В самом Сердце Стужи. Том III

Глава 5 Эрен

Прятаться вечно от собственного мужа у меня бы в любом случае не получилось. Но все равно, словно несмышленая девчонка, я выбежала из кабинета, полная смущения за собственные слова. При этом пошла не в покои или комнату для шитья, где Виктор мог меня быстро найти и поговорить, а ушла с инспекцией на кухню, а после — на прогулку в город. При этом даже не стала дожидаться Ларса, который обычно сопровождал меня в городе, просто ткнула пальцем в двух попавшихся бойцов и сбежала из замка.

Однако за любую неосторожную фразу наступает расплата, и моя — состоится за ужином.

Жизнь научила меня смирению, и пусть я сумела перевести дух, прогулявшись по рынку и заглянув в пару лавок, мои мысли все еще были в беспорядке.

Как можно было настолько потерять хватку и опозориться перед мужем⁈ Барон Гросс был милостив и терпим, так зачем же задевать человека, который столь благосклонно относится к подобной мне? А то, что мои слова задели барона, я знала доподлинно: выражение растерянности и непонимания на лице Виктора Гросса преследовало меня целый день, немой тенью стоя перед глазами. Иногда я вовсе переставала что-либо видеть, а лишь погружалась в этот взгляд черных глаз, в которых вместо привычной иронии и искры добродушной насмешки замерло выражение разочарования и тоски.

За годы служения в Храме я нарастила толстую шкуру, привыкла к жестокости и пренебрежению. Там не было мужчин, не было и женщин — все мы лишь служили Алдиру, а Храм был проводником воли его. Никого не интересовали оскорбления персон и личные чувства, ведь все наше рвение должно было быть направлено на служение Творцу. Благодаря Храму я смогла отпустить множество обид и страстей, что терзали меня призраками прошлых жизней, но сейчас эта моя жестокая сторона начала прорываться наружу, почуяв безопасность, переходящую в пошлую вседозволенность.

Я как обычно проследила, чтобы слуги накрыли на стол, после чего отправила Лили на поиски Грегора, чтобы он позвал моего супруга трапезничать. Я знала, что этот мужчина может остаться в кабинете до глубокой ночи, терзаться думами или же вовсе погрузиться с головой в работу. Виктор Гросс обладал куда более тонкой натурой, чем могло показаться на первый взгляд. В груди моего мужа жил мечтатель, который смотрит по ночам в звездное небо и воображает другие эпохи и времена, либо же рассуждает о смысле всего сущего. Такие люди становились либо талантливыми реформаторами и дельцами, либо всеми забытыми неудачниками и пьяницами, и мне повезло, что Виктор относился к первой категории. И сейчас мой долг состоял в том, чтобы хотя бы попытаться исправить ущерб, нанесенный моими неловкими словами.

За день размышлений я поняла, что не смею обсуждать или осуждать своего супруга. Я и так получила больше, чем могла рассчитывать в любой из своих жизней: даже когда я истребила семейство Фиано, в моих руках было сосредоточено намного меньше власти и возможностей. Храм же и служение Алдиру накладывали свои, явные и неявные ограничения, и там я больше принадлежала богу, чем самой себе.

Так что…

Я знала, что мой муж скоро войдет в покои, но все равно, это случилось внезапно. От неожиданности я вздрогнула, подняла плечи, словно стараясь вжать голову, но быстро взяла себя в руки. Не стоит пытаться спрятаться, этого я делать более не намерена. Тем более я понимала, что это не сработает. С любым другим мужчиной мне бы стоило просто залиться слезами или превратиться в тень самой себя, не дышать, не говорить и даже не мыслить, в ожидании, когда гнев или обида мужа утихнут. Но это совершенно не работало с Виктором, и могло только усугубить мое внезапно ставшее шатким положение. Так что я приняла вид нейтральный, стараясь показать, что случившееся ранее хоть и требует обсуждения — но не столь значительно. Единственное, чего я по-настоящему опасалась, что Виктор примет мою сдержанность за надменную холодность, но тут я ничего поделать не могла.

— Добрый вечер, Эрен, — спокойно обратился ко мне супруг.

Не «миледи», а «Эрен». Это был хороший знак. Стараясь сдержать непонятно откуда накатившую на меня радость, я встала со своего места в ожидании, пока барон усядется во главе стола.

Виктор как-то тяжело опустился на свое кресло, но приборы в руки так и не взял. Памятуя о том, что мой супруг следит за весом, я более не ухаживала за ним — только наливала вина, если он не ставил чайник — но к еде Виктор Гросс не притронулся.

