В погоне за ней

Восемнадцатая глава

— Ты уверен, что хочешь это сделать?

— На сто процентов, — уверенно отвечаю я, — А ты уверена, что хочешь это сделать?

— На сто и один процент, — она улыбается в ответ.

Эми подходит и протягивает нам бумаги, которые мы оба подписываем. Я наклоняюсь, чтобы погладить Блейз. В ее глазах мелькает волнение. Адриана держит Эша.

— Вы уверены, что разлука не травмирует их? — снова спрашивает Адриана.

— Пока они получают достаточно внимания и любви, нет, — успокаивает нас Эми.

Это именно то, что нам обоим нужно, и Хейзел очень рада, что Блейз живет с нами. Я заверяю ее, что ищу жилье, но, как всегда, она просит меня замолчать.

Поездка домой проходит спокойно, Блейз и Эш лежат на коленях Адрианы. Не только у собак в глазах светится надежда, но и у Адрианы. Она улыбается от уха до уха, и, несомненно, она прекрасна, со всеми шрамами.

— Энди влюбится в Эша. Я очень сомневаюсь, что мне удастся уложить его спать в разумный час сегодня вечером.

— Он похож как типичного ребенка.

— Да, он хороший ребенок. Просто гипер, полная противоположность своему отцу, — она вздыхает, глядя в окно.

Мы едем прямо на встречу, и, как и было предсказано, группа проводит час, играя с собаками. Ближе к концу Хейзел вежливо просит нас уделить ей внимание.

— Ваше еженедельное задание, — объявляет она, когда Джерри издает протяжный стон, — Я хочу, чтобы вы посетили свое счастливое место.

Пенни первой открывает рот: — А бордель Бетти «Задняя дверь» считается?

— Боже, Пенни, ты такая… — начинает Джерри.

— Бла, бла, бла… говори с рукой, потому что лицо не слушает, — огрызается Пенни.

Фред качает головой, отказываясь признать место счастья, но по мере того, как Хейзел воздействует на него своими волшебными способами, он постепенно приходит в себя и упоминает магазин хобби с моторизованным поездом в витрине, за которым он с удовольствием наблюдает.

У меня, с другой стороны, ничего нет.

Все места, которые мне когда-то нравились, запятнаны неприятными воспоминаниями, и все они связаны с кайфом.

— Тебе тяжело, я вижу, — говорит Адриана, не давая остальным говорить, — Я чувствую то же самое.

— Но у тебя есть Энди, — говорю я ей, бросая взгляд в сторону, чтобы увидеть ее обеспокоенное лицо, — Должно быть какое-то место, которое делает его счастливым и, в свою очередь, делает счастливой тебя.

Она молчит, погрузившись в размышления. Необычно для ее обычно бойкого мыслительного процесса. Я кладу свою руку на ее, чтобы успокоить ее.

— Оно придет к нам, так или иначе. А пока, ты действительно думаешь, что существует место под названием «Бордель Бетти с задней дверью»?

Плечи Адрианы начинают двигаться вверх-вниз, ее губы выгибаются вверх, когда смех вырывается из ее уст. Ее настроение становится лучше, она начинает расцветать, как увядшая роза, купающаяся в солнечном свете.

Она кладет свою руку на мою руку, и я присоединяюсь к этой приватной шутке, смеясь вместе с ней, пытаясь контролировать себя, пока остальные поворачиваются, чтобы посмотреть на нас.

Пенни, не понимая, что происходит, присоединяется к нам, пока уголок глаза Адрианы не слезится, и она умоляет нас остановиться, или она описается.

Хейзел сидит, гордо улыбаясь: — Что я всегда говорю?

— Пенни — всегда лучшее лекарство, — говорим мы с Адрианой в унисон, прежде чем снова впасть в истерику.

Я лежу на боку и глажу шерсть Блейз. Она закрывает глаза, спокойная и благодарная за мой жест. В тишине я слышу звук двигателя. Блейз тоже чувствует присутствие, но у нее плохой слух. Стук в дверь, и я встаю, чтобы посмотреть, кто там. Я чувствую ее прежде, чем вижу, и Адриана улыбается мне в ответ.

— Привет.

— Привет, — приветствует она, — Я приготовила домашние лакомства для Блейза.

Я открываю дверь и впускаю ее. Она проходит мимо меня, и меня охватывает странное чувство. Я не знаю, что это такое, но знаю, что лучше его игнорировать.

Адриана опускается на колени на уровень Блейз и гладит ее живот.

— Это, значит, никаких домашних закусок для меня? — поддразниваю я.

— Дело в том, что я ужасный повар. То есть, я пытаюсь готовить. Это нормально, но это не мой конек.

— Я тебе не верю, Адриана. Ты говоришь так обо всем, а я не могу указать ни на одну вещь, которую ты делаешь плохо или же неправильно.

— Ты недостаточно хорошо ищешь, — говорит она, и вот оно, это сомнение в себе.

— Я не ищу.

Ее похлопывания замедляются, и я вижу, как меняется язык ее тела: — Элайджа однажды сказал, что ему все равно, что я не умею готовить, лишь бы я умела готовить жаркое, и это все, что имеет значение. Они с моим братом просто помешаны на жаркое, а я виню свою маму, которая готовит самое ужасное жаркое.

