В самом Сердце Стужи. Том III

Глава 8 Эрен

Когда я говорила Виктору, что особо дел у меня в его отсутствие не предвидится, я, конечно же, покривила душой. Дел было много, и так как цепь лорда Херцкальта опять оказалась на моих слабых плечах, я целиком и полностью погрузилась в труды и заботы.

Как и предупредил мой муж, на второй день его отсутствия пришли волы, которых барон заказал у заводчиков с юга. Шесть мощных животин с длинными рогами, за каждого пришлось отдать по два десятка серебряных, или по серебряному фунту, как за хорошую тягловую лошадь. В итоге вся покупка вместе с пригоном волов обошлась нашему наделу в шесть фунтов и пять серебряных монет, а ведь их еще нужно будет кормить…

Разместили волов временно на пустующей конюшне — после кастрации бычки были спокойные и смирные — но уже к возвращению отряда всех животных перегонят под временный навес во дворе замка.

Виктор вообще не слишком беспокоился касательно размещения животных. По его словам, волы должны будут стать, как он выразился, «на баланс» общины на весь земледельческий период, хотя даже зимой для них найдется работа: таскать лес или перевозить грузы. По задумке моего мужа простаивать волы не будут, животные должны постоянно работать и отрабатывать не только свою высокую стоимость покупки, но и содержание. Так что времени для постройки барского хлева у нас хватало, окончательно в наше пользование волы вернутся только осенью, когда закончится распашка полей и посевы озимых, а до этого времени животные будут кочевать между дворами и содержаться крестьянами.

Едва волы появились в замке, ко мне потек ручеек из первых просителей. Как мы и обсуждали с Виктором, приоритет в пользовании тягловыми животными барона был отдан тем семьям, которые взяли больше всего пахотной земли по сравнению с прошлым сезоном, но при этом не обладали большим хозяйством, то есть были далеки от статуса зажиточных.

Я пыталась урезонить мужа, что стоит распределять волов по старшинству или вообще оставить этот вопрос на откуп старейшинам — пусть они внутри крестьянской общины сами решают, кому пахать поля в первую очередь, а кто — подождет. Но вместо этого Виктор заявил, что доверять такой вопрос общинникам он не станет. Главный аргумент моего мужа заключался в том, что старейшины и так имеют достаточно ресурсов для обработки своих полей, и в этом он был совершенно прав. Бедные крестьянские семьи не могли добиться уважения других земледельцев. Так что старейшинами общины всегда становились наиболее плодовитые и трудолюбивые семейства, в которых было в достатке как сыновей, так и дочерей, то есть рабочих рук хватало на любые дела и задачи.

— Миледи, вы уверены, что хотите выдать животных сперва самым жадным, а не самым уважаемым семьям? — учтиво спросил Арчибальд.

Мужчина стоял у стены кабинета, внимательно наблюдая за моей работой. Перебираться в общий зал мне не хотелось, а решать вопросы было нужно. Так что я раздавала указания Арчибальду, а уже он раз в час-два шел и доносил мои приказания до конкретных исполнителей или решения — до конкретных людей. Заниматься арбитражем сегодня я не планировала — для этого было выделено два дня в конце недели. Так я пыталась заставить людей не откладывать до последнего и сразу идти со своими бедами к барону Гроссу, а не томиться в ожидании, когда же мой супруг соизволит покинуть город и передать мне баронскую цепь. Если ждали почти три недели до этого — подождут и еще пару дней. Тем более, в конце недели будет проходить праздник весеннего равноденствия, который знаменует собой полноценный приход весны. В городе на этот день была запланирована небольшая ярмарка, в Херцкальт уже приехала труппа бродячих артистов из пяти человек, которые хотели устроить представление с факелами и сожжением чучела зимы. Так что у меня были и другие заботы, чем разбираться, кто чьего гуся украл или кто кому дал в глаз. А если не хотят ждать арбитража — пусть решают эти вопросы самостоятельно. Если не было нанесено серьезных увечий или не совершена крупная кража, то любой конфликт можно решить и без вмешательства барона.

— Почему ты говоришь, что они самые жадные? — удивилась я.

— В общине ходят разговоры, что голытьба нахапала дармовой земли, которую не сможет распахать. Столько набрали, что барону пришлось даже волов заказывать, дабы затея его не пошла прахом, — чуть подумав, ответил Арчибальд.

