В самом Сердце Стужи. Том III

Глава 10 Эрен

Жутко болели глаза, а я сама была похожа на неудачливого сборщика меда, который нарвался на особо злобный пчелиный рой.

— Давай сделаем холодный компресс, — с тревогой заметил Виктор, отрываясь от своего обычного завтрака из яиц и колбасы. — Хотя подожди…

Мой муж встал из-за стола и направился к сумке с лекарственными травами, которая сиротливо ютилась в углу комнаты с его стороны кровати. Чуть повозившись, барон извлек несколько свертков, в которых оказался ромашковый сбор.

— Насколько помню, ромашка помогает снять отеки, — деловито проговорил Виктор, высыпая часть трав в глиняный стакан. После мужчина подхватил с камина еще горячий чайник и залил травы водой. — Пусть настоится минут десять, возьмем чистой ткани и сделаем освежающую масочку…

— И откуда вы столько знаете, — покачала я головой.

— Что знаю?

— Всё, — ответила я, продолжая неотрывно смотреть на стакан с ромашковым отваром перед собой. — О травах, о спирте, о консервации…

— Жизнь научила, — лаконично ответил мой муж, усаживаясь обратно на свое место и возвращаясь к еде. — Ты или учишься новому, или погибаешь. Разве не так?

— Но вы же поверили мне, Виктор? — опять спросила я, поднимая взгляд на супруга.

Из-за этого простого движения опухшие после трехдневного плача глаза снова дико разболелись. Будто бы мне под веки насыпали песок, и сейчас мне было недоступно шевелить глазными яблоками, а оставалось только двигать головой.

Последние три дня были для меня… тяжелыми. Осознание тщетности бытия, осознание, что все мои несмелые надежды были обречены с самого начала, убивало во мне те крохи воли к жизни, которые у меня еще остались после череды перерождений. Но больнее всего становилось от того, что в этот раз мне было что терять, и я изо всех сил жаждала сохранить то, что внезапно получила. Эту жизнь, этот надел, этот статус, этого мужчину.

За дни отсутствия Виктора в городе в моей душе расцвел ядовитый цветок глухой зависти ко всему миру. К мужчинам, что свободно проживают свою жизнь. К женщинам, которые выходят замуж и заводят семью. К старикам, которые могут просто умереть и не погружаться в пучину этого отчаянья снова и снова. Даже к неразумным детям — потому что они не осознают всю глубину трагедии жизни, которая поджидает их впереди. Я завидовала, завидовала всем им исступленно и яростно, одновременно с этим упиваясь жалостью к самой себе, в очередной раз обманутой и бессердечно брошенной в жернова жизни, только на этот раз не мужчиной, несчастным случаем или даже своим собственным решением, а самой судьбой.

Но как я могу противостоять судьбе? Как я могу бороться против самого мира, который ополчился на меня, который поставил своей целью заставить меня бесконечно страдать, раз за разом наблюдая за крахом собственных чаяний и надежд? Почему, когда я просто сдалась и опустила руки, когда решила, что все должно идти своим чередом, когда решила снова остаться служанкой в доме отца и умереть в тесной каморке, сгорая от жара и задыхаясь от кашля, почему этот жестокий мир решил дать мне призрачную надежду? Зачем был нужен Виктор, зачем был нужен Херцкальт, зачем был нужен весь этот обман?

После свадьбы, лучше узнав своего мужа, я приняла решение бороться, идти вперед и несмотря ни на что вырвать свой шанс. Но теперь, когда в небо на два года раньше срока поднялась кровавая луна — известие Алдира о грядущих бедах — я сомневалась, что сам мир позволит мне это. Может, моя цель в бесконечном страдании? Может, душа моя некогда разгневала творца и теперь я проживаю день за днем, год за годом, жизнь за жизнью, отбывая тем самым свое наказание? Но Алдир милостив, а страдание — лишь часть жизни, а не способ существования. Тьма страдания невозможна без света радости, они неразрывно связаны меж собой. Но в чем же тогда моя радость, и почему я не вижу пред собою даже малейшего лучика света?

В таких мыслях я пребывала несколько дней. Не ела, почти не пила. Спала, плакала, смотрела в небо, опять спала. Казалось, в какой-то момент я вовсе потеряла способность чувствовать что-либо, кроме огромной несправедливости, я опустила руки.

А потом вернулся Виктор. Тихо вошел в покои, положил ладонь на мое плечо, произнес мое имя. Он не верил в предсказание, он не верил в беды, что несла красная луна, а просто ожидал ответа из Патрино.

