть понимаешь, что Шекспир и Чосер восстают из могил, зажав уши руками, крайне оскорбленные этой жалкой попыткой изобразить, возможно, лучший акцент в мире?

— Лучший в мире? — спросила я, задохнувшись от смеха. — Черта с два! Самый лучший акцент в мире не произносил бы «зебра» так смешно.

— Мы говорим это правильно, — сказал Гарри. Почему он так спокойно спорил? Даже не повышал голос. Кто, черт возьми, так спорит?

— Ну, даже не начинай мне рассказывать, как вы все говорите «алюминий».

— А, вы имеете в виду, как положено? Мы чемпионы по использованию гласных, это тебя так обидело?

— Травы, — ответила я.

— Начинаются с прописной Т.

— Ваза, — сказала я самодовольно.

— Ваза. Гарри произнес это как «ваРза». — Предмет, который мы могли бы использовать, если бы ты не уничтожила розы, которые должны были в ней стоять.

— Баклажан.

— Синий.

— Цуккини.

— Кабачок.

Гарри ухмыльнулся, посмотрев на меня с видом кота, которому достались сливки. Ну, засранец, не при мне!

— Ну, «fanny» — это твоя задница, а не киска. Что ты на это скажешь?

— Киска, дорогая Фейт, — сказал Гарри, как всегда снисходительно, — это кошка. А не дамский сад.

Вот и все. Это было то, что сломило меня. Я разразилась хохотом, слезы хлынули из глаз.

— Дамский сад? Что это, черт возьми, такое?! — когда машина остановилась, я поняла, что моя рука все еще лежала на его колене. Когда я рассмеялась, Гарри сжал ее сильнее. — Это буквально самое ужасное сленговое выражение, которое я когда-либо слышала. — Я сморщила нос. — Все, что я вижу в своей голове, — это миниатюрный садовник в соломенной шляпе, косящий вверх и вниз волосатый газон. Это не тот образ, который должен быть у человека в голове в воскресный день.

Когда смех утих, мое внимание было приковано к моей руке на его руке. Рука Гарри перевернулась, и его пальцы теперь переплетались с моими. Я вытерла глаза, и тут в машине внезапно стало тихо.

— Ты готова? — спросил Гарри, нарушив тишину. Его голос звучал так спокойно и ровно. Он так часто был напряжен, как будто на его плечах лежала вся тяжесть мира. Раньше я считала это снисходительным отношением к тем, кто ниже его по социальному статусу. Теперь же мне казалось, что я понимала лучше. Ему просто нужно было, чтобы кто-то разглядел его жесткий панцирь, который он носил как щит.

— Готова, — сказала я. — И я должна была задать этот вопрос тебе. Ты собираешься посетить воскресный ужин в доме Паризи. — Я неохотно убрала руку и похлопала его по плечу. — Удачи, молодой сэр.

Я вышла из машины, а Гарри потянулся на заднее сиденье, достав букет цветов, пакет с вином и что-то в подарочном пакете побольше. Я подняла бровь.

— Пытаешься произвести хорошее впечатление?

Но Гарри не улыбнулся и не засмеялся над моей шуткой. А просто ответил.

— Да. — Мое сердце заколотилось в груди, выполнило прыжок, кувырок назад, сальто и финиш. Гарри протянул мне руку. — Ну что, пойдем?

Я переплела свою руку с его и, покачав головой, сказала.

— Киска — это кошка. — Я рассмеялась над этой фразой, все еще вспоминая наш спор в машине.

— Или котенок, — сказал он, когда мы остановились у двери, и я достала из кармана ключи. Я подняла глаза на Гарри. — Маленький котенок. Я вижу тебя в этом образе, — бесстрастно сказал он, и по моему телу побежали мурашки.

Mon petit chaton… мой маленький котенок.

Я почувствовала, как сердце забилось у меня в горле, и услышала, как оно отдавалось в ушах, словно барабанный бой. Гарри не мог знать, что так меня называл Maître. Но почему он сказал это? Из всего, что он мог сказать, почему именно это?

От размышлений меня оторвала мама, открывшая дверь со свойственным ей драматизмом.

— Фейт! Гарри! Почему вы стоите здесь и обливаетесь потом? Я видела, как вы подъезжали, и вы так долго ехали, что я подумала, что вас ограбили или что-то в этом роде.

