Варрэн-Лин: Сердце Стаи

Глава 16

Динка приблизилась к Тирсваду и некоторое время смотрела на его тренировки. Он вырезал в коре дерева мишень и метал в нее кинжалы. Варрэн отходил от дерева на двадцать шагов, прицеливался, затем закрывал глаза и делал два-три шага назад или в сторону, а затем посылал нож, который, со свистом рассекая воздух, втыкался острием прямо в центр мишени.

— Поучишь меня метать ножи? — робко спросила Динка. Тирсвад поднял на нее удивленный взгляд, как будто только что заметил ее присутствие. А затем развернулся и зашагал к мишени, выдернул из нее все три ножа и протянул их Динке.

— Ты говорила, что убила волка, метнув в него нож, — проговорил он, внимательно глядя на нее своими темными глазами.

— Это была счастливая случайность, — вздохнула Динка. — Ты тогда сказал мне, что у меня получится, когда от меткости будет зависеть моя жизнь. Так и вышло. А сейчас опять не получается.

Она отошла от мишени, и, стараясь повторить движения Тирсвада, прицелилась и метнула нож. Нож, кувыркаясь, улетел в кусты.

Тирсвад кивнул, делая знак, чтобы она продолжала. Динка снова прицелилась и замерла, почувствовав, как он положил ей руки на плечи.

— Расслабь мышцы, — он слегка сжал ее плечи пальцами. — Руку чуть выше. Ногу сюда. И разверни туловище.

Тирсвад обошел вокруг Динки, словно скульптор вокруг своего творения, поправляя то высоту руки, то разворот плеч. Наконец, он остался удовлетворен и кивнул ей. Динка снова метнула нож, и в этот раз он воткнулся в дерево на два локтя выше мишени.

— Хорошо, — похвалил он ее, и Динка расплылась в счастливой улыбке. Ей еще столькому предстоит научиться!

Она тренировалась с Тирсвадом до самого вечера, прерываясь только на то, чтобы перекусить на ходу. Физические тренировки помогали отвлечься от тревог и одолевающих ее мыслей. Динка не привыкла так много размышлять и принимать столько решений. И это занятие утомляло ее едва ли не больше, чем отсутствие привычного комфорта и физические нагрузки.

Пусть ее решения не были такими сложными и важными для выживания, как решения Вожака, и не несли на себе такой же груз ответственности, но все равно Динка уставала. Решение не допустить кровопролития. Решение самой подойти ночью к Тирсваду. Решение признаться Шторосу в любви. Сделать эти шаги было совсем нелегко, но зато она чувствовала, что это все не зря.

Благодаря таким маленьким, но сложным для нее шагам, ей удавалось сгладить углы в общении с четырьмя мужчинами. И, хоть у нее и не было достаточного жизненного опыта, она нутром чуяла, что от общего настроения внутри стаи и взаимоотношений между ними зависит очень многое. Но путь ее в этом направлении только начинался. Впереди было много душевной работы. И сейчас, метая ножи в мишень, она рада была хоть ненадолго отвлечься от этих мыслей.

И Динка упражнялась до тех пор, пока у нее с непривычки не заболела рука. Утомившись, она отошла на середину поляны и остановилась в нерешительности. Нужно было подойти к Вожаку и поговорить с ним. О чем-нибудь. Хоть о чем. С одной стороны ей безумно хотелось побыть с ним рядом. С тех пор, как они вдвоем сидели в обнимку у того дерева прошло уже двое суток. За это время Дайм ни разу не подошел к ней и не заговорил просто так, не считая тех моментов, когда Динка рассказывала важные сведения, и Динка скучала по его вниманию.

Но подойти было боязно. В тот раз он не захотел ее поцеловать. Потом она спросонья оттолкнула его. А после этого он снова уклонился от поцелуя, ограничившись поглаживанием по голове. А потом Динка ушла на ночь к Тирсваду вместо того, чтобы лечь с Даймом. И вот теперь надо как-то преодолеть неловкость… Динка тяжело вздохнула от этих мыслей. Вожак вызывал в ней бурю чувств, и это осложняло общение с ним. В его присутствии она робела, ощущая себя маленькой и глупой. Она восхищалась им, таким большим, сильным, решительным, она мечтала заслужить его похвалу, и ощущала, как будто у нее вырастают крылья от его одобрительного взгляда. А его прикосновения… Тягучая и сладкая, словно мед, близость с ним была непохожа ни на что другое. Но как же теперь с ним разговаривать?