Вместо этого мой муж потянулся к кувшину с вином, уже схватился за рукоять, но остановился. Убрал руку, даже спрятал ее под стол. Будто бы едва не совершил серьезную ошибку, о которой потом мог пожалеть.

— Я бы хотел поговорить о том, что случилось в кабинете и почему вы сбежали от меня, — к концу фразы голос моего мужа надломился и Виктор захрипел.

— Я приношу свои извинения, милорд, это было крайне непочтительно и грубо с моей… — тут же выпалила я, но Виктор поднял ладонь, заставляя меня умолкнуть.

— Вам не за что извиняться, Эрен, — продолжил он. — У вас и в самом деле могли возникнуть вопросы.

— Какие же тут могут быть вопросы? — спросила я.

— О моих предпочтениях, — прямо сказал мужчина, глядя мне в глаза.

Эта внезапная прямота со стороны барона ощущалась, как самый тяжелый удар, будто бы он сейчас встал и кулаком, облаченным в черную стальную перчатку, выбил из меня весь дух.

Я не смогла выдержать взгляда этих черных глаз, в которых почему-то сквозила тоска. И так все было ясно. Этот брак — решение короля Эдуарда. Я не знала о прошлом барона, но он был уже зрелым состоявшимся мужчиной, по его словам, двадцати восьми лет. Может, чуть младше, а может — и чуть старше, ведь не было ни единой возможности проверить его происхождение. К такому возрасту большинство мужчин уже находят себе женщину по душе, даже среди наемников это не редкость, когда, получая увечье или собирая достаточно денег, они возвращаются в родные края и оседают в понравившемся городе или селе, чтобы взять себе жену и начать жить простой жизнью. Так почему же у Виктора не могло быть таких планов?

Вся его сдержанность, что касалось женщин, могла основываться на том, что его уже кто-то ждет. Может, у него и вовсе уже есть дети, которых ему в силу нового статуса пришлось покинуть. А что же касается первой брачной ночи… Я отчетливо помнила запах вина, исходивший от Виктора. Возможно, он, как и любой мужчина, просто дал тогда слабину. Единожды поддался искушению, следуя зову затуманенного винными парами разума. А после — одумался. И эта мысль отлично соотносилась со странностью барона — не пить ничего алкогольного до захода солнца, может, поэтому он и предпочитает чай из трав, дабы всегда держать себя в руках и не терять в крепости своей воли.

— Я не считаю, что обсуждать этот вопрос будет уместно, — ответила я, выпрямляя спину и собираясь приступить к еде, раз уж барон себе накладывать не планирует.

— А я считаю, что очень даже уместно, — внезапно ответил мой муж, продолжая сверлить меня взглядом.

— Все что мне следует знать о ваших предпочтениях, я узнала сразу же после свадьбы, — говоря эти слова, я до боли в пальцах сжимала вилку и нож, будто бы они могли меня спасти. Но выносить более этого давления я не могла. Обида на Виктора Гросса, на мужчину, который так грубо мною пренебрег и был так жесток ко мне, всецело зависящей от его милости женщине, сейчас рвалась наружу, сметая все на своем пути. — Я точно знаю, что не соответствую им, вы четко дали это понять, и продолжаете это мне напоминать каждую ночь, отворачиваясь ко мне спиной.

Я буквально почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица, даже голова немного закружилась. Ноги налились свинцовой тяжестью, а пустой желудок сделал кульбит. Все мое существо сейчас кричало о том, что мне следует бежать, ведь я ткнула медведя палкой в самую его морду. И сейчас поплачусь за это.

Может, Виктор и не поднимет на меня руку, побоев я с его стороны уже не ждала. Но он был более жесток, чем любой из мужчин, которых я встречала ранее. Этот черноглазый подлец сумел прокрасться в мою душу, и сейчас терзал не мое бренное тело, с коим моя связь уже была не столь и сильна, а именно самое меня, то, что осталось от Эрен Фиано спустя девять жизней. Терзал изощренно, почти ласково, а от этого — еще более мучительно, ведь подобной душевной боли я как раз всегда и старалась избегать. Боли несбывшихся надежд и постигших меня разочарований.

Виктор же молчал, смотрел, словно изучая, а губы барона чуть двигались, будто бы он подбирал слова, вот-вот собирался начать говорить, но одергивал себя. Точно так же, как он поступил и с кувшином вина. В итоге он все же отвел глаза и я почувствовала, как давление, оказываемое на меня одним взглядом барона, исчезло. Я смогла сделать глубокий вдох, не боясь более рухнуть без чувств от накатившего головокружения.