Но он не стал меня осуждать, не стал и соглашаться. Сказал, что верит мне, но мы оба знали, что это была лишь сладкая ложь. Этот мужчина не мог верить в предзнаменования, казалось, он вообще не верит ни во что, кроме силы человеческого разума и воли. Но то, что он выслушал меня, что не отвернулся, что не назвал мое состояние «женской истерикой», давало мне небольшую надежду.

Если мы напряжем все силы, если постараемся запасти зерна и мяса, если сосредоточимся на производстве консервов, придуманных моим мужем, то тогда, может быть…

— Эрен? — мягкий вопрос моего мужа вырвал меня из раздумий. — Откинь голову.

Пока я сидела, Виктор где-то раздобыл кусок льняной ткани для перевязок — видимо, достал из собственных запасов — и уже подготовил два небольших компресса, которые вымочил в ромашковом отваре.

— Милорд, я…

— Вот теперь точно не спорь, ты снова назвала меня милордом, — фыркнул муж, мягко кладя ладонь на мой лоб. — Говорю, откинь голову.

Я подчинилась. Закрыла глаза, почувствовала, как на веки ложится теплый влажный компресс.

— Аккуратно прижми к векам, чтобы пошел раствор, но не слишком сильно, — голос Виктора казался одновременно и далеким, и звучащим прямо у меня над ухом. — Посиди минут пять, пока не остынет, потом снимай.

Я услышала тяжелые шаги барона, да, он пошел в угол покоев, где стояли его личные сумки с травами и вытяжками. Виктор так и не позволил их разобрать, хотя я предлагала установить специальный шкаф или стеллаж для этих вещей. Тогда он ответил, что это походный комплект, а личную аптеку он соберет, когда появится такая возможность.

Ромашка стала помогать. Теплый отвар начал успокаивать раздраженные от бесконечного потока слёз веки, принося долгожданное облегчение. Как и сказал мой муж, я дождалась, пока кусочки сложенной в несколько раз и пропитанной отваром ткани не остынут, после чего аккуратно сняла компрессы.

— Полегчает не сразу, конечно, но ромашка точно поможет, — уверенно сообщил супруг, который уже допивал свой чай. — Как ты?

— Вы слишком великодушны, Виктор, — смиренно ответила я, отводя глаза. — Подобное поведение с моей стороны совершенно недопустимо, я должна как порядочная жена держать себя в руках, а я повела себя подобным образом… Да еще и уснула у вас на руках, словно дитя!

— Ты даже немного пускала слюни мне на плечо, — с лукавой усмешкой ответил мой муж, чем вверг меня в состояние огромного смущения. Какой ужас! Пускала слюни! Словно какое-то животное!

Я вскочила из-за стола, едва не опрокинув тяжелое кресло, и уже хотела выбежать из покоев, но Виктор Гросс меня опередил. В этот момент я в полной мере ощутила, за что мой муж получил титул барона и звание героя войны с варварам. При всех его огромных габаритах Виктор, словно кот, в один прыжок оказался рядом и поймал меня за плечи, при этом не переставая меня успокаивать.

— Эрен! Извини! Я просто пошутил! И не надо так краснеть! — в голосе мужа я слышала искреннее беспокойство, но перед глазами, словно отлитая в металле, стояла сцена, как я, графская дочь, во сне пускаю слюни на рубашку собственного супруга, а он за этим наблюдает! — Не было никаких слюней!

— Да? — ошарашенно спросила я, уставившись на Виктора.

— Да! Это просто фигура речи, вот и все! Ты очень крепко уснула! — обеспокоенно сообщил супруг.

— Милорд…

— Виктор.

— Виктор, вы подлец! — вспыхнула я. — Можно ли говорить такие вещи своей жене⁈ Как у вас вообще язык повернулся⁈

Муж отпустил мои плечи и сделал шаг назад, оценивающе глядя на меня.

— Знаешь, я хотел тебя немного отвлечь, но не ожидал такой бурной реакции, — честно признался барон. — Но теперь у тебя хотя бы лицо не такое бледное. Может, поешь?

Подлец и манипулятор! Провокатор! В черных глазах Виктора я увидела лукавые огоньки и поняла, что опять попалась на его очередной дешевый трюк. Но в одном барон был прав — глупая и неуместная шутка подействовала на меня… отрезвляюще. Злость, стыд, смущение, которые я испытала в тот момент, чуть встряхнули меня, и хоть внутренне я все еще была опустошена, но теперь вернулась в реальность. В реальность, где я не призрак самой себя, где я не созерцаю череду собственных страданий и перерождений, бесплотным духом паря где-то меж мирами, а могу во сне пускать слюни. Как обычный человек из плоти и крови.