— Нет, как видите, мы целы и невредимы, — сказала я, и мама пропустила Гарри вперед. Он оглянулся на меня, нахмурив брови, явно заметив, что что-то случилось. Когда они скрылись в нашей квартире, я глубоко вздохнула. — Все эти оргазмы в последнее время трахают мой мозг так же хорошо, как… — я замолчала, снова рассмеявшись над тем, что Гарри сказал «Дамский сад». Это была самая ужасная фраза, которую я когда-либо слышала. Но, уж поверьте виконту, который использует для вагины название чего-то столь цветочного и невинного. — «Дамский сад», — проворчала я, как раз когда моя мать подошла к двери.

— Почему ты все еще здесь, одна, и разговариваешь сама с собой о вагинах, Фейт? — она вздрогнула. — И никогда больше не говори об этом в таком тоне. Твоя бабушка Макинтайр говорила так, когда приезжала в гости из Шотландии. Это никогда не звучало правильно. Никогда.

Я последовала за мамой в квартиру.

— Я принес это для вас, миссис Паризи. — Гарри протянул ей цветы. Мама просто растаяла.

— Томасена, пожалуйста, — сказала она.

— И, мистер Паризи. Фейт сказала мне, что вы родом из Италии. — Гарри передал пакет с вином.

Когда папа достал бутылку, его глаза расширились. Bella Collina Merlot от Savona Wines. Он потерял дар речи. Такое случалось нечасто.

— Это слишком. Такая редкость. Я не могу принять его.

— Пожалуйста, — настаивал Гарри. — У меня это было дома. Я подумал, что человеку из Италии это понравится больше, чем мне. — Я готова была поклясться, что в глазах папы стояли слезы.

— Grazie mille (ит. — огромное спасибо), — прошептал он, держа бутылку так, словно это было самое драгоценное золото.

— И, Томасена… Фейт, конечно, рассказала мне о вашем шотландском происхождении. — Он протянул ей большущий подарочный пакет. Мама заглянула в него и задохнулась. Я наклонилась, чтобы посмотреть, что там внутри. И рассмеялась, увидев банки с Irn-Bru²⁰, хаггис²¹ и овсяные лепешки.

— Гарри, — сказала мама, глаза ее сияли. О, Господи! Мои глаза наполнились слезами от доброты, которой Гарри одарил моих родителей, когда в последнее время им доставалось только несчастье и печаль. Видеть их такими растроганными было все равно, что наблюдать радугу после бури.

Когда я смотрела на Гарри, что-то внутри меня сдвинулось. Подобно тектонической плите, находившейся под землей и вечно сдвигающей землю над ней, мое сердце, казалось, перешло на новый ритм. Оно наконец-то услышало Гарри.

— Спасибо, что пригласили меня в свой дом.

— Черт, Гарри, — сказала мама, разрушив тяжелый момент. — Ты можешь переехать к нам, если продолжишь нас так снабжать!

— Гарри, — сказал папа, похлопав по блейзеру Гарри, который выглядел совсем потрепанным, с наполовину оторванным карманом и невероятно помятым нагрудным платком. — Твой пиджак. Я починю его.

— Нет, спасибо. Я попрошу портного зашить его завтра. — Гарри бросил на меня смеющийся взгляд. — Кто-то упал на меня и как-то умудрился порвать его.

Мама покачала головой.

— Кто бы это мог быть.

Когда она отошла, чтобы разобрать подарки, я наклонилась к Гарри.

— А ты уверен, что он не оторвался под тяжестью всех этих нагрудных платков?

— Я тебе отвечу, что эти платки — воплощение дворянской моды.

Я похлопала его по груди, стараясь задержаться дольше, чем нужно, когда почувствовала под ней твердую мускулатуру.

— Я уверена, что это так, Гарри. Продолжай говорить себе это.

— Пожалуйста. Дай мне посмотреть, — настаивал папа. Гарри снял пиджак и тут же завернул рукава рубашки до локтей. Мне вдруг захотелось лизнуть мышцы на его предплечьях. Я понятия не имела, почему его предплечья стали для меня фетишем.

Гарри смотрел, как папа исчез в своей подсобке.

— Твой отец зашьет мой пиджак? — спросил он с явным замешательством на лице. — Я понятия не имею, что происходит.

