Ты в моей власти

11

На следующее утро они проснулись поздно, небо хмурилось. Бен заказал завтрак и кофе в номер; они валялись в постели, слушая, как стучит дождь в окно, и много смеялись, когда он принялся переводить ей газетную статью о рогаликах и начал поддразнивать и забавно копировать ее акцент в испанских фразах. Хлебные крошки сыпались под одеяло на простыню и в конце концов прогнали их из кровати под душ.

Завернувшись в полотенце, она спросила:

– Что мне надеть? Куда мы пойдем?

Он взглянул на ее отражение в зеркале.

– Который час, Рози?

Она пошла за часами, которые положила ночью на столик у кровати.

– Полдвенадцатого.

– Время для tapas.

– С сексом закончили, – сказала она, – пора и за еду.

– А что тебя удивляет? – ухмыльнулся он.

– Я надену спортивный костюм.

Она начала одеваться.

– Если так пойдет дальше, то на меня, кроме него, ничего не налезет!

Они выпили кофе внизу, в баре. Она увидела, как Бетси, пройдя за спиной Бена, в одиночестве уселась в углу. Девушка выглядела все такой же несчастной. Розмари помахала ей, и девушка подняла руку, отвечая на приветствие.

– Кому ты машешь? – осведомился Бен и повернулся, чтобы посмотреть.

– Пригласить ее к нам? – спросила Розмари.

– Нет. Мы никогда от нее не отделаемся. Хочешь что-нибудь выпить?

Она взглянула на него.

– Слишком рано для меня. Я не обладаю испанской выносливостью.

В затылке у нее возникло какое-то неприятное ощущение, но она не могла понять, в чем дело.

Они пили кофе, и между ними повисло молчание. Бен уткнулся в свой текст, лица его не было видно, и Розмари через его плечо поглядывала на Бетси, которая сидела, откинув голову и закрыв глаза, не притрагиваясь к стоявшему перед ней кофе. Внезапно, безо всякой, казалось, причины, Розмари стало не по себе.

Посмотрев на часы, Бен произнес наконец:

– Пойдем куда-нибудь поесть. Ты голодна?

– Да, – сказала она, солгав с легкостью, чтобы доставить ему удовольствие.

Они пошли к выходу мимо Бетси. Ее глаза скользнули по Розмари и уставились на Бена с выражением нескрываемой муки. И Розмари вдруг осознала, что скрывалось за неприятным ощущением в затылке. Только другая женщина могла уловить и понять взгляд Бетси.

– Привет, Бетси. Все о'кей? – сказал Бен.

Он остановился у столика, где сидела девушка, и Розмари немедленно встала между ними, взяв его под руку. Она прекрасно сознавала, что это жест собственницы.

Бетси ответила:

– Привет. Да, все прекрасно. Собираетесь пойти куда-нибудь?

– Идет дождь, – безо всякого повода заметила Розмари, желая оборвать невидимую, но осязаемую нить, связывавшую этих двоих, чтобы они перестали смотреть друг на друга.

Взглянув на нее, Бетси слабо улыбнулась.

– А кое-кто из наших идет в кино. Вот так и растрачиваем выходной день. – Она снова перевела взгляд на Бена. – Мы ведь соберемся потом все вместе?

– Где? – спросил Бен.

– В баре. Около восьми, идет?

– Хорошо. Буду рад тебя видеть. Не скучай.

И он наклонился, чтобы поцеловать девушку в щеку, а Розмари держал за руку так цепко, что она не могла двинуться с места. Она чувствовала, как прежнее неприятное ощущение переходит в тошноту.

Они поехали на такси к бару, который Бен, видимо, хорошо знал. Здесь было полно посетителей из местных – но одних лишь мужчин. Он заказал множество всяческих блюд, и они уселись в углу, на высоких стульях, за столиком, явно предназначенным для двоих. Воздух казался тяжелым от сигаретного дыма и слишком громких голосов. Он выбрал красное вино, и Розмари выпила свой первый бокал слишком быстро, в надежде как-то облегчить терзавшую ее муку.

