В свободном полете

Глава 8

Добавляю последние штрихи к своему эссе и тут замечаю: часы на компьютере, обычно отстающие на несколько минут, показывают 6.30. Сохраняю документ, решив отправить его завтра с утра, хватаю сумочку и вылетаю за дверь. Потом возвращаюсь за карточкой на метро, забытой в кармане вчерашних джинсов.

Успеваю к бару на Спринг-стрит в 7.15. Едва открываю дверь, передо мной появляется шустрая брюнетка.

— Вы на «Шестиминутное знакомство»? — щебечет она.

— Ага, — отвечаю без тени жизнерадостности.

— Супер! — В одно мгновение брюнетка прицепляет мне значок с именем, вручает листок с протоколом и список примерных вопросов.

— Итак, вы прежде участвовали в подобных мероприятиях? — спрашивает она.

— Пару раз.

— В самом деле? Не хотите ли записаться для участия в одной из наших вечеринок «Ветеранов свиданий»?

Не могу ответить немедленно, ибо судорожно вздрагиваю при одной мысли о «Ветеранах свиданий». Перед глазами возникает картинка: группа неопрятных людей с искалеченными конечностями и перевязанными сердцами травит фронтовые байки о победах и поражениях на поле любовной брани. А на заднем плане жирная тетка поет караоке «I Will Survive».

Веру у распорядительницы бумаги, невнятно пробормотав слова благодарности, и спешу к бару, где Лори уже треплется по одному из своих телефонов.

— Да, нет проблем. Я могу спросить ее прямо сейчас. — Она подмигивает мне. — Давайте перезвоню вам через пять минут. — И захлопывает телефон.

— Тебе нужна работа?

— Разумеется.

— На этой неделе художественный отдел слегка зашивается. Режиссер только что увидел стены в павильоне. И пришел в ужас. Их нужно перекрасить до того, как мы начнем съемку в понедельник. Ну что, поможешь?

— Долго работать?

— Пару дней? Или три? За триста долларов.

— Но я…

— Платят, конечно же, черным налом.

— Тогда с удовольствием.

Бармен, проходя мимо, бросает на меня вопросительный взгляд. Качаю головой.

— Не хочешь ли, выпить? — спрашивает Лори. — Я плачу.

— Нет, предпочитаю остаться трезвой.

Она стонет.

— От тебя вовсе не требуется ни трезвости, ни здравомыслия. Напротив, важно немного расслабиться. Именно поэтому они просят приходить пораньше.

— Слушай, ты же знаешь правила. Я пришла на это действо только потому, что ты убедила меня, будто это отличная тренировка для собеседований. Но не припомню, чтобы перед серьезными встречами в крупных офисах людей встречал открытый бар, и я просто…

— Ладно, ладно, эти твои правила. Извини, забыла. На миг мне показалось, будто ты участвуешь в этом, потому что это забавно.

— Забава — это расходы, которые я не могу себе позволить.

— Печально. Но я оплачиваю это мероприятие как «деловую вечеринку».

— Ты серьезно?

— А как еще я убедила бы босса отпустить меня пораньше?

— Как все это угнетает.

— Хочешь знать нечто еще более угнетающее? Я просмотрела свой календарь и выяснила, что не попадаю на подобные мероприятия вплоть до сентября. Я должна ждать сентября, чтобы участвовать в шестиминутном свидании! Боже упаси, чтобы парень пригласил меня на обед. Что мне ответить? «Простите, я свободна с полуночи до четырех утра»? — Лори одним махом ополовинила свой бокал. — Давай не будем об этом. — Наклонившись, она прошептала: — Кстати, я уже присмотрела одного. Взгляни на морячка в углу.

Равнодушно поворачиваю голову. Он сидит за дальним столом, нависая неправдоподобно громадными бицепсами над пинтой пива. Кого он пытается одурачить своей короткой стрижкой? Хотя волосы высветлены, невозможно скрыть, что их количество неуклонно сокращается.

