Ты в моей власти

18

В середине июля Фрэнсис уехала в Европу.

– В любом случае, хуже, чем есть, уже быть не может, – сказала она Розмари накануне отъезда.

Майкл ни разу не заговорил с Розмари обо всей этой истории, но, когда она не бывала так поглощена собственными переживаниями, ей приходило в голову, что дома ему приходится несладко.

– Не спрашивай его ни о чем, – убеждала ее Элла. – Ма, держись от всего этого подальше. – Она не добавляла: «У тебя своих забот по горло», но все было понятно без слов.

Разум Розмари был занят отношениями с Беном – когда она спала и когда бодрствовала – ни о чем другом она почти не могла думать. Она мечтала поскорее начать работать, чтобы хоть немного прийти в равновесие, вернуться к той упорядоченной жизни, из которой ее вырвал Бен. Он приезжал когда ему хотелось, а потом снова исчезал на несколько дней, не говоря ни слова.

– Как ты это терпишь? – как-то раз спросила Фрэнсис, позвонив из Парижа.

Розмари сама не знала. Она подбирала крохи, которые он ей бросал, и давно перестала быть хозяйкой собственной судьбы. Иногда они проводили вместе целые дни, и все было замечательно. И тогда ей казалось, что она сможет приспособиться. А потом снова исчезновение без всяких объяснений. Подъемы, которые она испытывала во время его наездов, и попытки удержать его заполнили все ее существование.

– Но почему, ма, почему? – негодовала Элла.

Август подходил к концу. Скоро должна была вернуться Фрэнсис, а сама Розмари через неделю собиралась в Штаты с Майклом. Она не сказала об этом Бену. Он не звонил и не показывался уже целую неделю – дольше, чем когда-либо прежде. Розмари наконец собралась привести в порядок волосы.

– Просто никуда не годятся, – причитал Мартин. – Где же вы пропадали? Подайте мне вон ту чашку с краской. Боже мой, сколько седых волос!

На встрече по поводу утренней телепрограммы, которая должна была начаться в конце сентября, Майкл заметил:

– Ты гораздо лучше выглядишь.

– Сегодня удачный день, Майкл. Я не только покрасила волосы, но и увидела на шкале на три фунта меньше. – Майкл ответил непонимающим взглядом. Розмари засмеялась: – А вот Фрэнсис сразу бы поняла.

Он беспокойно оглядел офис и сказал:

– Она звонила. – Потом, сделав над собой усилие, продолжал: – Розмари, я думаю, тебе следует знать, что я ухожу от Барбары.

– Майкл, не может быть. Почему?

– Мы просто на время разъезжаемся. Тут нет ничего необратимого.

Розмари проговорила:

– Я знаю, что лезу не в свое дело, но, Майкл, скажи мне, она знает о Фрэнсис?

– Она знает, что у меня кто-то есть. – Он открыл записную книжку. – Вот тебе мой новый номер. На это время. – Он протянул ей карточку. – Я снял квартиру на полгода. За это время все должно проясниться.

Больше он о своей личной жизни не говорил, А Розмари, глядя на его замкнутое лицо, боялась спрашивать.

Бен приехал в пятницу в одиннадцать вечера. Розмари на кухне варила кофе, а Элла с Джоанной смотрели телевизор.

– А я уж думала: ты исчез навечно, – услышала Розмари голос Эллы, которая подошла к двери.

– Я работаю, – ответил Бен. – А где Рози?

– В кухне. – Она позвала мать: – Ма, еще один друг дома. Ты как, на одну ночь? – бросила она Бену и направилась обратно в гостиную.

Бен засмеялся, а Розмари ждала, что вот-вот откроется дверь, чувствуя, как сердце бьется быстрее – так было всегда, когда она слышала его голос. Но сейчас от этого только еще больше рассердилась. И на него, и на себя. Когда он вошел, она обернулась, но его улыбка осталась без ответа.

– Не надо. – Она увернулась от его рук.

– Что такое? – сказал он. – В чем дело? Мне опять надо объясняться?

– Нет, Бен. – Она села так, чтобы их разделял стол, и стала пить кофе, не предложив ему. – Но неужели ты считаешь, что после недельного отсутствия можешь просто прийти и лечь со мной в постель?

– Я полагал, что для нас прошло время обедов при свечах. Я думал, что у нас более прочные отношения.

– Какие отношения? Где ты был?

– Я был занят.

– Я тоже. – Она взяла сигареты и снова села за стол. Он сам сделал себе кофе и взял чашку, которой всегда пользовался. При виде такой наглости она стиснула зубы, во рту стоял вкус желчи. Пальцы дрожали, и она зажгла не тот конец сигареты.