Бен, казалось, не замечал перемен в ее поведении. Он держался уверенно и подбивал ее попробовать каждое блюдо, не догадываясь, что у нее совершенно нет аппетита. А она хотела только одного – разобраться в тех смутных ощущениях, которые не могла выразить словами. Пусть он объяснит ей, что происходит. Он был даже более очарователен, чем обычно. Или притворялся таким. Быть может, у нее разыгралось воображение? Она вспомнила, как он держал ее за руку, когда наклонился, чтобы поцеловать Бетси. Кого он хотел задобрить? Ее или девушку? В любом случае он сумел сбить с толку их обеих – по крайней мере ей почудилось это во взгляде Бетси, когда они уходили.

После кофе Бен спросил:

– Поедем сегодня в Бадалону?

Розмари забыла о его родителях.

– Я не одета, – сказала она.

Бен, закинув голову назад, расхохотался.

– О, Рози, как я тебя люблю. Ты такая буржуазная.

– Правда? – спросила она.

– Что правда?

– Ты, правда, любишь меня?

Он улыбнулся ей.

– Без всякого сомнения. Иначе я вряд ли выдержал бы твои старомодные собственнические повадки.

Она быстро произнесла:

– Ты спал с Бетси?

Она сама была потрясена своим вопросом и вовсе не хотела получить ответ, но без этого не смогла бы выдержать остаток дня в его обществе.

Он смотрел на нее во все глаза.

– Мне никто ничего не говорил, – поспешно сказала она. – Просто я знаю.

– Это не имеет значения, – сказал он.

– Что именно?

Он опять сбил ее с толку.

– Спал я с Бетси или нет. Это не имеет значения. – В голосе его прозвучало раздражение.

– Для меня имеет.

– Почему? – спросил он, прихлебывая вино.

– Что ты имеешь в виду? Почему это имеет для меня значение или почему не имеет значения, что ты спал с Бетси?

– Это одно и то же.

Он пожал плечами и взглянул на нее искоса. Затем спросил:

– Кофе хочешь?

– И это все, что я заслужила? – выкрикнула она, сама ощущая истерические нотки в своем голосе.

– Ты можешь выпить и вина, Рози, – сказал он шутливо, забавляясь ее яростью.

Она почувствовала, что теряет всякое чувство реальности. Он наклонился над маленьким деревянным столиком, взял ее дрожащую руку в свои. И сказал быстро, с тихой нежностью, словно бы желая, чтобы и она сбавила тон:

– Бетси не имеет никакого значения.

– Я не понимаю. Зачем ты спал с ней?

– Почему бы и нет? Теперь я не понимаю. Почему ты пришла в такое состояние? Ради Бога, Рози, к чему все эти блядские вопросы? Ты говоришь, будто жена.

Разозлившись, он отпустил ее руку, но голоса не повысил, хотя и говорил сейчас жестким, решительным тоном.

Она сознавала свою глупость, чувствовала себя загнанной в угол, была не в силах объяснить свою растерянность и страдание.

Бен со вздохом поднялся.

– Женщины, – пробормотал он сквозь зубы.

– Я хочу домой, – пролепетала она. – Я хочу домой.

Никто в баре даже не посмотрел в их сторону.

– Ты сказал: «Я люблю тебя, Рози», – прошептала она.

Он снова сел. Погладил ее по щеке, и она внезапно расплакалась. Как Бетси. Как ребенок. Как глупая девчонка.

«Помоги мне, Бен», – подумала она, и слезы медленно потекли по ее щекам в этом шумном и грязном «тапас-баре», в залитой дождем Барселоне.

– Помоги мне, Бен, – еле слышно сказала она.

Продолжая гладить ее по щеке, он смотрел, как она плачет. Никто не обращал на них внимания. Они были одиноки в своей беде. Волны громких разговоров бились об этот берег, где разворачивалась их маленькая драма.

– Перестань, Рози, – сказал он наконец.

Когда слезы иссякли, он наклонился, чтобы снять губами потекшую краску с ресниц.

– И зачем только женщины мажутся этой гадостью? – сказал он.

– Дай я сама.

Оттолкнув его руку, она нашла в сумочке зеркальце и салфетку.

– Не думал, что ты так расстроишься, – сказал он. – Разве я обещал хранить верность? Как же мы дошли до этого за такой короткий срок?

Она ответила уже более или менее твердым голосом:

– Прошу прощения. Я вела себя ужасно. Я же говорила тебе, что у меня никого не было много лет. Потеряла сноровку. К тому же еще и влюбилась.

– А ты действительно влюбилась, Рози? – Он улыбался ей.

– Да.

Она положила пудреницу в сумку и сделала глубокий вдох.