— То, что надо для тебя, — говорю я.

— Не для меня, тупица. Для тебя!

Закатываю глаза.

Лори прищелкивает пальцами и выпрямляется.

— Вспомнила, что хотела сказать. Та книжка Паскаля, что я дала тебе почитать…

— Мне понравилась.

Лори нетерпеливо взмахивает рукой:

— «Парамаунт» купил ее. И уже пригласили Джорджа Клуни.

— Серьезно? Прекрасный выбор.

— Он прекрасный выбор для чего угодно.

— А что насчет «Die Dämmerung»?

— Die — что?

— Немецкая книжка, что ты давала.

— А, ты имеешь в виду «Сумерки».

— Не важно.

— Нет, пока нет. Ты начала читать?

— Хотела бы. Но совершенно нет времени. Принцесса присылает мне все эти книжки на рецензирование…

— Ой-е-ей! — Лори воздевает ладошки, прерывая меня. — Ты все еще работаешь на Принцессу?

— А я тебе не рассказывала?

— Нет. — Она бросает вороватый взгляд за барную стойку и понижает голос: — А у тебя есть шанс прочесть книжку «Гидеон»?

Эта таинственность интригует.

— Что за «Гидеон»?

— Это может стать грандиозным. Мы ждем ее выхода со дня на день. Говорят, автор станет новым Джоном Ирвингом.

— Правда? А о чем книга?

— Понятия не имею. О чем вообще все эти книги? Что-то вроде «Парень достиг совершеннолетия». Сообщишь мне, если увидишь?

— Лори, ты же знаешь, я не могу. Таким образом, я обманула бы «доверие» Принцессы.

Лори насмешливо смотрит на меня.

— Боже мой, — бормочет она, — ты говоришь это так, словно мы собираемся стащить планы создания термоядерной бомбы.

Я фыркаю. Если кто-то и придает излишне важное значение киноиндустрии, так это именно я.

— Просто на всякий случай имей это в виду, — просит Лори.

Не успеваю я ответить, как позади нас появляется суетливая брюнетка.

— Лори. Пора занимать места.

Напротив меня усаживается морячок. Смущенная улыбка, беспомощно бегающий взгляд. Чувствую себя отвратительно оттого, что исподтишка смеялась над его прической. Неудачная стрижка может быть у каждого. Не стоит считать это недостатком.

— Готовы? — Спрашивает он, слегка наклоняясь вперед, но не настолько, чтобы показаться навязчивым.

Поправляю волосы и вдруг ужасаюсь тому, что купилась на столь откровенное заигрывание. Будь профессионалом, напоминаю себе.

— Разумеется.

— Хорошо. О'кей. — Он ставит локти на стол. — Я подумал, что будет здорово, если я задам вам всего один по-настоящему хороший вопрос. Только один. И поэтому размышлял над ним весь день.

— На чем же вы остановились?

— Ну, ничего потрясающего или слишком оригинального. То есть мне все равно, с какой породой собак вы себя ассоциируете или в каком реалити-шоу хотели бы участвовать…

— Родезийский риджбек и «Большие гонки».

— Все, что я действительно хотел бы знать… — Он внезапно замолкает, и его беспомощная улыбка становится чуть менее страдальческой. — Правда? «Большие гонки»?

— Я люблю путешествовать.

— Интересно. — Он качает головой. — Знаете, я на самом деле нервничаю. Не возражаете, если я задам свой вопрос? Тот, над которым так долго мучился?

— Да, простите. Вперед. — Мысленно отмечаю, что впредь не должна на собеседованиях лезть вперед и прерывать вопросы.

— Отлично. — Он судорожно сглотнул. — Что для вас самое главное?

— Это хороший вопрос.

— Рад, что вы так считаете.

— Но немножко нечестный.

Кровь отхлынула от его лица.

— Правда? Вы так думаете?