— Он портной. Поэтому и приехал в Америку. — Прилив гордости угрожал мне расправой. — Он лучший на всем Манхэттене. — Гарри, должно быть, уловил в моих словах нотки грусти, потому что на мгновение коснулся моего локтя утешительным жестом. Его взгляд умолял меня рассказать, в чем дело. Я покачала головой. Не сейчас. Он, видимо, понял, потому что не стал настаивать.

Но когда я опустила голову, он отодвинул прядь волос с моего лица.

— Мне нравится, как выглядят твои волосы распущенными. — Мое дыхание дрогнуло, когда он произнес эти слова. — Свободные. Волнистые. Как сейчас. — В этот момент я порадовалась, что мама решила вернуться с напитками, иначе я была бы уверена, что вскарабкалась на него, как Кинг-Конг на Эмпайр-стейт-билдинг. Эту тревожную сцену, возможно, было бы трудно объяснить моим родителям.

— Просекко? — спросила мама, и я быстро схватила бокал с подноса. И опрокинула его в рекордное время. — Господи, Фейт! — сказала мама. — Успокойся. Мы не на вечеринке братства. Я знаю, что мы не самые богатые люди, но уверена, что мы можем быть цивилизованными, если постараемся. — Гарри кашлянул в свой стакан, скрыв веселую ухмылку. Я прищурила на него глаза, пообещав ему мучительную смерть.

— Извини, Гарри, — сказала мама. — Кажется, я слишком часто роняла ее на голову, когда она была маленькой.

— Именно это делает ее уникальной, — ответил Гарри, и я не смогла сдержать самодовольной ухмылки, появившейся на моем лице.

— Ну, хоть кто-то так считает.

— Мама! — воскликнула я.

— Я просто шучу, детка. Ты же знаешь. — Мама обняла меня одной рукой, но я видела, что она качала головой на Гарри, как будто ей было совсем не жаль. — Ужин будет готов в пять. Устраивайтесь поудобнее, дети!

Мы сели на диван, и я наблюдала за тем, как Гарри осматривал комнату. Его взгляд остановился на многочисленных фоторамках на стенах, оклеенных старыми обоями. Фотографии семьи в прошлом и настоящем, от Шотландии до Италии, и всех неловких этапов, через которые я прошла в детстве.

— Розовые волосы? — спросил он, указав на четырнадцатилетнюю меня, грозно смотрящую в камеру.

— Моя экспрессивная стадия.

— А пирсинг в перегородке?

— Стадия эмо.

— Вау. — Я улыбнулась, когда это слово снова прозвучало из его уст.

— Что? У тебя не было квинтэссенции подростковых стадий в средней школе?

— Господи, нет, — сказал он. — Мой отец отрекся бы от меня. — Он улыбнулся, но затем сделал длинный глоток своего просекко. — Я учился в Итоне. В школе-интернате. Меня бы исключили, если бы я даже попытался сделать что-то подобное. Да и отец бы меня убил. — Когда он снова встретился со мной взглядом, я узнала эти глаза. Глаза, в которых плескалась печаль. Точно такие же смотрели на меня с фотографии, которую я нашла, на которой он был изображен в детстве с отцом.

Он откинулся на спинку дивана, и я повторила его движение. Нашла его руку, лежащую на диване, и прижалась к ней. Я услышала, как Гарри задохнулся, когда наши ладони соединились. Момент был тихий, но не неловкий. В этот момент в комнату вернулся папа с блейзером Гарри.

— Va bene (ит. — все в порядке), — сказал он и протянул пиджак Гарри. Незаметно отпустив мою руку, Гарри встал и взял пиджак у папы. Он провел рукой по карману, который выглядел как новый.

— Спасибо, — сказал Гарри, в его голосе звучала искренняя благодарность. Он внимательно изучил пиджак. — Это отличная работа, мистер Паризи.

— Лючио.

— Лючио. — Гарри перекинул пиджак через руку. — Где находится ваша мастерская? У меня есть несколько костюмов, которые требуют внимания. Я бы хотел, чтобы вы на них взглянули.

Мне стало больно от счастья, вспыхнувшего на лице папы. Оно было таким же ярким, как солнце на улице.

— Всего в одном квартале отсюда. «Паризи Тэйлоринг».

— Могу я зайти как-нибудь на этой неделе?

— Perfecto (ит. — идеально), — сказал папа, сжав руку Гарри.

— Ужин готов! — крикнула мама из столовой. Папа вышел первым.

Я придержала Гарри за руку.

— Спасибо, — прошептала я, прекрасно понимая, что он увидит на моем лице эмоции.