– Теперь все в порядке, – сказала она. – Куда мы отправимся?

– Может быть, вернемся домой? – спросил Бен.

– Нет, я не хочу. Впрочем, если ты хочешь…

– Я бы предпочел, – сказал он, расплывшись в улыбке. – Ну что, Бадалона?

– Боже мой, да. Я опять забыла.

Она снова сделала глубокий вздох. Когда они ждали такси, укрывшись от дождя под навесом какой-то лавчонки, она взглянула на него снизу вверх и спросила:

– Кто я такая, если твои родители станут интересоваться?

– Просто Рози. Все остальное будет понятно. Никого другого нет. Верь мне.

Он поцеловал ее в макушку, влажную от дождя, и обнял рукой за шею. Они сели в такси.

Больше Розмари не задавала вопросов – даже самой себе. Видимо, она желала его сильнее, чем нужно, чтобы сохранить самоуважение. Если она будет вести себя, как Бетси, то отпугнет его. Произошла некрасивая сцена, и в этом была ее вина. Ей предстояло многому научиться.

Позволив ему тесно прижаться к себе, ощущая его губы на своих волосах, его пальцы на спине и плечах, Розмари простила ему все – молодость в том числе. Обещая себе, что никогда больше не выдаст ему свою уязвимость и зависимость, она прекрасно сознавала, что он был в полном восторге от всего случившегося.

Стоя рядом с Беном, она ждала, когда откроется выкрашенная голубой краской дверь в квартиру его родителей на седьмом этаже. Они стояли молча, и она чувствовала его напряжение, видела знакомую складку между бровями, не то страдальческий, не то гневный взгляд, который появлялся у него в моменты растерянности. А может, это был панический страх? Дождь хлестал по балконам всех семи этажей, неотличимым друг от друга, с одинаковыми горшочками герани, типичными для пригорода.

– Муниципальные дома? – спросила Розмари, оглядываясь вокруг.

Бен покачал головой.

– Они купили эту квартиру два года назад. Вид унылый, правда?

Голубая дверь распахнулась.

– Здравствуй, папа.

Бен улыбнулся мужчине в рубашке с длинными рукавами, в домашних тапочках. Одной рукой тот придерживал дверь. Высокий, как Бен, и худой; его сощуренные за очками глаза просияли при виде сына.

– Бен, мой мальчик, как я рад тебя видеть! Входи же, входи. Мать отдыхает. Мы ждали тебя позже. Но мы так рады! Входи, входи.

Он повлек сына в тесную прихожую, и Розмари неловко двинулась следом. Дверь закрылась за ними, мужчины обнялись и расцеловались в обе щеки, улыбаясь друг другу. Отец Бена снял очки, глаза у него увлажнились от волнения.

– Это Розмари, – сказал Бен, подталкивая ее вперед.

– Ты с подругой, мой мальчик? Какой сюрприз. Очень рад. Здравствуйте, Розмари. Проходите, проходите. Я сейчас разбужу мать.

Он повел их, слегка подталкивая, в квадратную комнату строгого вида, с громоздкой темной мебелью, которая казалась еще больше из-за слишком маленьких окон, наглухо отгороженных от серого неба снаружи резными жалюзи. В гостиной пахло лаком.

– Садитесь же, дорогая.

Розмари села на черный кожаный диван. Желтые пышные подушки по углам были столь безупречно чистыми, что она невольно подвинулась к центру. Бен, устроившись рядом, отодвинул ее в сторону.

– Подвинься, – прошептал он. – Я знаю, в это трудно поверить, но здесь можно сидеть.

Его отец вышел из комнаты, чтобы разбудить жену. Розмари огляделась.

– Здесь так темно, – сказала она.

Бен встал и поднял жалюзи.

– Мать думает, что даже от крохотного луча солнца у нее выцветут ковры.

– Господи Боже, – прошептала Розмари.

Очень хотелось курить, но нигде не было видно пепельницы. Перед ней стоял кофейный столик; газета, явно брошенная второпях при звонке в дверь, лежала рядом с низкой вазой, в которой стояли стерильно чистые искусственные розы – в воде, уму непостижимо!

– Господи Боже, – повторила Розмари.

Бен, повернувшись от окна, рассмеялся. Его отец вернулся в гостиную. Он надел голубой вязаный джемпер, на более темном, синем, кармане было вышито его имя «Джек». Встав рядом с Беном и держа сына за руку, он с улыбкой произнес:

– Розмари, дорогая, вы не хотите кофе?