— Не уверена, что могу сузить себя до одного пункта. Позвольте выбрать пять?

— Может, три?

— Идет. — Размышляя, я обычно кусаю ноготь или тереблю прядь волос. Сейчас я заставляю себя держать руки на коленях. Как маленькая леди. — О'кей, прежде всего стабильность.

Его глаза расширяются.

— Вы имеете в виду обязательства?

— Почти.

— А еще? Продолжайте.

— Второй приоритет? Полагаю, это клише, но весьма существенен потенциальный рост.

Он сглатывает.

— Рост потенции?

— О, а еще мне нравится принимать вызов. И возможность созидать.

— Созидать? — Теперь он густо краснеет. — Что-то вроде… сексуальной ролевой игры?

Боже правый! С чего он, черт побери, это взял? Мысленно повторяю свои ответы. О'кей, да. Теперь понятно, что я натворила.

— О нет, — кротко возражаю я. — Это не имеет отношения к сексу. Я вообще не слишком интересуюсь сексом.

— Вообще?

— Секс не в первой пятерке моих приоритетов.

— Странно. — Он прищурился. — Тогда зачем же вы здесь?

Пытаюсь изобразить улыбку. Получается отвратительно — стиснутые зубы, напряженные губы. Будто пытаюсь сдержать отрыжку.

— О, теперь понимаю. — Он откинулся на стуле, но теперь боль в его глазах вспыхнула с такой силой, что едва не брызнули слезы. — Для вас это такая шутка.

— Нет, нет, ничего подобного, — поспешно говорю я, испытывая чувство вины.

— Что же тогда? — резко бросает он.

Я печально качаю головой:

— Позвольте бытье вами откровенной? — Бросаю взгляд на его значок. — Фрэнк[5]!

Делаю паузу. Едва не хихикнув от неожиданного каламбура, все же сдерживаюсь.

— Проблема в вашем вопросе.

— Он больше не кажется вам таким уж хорошим?

— Это замечательный вопрос, но очень трудный, бескомпромиссный. Истина в том, что… — Беспомощно пожимаю плечами. — Истина в том, что свидание и поиск приятеля вообще не важны для меня. Ничуть. Я здесь сегодня только по одной причине: моя подруга Лори убедила меня в том, что это может стать хорошей практикой собеседования. Видите ли, я безработная.

Я почти ждала, что он издаст крик отвращения: «Ф-фу-у». Но вместо этого его плечи поникли, и он подсел чуть ближе ко мне.

— Давно ли это?

— Шесть месяцев.

— Это ничего. Один мой приятель сидел без работы год. Я сам полгода был безработным, пока не начал действовать на свой страх и риск.

— А чем вы занимаетесь?

— Я звукоинженер.

Отлично, очень хорошо.

— Слушайте, Фрэнк. — Я маню его пальцем.

Он придвигается ко мне и наклоняет голову.

— Справа от меня сидит моя подруга Лори, — шепчу я. — Она работает в киноиндустрии. Вы видели «Позорное шествие»?

— Да, в прошлую пятницу, — шепчет он. — Нормально.

Не говорите «нормально». Скажите ей, что вам понравилось. Это ее первый опыт работы как помощника продюсера.

— О, понял.

— И если окажется, что вам это интересно, пригласите ее поужинать в «Голубую ленту». Это любимый ресторан Лори.

Он с благодарностью улыбается. Звучит свисток, знаменуя окончание раунда. Мужчины встают и меняются местами. Когда Лори бросает на меня вопросительный взгляд, я незаметно показываю ей большой палец.

Грузовой лифт поднимает меня и выгружает прямо на просторном, залитом солнцем чердаке — декорации квартиры. Когда я думаю о декорациях, в воображении возникают грузы, штанги, блоки, деревянные балки, картонные фасады и ослепляющие прожектора. «Декорация» означает «фальшивый, ненастоящий». И это, безусловно, самая ненастоящая квартира из всех, что я прежде видела. Деревянные полы, высокие потолки, эркеры — даже стены выкрашены в цвете причудливым названием. Что-то вроде «Сангины». Или «Пылающей Сиенны».