Бен наблюдал за ней.

– Ох, Рози, – сказал он, – какая ты глупая. Посмотри на себя. – Он подошел к ней, вынул у нее изо рта сигарету и бросил ее в ведро. Потом вложил в губы новую и дал ей прикурить, сжав ее дрожащие пальцы. Она жадно затянулась и сказала:

– Спасибо.

Бен поцеловал ее в голову и показал на стул напротив нее.

– Мне сесть сюда? – насмешливо спросил он и, прежде чем она успела ответить, сел. – Что новенького?

– Я еду в Штаты на следующей неделе. С Майклом.

Он с удивлением взглянул на нее.

– Зачем?

– Так, оглядеться. Встретиться с людьми, поговорить о работе. – Она не смотрела на него, сидела с полузакрытыми глазами.

– И надолго ты собираешься? – спросил он после минутного молчания.

– Дней на десять. Мне еще надо приготовить программу к концу сентября.

– Да, конечно. – усмехнулся он. – Весьма сомнительная викторина.

– Это моя карьера, – сердито ответила она.

– Нет, дорогая моя, ведущая телевикторины – не карьера, а просто халтура, за которую платят деньги.

Она вскочила с места, резким движением отодвинула стул.

– Черт бы тебя побрал, Бен Моррисон. Это моя работа.

– Ну что ты лезешь в бутылку? – Бен поднял руки. – Извини, ты же знаешь, как я к этому отношусь.

– У меня хорошо получается, – сказала она, чувствуя, что у нее першит в горле – это обычно предшествовало слезам, – опускаются уголки губ и что она ничего не может с этим поделать.

Бен не спеша встал из-за стола.

– Ты хорошо выглядишь, Рози, вот почему тебе предлагают такую работу. Ты когда-нибудь видела, чтобы этим занимались некрасивые женщины? Не будь ребенком, иначе, когда все это кончится, ты почувствуешь себя очень несчастной.

Розмари сказала:

– Я хочу, чтобы ты ушел. Пожалуйста. Просто уйди и все.

Он взглянул ей в глаза.

– Ты пожалеешь, если поедешь в Штаты. Там любят только молодых.

– Как ты, Бен? Как те, с кем ты проводишь время?

– О, черт, все та же старая песня. Значит, вот из-за чего весь сыр-бор? Есть ли у меня еще кто-нибудь? Это ты хочешь знать?

Он вдруг стал по-настоящему агрессивным. Розмари услышала шлепанье босых ног Эллы, спешившей из гостиной.

– Что случилось, ма? – спросила она, стоя на пороге и переводя взгляд с Розмари на Бена, которые застыли у стола друг против друга.

Розмари снова взяла чашку с кофе.

– Все в порядке, Элла. Можешь идти. Мы просто поспорили.

– Твоя мать ревнует, – заговорил Бен, не глядя на Эллу. Его взгляд не отрывался от лица Розмари. – Вот с тобой у меня такой проблемы не было, – продолжал он.

Элла ответила:

– Боже, в какое же дерьмо ты превратился с тех пор, как стал сидеть за этим столом. – Она повернулась и вышла.

– Ну вот, теперь она меня ненавидит, – сказал Бен. – Ты настроила против меня всех своих друзей. Они тоже думают, что я дерьмо?

Она не отвечала, зная, что если попробует произнести хоть слово, то тут же разревется. Они продолжали стоять и смотреть друг на друга.

– Прости меня, – наконец проговорил Бен. – Мне не следовало всего этого говорить. Просто для меня невыносима мысль, что ты уезжаешь.

– Боже мой, – ошеломленно выдохнула она. – Боже мой, как ты смеешь?

– Я люблю тебя, Рози, я не хочу, чтобы тебе было больно. В Штатах тебя сожрут живьем, а меня не будет рядом. – Он обошел стол, взял у нее из рук кофейную чашку. Стал целовать ее щеки, глаза, нос, волосы, губы. Она не отвечала на поцелуи, но его губы ласково скользнули по ее рту, и от этой нежности она наконец заплакала. Он обнимал ее, слегка покачивая, шептал, уткнувшись в волосы: – Прости меня, прости. Не сердись. Никто так не заботится о тебе, как я. Я люблю тебя, Рози. Я люблю тебя.

Весь ее гнев прошел, от решимости не осталось и следа. Она чувствовала себя слабой и беспомощной.

Он сел, посадил ее на колени и держал так, покуда рыдания не стихли. Наконец он сказал:

– Давай поднимемся наверх. У нас еще будет время поговорить.