— И кто такое треплет?

Видимо, что-то в моем тоне Арчибальда напугало, потому что мужчина тут же поджал губы и опустил подбородок, будто приготовился драться.

— Вы не думайте, миледи, — начал заместитель. — Мы, дружина, доверяем милорду, он был нашим командиром задолго до этого дня и его решения всегда шли на пользу людям. Они говорят это всё не от большого ума. А будут трепаться и дальше, мы их с парнями мигом…

— Арчибальд, — холодно перебила я мужчину. — Твоя госпожа спросила, кто это треплет? Кто позорит моего мужа и твоего лорда подобными разговорами, такими гадкими домыслами? Они ведь говорят, что крестьяне барона за бороду ухватили и деньги с него трясут, а он и рад раскошелиться, так?

А я ведь предупреждала Виктора, но он меня не слушал. Община — дело темное, временами даже мрачное. Не просто так я прожила свою жизнь простолюдинки на отшибе села, в маленькой землянке, и не просто так я умерла в одиночестве, потому что никто даже не заглянул проверить, как дела у одинокой женщины.

Я не смогла в той жизни стать частью крестьянской общины. У меня были кое-какие навыки из прошлых жизней, но одного взгляда на мои тонкие кисти, длинные пальцы и узкую талию хватало, чтобы понять, что я либо дочь разорившегося аристократа, либо беглянка. К труду непригодная, детей рожать — тоже не слишком сподобна, иначе бы уже нашла себе угол, куда прибиться. Жизнь общинников тяжела, трудна и временами вовсе беспросветна. От этого крестьяне бывают не только хмуры, но даже жестоки, а суждения их резки и крайне прозаичны. Видя перед собой только бесконечную пахоту, плетение корзин и снегоступов, собирая всю жизнь хворост и занимаясь мелкими ремеслами ради выживания, эти люди очень явственно чувствовали, где у кого прибыло, а где — убыло. Им ничего не дается легко, и уж тем более — даром. Самые беззащитные и самые используемые, общинники научились жить, глядя на мир с прищуром, подозревая всех и каждого, и чаще всего оказывались правы.

Так что сейчас великодушные реформы, которые проводил барон Гросс — а я считала моего мужа именно реформатором, ведь его решения уже стали вступать в силу и приносить первые плоды в виде того же увеличившегося потока пушнины с севера — они воспринимали как недальновидность и неумение распоряжаться деньгами.

— Миледи, этих людей убедить невозможно, — начал Арчибальд.

— Ты крайне наивен, если считаешь, что я собираюсь объясняться пред чернью, — шикнула я на заместителя моего мужа, отчего лицо Арчибальда вытянулось от удивления. Такую меня он еще ни разу не видел, да и я свой норов в Херцкальте в полной мере не демонстрировала.

Потому что я не была уверена в том, насколько крепко мое положение, но события того вечера все расставили по своим местам. Барон Виктор Гросс был не просто заинтересован в своей молодой жене, как в писаре и компаньоне для бесед, я увидела, что этот мужчина в меня влюблен.

А еще я поняла, что вполне готова ответить взаимностью на чувства этого удивительного мужчины, ведь признание со стороны Виктора сейчас значило для меня невероятно много. Не только и не столько потому, что я хотела сохранить свое положение и свой текущий статус, а потому, что мне было важно отношение Виктора. Это был удивительный путь, на который я ступила впервые за десять жизней, и хотя я не знала, куда меня приведет эта дорога, я планировала пройти его до конца. Так что я точно не позволю неграмотным крестьянам или того хуже, крепостным, срамить имя моего мужа.

И, на их несчастье, мой чрезвычайно гуманный супруг сейчас в городе отсутствовал.

— У тебя есть два часа разыскать и притащить в главный зал самых говорливых, — продолжила я, глядя на Арчи.

— Миледи, барон забрал почти всех людей из города, нас осталось четыре человека, двое собирают пошлины, двое сторожат ворота. И я вместе с вами, — ответил Арчибальд. — Мы не можем вломиться в общину и просто притащить к вам старейшин.

— Так это трепались старшие? — уточнила я.

Арчибальд медленно кивнул.