— Что думаешь? — спрашивает хриплый голос. Вытянув шею, озираюсь, осматриваю все углы и наконец, обнаруживаю Жизель, художника-постановщика. На самом деле вижу только ее верхнюю половину: две косички из-под клетчатой банданы и веснушчатые локти, торчащие над кухонной стойкой. В одной руке она держит кружку с кофе и, да, конечно, в другой — сигарету.

— Роскошно! — вырывается у меня.

— Да что ж, нам надо все изменить. — Жизель медленно выдыхает колечко дыма и наблюдает, как оно тает. — Майкл хочет простоты. Он хочет белый цвет.

— Вы собираетесь все выкрасить в белое?

Она пожимает плечами.

— Это должна быть квартира парня. Майкл считает, что парни не станут жить в квартире янтарного цвета.

Янтарь? Это несколько разочаровывает. Я бы назвала этот цвет «Пикантная Сальса».

Жизель делает последнюю затяжку и бросает окурок в кружку. Изучает меня с минуту; ее взгляд задерживается на моей футболке.

— Училась в Принстоне?

— Нет.

— О'кей. — Она, как черепашка, втягивает голову и руки вновь за кухонную стойку. — Сюда.

У меня уходит пять минут, чтобы пересечь все пространство чердака. Нахожу Жизель перед кухонной раковиной. Она перебирает щетину кисти под струей воды.

— Они должны быть абсолютно чистыми, — поясняет Жизель. — Каждая щетинка. Малейший след янтарного совершенно изгадит белый. — Она протягивает мне четыре громадные жесткие кисти. Чистую, которую перебирает своими загрубевшими пальцами, оставляет для себя. — Я буду в задней комнате. Когда вымоешь кисти, начинаешь с любого места.

Когда Жизель удаляется, закуриваю сигарету и начинаю процесс тщательного отмывания. Три сигареты спустя решаю, что лучшее — враг хорошего. Беру самую чистую кисть и выбираю стену подальше от Жизель. Она оставила мне ведерко белой краски. Осторожно окунаю кисть в краску, один раз провожу по стене и впадаю в панику. По самой середине идеального белого мазка пролегла полоска «Сальсы».

Совершенно убитая, оборачиваюсь и кошусь в сторону эркера. Различаю лишь тонкий темный силуэт Жизель. Вздыхаю с некоторым облегчением.

Начинаю заново. Две новые полоски янтарного ложатся на свежий белый слой. Хватаю кисть и рысью возвращаюсь в кухню. На этот раз я не считаю сигареты. С остервенением скребу кисть, время от времени озираясь через плечо. Меня приводит в ужас возможность и неизбежность возвращения Жизель.

Но основная проблема вовсе не Жизель. Настоящая проблема появляется позже, только после того, как я уже перекрасила всю стену в восхитительный сияющий белый цвет. Проблема вышла из грузового лифта и неподвижно застыла в центре чердака, яростно завывая.

— Не-еть! — И топнул ножкой. — Неть, неть, неть! — И топнул громче.

Он произвел достаточно шума, чтобы привлечь внимание Жизель. Она равнодушно обернулась к нему:

— Что, блин, такое, Роальд?

— Что мне с этим делать! — Он брызжет слюной, стуча подбородком по стене.

— Майкл хотел простоты.

— И что? Если хочется простоты-ы, красишь стены в голюбо-ой. Или в зеленый. Но не красите их в белый. Белый, не могу! — Опять плюется. И стучится в стену.

Не нужно быть гением, чтобы понять — вот Моя Проблема. Этот импортный псих с отвратительно грязными волосами и нарочитым, но неизвестно каким акцентом не может быть не кем иным, как главным оператором. Он оборачивается ко мне и замечает в моей руке ту самую оскорбительную, преступную кисть, покрытую белой краской.