– Спасибо. Да. Спасибо, мистер Моррисон.

– Называйте меня Джек. – Он повернулся к Бену. – Мать сейчас придет. Она одевается.

– Плохо себя чувствует? – спросил Бен.

– Нет. Конечно, нет, сынок. Сиеста. Ты забыл.

– Господи, так и есть. Прости, папа.

Бен посмотрел на часы. Было полчетвертого.

– Открой бутылку вина, папа.

Джек Моррисон посмотрел на него с сомнением.

– Ну, я не знаю, сынок, твоя мама…

– Джек Моррисон, открой бутылку вина. Мой сын приехал.

Стоявшая на пороге женщина говорила громко и самоуверенно, с сильным акцентом. Розмари с трудом удержалась от того, чтобы не вскочить с места.

Мать Бена застыла на пороге, освещенная лучами света, шедшего из коридора. Дородная и внушительная темноволосая женщина, глаза и брови, как у Бена, губы тонкие и крепко сжатые, а недовольство сыном безошибочно угадывалось даже в адресованной ему улыбке. Бен двинулся к ней. Они поцеловались. Напряжение ощущалось в каждом его жесте.

– Здравствуй, ма, – сказал он.

Розмари поймала взгляд женщины из-за плеча Бена, нагнувшегося, чтобы поцеловать мать. Хотя выглядела она очень внушительно, но была ниже ростом, чем поначалу показалось Розмари. В каждой ее черточке, в каждом движении ощущалось, что Бен мог быть только ее сыном. Он произнес:

– Это Розмари, ма.

– О, как приятно, он редко приводит друзей.

Магдалена Моррисон (Розмари увидела это имя на салфетке под лампой и поняла, что оно может принадлежать лишь хозяйке дома) величественно двинулась по направлению Розмари, сидевшей на диване. Всего три шага, но это превратилось в настоящее шествие. Не в силах удержаться, Розмари встала, чувствуя себя очень глупо – словно девочка, которую покорный и любящий сын представляет своей матери. Она протянула руку со словами:

– Очень рада познакомиться с вами, миссис Моррисон. У вас замечательно.

Пошлый комплимент слетел с ее губ помимо воли, и она в очередной раз прокляла свое воспитание. Бен, стоявший за спиной матери, деланно улыбался. И Розмари, к своему ужасу, вспыхнула. Улыбка Магдалены стала шире от похвалы. Розмари сказала именно то, что нужно, и была вознаграждена вежливым поцелуем в щеку. Она подумала: «Мне нравится, как целуются испанцы. Они хотя бы делают это от всей души».

Джек Моррисон вошел с бутылкой красного вина и аккуратно расставил перед ними бокалы на маленьких серебряных подносах. Все четверо сели. В комнате было темно из-за дождя, бившего в окна. Магдалена стала разливать, держа Бена за руку. Она села рядом с Розмари, и обе женщины застыли в официальных позах, держа спину очень прямо: одна – от страха, а вторая – от сознания своей власти в доме.

Джек принес печенье и домашние коржики. Перед каждым была поставлена тарелка с кружевной салфеткой.

– Мы уже ели, ма, – проворчал Бен.

Он и его родители начали говорить по-испански; голоса их звучали оживленно, и они обменивались короткими смешками. В воздухе витало напряжение, и Розмари казалось, будто перед ней разыгрывают какую-то нелепую шараду – она была в смятении, чувствовала себя не в своей тарелке, с трудом сохраняла самообладание. И поэтому безостановочно поглощала крохотные миндальные пирожные, стараясь есть быстро и пугаясь крошек, которые падали на безупречно чистый кофейный столик.

«Господи, – подумала она, – эта женщина еще хуже моей матери. А, черт, она хуже меня».

Наконец мать Бена повернулась к ней и заговорила по-английски.

– Вы заняты с моим сыном в съемках фильма, Розмари?

Ее глаза, столь же бездонные, как у Бена, бесстрастно изучали гостью.

– Нет, нет, миссис Моррисон.

– Пожалуйста, называйте меня Магдалена.

– Магдалена. Спасибо. Нет, я, я…

– Она приехала повидаться со мной, – сказал Бен.

Мать повернулась к нему.

