В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

37.

Совѣтникъ Вольфрамъ и его маленькій сынъ покоятся со вчерашняго дня на кладбищѣ рядомъ съ „бѣдной смиренной совѣтницей“. Похороны были рано утромъ и очень скромные.

На дворѣ монастырскаго помѣстья снова слышался хозяйственный шумъ, какъ будто бы онъ никогда и не прерывался. Большія ворота были открыты настежь цѣлый день, и работники разъѣзжали взадъ и впередъ, – жатва уже началась, и служанки съ раскраснѣвшимися лицами хлопотали въ конюшняхъ, погребахъ и около очага, гдѣ въ огромныхъ котлахъ готовилось кушанье для жнецовъ.

Маіорша слѣдила за всѣмъ, какъ дѣлала это въ теченіе долгихъ лѣтъ. Нельзя было остановить сразу такое большое хозяйство, шедшее до сихъ поръ аккуратно, какъ часовой механизмъ; надо сдѣлать это постепенно, разматывая нитку за ниткой, и для глубоко потрясенной женской души нужна была вся сила воли, чтобы привести это въ исполненіе. Она отстранила отъ себя только продажу молока, – этимъ завѣдывали теперь служанки. Всѣ дѣла касательно наслѣдства, оставленнаго совѣтникомъ, она поручила барону Шиллингъ, который отнесся къ ней, какъ сынъ, въ эти дни печали и невыразимаго горя. Она уговорилась съ нимъ, чтобы роковой проходъ въ домъ Шиллинга былъ задѣланъ наглухо; присутственная комната и столовая были заперты, – она съ содроганіемъ избѣгала этихъ двухъ комнатъ.

На другой день послѣ похоронъ, баронъ Шиллингъ пришелъ въ салонъ съ двумя рабочими, искуснымъ столяромъ и каменщикомъ, для осмотра поврежденій. Онъ предупредилъ объ этомъ заблаговременно донну Мерседесъ и потому нашелъ салонъ пустымъ, но двери въ бывшую комнату Іозе и въ примыкавшую къ ней дѣтскую были неплотно затворены и слышно было болтовню игравшихъ тамъ дѣтей.

Столяръ всплеснулъ руками при видѣ разрушенной рѣзьбы дорогой художественной работы, а каменьщикъ изслѣдовалъ съ внутренней стороны находившуюся за ней гладкую темную дверь.

– Хитрые были монахи, – замѣтилъ онъ и указалъ на разные маленькіе задвижки и винтики. He отворяя ни рѣзной, ни гладкой двери, можно было видѣть весь салонъ черезъ небольшія круглыя отверстія, находившіяся въ чашечкахъ и усикахъ цвѣтовъ деревянной рѣзьбы. Маленькія дощечки, закрывавшія эти отверстія, двигались беззвучно въ старательно смазанныхъ желобкахъ и указывали на ихъ недавнее употребленіе. Матрацная же дверь обтянутая толстой кожей, не пропускала шума изъ одного дома въ другой, и кромѣ того внутренняя стѣна присутственной комнаты съ рѣзнымъ изображеніемъ святаго также была вся обита.

Во время этого осмотра вдругъ вошелъ въ салонъ камердинеръ Робертъ.

– Госпожа баронесса! – доложилъ онъ и растворилъ двери.

Баронесса появилась на порогѣ. Она была въ сѣромъ шелковомъ платьѣ, съ большимъ золотымъ крестомъ на груди, а на бѣлокурыхъ волосахъ была накинута бѣлая фаншонка [41] слегка завязанная подъ подбородкомъ, – ея лицо отъ этого казалось еще уже и длиннѣе.

Она окинула комнату испытующимъ взоромъ предполагая непремѣнно увидѣть донну Мерседесъ. На щекахъ ея игралъ слабый румянецъ и вмѣстѣ съ лихорадочно сверкавшими глазами оживлялъ ея лицо, – обыкновенно тусклые сѣрые глаза въ эту минуту сверкали, какъ стальные… Видно было, что она желаетъ внушить уваженіе; она держалась гордо и прямо, какъ будто и не чувствовала никогда обычной слабости въ спинѣ.

– А, ты здѣсь, мой другъ! – сказала она простодушно. Она едва кивнула головой на почтительные поклоны рабочихъ и съ небрежной граціей протянула мужу кончики пальцевъ. Она казалось и забыла, что не говорила съ нимъ со времени бурнаго объясненія въ мастерской.

При докладѣ Роберта баронъ Шиллингъ быстро выступилъ изъ стѣнного углубленія. Онъ невольно бросилъ взглядъ на отворенную дверь, но неизбѣжной тѣни баронессы, фрейлейнъ фонъ Ридтъ не было съ ней. „Порученная попеченію“ или ускользнула отъ нея тайкомъ, или освободилась изъ подъ ея опеки.