— Вы! Прекратите красить!

Кисть со стуком падает на газеты у моих ног. Я же, остаюсь абсолютно неподвижна. Жизель бросается к центру комнаты и хватает со стола свой телефон. Псих начинает рыться в карманах замшевого пиджака.

Никогда в жизни не видела так синхронно выполненных действий. Жизель с оператором поворачиваются друг к другу спиной, открывают телефоны и поочередно издают вопли.

— Дайте мне Мишеля!

— Дайте мне голюбо-ой!

— Он нужен мне немедленно!

— Он нужен мне сегодня!

Вновь, словно по сигналу, они захлопывают телефоны и как на шарнирах поворачиваются, испепеляя друг друга взглядами.

— Угомонись, Роальд, — кипит Жизель. Она подходит ко мне, хватает меня за дрожащее запястье и уводит, как кроху, едва начинающую ходить самостоятельно, готовую разрыдаться. Вдвоем мы топаем в дальний конец чердака (на самом деле она шагает, а я, скорее, неуверенно бреду). Наконец Жизель втаскивает меня в заднюю комнату, набитую предметами мебели, поправляет бандану, яростно заталкивая под ее край пряди волос. — Ладно, вот задание. Нужно, чтобы вся эта мебель выглядела старой и обветшалой, словно она стоит тут целую вечность. — Жизель вытаскивает молоток из-за своего инструментального пояса. — Я хочу, чтобы ты слегка поотбивала краску. Но не слишком радикально. — Она один раз стукает молотком по буфету. Чешуйка зеленой краски легко слетает на пол. — Понимаешь? — И протягивает молоток мне.

— Да, это я могу. Жизель выходит из комнаты, а я приседаю на корточки. Яростно колочу по буфету, предавая забвению его цвет. Мне нравится гулкий звук, который раздается при особенно удачном ударе. Удар за ударом, кусочек за кусочком я уничтожаю его до основания. Как и чувство собственного достоинства.

Лори ждет меня ровно в шесть внизу в условленном месте. На ней прелестный сарафанчик и убийственные темные очки в тон таким же убийственным черным военным ботинкам. Бросив на тротуар сигарету, она приговорила ее кованым носком башмака.

— Немного наличных, — произносит она, протягивая конверт. — Обед за наш счет. И особая благодарность за сегодняшний день.

— Обед может включать в себя напиток в изящном бокале с оливкой внутри?

— Оливка, вишенка мараскино, ломтик лимона — по твоему выбору. Только назови место.

— О'кей, но…

— Но что?

Опускаю глаза и шепчу:

— Я обещала Аманде встретиться с ней сегодня вечером…

Лори закатывает глаза. Вы не ошибетесь, решив, что эти двое не любят друг друга. И вообще Лори настороженно относится к бездуховным людям, которые занимаются нудным делом, лишь бы заработать на жизнь. Но люди вроде Аманды — те, кто надрывается на работе днем и разгульно веселится вечерами, — это совсем иной вид существ. Лори никогда не поймет этих ненормальных. Она считает их своего рода корпоративными вампирами, готовыми высосать до дна ее жизненную силу в лучших богемских традициях.

— Отлично. — Она опускает плечи и вздыхает. — Скажи ей, что мы встретимся с ней попозже.

— Спасибо, — с облегчением выдыхаю я.

Час спустя мы с Лори сидим на полутора табуретках в темном углу крошечной таверны в Ист-Виллидже. Мы выбрали эту забегаловку за неимением лучшего. В этот безумный час коктейлей после работы обычно можно рассчитывать только на стоячие места. Невероятно трудно потребовать прочную твердую скамью и разместить на ней вашу усталую измученную задницу. К счастью, за двадцатидолларовый мартини вы могли бы купить подушечку и уютное местечко на бархатной кушетке. Но тогда вам пришлось бы прикидываться скромницей и недотрогой с высокомерными барменами и благосклонно принимать тосты холеных брокеров. Мы с Лори прекрасно обходимся без подушек и прочих эффектных ловушек. Мы теснимся, как сардинки в банке, чтобы не оказаться в гуще самой популярной в Ист-Виллидже тусовки честолюбивых актеров и сценаристов. Эти люди запросто купят вам выпивку и сочтут это достаточным основанием для того, чтобы бесцеремонно вмешиваться в вашу беседу.