Он взял ее за руку и повел к лестнице.

Розмари слышала смех Джоанны и Эллы в гостиной. Пока он раздевал ее, покрывая поцелуями постепенно обнажавшееся тело, она стояла неподвижно, в полном смятении. У нее начала болеть голова.

– Вся моя, – шептал он. – Ты моя?

Она кивнула. На нее навалилась тоска, причин которой она не понимала, но тело предательски отвечало на его поцелуи, говорило на единственном доступном ему языке.

Никакого объяснения не произошло.

– Завтра, – остановил ее Бен, когда она попыталась заговорить, и прижал ладонь к ее губам. – Завтра я пробуду у тебя весь день. А теперь покажи, как ты меня любишь.

Поездку нельзя было отменить.

– Я вернусь через десять дней, – сказала она дочери накануне отъезда. – Холодильник полный. У тебя есть деньги?

– О нас не беспокойся. У меня роль в радиопостановке, и, возможно, пригласят озвучивать документальный фильм. А Джоанна работает над сценарием. Так что у нас все в порядке.

– А если нагрянет Бен? – послышался чистый звучный голос Джоанны.

– Не нагрянет, – успокоила ее Розмари. – У нас очень напряженные отношения. Он ужасно злится, что я еду. Говорит: это пустая трата времени. По его мнению, я слишком стара для Америки. – Обе девушки засмеялись, а Розмари улыбнулась. – Хорошенько кормите кота, – сказала она, когда Джоанна грузила ее багаж в такси, – она должна была встретиться с Майклом прямо в аэропорту. – И не заприте его случайно в гостиной на ночь – он ломает цветы. – Она поцеловала обеих девушек. Вид у Розмари был невеселый. Они не виделись с Беном с четверга, а сегодня уже суббота. Она чувствовала себя брошенной, забыв, что еще не так давно наслаждалась одиночеством. – Я вам позвоню из Лос-Анджелеса.

– Ма, повеселись как следует. И найди себе какого-нибудь специалиста по пластической хирургии. Мы тогда все переедем в Голливуд.

Джоанна поморщилась и сказала Элле:

– Прекрати.

Они махали ей на прощание, а она смотрела на них через заднее стекло такси, которое уже выезжало на шоссе. Розмари увидела, как подруги повернулись и обняли друг друга за талию, прежде чем войти в дом, явно радуясь, что остаются одни на целых десять дней. И она позавидовала их радости.

Рейс отложили. Розмари сидела с Майклом в зале ожидания первого класса. Майкл пошел звонить Барбаре и, очевидно, поговорил с детьми, потому что вернулся побледневшим, с дрожащими губами.

– Ты не хочешь разговаривать? – спросила Розмари.

Он только помотал головой и открыл страницу «Телеграф», посвященную искусству. Она небрежно листала «Вог» и смотрела на дежурные улыбки девушек-служащих, которые успокаивали бизнесменов, опаздывавших на важные деловые свидания. Она думала о том, что, может быть, лучше было бы родиться мужчиной, не плакать, когда тебе плохо, и не лежать без сна на мокрой от слез подушке рядом с молчащим телефоном.

В Лос-Анджелесе стояла жара, в аэропорту – шум и суета. Их ждала машина, чтобы отвезти в отель. В номере, который заказал партнер Майкла, их ждала бутылка шампанского. Майкл уже был пресыщен Америкой, но Розмари оказалась в Лос-Анджелесе в первый раз. Ее всегда приятно поражали гостеприимство и щедрость американцев.

Майкл позвонил ей из своего номера. Она взяла трубку в ванной.

– Хочешь немного выпить, прежде чем завалиться спать? – предложил он. Она посмотрела на часы. – Надо держаться, – сказал Майкл, словно прочитав ее мысли. – У нас сейчас два часа ночи, но лучше сразу перестроиться.

– Подожди, я приму душ, – ответила Розмари. – Встретимся в баре.

– Я заказал тебе мартини с водкой, – произнес Майкл в знак приветствия, когда они встретились полчаса спустя.

Она переоделась в брюки, но все равно казалась излишне чопорной по сравнению с жителями Калифорнии, заполнившими бар. Молодая женщина с полотенцем на шее поспешно заняла табурет. Она тяжело дышала, как будто весь путь проделала бегом. Розмари услышала, как она заказала:

– Диет-пепси.

Майкл улыбнулся ей через стол и спросил:

– Ну как номер?

– Потрясающе. – Она отпила глоток. Такого мартини ей больше нигде не доводилось пробовать, разве что в Нью-Йорке. Расстояние затуманивало в ее душе образ Бена даже быстрее, чем она надеялась. – Кажется, я получу большое удовольствие от этого путешествия, – сказала она.