При этомъ предположеніи на его лицѣ выразилось огорченіе. Онъ встрѣтилъ ея очень холодно и едва коснулся протянутыхъ ему пальцевъ.

Она съ гнѣвомъ отдернула руку и, подходя къ рояли, подобрала длинный шлейфъ своего платья.

– Посмотри, вотъ злодѣй, причинившій мнѣ въ первый же день моего пріѣзда сильнѣйшій нервный припадокъ, – замѣтила она съ непріятной улыбкой. – Не странно ли, что въ моей комнатѣ такая бренчалка, Арнольдъ? Это явная насмѣшка надъ моими привычками и образомъ жизни!… Ты зналъ, что сюда привезутъ такой излишній грузъ?…

– Было бы совершенно излишне увѣдомлять меня объ этомъ, – возразилъ онъ коротко, пытливо глядя на неплотно затворенную дверь сосѣдней комнаты. – Впрочемъ надо тебѣ замѣтить, что этотъ великолѣпный инструментъ вовсе не бренчалка, и стоитъ онъ не въ твоей комнатѣ, – ты живешь въ белъ-этажѣ.

– О, конечно, мой другъ! Я благодарю Бога за то что, когда заложатъ этотъ мошенническій проходъ, исчезнетъ страшный шумъ…

– Видишь, это не была душа бѣднаго Адама, какъ ты думала въ своей непогрѣшимости, а „мошенническій проходъ“ устроили братья-монахи, Клементина…

– Исчезнетъ, – повторила она монотонно и равнодушно, совершенно игнорируя его злое замѣчаніе. – Въ этихъ комнатахъ я жила въ первое время нашего супружества, а ты знаешь, я крѣпко держусь за свои права… Въ бель-этажѣ освѣщеніе слишкомъ ярко для моихъ слабыхъ глазъ; я должна сидѣть большей частью со спущенными гардинами безъ свѣжаго воздуха. Здѣсь галлерея смягчаетъ свѣтъ. Поэтому то я и просила тебя нѣсколько разъ переговорить со мной о скорѣйшемъ исправленіи стѣны, – ты согласишься, что я имѣю здѣсь право голоса, какъ бы ни было принято мое мнѣніе – и затѣмъ я пришла теперь… Я сгораю отъ нетерпѣнія переселиться сюда внизъ.

Онъ рѣзко разсмѣялся и повернулся къ ней спиной, чтобы отпустить рабочихъ, которые между тѣмъ окончили осмотръ. Слѣдуя за ними по пятамъ онъ, казалось, хотѣлъ удалиться вмѣстѣ съ ними.

– Что же я остаюсь здѣсь одна? – воскликнула она сердито, но не трогаясь съ мѣста; напротивъ она крѣпко оперлась рукой на рояль, подлѣ которой стояла.

– Развѣ тебѣ надо еще что нибудь сказать мнѣ? – спросилъ онъ, стоя на порогѣ, послѣ того какъ рабочіе удалились – онъ держался за ручку двери. – Въ такомъ случаѣ я попрошу тебя пойти со мной въ садъ. Я не нахожу приличнымъ такъ безцеремонно вести переговоры въ комнатахъ, которыя въ настоящую минуту не принадлежатъ намъ.

– Боже мой! развѣ мы ихъ сдали по контракту! Впрочемъ, твоя гостья, вѣроятно, настолько благоразумна, чтобы понять, что о поправкѣ разрушенной стѣны надо обсудить на мѣстѣ…

– Если бы ты только этимъ и ограничилась…

– Но скажи, пожалуйста, чего же я еще касалась? Мое переселеніе въ эту комнату такъ тѣсно связано съ этимъ… Впрочемъ, ты можешь мнѣ повѣрить, я подавила бы въ себѣ это страстное желаніе, – она говорила самымъ изысканно вѣжливымъ тономъ, – еслибы я не узнала, что миссія въ домѣ Шиллинга окончена. Примиреніе состоялось, состоялось окончательно, въ чемъ я убѣждаюсь каждый день. Маіорша Люціанъ потребуетъ въ скоромъ времени внучатъ къ себѣ, и тогда комнаты здѣсь останутся пустыми. Я не думаю, чтобы фрау фонъ Вальмазеда осталась въ нашемъ скромномъ домѣ хоть однимъ днемъ болѣе, чѣмъ это будетъ необходимо. Она ужъ и такъ слишкомъ много жертвъ принесла своему покойному брату, какъ мнѣ кажется. И ты, конечно, не будешь требовать, чтобы она осталась…

Его рука выпустила ручку двери, и онъ снова вошелъ въ комнату.

– Развѣ я могу хоть на одну линію переступить права, данныя мнѣ Феликсомъ? Къ тому же я не имѣю никакой власти, а еще менѣе хочу желать и требовать этого.