Ведь он сказал, что она принадлежит ему. А потом сказал, что она вольна выбирать. И сейчас, после всего, что произошло ночью, он молчит и отводит глаза. Никак не демонстрируя своего к этому отношения. Как будто ему все равно, с кем она проводит ночи.

Динка подошла к Вожаку и остановилась в нерешительности в двух шагах от него.

Заметив ее, Дайм поманил ее рукой к себе и протянул ей только что вырезанную из ветки дерева рогатку.

— Умеешь пользоваться? — спросил он. — Тебе тоже нужно оружие, чтобы ты могла постоять за себя.

Динка повертела в руке рогатку, потянула за кожаный ремешок натянутый между рогами. Может когда-то и играла она чем-то подобным в детстве с соседскими мальчишками. Сейчас уже и не вспомнить.

— Если я Варрэн-Лин, как вы все говорите… — проговорила она задумчиво, присаживаясь у его ног, — то почему тогда я не могу управлять огнем, как это делаете вы?

— Не знаю, — Вожак пожал плечами. — Ты выросла среди людей, не было никого, кто мог научить тебя пользоваться силой.

— Как ты думаешь, рядом с вами я смогу это освоить?

— Если найдешь внутри себя силу, — проговорил Вожак. — Ты сама в себе ее закрыла. Может когда-то в детстве ты могла ее использовать. А потом спрятала, не сумев совладать с ней.

Динка прислушалась к себе, но никакой силы внутри себя не ощутила. Мысленно перебрала свое детство, но никаких похожих эпизодов не вспоминалось. Она немного помнила себя, пока живы были родители. Вроде бы была обычным ребенком, шалила немного, по хозяйству помогала, наказывали иногда за лень и капризы.

Как родители погибли она не помнила, рассказывали, что они сгорели во время пожара. А для маленькой Динки просто их не стало, и она стала жить со старшим братом и его женой Агнесс. А там даже и вспоминать нечего, каждый день такой же, как предыдущий. Скотину накорми, воды наноси, хлев вычисти, обед приготовь, избу прибери, посуду помой, белье перестирай… Даже и вспоминать не хотелось.

— А почему вы все перестали требовать с меня силу? Раньше, до тюрьмы, у вас только и разговоров было об этом. А сейчас я и не помню, когда последний раз вспоминали о силе, — спросила она то, что давно волновало ее.

Дайм улыбнулся и ласково провел тыльной стороной ладони по ее щеке.

— С тех пор, как мы ушли из тюрьмы, ты непрерывно наполняешь силой всех четверых. И для того, чтобы нам быть наполненными, теперь не нужен сосуд, и нет необходимости в каких-то особых действиях в твой адрес. Ты просто сама по себе поддерживаешь уровень нашей силы на самой высокой отметке, — ответил Дайм.

— Поэтому ты больше меня не хочешь? — прошептала Динка, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Глупышка, — усмехнулся он, притягивая ее к себе и касаясь губами ее влажных век. — Я был тяжело ранен. Я же говорил тебе, что мне нужно немного времени, чтобы восстановиться.

Динка подняла на него счастливые, еще блестящие от слез глаза. Значит он избегает ее не потому, что она ему не нужна. И не потому, что сердится на ее неверность. Просто раны все еще дают о себе знать. Это Динка могла понять. Наверняка трудно заниматься любовью, когда внутри все болит.

Динка приподнялась повыше и порывисто прижалась губами к его губам, не спрашивая разрешения и не дожидаясь его ответа. Дайм на миг замер от неожиданности, но тут же жарко откликнулся на поцелуй. Он властно раздвинул ей губы языком, овладевая ее ртом и полностью подчиняя ее своей воле. Динка от его напора задрожала в его руках. Желание покоряться ему, принадлежать ему, быть в его власти захлестнуло ее. Она запрокинула голову, подставляя губы и лицо его поцелуям, и стала мягкой и податливой, позволяя ему делать с ней все, что он пожелает. Но в этот раз она это делала отнюдь не из страха или ожидания боли, а потому, что сама она хотела именно этого.

— Солнце садится, и нам пора собираться в дорогу, — хрипло проговорил Дайм, неохотно отрываясь от ее губ, но все еще сжимая ее в объятиях. И Динка остро пожалела, что не решилась подойти к нему раньше.

Перед выходом варрэны прибрались на стоянке, старательно уничтожая следы своего пребывания, и собрались у костра, чтобы плотно поужинать и собрать вещи в путь. Принесенная Динкой и Тирсвадом одежда была впору Тирсваду и Шторосу, на Хоегарде болталась, как на вешалке, а на Дайме не застегивалась. Но все равно это было лучше, чем те лохмотья, в которых они выбрались из тюрьмы. Динка поверх своей дорожной куртки натянула меховую безрукавку, а красивые женственные вещички бережно свернула в узелок, в надежде, что когда-нибудь их жизнь станет достаточно спокойной, чтобы она могла наряжаться.