– Отлично. – Майкл слегка коснулся ее руки. – Я думаю, надо назначить деловые встречи на завтра после ленча. Тебе хватит времени до часу?

– Магазины отсюда близко? – спросила Розмари.

Он покачал головой.

– В Лос-Анджелесе ничего не бывает близко, но Глен все устроит. Кто-нибудь заедет за тобой в половине одиннадцатого, повозит по магазинам и доставит на Вэлли к часу. Как тебе такой план?

– Просто блестяще. Но ведь я могу взять такси.

– Здесь это довольно затруднительно. Их мало, и они дорогие. Положись на Глена. Встретимся за ленчем.

Она хорошо спала, проснулась в девять и сразу же позвонила домой, оставив сообщение для Эллы на автоответчике. Потом – Фрэнсис, которая вот уже несколько дней как вернулась в Лондон.

– А я только что беседовала с Майклом, – сообщила ей подруга. – Он говорит, что Лос-Анджелес уже произвел на тебя сильное впечатление.

– Здесь замечательно, Фрэнни. Может, я даже не вернусь.

Фрэнсис рассмеялась.

– Я давно заметила в тебе зачатки гедонизма, радость моя.

– Эта страна сделана для людей, – сказала Розмари.

– Для богатых людей, – уточнила Фрэнсис.

– Увидимся дней через десять, – продолжала Розмари. – Я просто хочу сообщить, что жива-здорова и даже не думаю о Бене. Во всяком случае почти не думаю.

– Прекрасно. Найди себе какого-нибудь богатого разведенного американца. Например, кардиохирурга. Только, ради Бога, не актера.

– То же самое говорила Элла, – засмеялась Розмари, – только она предлагала специалиста по пластической хирургии. Как ты думаешь, это намек?

– Что ж, неплохая мысль. Я люблю тебя, дорогая. Позвони мне, когда вернешься.

Шофер прибыл ровно в десять тридцать и, не задавая вопросов, отвез ее прямо к той части города, где огромное открытое пространство занимали исключительно магазины.

– По распоряжению мистера Дюпона, – объявил он.

Солнце палило немилосердно, но в магазинах было прохладно. Кофе в продуктовом супермаркете подавали в больших пластмассовых стаканах. Она гуляла по магазинам два часа, и никто не совал ей под нос обрывков бумаги или старую чековую книжку, чтобы она дала автограф.

– Это было потрясающе, – рассказывала она Майклу и Глену за ленчем. – Я понимаю, что надо было бы отправиться в музей Пола Гетти или, на худой конец, в картинную галерею, но магазины – это как раз то, что мне сейчас нужно.

– Ходить по магазинам – любимое занятие американцев, – сказал Глен. – Мы таким способом расслабляемся. Вам надо познакомиться с моей женой. Она идет в магазин, как на Олимп.

Они засмеялись, и Розмари огляделась вокруг. Они сидели за мраморным столиком, стоявшим под зонтиком на открытой террасе, увитой виноградом. Все громко разговаривали, пили ледяную минеральную воду и ели салат. Глен продолжал:

– У меня назначено шесть встреч, касающихся вас, Розмари. Вы знаете, это великолепная идея – ведущая-англичанка. Что вы об этом думаете?

Ей нравилось, как он произносил ее имя – словно катая его по языку. Она пожала плечами.

– По правде говоря, я об этом пока не думала. Давайте подождем и посмотрим, как пойдут дела. – Внезапная боль нахлынула на нее, переполнила, отодвинула сияние солнца, людской гам и звяканье льда о стенки высоких стаканов. Разве может она покинуть дом? Дом. Бена. Скорее назад, в Уимблдон. Кто спит в ее постели? Под легким летним одеялом, на розовых простынях, оставляя их смятыми и сброшенными на пол, к неудовольствию Пат? Ссорится ли он с Эллой? И вообще, там ли он? Будет ли он там, когда она вернется? Может быть, он считает, что ее путешествие – поступок слишком своевольный? Проявление неповиновения?

Она вздрогнула и отодвинула тарелку с остатками еды. От льда в стакане заломило зубы, как будто для того, чтобы боль вытеснила страх, пришедший из ниоткуда, прорвавшийся через солнечный свет и мозаику виноградных листьев и против ее воли проникший в самую глубину души. Страх при мысли, что она может его потерять.

– А сегодня вы обедаете у нас, – сказал Глен, когда провожал ее к машине. Он собирался на следующую встречу вместе с Майклом.