– Ну, въ такомъ случаѣ мы согласны, мой другъ! И фрау фонъ Вальмазеда извинитъ безъ сомнѣнія…

Въ эту минуту дверь сосѣдней комнаты отворилась, и вошла донна Мерседесъ. Она, очевидно, не намѣрена была показываться, такъ какъ ея густые волосы, обыкновенно подобранные въ сѣтку, были лишь приколоты гребнемъ, выбивались изъ подъ него длинными локонами и падали кольцами на спину, на лобъ и виски.

– Мнѣ нечего извинять вамъ, баронесса, вы имѣете полныя права, – сказала она, любезно кланяясь хозяйкѣ шиллингова дома. – Я очень хорошо вижу, что надо какъ можно скорѣе сдѣлать поправки въ вашемъ салонѣ, и все-таки я принуждена просить васъ, какъ это ни тяжело мнѣ, отложить это на нѣсколько дней. Мой маленькій племянникъ не довольно еще окрѣпъ, чтобы безъ вреда для здоровья переносить шумъ и безпокойства жизни въ отелѣ. Докторъ рѣшительно противъ такой перемѣны жилища.

Баронесса не спускала своихъ полузакрытыхъ глазъ съ поразительной красавицы. Она только что говорила вѣжливо и кротко, но ничто не могло такъ испортить ея расположеніе духа, какъ появленіе красивой женщины. А эта американка, если разсматривать ее вблизи, была необычайно красива и притомъ большая кокетка, умѣвшая пользоваться своей красотой. Могло ли быть что нибудь прекраснѣе этихъ роскошныхъ волнистыхъ волосъ, небрежно подобранныхъ на затылкѣ, окаймлявшихъ изящное личико съ большими блестящими глазами и открывавшихъ нѣжныя очертанія шеи? Это рѣшило все.

– Кажется, въ домѣ Вольфрама теперь такая тишина, больше которой нельзя желать, такъ какъ маіорша Люціанъ живетъ тамъ одна, – монотонно, но колко сказала баронесса, опустивъ глаза и съ добродушнымъ выраженіемъ лица, – но, само собой разумѣется, что домъ не удобенъ для помѣщенія элегантной дамы.

– Дѣло не въ томъ, – прервала ее донна Мерседесъ. – Для меня было бы гораздо пріятнѣе перебраться туда, чѣмъ здѣсь повторять свою просьбу. Но это дѣлается не изъ-за меня, а изъ-за дѣтей моего брата. Я только исполняю свой долгъ, не желая переводить ихъ въ мрачный домъ, недоступный для свѣжаго воздуха, въ которомъ они кромѣ того испытываютъ страхъ и безпокойство. Да и бабушка ни за что не желаетъ этого.

Между тѣмъ баронъ Шиллингъ подошелъ къ рояли, взялъ ноты и перелистывалъ ихъ.

– Къ чему эти излишнія объясненія, и какъ вы можете говорить объ отелѣ, донна Мерседесъ, – сказалъ онъ спокойно и холодно, не поднимая глазъ отъ нотъ. – Мои комнаты, въ которыхъ жила фрау Люсиль, въ вашемъ полномъ распоряженіи на все время, что вамъ угодно будетъ пробыть въ домѣ Шиллинга.

– Благодарю васъ, баронъ, – отвѣчала она отрывисто и рѣзко. – Рѣчь идетъ, какъ уже сказано, лишь о нѣсколькихъ дняхъ. Я покупаю виллу въ окрестностяхъ города…

– Вы?!

Онъ выронилъ ноты и сильно покраснѣлъ.

– Вы кажется уже стояли одной ногой на палубѣ корабля, чтобы „веселиться“ на своей далекой родинѣ – и вдругъ хотите бросить якорь на нѣмецкой почвѣ? На нѣмецкой почвѣ!

– Да, баронъ, на нѣмецкой почвѣ, – подтвердила она рѣшительно. – Намѣрены вы отказать мнѣ въ этомъ?

– Шиллинги не обладаютъ такой привилегіей, – возразилъ онъ съ холодной улыбкой. – Мое замѣчаніе относилось только къ быстрой перемѣнѣ настроенія.

– Можно ли обращать вниманіе на настроеніе, когда отношенія такъ сильно измѣнились? – сказала она раздраженно, но, несмотря на это, въ голосѣ ея слышались подавленныя слезы. – Я полюбила мать моего брата, его дѣти принадлежатъ ей. Эти три существа, единственныя близкія мнѣ, единственныя, говорю я, дорогія моему сердцу, и это рѣшаетъ все. Я чувствую, что не могу разстаться съ ними, и поэтому я бросаю якорь на нѣмецкой почвѣ, которой не терплю больше прежняго! Да, больше прежняго!… Если вы думаете, что я въ этомъ отношеніи измѣнила свое мнѣніе, то это забавная ошибка съ вашей стороны, иллюзія германскаго національнаго высокомѣрія.