— В брачную ночь… Не знаю, какие испытания выпали на вашу долю, Эрен, но я точно вижу, что они легли тяжкой ношей. Это была не просто отстранённость. Я бы сказал, что это был паралич души, — медленно проговорил Виктор, глядя куда-то в сторону, но не просто на стену наших покоев. Он будто бы что-то вспоминал.

Слова мужа поразили меня. Я считала себя старой, слишком старой для этого мира, оттого слишком проницательной, ведь я встречала бесчисленное множество людей. Но как может он, не проживший и единожды, даже если он и не был крестьянином, а являлся иностранцем или бастардом влиятельной семьи — ведь тогда откуда у него такое образование? — как может этот мужчина так глубоко рассуждать о моих болях? Так явно видеть то, что я пыталась сокрыть за десятками лет служения Храму?

Что может ведать этот мужчина о моих тяготах? Он говорит так, будто бы способен осознать беспомощность простой женщины, будто бы способен постичь чувство бесконечной несправедливости этого мира. Однако же сколь лицемерно это было со стороны Виктора Гросса! Как огромный сильный воин, снискавший славу героя рейда, как этот мужчина, никогда не знавший горечи поражений и всегда идущий вперёд с гордо поднятой головой, как он может понять боль беспомощности?

Он вновь посмотрел на меня, будто бы знал меня, будто бы понимал меня. Взгляд, темный, как сама ночь, и бездонный, как самый глубокий колодец, этот взгляд пронзал меня, раздевал, оставлял совершенно беззащитной. Да, он посмотрел так, будто бы на самом деле знал, какие испытания выпали на мою долю. И от этого становилось еще горше, еще обиднее, ведь это просто не могло быть правдою.

— И глядя на этот паралич, — продолжил Виктор, не дождавшись от меня и слова, — как вы замерли и отвернулись от меня… Пусть я воин и получил титул за убийство десятков людей, но насилие подобного рода не по мне. Особенно над вами, Эрен.

Я с затаенным дыханием слушала эти слова, которые словно тяжкий груз, сейчас вырывались из груди Виктора Гросса и падали на стол между нами. Слова совершенно невозможные и непостижимые, слова крамольные, слова, противоречащие самой сути как господствующей в Халдоне веры, так и самого уклада жизни. Но особенно больно и одновременно удивительно было слышать заботу в этих речах. Заботу о вещи, которую выдали этому мужчине, о призе, который он получил вместе с титулом и векселем. Я была бракованным товаром — внебрачная дочь без защиты семьи и влияния, но даже это не останавливало Виктора, не вызывало в нем пренебрежения и отторжения, хотя я всегда помнила о том, что являюсь для него обузой, цепью, которой король Эдуард приковал этого талантливого человека к Херцкальту и милости короны.

— Вы говорите… — начала я.

— О взаимности, — тут же ответил мой муж. — Я говорю о взаимности, Эрен. И сейчас бы я хотел сказать о предпочтениях. Вы днем опрометчиво сказали, что меня не привлекают женщины, а совсем недавно повторили, что меня не привлекаете конкретно вы?

Он умолк, словно строгий учитель, ожидая моего ответа. Но я могла лишь кивнуть.

Нервная дрожь стала одолевать барона. Я увидела, как дрогнула его рука, и была тут же сжата в кулак, как он желал отвести глаза, но продолжал смотреть на меня, не позволяя взгляду ускользать в сторону. Это было удивительно, видеть подобную реакцию от такого человека. Но что осталось в нем неизменно — это решимость. Да, именно решимость, с которой Виктор принимался за самые безумные и тяжелые дела, решимость, которая держала в узде три десятка умелых головорезов, что составляли его дружину.

— Вам нужна моя взаимность? — стараясь не выглядеть слишком растерянной, спросила я. — И только?

Скрежет ножек кресла по каменному полу разорвал тишину, царящую в покоях. Виктор, не вставая с места, обогнул угол стола, подтянув тяжелое кресло поближе ко мне. Он бы мог встать, но тогда мужчина бы нависал надо мной, а сейчас, чуть сгорбившись, он опустил свой взгляд на уровень моих глаз. Будто бы мы были равны.

И эта близость заставляла мое сердце биться чаще.

— У меня никогда не было каких-то конкретных предпочтений в женщинах… — начал Виктор.

— Вы сказали, что вам не по душе блондинки! — тут же выпалила я, неосознанно хватая выбившуюся из прически прядь черных как смоль волос.

— Кроме этого, да, — согласился Виктор. — Блондинки точно не нравятся. Но других предпочтений не было. Ни по росту, ни по весу, ни каких-либо иных. Я просто не задумывался об этом до недавнего времени.