В словах мужчины был резон. С момента нашей с Виктором свадьбы прошло чуть больше трех месяцев, и пусть за это время барон многое успел сделать для города и еще больше запланировать — люди еще не до конца смирились с его властью. Точнее, это мастеровые и купцы привыкли к массивной фигуре моего мужа. Общинники же, которые жили в паре сёл близ города, на востоке от Херцкальта, поближе познакомиться с Виктором Гроссом еще не успели. Так, пришли зимой на казнь Легера, где видели барона на помосте, да старейшины сидели за столами на нашей свадьбе. Вот и все общение лорда и жителей надела.

— Позови Хильду, — приказала я. — А сам сходи, проверь, что на южных воротах. Если нет купцов, пусть бойцы облачаются в кольчуги и берут оружие. Эти разговоры нужно прекратить немедленно, даже если в городе осталось всего пять дружинников.

— Да, миледи, — Арчибальд коротко поклонился и быстро вышел из кабинета, выполнять мои указания.

Оставшись в одиночестве, я судорожно решала, как мне поступить. Виктор слишком мягок, точнее, он не понимает, насколько дремучи могут быть люди. Определенно, мой муж происходил из старой или высшей аристократии — не понимать, как устроена община, будучи при этом самому по происхождению крестьянином просто невозможно — но при этом он не впитал всю ту грязь и гниль, которой пропитан высший свет.

Мой супруг был отчаянным романтиком, рукой, которая готова давать. Тогда же мне придется стать рукой, которая берет, так я смогу помочь Виктору Гроссу.

Когда в кабинет вошла перепуганная Хильда — девушка вообще почему-то избегала меня со дня отъезда Виктора, но я списала это на то, что Ларс уехал и она просто расстроена — мой план уже был готов.

— У твоего отца есть подручные? — прямо спросила я. — Которые помогают по хозяйству и с караванами в ближайшие города?

— Есть десяток работников и охранников для постоянных маршрутов, миледи Гросс, — кивнула девушка, не поднимая глаз и теребя подол платья.

— Тогда отправляйся в отчий дом и скажи, что у семьи Морделов есть шанс подсобить барону Гроссу, — с улыбкой ответила я. — Нужно три-четыре крепких мужика в подмогу дружинникам, сходить в село и привести пару людей. Передашь отцу мой наказ сама, пусть люди придут к главным воротам.

— Поняла, миледи, — Хильда еще раз присела в поклоне, не отрывая взгляда от пола. — Разрешите идти, миледи.

Какие манеры. Стоило Ларсу уехать, и она стала кроткой овечкой? А ведь еще на той неделе она имела грубость отвлекать меня и вклиниваться со своими замечаниями.

— Беги, — кивнула я, отпуская купеческую дочь.

Надеюсь, с Ларсом все сложится, потому что сейчас я взяла у Морделов взаймы, и опытный купец точно это поймет. Но вопрос не терпел отлагательств.

Моя кровь буквально бурлила. После того, как я почувствовала мощные плечи Виктора под своими ладонями, после того, как прильнула к его широкой груди и ощутила страсть, которую питает ко мне этот мужчина, я уже не могла остановиться. В последний раз столь сильные чувства обуревали меня в момент, когда я наблюдала за тем, как заплаканная и умоляющая меня одуматься Франческа трясущимися руками подносила к губам кубок с особо приправленным вином. А я в это время крепко держала заряженный арбалет, направленный ей прямо в грудь.

Но то было пламя гнева, пламя желания уничтожить тех, кто мучил меня столько лет. Сейчас же в моей груди полыхала не черная злоба, а яркий и чистый огонь. Даже не любовь, скорее, вера в то, что я тоже могу испытывать счастье. Старое, забытое чувство, которое я похоронила еще на закате своей второй жизни, полной глупых и опрометчивых поступков. Чувство, которое я навсегда, как мне думалось, потеряла право испытывать после выживания в грязи борделя.

Но счастье невозможно в глухой нищете, счастье бессильно перед невзгодами этого мира. И если я хочу, чтобы это пламя в моей груди больше не угасло, мне придется за него бороться. В том числе, делая то, что должно — даже если мой муж не придает подобным вещам никакого значения.