– Пожалуйста, в отель, – попросила она шофера, откинулась на спинку пахнувшего новой кожей сиденья, закрыла глаза, стараясь подавить в себе ужас от того, что между ней и всем, что составляет смысл ее существования, лежат одиннадцать тысяч миль.

Вечером она познакомилась с женой Глена. Марлен была высокая и худая, с пышными волосами и широкой улыбкой преуспевающей американки. Подтянутая и стройная, она выглядела очень молодо – моложе, чем Глен, но они были женаты уже двадцать лет. Марлен что-то писала для разных студий.

– Я сейчас разрабатываю несколько проектов, – доверительно сообщила она Розмари, когда они поднимались по лестнице большого дома в испанском стиле на Беверли-Хиллз. Очевидно, у Глена дела шли неплохо. – Это наверняка может заинтересовать кого-нибудь из продюсеров. Розмари, мы обязательно должны с вами встретиться. У меня есть идеи.

– Это было бы прекрасно, – ответила Розмари, мысленно спрашивая себя, почему в наше время людям платят деньги только за то, что у них есть идеи, и куда подевался настоящий труд.

Обед, на котором присутствовало десять человек, подавала горничная.

– Она живет у нас, – шепнула Марлен на ухо Розмари. – Я от нее с ума схожу. Все время ревет и не говорит почему. Надо было бы ее рассчитать, но она очень честная.

Марлен повернулась к сидевшему слева от нее мужчине, который ковырял вилкой какое-то незнакомое разноцветное блюдо. Розмари поблагодарила горничную, положившую ей на тарелку то же самое, и улыбнулась ей, но не дождалась ни ответной улыбки, ни хотя бы взгляда.

Жена Глена что-то говорила мужчине, который все еще хмуро глядел в тарелку.

– Марлен, это что, сырая рыба? – наконец спросил он.

– Японский рецепт, – ответила Марлен.

– Это сырая рыба. – И он положил вилку. Придерживая бокал, в который Марлен наливала белое вино, он улыбнулся Розмари, которая осторожно жевала то, что действительно было больше всего похоже на сырые креветки.

– Розмари, вам совсем не обязательно это есть. Вы, англичане, слишком вежливы.

Розмари не помнила, как его зовут, и обрадовалась, когда Марлен шлепнула его по загорелой волосатой руке и проговорила:

– Том, ты ничего не понимаешь. Англичане любят китайскую кухню.

– Марлен, любовь моя, – ответил тот, – китайская и японская – не одно и то же, а Восток – это не одна большая куча где-то за тридевять земель от нашего американского рая.

Марлен заливисто засмеялась, как маленькая девочка. Она позвонила в колокольчик, появилась горничная, чтобы убрать со стола.

– Большинство американцев очень невежественны, – громко проговорил Том, обращаясь к Розмари.

Марлен снова игриво ударила его по руке.

– Том, веди себя прилично. Пора тебе жениться, чтобы жена привела тебя в порядок.

Глаза у него были того же цвета, что и рубашка, – голубые, а седые волосы совсем побелели под калифорнийским солнцем.

– Чем вы занимаетесь? – спросила Розмари.

– Когда? – пошутил Том.

– Когда работаете.

– Я специалист по пластической хирургии. Все лица, которые вас здесь окружают, – это плоды моей деятельности и основа моего успеха.

Розмари долго смеялась. Вот он – специалист по пластической хирургии. Том наблюдал за ней.

– Разве я сказал что-то смешное? – спросил он наконец.

– Просто я никогда раньше не видела специалиста по пластической хирургии.

– Глядя на вас, этого не скажешь.

– Это комплимент? – улыбнулась Розмари. Он тоже улыбнулся, глядя ей в глаза.

– Где вы остановились? – спросил Том, когда они пили кофе в соседней комнате.

Она, чуть поколебавшись, назвала отель.

– Я вам позвоню, – сказал Том. – Может быть, мы позавтракаем вместе? Или я вам помешаю? – Он указал глазами на Майкла, который разговаривал с Марлен и Гленом и смеялся.

– Это мой импресарио, а не возлюбленный, – улыбнулась Розмари.

– Тогда я позвоню.

Она представила себе, как будет смешно, когда она расскажет Фрэнсис, что действительно познакомилась со специалистом по пластической хирургии.

Ночью в постели она снова вспоминала Бена. Перед глазами стояло его лицо. Она думала о том, как далека от него сейчас; наконец заснула, и ей снились тревожные сны, полные неосознанных страхов. В три часа ночи она проснулась с мокрыми от слез глазами.

– О, Бен, – сказала она вслух, – во что ты меня превратил.