Она остановилась и провела рукой по лбу, – казалось, она сама испугалась своей горячности, къ тому же противная сѣрая женщина все время внимательно и пытливо разсматривала ее. Овладѣвъ собой, она прибавила спокойно.

– Вилла по постройкѣ и положенію напоминаетъ мнѣ мой сгорѣвшій родной домъ въ далекой странѣ, и лѣтомъ мнѣ можно будетъ легко воображать себя не на нѣмецкой почвѣ. Въ огромныхъ оранжереяхъ много тропическихъ растеній, которыя окружаютъ прелестный замокъ и доходятъ почти до примыкающаго къ нимъ парка…

– Вы хотите купить помѣстье князя Требра? – прервалъ ее изумленный баронъ Шиллингъ, между тѣмъ какъ баронесса широко открыла глаза отъ удивленiя, досады и невольнаго уваженія.

– Да, баронъ, что-же тутъ удивительнаго? Неужели вы думаете, что женщина не можетъ совершить никакой покупки безъ опекунскаго совѣта и помощи?… Могу васъ увѣрить, что я отлично знаю, что я дѣлаю. Князь на будущей недѣлѣ уѣзжаетъ въ Италію, чтобы тамъ поселиться навсегда, и агентъ, служившій намъ посредникомъ, увѣряетъ, что нижній этажъ недавно отдѣланъ заново, и мнѣ можно будетъ тотчасъ же перебраться туда съ дѣтьми.

– Все это очень кстати, – вѣжливо сказала баронесса, собираясь уходить. – Прошу васъ смотрѣть на этотъ домъ попрежнему, какъ на свой собственный. Но противъ твоего предложенія перебраться въ твои комнаты, милый Арнольдъ, я буду энергично протестовать, такъ какъ не могу болѣе допустить, чтобы ты оставался въ тѣсныхъ душныхъ комнатахъ надъ мастерской. Въ этомъ низкомъ помѣщеніи подъ самой крышей такой тяжелый воздухъ, въ чемъ я недавно сама убѣдилась. Я прикажу немедленно приготовить тебѣ твои комнаты.

Какимъ невыразимо насмѣшливымъ взглядомъ посмотрѣлъ баронъ Шиллингъ на свою жену, которая хотѣла хитро воспользоваться присутствіемъ третьяго лица, чтобы вынудить у него согласіе на переселеніе въ домъ.

– He безпокойся, – холодно возразилъ онъ. – Объ этомъ давно ужъ позаботилась моя добрая Биркнеръ… Но ставни останутся закрытыми и, можетъ быть, не одинъ годъ даже. Завтра я отправляю свою послѣднюю работу на выставку въ Вѣну и дня черезъ два послѣдую за ней самъ, а потомъ надолго отправлюсь въ Копенгагенъ.

– Боже мой! И я узнаю объ этомъ только сейчасъ! Когда же успѣетъ моя горничная сдѣлать всѣ нужныя приготовленія? А мой дорожный туалетъ?… Извини, Арнольдъ, но такая неожиданость ужасна.

Она торопливо завязала потуже фаншонку и поспѣшно подобрала шлейфъ.

– Я не должна терять ни одной минуты, если хочу быть готовой во время…

– Но я не требую вовсе, чтобы ты меня сопровождала, – прервалъ онъ ее. – Ты чувствуешь себя болѣе обыкновеннаго нездоровой; сѣверный климатъ тебѣ не годится, къ тому ты только что вернулась изъ путешествія…

– Все равно, я поѣду во что бы то ни стало.

– Посмотримъ.

Онъ сказалъ это коротко и рѣзко и, вѣроятно, по случаю своего отъѣзда надолго, низко поклонился доннѣ Мерседесъ, которая неподвижно, какъ статуя, стояла на своемъ мѣстѣ, что придавало ей очень высокомѣрный видъ. Баронесса же подумала, что эта богатая гордая американка считаетъ низкимъ для своего достоинства хотя бы кивкомъ головы отвѣтить на поклонъ, и потому, несмотря на свое внутреннее возбужденіе, приняла надменный видъ и едва кивнувъ головой вышла изъ комнаты.

Донна Мерседесъ слышала, какъ они шли черезъ сѣни и отворили дверь, ведущую въ садъ.

Почти не сознавая, что дѣлаетъ, она вышла въ коридоръ и подошла къ окну. Они шли подъ платанами. Женщина съ согнутой спиной дружески опиралась на руку мужчины… У молодой женщины потемнѣло въ глазахъ, – она прижалась въ уголъ оконной ниши, и горячія слезы неудержимо полились изъ ея гордыхъ глазъ.