Я знала, что Виктор бы пропустил эти слова Арчибальда мимо ушей. Как он это всегда делал, с чуть лукавой, почти грустной улыбкой, просто бы отмахнулся от сплетен и глубокомысленно изрек «время покажет». Я понимала эту его стойкость — он был столь уверен в своей правоте, что даже не тратил сил на споры. Предпочитал не рассказывать о важности собственных замыслов, а показывать на практике, делать быль явью. В этом была суть его подхода.

Но только не в этот раз. Потому что сейчас цепь лорда Херцкальта лежала на моих плечах, и я была не столь великодушна, как мой муж. Потому что я намного лучше знала, насколько жестока и разрушительна может быть кривая молва.

Арчибальд и подручные купца Мордела справились даже быстрее, чем я предполагала. Вероятно, они взяли лошадей из тех, что остались на барской конюшне, так что уже через час в главный зал приволокли представителей трех наиболее уважаемых семей крестьянской общины. Был тут старший сын одного из старост и пара его ровесников, всем не более сорока лет. Вроде бы, уже седина пошла в виски, а держать язык за зубами так и не научились.

— Вы знаете, почему оказались здесь, — начала я, даже не спросив имен мужиков. Они стояли в своих тулупах, пошитых из дешевой ткани и каких-то шкур, и мяли в руках шапки, боясь поднять глаза.

У одно из них под глазом наливался фингал — видимо, он посчитал, что может игнорировать приказ баронессы, за что и поплатился.

— Миледи! — воскликнул тот, что был постарше и поопрятнее. — Мы честные люди и не понимаем, какой поклеп заставил вас!..

— Молчать! — рявкнула я. — Или ты хочешь сказать, что правая рука барона Гросса будет распускать слухи о своем господине и лорде надела⁈ Может, это у тебя язык без костей⁈

Мои слова были подкреплены оплеухой от Арчибальда, который сейчас перевоплотился из хозяйственного управленца в члена баронской дружины. На мужчине был и поддоспешник, и кольчуга, и меч на поясе. А на руках — кольчужные варежки, которой он со звоном и приложил общинника по затылку.

— Вы приняли великодушие моего мужа за слабость или недальновидность⁈ Решили, что раз барон Виктор Гросс происходит из простого люда, то вы с ним на одной доске стоите⁈ — продолжала я задавать вопросы, которые, само собой, останутся без ответа. — Так знайте, что сейчас лорд надела я, о чем говорит эта цепь. Я, урожденная Эрен Фиано, ныне баронесса Гросс, решу вашу судьбу.

Символ власти над наделом звякнул на моей груди от легкого движения, будто бы подтверждая мои слова, когда я встала со своего места, чтобы огласить заранее подготовленный приговор.

— Миледи! Прошу! Не гневайтесь! Мы ничего такого…

— Вы обсуждали решение моего мужа по распределению волов на пахоту, — продолжила я, игнорируя блеяния крестьян. — Не в лучшем свете обсуждали. Вместо благодарности за свое великодушие барон получил только кривотолки и оскорбления. Так что вы за это поплатитесь. И вы, и ваши семьи. Так что если вы не считаете решения моего мужа правильными и справедливыми, то вернемся к старому порядку. Вы обязываетесь выплатить налоги согласно старым ставкам за все взятые под пахоту земли, для ваших семей предложение барона отзывается. Кроме того, с каждого взрослого члена ваших семей взымается штраф в одну серебряную монету в счет оскорбления лорда.

— Миледи! Просим! Миледи! — все трое мужиков буквально взвыли, падая на колени. — Простите неразумных! Не загоняйте в кабалу! Умоляем! Мы не потянем! Это разорение! Разорение!

— Надо было думать, прежде чем открывать свои поганые рты, — сказала я. — И надо всегда знать свое место, а вы плюнули в руку, которую вам протянули, за что заплатите. И трудом, и серебром. Время на выплату штрафа определит уже мой муж, молите Алдира, чтобы он назначил крайний срок на осень.

Бледные, чуть трясущиеся, крестьяне продолжали стоять на коленях, сжимая шапки. Я же в это их раскаяние не верила: если дать сейчас слабину и простить зубоскалов, то как только они вернутся в свои хаты, то начнут полоскать имя Виктора Гросса с удвоенной силой, а меня называть — тупой жалостливой бабой, которая жизни не знает. Так что нет, никакого прощения или послабления для них не будет.