— Он хороший мастер, Фейт. Превосходный, на самом деле. Я серьезно.

— Самый лучший, — сказала я, повторив свои прежние слова.

— Фейт Мария Паризи, немедленно тащи сюда свою задницу! Я не допущу, чтобы моя картошка остыла!

— Имей в виду, она ругала нас обоих, просто было бы невежливо набрасываться на тебя, когда она только что с тобой познакомилась.

— Принято к сведению, — сказал Гарри и предложил мне руку, чтобы пройти в столовую.

Я прыснула со смеху.

— Это два с половиной метра в ту сторону, — сказала я, указав на стол.

— Черт возьми, Фейт. Можешь ты хоть на минуту позволить мне проявить рыцарскую заботу без всяких комментариев?

— Да, сэр, — сказала я, пораженная его властностью, и увидела, как в его глазах вспыхнул жар.

Пока мы шли к столу, я поняла, что возбудилась. Меня взбудоражили строгие слова Гарри. Сев за стол, я попыталась сделать вид, что все в порядке, и я не собиралась на глазах у родителей и Бога изнасиловать Гарри запеканкой из зеленой фасоли.

— Почему ты выглядишь так, будто только что столкнулась с членом, Фейт? — сказала мама, как всегда прямо. — У тебя раскраснелись щеки, и я вижу твои соски сквозь платье…

— Давай поедим! — я потянулась к центру стола, чтобы наполнить свою тарелку.

Когда я начала наполнять ее всеми сложными углеводами, мама ударила меня по руке.

— Фейт, пусть Гарри берет первым. Он гость, а не моя невоспитанная дочь, которая ведет себя так, будто не ела несколько недель.

Губы Гарри подергивались, пока он вежливо и очень осторожно наполнял свою тарелку овощами, курицей, запеканкой и подливкой. Я уставилась на него, недоумевая, как можно так контролировать себя, когда вся эта вкусная еда прямо-таки взывала к тому, чтобы её съели, ароматы врывались в нос, как крошечные викинги-мародёры, грабящие чувства.

Мне пришло в голову, что Гарри редко делал что-то, что не было бы абсолютно безупречным и в какой-то степени размеренным. Не в негативном смысле, а так, словно ему вдолбили в голову, что такое манеры и «правильный» этикет. Я хотела увидеть, как разрушится этот тщательный контроль. Поэтому прикрыла свою похотливую ухмылку тыльной стороной ладони, зная, в каком именно месте я хочу увидеть, как этот контроль нарушился.

— Итак, Гарри? Откуда ты родом из Англии? — спросила мама, кивком головы разрешив мне взять еду.

— Суррей.

— Гарри Синклер из Суррея, — произнесла мама. Затем ее глаза расширились, и она выронила вилку, которая с грохотом упала на тарелку. — Тот самый Гарри Синклер из Суррея? Тот, чей отец владеет компанией HCS… — я практически видела, как в голове моей матери загорелась лампочка.

— Да. Ты знала, что он мой начальник, мама, — сказал я, пытаясь успокоить ее.

— Я не знала, что он босс. Один из Синклеров.

Гарри сдвинулся на своем месте, показав свой дискомфорт.

— Вообще-то сейчас мой отец руководит HCS Media, — вежливо сказал он.

— А ты не хотел бы однажды возглавить компанию? — спросил папа, и я могла бы расцеловать его за то, что он сказал это так, как будто это не имело большого значения. В отличие от мамы. Я делала режущие жесты по шее, чтобы сказать ей, что хватит говорить о Синклере.

— Я не могу дождаться, — сказал Гарри, привлекая мое внимание. Он отложил вилку, пока говорил. Черт, мне казалось, что я должна поступить в какую-нибудь чертову высшую школу или что-то в этом роде, только чтобы могла находиться в его обществе и не чувствовать себя пещерным человеком. — Я учился в Кембридже по специальности «журналистика», а затем поступил в Оксфорд, чтобы получить степень магистра. Это не только моя кровь, но и моя страсть.

— Я этого не знала, — сказала я, очарованная его ответом так же, как и мои родители.

Он посмотрел на меня, и я увидела это. Страсть, пылавшую в его глазах.

— Да, — сказал он и отпил воды. — У меня много идей по поводу HCS Media. Куда ее направить, что изменить. Масса блокнотов с записями и идеями о том, как действительно изменить к лучшему медиа и издательскую индустрию.