— Тогда почему вы так настаивали на это разговоре? — спросила я, не понимая, куда он клонит.

Мой муж замер, даже на мгновение перестал дышать, а после ответил:

— Теперь я точно знаю, что мне нравятся тонкие пальцы, которые ловко держат перо… — мужчина потянулся и взял меня за руку. — Острый ум, способности к счету, чуть вьющиеся темные кудри…

— Милорд! — я понимала, о чем и о ком сейчас говорил мой муж, но просто не могла сдержаться. — Как вы!..

— А еще румянец на бледных щеках в моменты смущения, — уже с легкой, чуть вероломной улыбкой продолжил Виктор, не позволяя мне вырвать руку из его ладоней. — И, конечно же, огромные серые глаза цвета стали. Мне даже начали сниться сны, после которых я всегда просыпаюсь бодрым и полным сил. В них я вижу эти огромные серые глаза…

— Милорд…

Я не знала, куда себя деть от смущения, так что просто опустила голову и уставилась на свои пальцы, сжатые в широкой ладони моего мужа. У нас обоих руки были вымазаны чернилами — они уже так крепко въелись в кожу, что не помогало ни мыло, ни кусок речного камня — отчего казалось, что это вместе переплелись корни какого-то древа.

— У меня есть всё. Сила, титул, надел, — продолжил барон, переплетая наши пальцы. — У меня есть возможность каждый день наблюдать женщину, которая соответствует всем моим предпочтениям. Нет, которая создала эти предпочтения и на меньшее я теперь не согласен. Я смотрю в эти серые глаза днем, а потом вижу их и ночью. И жду.

— Чего же вы ждете?.. — спросила я, все еще боясь поднять голову.

— Уверенности в том, что это всё… будет взаимно.

Барон замолк. Я же сидела и рассматривала чернильные пятна на наших пальцах. Столь неуместные пятна на руке вчерашнего наемника и внебрачной дочери, которую растили как прислугу.

И в этой неуместности, в этой противоестественной странности и была суть нашего союза. Может быть, я шла к этому моменту все девять жизней? Может, это послание небес, ответ, на мои старательные молитвы?

Раньше Виктора Гросса не было в моих жизнях, не было в моих жизнях и Херцкальта, и статуса жены. Все это было в новинку, все пугало и лишало опоры под ногами. Но мне стоит идти вперед. Мне стоит принять то, что если я упущу этот шанс сейчас, то другого может и не быть, как не было его девять раз до этого.

Я все же посмотрела на него.

Нет, он не выглядел печально или расстроенно, его плечи не были понуры, от него не исходил страх быть отверженным. Этот мужчина не пытался давить на жалость, как делают опытные ловеласы, если свежая добыча ускользает из их сетей.

Виктор прямо говорит мне, что оступившись однажды, он теперь крайне внимательно выбирает тропу, по которой идет.

Но я понимала, что между нами навсегда может остаться ледяная стена, которую я воздвигла в нашу первую ночь. Сколько бы мы не смотрели друг другу в глаза, сколько бы не держались за руки, сколько бы времени не проводили вместе за работой, преодолеть эту стену мой муж не мог. Его убеждения, его мнение, его стремление к болезненной правильности в ущерб собственным желаниям тяжкой гирей приковывали его к той стороне, не позволяя преодолеть препятствие. Король Эдуард считал, что сумел усмирить и покорить этого мужчину такой мелкой махинацией с женитьбой, но знал бы наш король, сколь тяжелы цепи, в которые барон Виктор Гросс может заковать себя сам!

Будь я обычной женщиной, мы бы навсегда остались по разные стороны. Я — соответствуя образу покорной супруги, ждала милости. Он — следуя собственным взглядам, ожидая моего ответа. Хватка барона ослабла, корни странного чернильного дерева расплелись, превратившись обратно в вымазанные пальцы.

И даже сейчас, когда все было высказано прямо и в лицо, когда я все еще чувствую остатки тепла его ладони, когда осознаю, какой же глупой была, он все равно будет ждать.

И я сделала то, что должна была сделать еще в ночь после свадьбы. Я подняла руки и, обхватив мужа за шею, буквально бросилась в объятия этого странного мужчины. Чтобы больше никогда его не отпускать.

Виктор Гросс решил, что он не пьет до захода солнца. Это было его непреложное правило. Но именно я наливала ему в кубок за нашей вечерней трапезой. В этом я видела суть того, что он назвал взаимностью.

Сейчас я не чувствовала запаха вина от мужа, как это было в нашу брачную ночь, но губы Виктора Гросса пьянили меня куда сильнее любого из вин.