— Видимо, ваша мама хорошая женщина.

— Величайшая. Я бы хотела, чтобы ты познакомился… — она остановилась на середине предложения.

Я не хочу, чтобы она чувствовала себя неловко: — Для меня было бы честью познакомиться с ней как твой другом, — кладу свою руку на ее, чтобы успокоить ее, унять чувство вины, зарождающееся внутри нее. Почти мгновенно я вижу, как расслабляются ее плечи, как она слегка наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня. Сегодня в них отражается знак надежды, женщина изо всех сил пытается бороться с жизненными трудностями.

— Итак, это счастливое место, в которое мы должны попасть… как насчет того, что я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое? — предлагаю я.

Она смеется: — Договорились, ты первый…

— У тебя есть несколько часов?

— У меня есть два часа, прежде чем мне нужно будет забрать Энди.

Я встаю и тянусь к ее руке, чтобы поднять ее. Она следует за мной через заднюю дверь, пока мы не оказываемся на крыльце.

— Мы здесь.

— Э-э… Я не понимаю? — спросила она, смутившись.

— Когда я впервые приехал в Лос-Анджелес, я наткнулся на это место, когда однажды заблудился. Я не могу это объяснить, есть что-то, что притягивает меня. Лошади, зелень… это так безмятежно, — пользуюсь моментом, чтобы оценить вид, — Я понятия не имел, что это принадлежало Хейзел, вообще ни капли.

— Потерялся по дороге к…

Я прерываю ее с легким раздражением: — Нет, если ты об этом спрашиваешь.

— Я… Я не совсем… То есть, я не говорю, что это неправильно, просто спрашиваю, если это…

— Адриана, я сказал, что нет.

Она кладет руку на мое предплечье, дружеский жест, но к которому я уже так привык, успокаивая мои взвинченные нервы: — Прости, Джулиан, синдром «глазного рта». Я верю, что ты говоришь правду.

— Тебя это беспокоит? Давай посмотрим правде в глаза, мы не слишком много говорили об этом, а это гигантский слон в комнате.

— Я знаю, что ты любил Чарли. Ее невозможно не любить. Но я люблю своего брата, и они родственные души. Всегда были и будут. Искупление, Джулиан. Ты спас ее.

— Я любил ее, Адриана, но она была пластырем. И пребывание в группе Хейзел учит меня этому.

— Так же, как любой, кто приходит в мою жизнь, будет пластырем для Элайджи, — пробормотала она.

Я обнимаю ее: — Он был твоим мужем, отцом Энди. Никто не может заменить его. Все, что можно сделать, — это любить тебя и Энди так, как вы заслуживаете, чтобы вас любили. Со временем, просто не отталкивай его, когда почувствуешь это.

— А что насчет тебя? Разве ты не думаешь, что заслуживаешь счастья?

— Честно? Нет. Кто я, Адриана? Я не могу любить, не причиняя боли тем, кого люблю.

— Ты не причинил боль Челси.

— Но если бы я сделал это, она все еще была бы здесь.

— Да, и если бы я не была так поглощена своей беременностью, возможно, я бы заметила, что Элайджа болен, и смогла бы ему помочь, — отвечает она.

Мы оба молчим, огромность наших признаний заслуживает минуты тишины. Нас обдувает легкий ветерок, и запах лаванды наполняет воздух, создавая спокойствие между нами.

— Я боюсь остаться один, не сейчас, а навсегда, — признаюсь я.

— У тебя есть Блейз… и я. Пока мы друзья, ты не одинок, — говорит она с легкостью.

— Значит ли это, что ты будешь готовить мне жаркое, когда я буду страдать от мужского ПМС? — шучу я.

— Да, но я не буду брать для тебя пачку тампонов.

— Отлично. Отличная картина, — насмехаюсь я.

— Эй, ты сказал это… мужские тряпки!

— Слишком много. Эрик… он как чума для геев.

— О боже, я передам ему твои слова.

— Не смей, — предупреждаю я ее.

Она смеется, ее взгляд блуждает по ферме. Все черты ее лица смягчаются, подразумевая спокойствие, которое я полюбил наблюдать, когда она позволяет себе быть спокойной и сосредоточиться на своих благословениях.

— Это место такое спокойное. Такое место, в котором можно увидеть, как ты состаришься, не так ли?

Зациклившись на безмятежности, можно что-то сказать о спокойствии, когда находишься в таком месте или присутствии, где мир перестает вращаться вокруг тебя, и вера начинает восстанавливаться. Я и представить себе не мог, что из всех мест я буду сидеть здесь с Адрианой Эванс, чистым и без кокаина, бегущего по моим венам.

И пока наши слова остаются при себе, тишина между нами — это именно то, что мне нужно, и, возможно, нужно нам обоим. Наше намерение — возродиться после самых сложных моментов в нашей жизни, заложить фундамент для восстановления вечного счастья, только не так, как мы себе представляли, и не с теми людьми, которые, как мы предполагали, будут рядом с нами всю жизнь.

— Да, Адриана, — я безнадежно улыбаюсь ей, позволяя спокойствию омыть мои грехи и дать мне мир, которого я заслуживаю, — Именно в таком месте я вижу свою старость.