— Вау, — сказала я, и папа кивнул.

— Твой отец, — сказал папа, — он знает, что у тебя столько идей?

Ледяной панцирь, который Гарри обычно носил, медленно вернулся на свое место, и его поза застыла.

— Мой отец очень твердо стоит на своем и не любит изменений. — Он натянуто и обреченно улыбнулся. — Может быть, когда-нибудь.

В разговоре возникла небольшая неловкая пауза, и мама ее нарушила.

— Фейт, я хотела сказать, что наконец-то прочитала твою колонку на прошлой неделе. Ты дала дельный совет по поводу риминга²². И я согласна, что совсем небезопасно лишаться девственности с помощью дилдо. — Гарри вдруг начал давиться едой. Я постучала его по спине и была уже близка к тому, чтобы перегнуть его через стол и провести прием Геймлиха, когда он вдруг снова начал дышать.

— Господи, Гарри! Ты в порядке? — спросила я.

— Просто не туда пошло, — сказал он слабым голосом.

— Гарри, ты читал колонку Фейт? — спросила мама, когда он снова смог дышать.

— Некоторые, — ответил он, и на его щеках появился слабый румянец.

— Она потрясающая, правда? — сказал папа. — Такой творческий подход к решению столь сложных проблем.

— Не могу не согласиться, — сказал Гарри и коснулся моей руки. Когда он убрал руку, я почувствовала, что на моей коже остался обжигающий жар, словно на ней поставили клеймо.

— В какой-то момент она захочет написать статью, не так ли, Фейт? — сказала мама, и я почувствовала, как у меня свело живот. Они, конечно, не знали о большой статье. Какими бы открытыми они ни были, я не была уверена, что это то, о чем они хотели бы услышать. Мама, папа, последние несколько недель меня заковывал и трахал всеми известными способами сексуальный доминант в маске Призрака Оперы.

— Она упоминала об этом, — сказал Гарри.

— Когда-нибудь, — сказал папа, повторив слова Гарри, и улыбнулся в мою сторону.

— Итак, как вы познакомились? — спросил Гарри у моих родителей, и дальше разговор потек сам собой. За двумя сменами блюд и послеобеденным кофе беседа шла своим чередом. Я никогда не видела его таким расслабленным, как в те два часа, проведенных в доме моих родителей. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался.

— Лючио, мы увидимся на этой неделе, — сказал он и пожал папе руку. — Я знаю нескольких бизнесменов на Манхэттене, которые готовы заплатить хорошие деньги за то, чтобы их костюмы были сшиты по вашим высоким стандартам. Я направлю их к вам.

— Grazie (ит. — спасибо), — сказал папа, его голос был полон благодарности.

— Ладно, пойдем, — сказала я Гарри, положив руку ему на поясницу. Мне нужно было быстро покинуть квартиру, иначе я бы превратилась в разбитую, эмоциональную кашу при виде папы, такого счастливого от обещания Гарри.

— Рад был познакомиться с тобой, Гарри. Надеюсь, ты зайдешь еще, — ласково сказала мама. По ее сияющим глазам я поняла, что она уже влюблена в Гарри.

— С удовольствием, — сказал Гарри, и я почувствовала каждую унцию искренности в этих словах.

Помахав рукой моим родителям, Гарри взял мою руку и переплел ее со своей. Его взгляд не позволял мне спорить с ним по поводу этого жеста. Я сделала вид, что закрываю рот на невидимый замок. Он поднял голову к небу.

— Господи, я думаю, что сегодня мы стали свидетелями чуда. Фейт Паризи не отвечает своим обычным сарказмом на мое рыцарство. Спасибо. — Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не подшутить над ним, но я сдержалась.

Когда мы спускались по ступенькам, Гарри крепко держал меня за руку.

— Просто хочу быть уверенным, что ты не споткнешься и не упадешь головой вперед на тротуар. Ты, кажется, часто падаешь в моем присутствии.

Я старалась держать язык за зубами, правда, но это было уже слишком, чтобы сдерживаться.

— Гарри Синклер, я ничего не могу с собой поделать, ваш животный магнетизм сотрясает саму землю, по которой вы ходите, и я просто не могу не падать к вашим ногам.

Он издал тяжелый вздох.

— Что ж, было хорошо, пока это длилось.