– Но мне знакомо лицо Розмари. Она актриса, да?

– Нет, ма. Она ведет телевизионное шоу в Англии. Возможно, ты помнишь ее.

Магдалена вновь уставилась на Розмари.

– Да, да. Отец, ты помнишь?

Бросив на Розмари пронзительный взгляд, она что-то сказала мужу по-испански.

Родители Бена смотрели на нее теперь с любопытством. Потом Джек произнес:

– Ну, конечно же. Мы помним. Прекрасно, прекрасно. Среди нас знаменитость.

– Господи Иисусе, – проворчал Бен. – Экий я болтун. Через минуту они побегут звать соседей.

Розмари засмеялась, с облегчением почувствовав себя принятой в круг. Джек подлил всем вина.

– Вы здесь в отпуске, Розмари? – спросила Магдалена.

– Да.

– А где вы остановились? Это хорошее место?

Розмари покосилась на Бена, который сворачивал брошенную на стол газету. Он не поднял головы, всем своим видом показывая: «Выпутывайся сама, меня это не касается».

Она сказала:

– Я живу в одной гостинице с Беном.

Наступило молчание. Затем Магдалена повернулась к сыну.

– Как поживает Джил?

Бен взглянул на мать и мрачно улыбнулся.

– Прекрасно.

Мать с сыном уставились друг на друга. Женщина заговорила первой:

– А как мальчик?

На сей раз пауза затянулась, и Розмари посмотрела Бену в лицо. Он сказал:

– Тоже прекрасно, ма. Почему бы тебе не позвонить им и не спросить самой?

Он скрипнул зубами, и Розмари почувствовала, что сейчас разрыдается.

Магдалена вновь повернулась к ней.

– Вы видели его мальчика? Моего внука?

Розмари, вздернув подбородок, внимательно рассматривала эту женщину, которая была немногим старше ее. Мать мужчины, в которого она так неожиданно влюбилась. На лицах обеих появилось вызывающее выражение.

– Нет, – сказала Розмари. – Но Бен мне о нем все рассказал. Надеюсь, мы с ним скоро увидимся.

Она выиграла этот раунд благодаря сохранившимся еще жалким остаткам достоинства, которое таяло на глазах. В обращенном к ней взгляде Бена она прочла гордость, но отвернулась, поскольку с трудом удерживалась от желания влепить ему пощечину. Поставить ее в такое глупое положение было непростительно. Второй раз за этот день она сталкивалась с тем, что посторонние люди сообщали нечто новое о нем. Сначала Бетси с ее каким-то больным от любви взглядом, а теперь еще и это. Не только Джил, с которой он живет или жил. У него есть сын. Неужели он совершенно не способен рассказать о себе? И привез ее сюда нарочно?

Они просидели в этой холодной, чистенькой квартире до полшестого, пока разговор не иссяк настолько, что не хотелось и пытаться продолжить его. Тогда Бен сказал, что им пора возвращаться в гостиницу. Все четверо неловко столпились у входной двери – Бен с Розмари снаружи. Родители, мешая друг другу, расцеловали его на прощание.

– Желаю вам приятно провести отпуск, Розмари. – Джек поцеловал ее в щеку, одновременно пожимая ей руку. – Вы к нам еще заглянете?

– Нет, мистер Моррисон. Я скоро возвращаюсь домой. Но благодарю вас за гостеприимство. Рада была познакомиться с вами. С вами обоими.

Магдалена кивнула. Она держалась опасливо, помня об их небольшой стычке.

– Приезжай к нам скорее, сынок. – Магдалена вцепилась в руку Бена, и по щекам ее внезапно потекли слезы. – Приезжай скорее.

– Я позвоню, ма, о'кей?

Бен и Розмари в молчании спустились по бетонным ступенькам вниз, поскольку не смогли вызвать лифт, застрявший где-то между этажами. Бен шел сутулясь. Она следовала за ним; оказавшись на улице, поежилась под каплями дождя. Такси, вызванное по телефону, запаздывало, и теперь приходилось ждать. Наконец машина появилась.

– Гостиница «Комтес», – сказал Бен шоферу и открыл ей дверцу.

Они ехали молча. Бен угрюмо смотрел в окно. Розмари бесилась все больше и больше. Он спросил:

– Ты на меня злишься?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ты вне себя.

– Зачем же спрашиваешь?

По-прежнему не глядя на нее, он буркнул:

– Прости.