— Буду ждать вас в кабинете, у нас много работы, — дежурно сообщил мой муж и, пока я не успела что-либо ему ответить, подошел и мягко поцеловал в лоб. Словно это был наш ежедневный ритуал, словно он делал так сотню раз до этого момента, и сделает тысячу раз после.

Это было приглашение. Приглашение к здравому и спокойному разговору, который он уже спланировал. Начиналась пахота, а за ней и посевная — и я это понимала — а значит лучшего момента, чтобы убедить моего супруга в серьезности грядущей угрозы, у меня не было. Нужно успокоиться, собраться с мыслями и сделать все для того, чтобы Виктор встал на мою сторону.

После того, как слуги унесли посуду, а Лили помогла мне переодеться из утреннего легкого платья, в котором я завтракала с мужем, если он не уходил пораньше, в повседневное платье, в котором я проводила большую часть дня, я направилась в соседнюю комнату.

Виктор уже погрузился в бумаги. Я видела, что он просматривает документы и накладные, которые мне пришлось подписать в его отсутствие, и по лицу Виктора Гросса было понятно, что у барона возникли вопросы.

— Эрен, — мягко начал барон, и я почувствовала себя чуть неуютно, потому что знала, о какой бумаге пойдет речь. Приговор, который я вынесла семьям старейшин, лежал прямо перед Виктором. — Что тут случилось?

Я прошла через кабинет и, стараясь сохранять невозмутимость, опустилась на свое место, и только после этого посмотрела на супруга.

— Вы о приговоре трем семьям с отзывом налоговых послаблений? — уточнила я.

— И с выпиской штрафа на каждого взрослого члена семьи, — сказал барон. — Это довольно серьезное наказание, как по мне. Что тут произошло?

— Они позволили себе лишнего, милорд, — ответила я, склонив голову. — И я с этим разобралась. Они говорили о вас дурно, распускали слухи и за глаза называли простаком, который не понимает, что делает. Еще и потакает малообеспеченным подворьям вместо того, чтобы позволить общине самостоятельно решать, кто получит волов на пахоту. Да и само решение сдавать животных за бесценок… Они проявили к вам огромное неуважение, настолько огромное, что это дошло до ушей Арчибальда, а он уже доложил это мне. Поэтому я воспользовалась тем, что баронская цепь лежала на моих плечах и вынесла, как мне кажется, справедливое решение. Воздержалась от телесных наказаний, так как они вам не по душе, но наложила значительный штраф. Ведь больше всего общинники не любят платить лишнего. А так же забрала то, над чем они насмехались, мне показалось, что это будет справедливо и я…

— Нет, так не пойдет, — покачал головой Виктор, откладывая в сторону мой приказ. — Меня это не устраивает.

— Я понимаю, что взяла на себя слишком много, но милорд!.. — воскликнула я, но муж меня тут же перебил.

— Ну вот! Опять! — выглядел он удрученным. — Я столько раз просил не называть меня милордом, Эрен! Сколько можно! Мы женаты уже три месяца!

— Простите?.. — пробормотала я.

— Я могу понять обращение на «вы», с этим тяжело справиться, — продолжил недовольно вещать супруг, — но ведь ты обещала, что постараешься называть меня по имени! А постоянно срываешься на это… «милорд»!

Последнее слово он буквально выплюнул с таким презрением, будто бы произнес ругательство.

— Вы недовольны моим обращением?.. — уточнила я.

— Ну да, — прямо ответил муж. — Недоволен.

— Но как же мой приговор и конфликт с общиной? Я ведь воспользовалась вашим доверием… Уже после я подумала, что стоило быть мягче и дождаться вашего возвращения, да и ваша реакция… Вы сказали, что у вас есть вопросы!

— Я просто спросил, что случилось в мое отсутствие, — захлопал глазами Виктор, заставляя меня опять чувствовать себя неловко. — Мне просто стало интересно, что натворили эти идиоты, что тебе пришлось их так серьезно наказывать. Только и всего.

— И только? — уточнила я. — Вы не будете пересматривать мой приговор?

— Зачем? — удивился мой муж. — Мне кажется, что из нас двоих тебе виднее, какое наказание должны понести те, кто оскорбляют честь аристократа. Это же указано в причинах разбирательства? Так?

— Да, — кивнула я.

— Ну, тогда так и будет, не вижу смысла тратить на это время, — ответил мой муж, демонстративно поднимая документ на уровень глаз и после пряча его в самый низ стопки из других бумаг. — Выплатят всё осенью, как и предложено в приписке. Тем более, если я буду пересматривать твои решения, то это подорвет твой авторитет судьи. Так что пусть так всё и остается.