Я еще легко с ними обошлась — могла приказать выписать плетей, ведь оскорбление чести аристократа довольно тяжкое преступление. И высечь их могли так, что они еще пару недель с топчанов встать бы не могли, а на носу пахота и посевная, им нужно работать. Да и по наетым рожам я видела, что семейства эти не бедствуют, так что в долговую яму они точно не угодят. Может, потеряют прибыли за этот год, но не более. Чтобы пошатнуть зажиточных общинников, штрафа в десяток серебра и обычных податей недостаточно, тут нужно грабить, натурально грабить, до последней нитки, до последнего зернышка.

По моему короткому приказу Арчибальд и бойцы подхватили мужиков под руки и поволокли прочь из зала. Общинники пытались что-то кричать и умолять меня, но я оставалась глуха, а после крики и вовсе смолкли — их выперли из замка, вытолкав на главную улицу города.

Я уже не единожды оставалась в одиночестве за эти три с небольшим месяца, но вид пустой комнаты и стола, накрытого на меня одну, всегда удручал. Я отужинала, выпила чуть вина, а после — позвала Лили и стала готовиться ко сну.

Вот только этот день оказался длиннее и сложнее предыдущих. Идти в кабинет было уже поздно, да и жечь хорошие свечи зазря не хотелось. Так что чтобы как-то себя занять, я устроилась у окна, накинула на плечи платок и, чуть приоткрыв ставни, чтобы было видно полную луну и ясное небо, принялась расчесывать волосы.

Это всегда меня успокаивало.

Мне нравилось наблюдать за ночным небом. Движение звезд по небесной сфере и связанная с этим навигация меня всегда восхищали, хотя я не успела досконально изучить этот вопрос. Но были на небосводе и знакомые мне звезды и созвездия, которые я привычно окидывала усталым взглядом.

Прохладная, спокойная ночь, уже в полной мере ощущалось дыхание весны. Впереди много забот, но и теплые деньки, которые позволят наконец-то выбраться из-под тяжелых одеял и шкур, которыми мы с Виктором укрывались по ночам. Станет проще и с отоплением, а работать с документами намного приятнее при дневном свете, чем под неровным пламенем свечей…

Мысль двигалась вяло, нехотя перекатываясь, словно вязкая капля меда, с одной темы на другую. Гребень в моей руке жил своей жизнью, в который раз проходя уже по идеально расчесанным кудрям, я же продолжала смотреть в ночное небо.

Полная луна, которая все это время белесым диском висела перед глазами, лениво совершая свой обход небесной сферы, внезапно стала менять свой цвет.

Сначала — пожелтела, чего я не сразу заметила, а потом как-то внезапно приняла кроваво-красный оттенок.

Гребень выпал из моей ослабевшей руки. Неотрывным взглядом наблюдая за происходящим, я просто не могла поверить своим глазам. В груди начинал подниматься истошный, отчаянный крик, но я изо всех сил душила в себе это чувство, даже закрыла ладонями рот.

Крупные слезы потекли по моим щекам, но я даже не замечала этого. Просто неотрывно смотрела на бордово-алый диск, повисший на небосводе.

Вестник голода и грядущего года без лета, вместе с которым придет великий мор. Эта луна означала, что грядет последний урожайный год, после которого Халдон накроет великой засухой, а на следующий сезон лето не придет вовсе.

Но я точно знала, что кровавая луна должна подняться в небе только через два года, что у нас с Виктором в запасе было три сезона, чтобы встать на ноги… Я проживала этот печальный момент девять раз, и все девять раз это случалось накануне моего двадцатидвухлетия, а сейчас этому моему телу было всего девятнадцать.

Но мои глаза меня не обманывали. Алый диск пылал в ночном небе достаточно долго, чтобы я убедилась в том, что это не иллюзия, не сон, не наваждение.

Все эти месяцы я думала, почему мне так повезло на этот раз, почему Виктор Гросс появился у порога поместья графа Фиано. Сейчас же в ночном небе висел насмешливый ответ.

Из моего кошмара нет выхода, вот что говорила мне сейчас кровавая луна. Зная, какие беды обрушатся на Халдон, я четко понимала, что надел Херцкальт обречен, как обречены и мои надежды на мирную и спокойную жизнь с мужчиной, которого я стремилась полюбить всем сердцем.