— Кто же красит стены янтарным? Что за бредовая идея! — хихикает Лори над своей водкой «Коллинз».

— Не могу сказать, что белый — гениальная мысль.

— Ой, только не заводи меня! Я чувствовала себя как полицейский диспетчер, когда поговорила с Жизель. «Немедленно направьте все свободные силы в «Янович плаза»! А все мне: «В какой цвет мы должны перекрасить?» А я им: «Сообщу, когда доберетесь туда!»

Сомневаюсь, что наш разговор заинтересует хоть одного человека из тех претенциозных гостиных. Хотя мы сгибаемся от хохота, от абсурдности цветов, процесса кинопроизводства и тех людей, которые так серьезно относятся к себе. А позади нас склонился над журналом измученный писатель. Он весь вечер подслушивает наш треп и слегка улыбается, будто слишком хорошо понимает нас.

Внезапно Лори застыла. Лицо ее мертвенно побледнело, напоминая стену в той неудачной декорации. Остолбенев, она уставилась за мое правое плечо.

— О Боже!

Поворачиваю голову, следуя за ее взглядом. В дверях, нарочито не замечая окружающего убожества, как правило, отталкивающего ее, появляется Аманда, Завидев нас, она улыбается, подобно гусенице, и, словно бабочка крылом, взмахивает ручкой. Но Аманда повинна в грехе, который одинокие женщины считают смертным.

Она привела парня.

— Это Райан, — поспешно шепчу я Лори, пока они приближаются. — Он ее босс. Держись с ним любезно. — С таким же успехом я могла бы попросить свой джин-тоник стать безалкогольным.

Лори стиснула зубы. Не удивлюсь, если остаток вечера она не вымолвит ни слова.

— Эй, ребята! — Аманда приобнимает Лори за плечи и чмокает воздух рядом с ее щекой.

Это редкое проявление симпатии так лицемерно и демонстративно, что Лори корчит жуткую рожу и бросает на меня язвительный взгляд. Пинаю табуретку Лори, чтобы привести ее в чувство и подавить желание броситься на подругу и вонзить ей пальцы в горло.

Аманда представляет своего спутника, Лори кивает. Когда Райан предлагает нам выпить еще по одной, она вежливо улыбается, поскольку отказаться было бы чрезмерной грубостью даже для нее. Райану явно становится все более неуютно под неприязненным взором Лори, поэтому он поворачивается ко мне с намерением завязать разговор.

— Аманда говорит, вы ищете работу.

— Верно.

— Ситуация сейчас сложная.

— Полагаю, да.

— Нашей компании нужен секретарь в приемную. Если хотите, передайте с Амандой свое резюме. Буду счастлив замолвить за вас словечко.

Теперь ярость охватывает меня. Аманда избегает моего взгляда.

— А что случилось с прежним секретарем? — интересуюсь я.

Аманда поправляет волосы и пожимает плечами.

— Оказалось, что она блестящий аналитик, весной окончила курс инвестиционной политики. Она займет мое место.

— Мы поощряем своих работников, — подтверждает Райан. — И предлагаем множество возможностей для профессионального роста.

Вздрагиваю при мысли об этих возможностях.

— Я подумаю.

Аманда шлепает ладонью по стойке бара:

— Кто хочет выпить?

— У меня еще есть, — говорит Райан. Мы с Лори обмениваемся мрачными взглядами. Она поднимается и многозначительно произносит:

— Я иду за сигаретами.

— Ага, я с тобой.