— И вы согласны со мной? — спросила я.

На мгновение Виктор задумался.

— Согласен, — кивнул муж, откидываясь на спинку кресла и закидывая руки за голову. — Я не силен в решении подобных конфликтов, Эрен. Я рассказывал, как решались все конфликты в нашем отряде?

— Силой? — предположила я. — Насколько я слышала, то кулачными боями.

— Такой была процедура решения принципиальных конфликтов, — ответил муж. — Когда кто-то был прямо не согласен с моими приказами в обход мнения Ларса или Арчи.

— В смысле? — уточнила я.

— Мне приходилось ставить на место только тех, кто был не согласен со мной в одиночку, — ответил Виктор. — Но если со мной был несогласен Арчибальд или Ларс… Да даже Грегор. То их поведение отражало мнение большинства членов отряда, и мне приходилось либо убеждать Ларса, либо Арчи. Либо сразу обоих, чтобы они заняли мою сторону.

— Вы же были командиром, — удивилась я. — Но даже если так было заведено в отряде наемников, то теперь вы барон и их лорд. А я ваша жена. Вам не нужно наше одобрение, чтобы принимать какие угодно решения. Это право вам дал лично король Эдуард.

Виктор только покачал головой.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, Эрен, но это очень накладно. И финансово, и морально, покупать лояльность тех, кто тебя ненавидит и служит из страха или уважает только из-за твоей силы. Кроме того, если настанут тяжелые времена, люди, которые с тобой не по совести, а исключительно из страха или за деньги, моментально исчезнут. Они всегда исчезают, когда ты становишься слаб или попадаешь в беду…

На этих словах Виктор умолк, словно вспомнил что-то крайне огорчительное. Взгляд моего мужа стал стеклянным, а само лицо Виктора Гросса будто бы осунулось и приняло болезненный вид, настолько мучительны были эти воспоминания. Но длилось это всего лишь несколько мгновений. Вот, мой муж встрепенулся, опустил руки и, придвинувшись к столу, заговорил:

— Но вообще, меня интересует кое-что другое, — начал Виктор, перебирая собственные заметки в поисках какой-то конкретной выписки. — Ты говоришь, что будет голод, и я решил посмотреть, сколько у нас крепостных отрабатывает барщину и какой объем земли засевается конкретно в нашу пользу, как лордов.

— Да, для нас возделывается сразу несколько полей, — ответила я мужу. — Это одни из лучших земель в округе, только пару лет назад подсеченные и плодородные… А что с ними не так?

Виктор выглядел смущенно. Я бы даже сказала, растерянно.

— Эрен, я хотел увеличить площадь полей минимум в полтора раза, все равно хлеб или овёс лишним не будет… — начал мой муж, будто бы сомневаясь в своих словах. — Но объясни мне, какого демона для засева нужно такое огромное количество зерна? Почти треть от ожидаемого урожая? Или тут ошибка и лишний ноль?

Он протянул мне записку, на которой шли стройные столбцы чисел, которые мой муж выписал из учетных книг, по всей видимости, пока я переодевалась после завтрака. А может быть, он сделал это прямо ночью, пока я спала, потому что работа была проделана большая.

Виктор если и не поверил мне, то не собирается просто отмахиваться от предзнаменований. Ведь всеобщая паника может взвинтить цены на продовольствие, что позволит неплохо заработать. Так мог рассуждать мой муж.

Но, глядя на эту бумагу, а после переводя взгляд с листа на лицо моего озадаченного супруга, я все не могла избавиться от одной въедливой детской песенки, которую знал каждый крестьянский малыш от Херцкальта до самых южных районов Фрамии.

'В дурной год — два фунта получишь всего,

В средний — четыре, не бог весть чего.

А в добрый, когда и солнышко есть, и дождь льёт ручьём,

Целых семь фунтов домой унесём!'

Эта простая песенка помогала запомнить, какой урожай ждать в зависимости от объема потраченного на засев зерна. Один фунт посеял — два собрал на плохом поле или в плохой год. Обычный урожай — это четыре фунта на фунт засева, а в богатых теплых житницах на юге снимали и по семь фунтов.

Виктор этой песенки не знал, хотя она моментально врезается в память даже взрослому, стоит ее услышать пару раз.

И хоть я и так знала это, но получила очередное подтверждение: мой муж никогда не был крестьянином, а, вероятнее всего, никогда не был даже простолюдином.

Впрочем, теперь меня этот вопрос совершенно не тревожил. Когда-нибудь придет время, и я узнаю, кто такой на самом деле Виктор Гросс.

А пока нам нужно готовиться к последней урожайной посевной.