– Простить? Разве не этого ты добивался? Написал сценарий, который мы разыграли как по нотам.

Он повернулся и попытался взять ее за руку.

– Она знает, что у нас с Джил все кончено. Я говорил ей. Но она не желает с этим смириться. У меня ведь сын, понимаешь…

– Бен, ради Бога, отчего ты не сказал мне, что у тебя есть сын? Зачем превращать меня в дуру? Зачем напускать на себя такую таинственность?

Она отдернула руку, раздраженная его неспособностью быть откровенным и злясь на себя за то, что пытается втолковать это ему. Затем сказала:

– Расскажи мне о своем сыне.

– Ему четыре года. Зовут Джеймс. Это все.

– Чем занимается Джил?

Он смутился, а потом, словно сомневаясь, бросил:

– Она учительница.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю.

Розмари уставилась на него. Он выглядел таким несчастным и таким юным, что она инстинктивно прикоснулась к нему.

– Господи, Бен, ты невозможный человек. Не знаю, до чего я с тобой дойду. Но я не хочу возвращаться домой, не хочу вести себя как капризная девчонка. Не хочу портить свой отпуск.

Он улыбнулся.

– Ты была бесподобна.

– С твоей матерью?

– Да. С моей матерью. Чудовищная женщина, правда?

– Как, черт возьми, вы до этого докатились?

Он пожал плечами.

– Папа нормальный человек. Только напуганный.

– И очень опрятный.

Он засмеялся так же, как его мать, и ее невольно передернуло.

– Ты ненавидишь ее? – спросила она, ощутив внезапное сострадание к его очевидной уязвимости, которую он не смог скрыть от нее.

– Возможно. Мать просто чудовище. Разве ты не согласна?

Розмари ничего не ответила, она не настолько жестока, чтобы согласиться с ним.

– У меня есть сводная сестра, – сказал он. – Дочь отца от первого брака.

– Неужели? Она живет с ними?

– Нет.

Наступило молчание, а затем он добавил:

– Мать выставила ее из дома за то, что она забеременела. Ей было семнадцать лет. Ее зовут Джейнина.

Машина остановилась у гостиницы, и они побежали к дверям, спасаясь от дождя.

– Надо чего-нибудь выпить, – предложил Бен. – Я хочу принять душ и переодеться.

После душа, заказав вино в номер, они облачились в махровые халаты и неловко уселись на кровать в ожидании заказа. Не в силах прикоснуться друг к другу, они застыли в молчании, пока, наконец, официант, принеся вино, не оставил их одних, получив свои чаевые.

– Налить нам обоим? – спросил Бен все так же неуверенно. Волосы его, влажные после душа, в беспорядке упали на лоб, взгляд молил о снисхождении.

– Обоим, – сказала она. – Если ты уверен, что хочешь именно этого.

– Что тебе дает наша связь, Рози?

– Все, чего у меня никогда не было, и я даже не подозревала, что хочу этого.

Тогда он, засмеявшись, привлек ее к себе.

– Ты любишь меня, Рози?

– Да. А ты любишь…

– Ты обидишься, – сказал он, прежде чем она закончила вопрос.

– Я готова рискнуть.

Наверное, глупо было спрашивать его об этом, но она почувствовала неведомую ей прежде уверенность в себе. Теперь она знала о нем гораздо больше, и это делало его ближе.

– А твой отец виделся с ней с тех пор?

Она задала этот вопрос внезапно, лежа в его объятиях, но на сей раз скованная и безучастная.

– С кем? С Джейниной?

Она кивнула.

– Я никогда не спрашивал. Ей сейчас сорок лет. Мы никогда об этом не говорим. Даже мать.

– Бедная Джейнина.

Протянув руку, она отвела ему волосы со лба.

– Бедный папа.

– Бедный Бен.

Она вновь притронулась к его щеке, на которой к вечеру пробилась щетина.

– Я люблю тебя, Бен.

– Давай радоваться этому. Больше никаких семейных визитов.

– О'кей. – Она поежилась. – Какой был ужасный день.

– Среды всегда были говенными. По средам в школе мы занимались столярными работами. – Он улыбнулся своему воспоминанию. – Я ненавидел столярные работы.

– А у нас было вышивание, – проворчала она.

– Четверг будет лучше.

– По четвергам бывали народные танцы, – сказала она. – Тоже радости мало.