Солнце начало садиться, залив город розовым летним сиянием. Гарри открыл для меня дверь машины, и я села. Под грудиной снова появилось трепетное чувство. Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти к этому, но я поняла, в чем дело, когда Гарри опустился на водительское сиденье и широко улыбнулся мне, что казалось, происходило только в моем присутствии.

Он мне нравился.

Черт возьми.

Он мне очень понравился.

Гарри выехал на улицу.

— Тебе очень повезло, Фейт, — сказал он после нескольких минут молчания. Я замолчала, застыв в шоке от правды, которая ударила меня по лицу. Мне нравился Гарри. О, Боже, я влюблялась в Гарри Синклера. — Иметь таких родителей, как у тебя. — Он сглотнул. — То, как они любят тебя. Заботятся о тебе. Интересуются твоей жизнью и работой. — Глаза Гарри, которые были твердо устремлены на дорогу, заблестели.

— Спасибо, — тихо сказала я, не желая прерывать успокаивающую тишину, установившуюся в машине. — Я их очень люблю. — Я подумала о ситуации с папой, и мне захотелось заплакать.

— Фейт? — сказал Гарри и положил руку мне на бедро. В этот момент она была такой же согревающей, как и крепкие объятия. — Все ли в порядке с твоим отцом? Его здоровье…

— Со здоровьем все в порядке. — Я смотрела в окно на Нью-Йорк. На шум и суету, которые доносились со всех улиц и закоулков. Мимо проходили люди, у которых были свои проблемы. Взлеты и падения и все, что между ними.

— Можешь поговорить со мной. Если ты чем-то расстроена, я хочу тебе помочь. И выслушать, если тебе это нужно.

— Правда? — спросила я и посмотрела на Гарри. Мне нужно было знать, чувствовал ли он что-то ко мне. Влюбился ли он так же быстро и глубоко, как и я. — Почему?

Гарри стиснул челюсти, и мышцы его предплечий напряглись, когда он крепче вцепился в руль.

— Ты должна знать, — прошептал он. — Я не актер, Фейт. С тобой, мне кажется, я совершенно не умею скрывать своих чувств.

Я улыбнулась. Потому что он скрывал их. Но не в последнее время. Не в определенные моменты в лифте. Не в больнице, и уж точно не сегодня. Я накрыла его руку, которая лежала на моем бедре. Это так правильно, как будто так было всегда.

— Он теряет свой магазин, — сказала я, впервые произнеся эти слова вслух. Я так долго отрицала это, молилась о спасении, о чуде. Но знала, что его не будет. Папа потеряет свой магазин. А может, и больше. — Много лет назад он взял себе партнера. — Я подумала о Людовико и представила, как кастрирую этого ублюдка зазубренным ножом. Да, я становилась очень кровожадной, когда речь заходила о людях, которые портили жизнь тем, кого я любила. — Мой папа доверял ему. Любил его как брата.

— Что случилось?

Я провела пальцем по пальцам Гарри, которые в знак поддержки лежали на моем колене.

— В прошлом году он сбежал, забрав все папины сбережения из магазина. Все. Он не оставил ничего, кроме растущих долгов и пустых банковских счетов. — Я покачала головой, борясь с поднимающимся внутри гневом. — Папа боролся за сохранение магазина, работал, как мог, но когда все его деньги пропали… — я быстро вытерла слезы, выступившие на глазах.

— Ему дали немного времени, чтобы заплатить за аренду. Но он не сможет ее выплатить. Мы все это знаем, просто не решаемся сказать правду вслух. — Подняв руку Гарри, я поцеловала ее тыльную сторону. — Сегодня ты озарил его мир своими комплиментами. Ты сказал, что будешь обращаться к нему как к портному и рекомендовать своим друзьям по бизнесу. Его жизнь была бы счастливой, если бы у него были только я, мама и его магазин. Не деньги и не признание, не шикарная квартира или машина. Он не такой. Спасибо, что сегодня ты дал ему почувствовать себя особенным. Я не могу передать, что это значит и для меня.

— Это самое малое, что я мог сделать. — Наши руки были соединены, и я погладила его пальцы и тыльную сторону ладони, прежде чем поднести ее к губам. Дыхание Гарри стало глубже, и спокойствие, наполнявшее машину, быстро начало потрескивать и наполняться электричеством.

— Гарри, — сказала я наконец, мой голос был хриплым от желания.

— Да?

— Как далеко находится твоя квартира?

— Недалеко, — сказал он, его голос был таким же напряженным.

— Хорошо.