После того, как на землю спустились сумерки, варрэны выдвинулись в сторону деревенских причалов. Они шли по лесу вдоль реки, растянувшись в цепочку. Первым шел Вожак, за ним Тирсвад, Динка шла в центре процессии. Позади нее шел Хоегард, периодически поддерживая ее, если она спотыкалась или не могла перебраться через бревно или овраг. Замыкал шествие Шторос. К мосткам, у которых были привязаны рыбацкие лодки, они подошли около полуночи. Сама деревня была чуть дальше. В ночном лесу царила сонная тишина.

Вдруг Вожак остановился. Тирсвад и Шторос, как по команде, бесшумно скользнули вперед и встали по обе стороны от него. Динка испуганно оглянулась на Хоегарда, но он только прижал палец к губам. В руках его появилась рогатка. Такая же, как Дайм дал Динке, только больше в два раза.

— Кто такие? — послышался чужой мужской голос. Динка осторожно выглянула из-за спин своих защитников и увидела крупного мужчину в деревенской одежде: толстых ватных штанах, широкой рубахе, подпоясанной вышитым красной нитью кушаком. Вот только на поясе у него было совсем не деревенское оружие — гвардейская шашка. И фигура… Выправка… Совсем не деревенская… Динка в ужасе зажала рот руками, чтобы не закричать.

Гвардейцы, переодевшись деревенскими мужиками, устроили им засаду. Вот почему столько раз варрэны ходили на разведку и ни разу не видели отрядов гвардейцев. Не потому, что их поблизости не было. А потому что гвардейцы расположились в деревне и тоже искали их, обрядившись деревенскими мужиками.

— Мы путники, идем своей дорогой, — отозвался Вожак. — Мы никого не трогаем, и вы нас не троньте.

— Мы не трогаем мирных путников. Мы ищем сбежавших демонов в этом лесу, — продолжал мужчина, внимательно вглядываясь в лица варрэнов. За его спиной Динка заметила спрятавшихся в чаще мужчин. Их было много, за каждым деревом и каждым кустом.

— Мы не встречали здесь демонов. Дайте нам пройти, — с нажимом проговорил Вожак.

— Вас четверо, — задумчиво проговорил переодетый гвардеец.

— Нас пятеро, — поправил его Вожак, и рукой отодвинул любопытно высунувшуюся Динку себе за спину.

— Девчонка помогла четверым демонам сбежать из тюрьмы, — продолжал мужчина.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к нам, — холодно парировал Вожак. — Или вы грабители, прикрывающиеся именем королевской гвардии? В таком случае пеняйте на себя!

— Я помню тебя, демон, — выдал мужчина, сощурив глаза. — Ты был с длинными черными волосами. Это я ранил тебя в живот.

Дайм распахнул куртку, которая не застегивалась на его могучей груди, демонстрируя идеально гладкую кожу живота без шрама и единой царапины.

Мужчина все еще сомневался. Дайм всеми силами пытался избежать столкновения.

— На то ты и демон, что на тебе все заживает, как на собаке, — рявкнул гвардеец. — Но в этот раз ты живым от меня не уйдешь!

— В этот раз я живым не дамся! — зарычал Вожак, вставая в боевую стойку и выхватывая кинжал. — А вас слишком мало, чтобы с нами тягаться. Подумай, командир, сколькими своими солдатами ты готов пожертвовать?

— Вы ранены и истощены, вам не выстоять. Сдавайтесь! — набычился гвардеец, выхватывая шашку.

— В этот раз нам есть что защищать. Твои люди сгорят в адском пламени, вместе с этой деревней, — Дайм до сих пор пытался обойтись без боя. — Дай нам взять лодку и мы уйдем. Никто и никогда больше не увидит нас на этой земле. А ты останешься героем, защитившим мирных жителей.

— Взять демонов! — рявкнул командир, и из-за кустов выпрыгнули солдаты, наряженные деревенскими мужиками. Все с мечами и шашками. Их было больше сотни, и видно было, что в кустах еще кто-то двигается. Лучники?

Пока Вожак разговаривал с командиром, солдаты окружили их, отрезав путь назад. Варрэнов прижали к реке. Но пуститься вплавь — значит подставить свои спины лучникам.

Шторос, Вожак и Тирсвад встали стеной против сотни солдат, прикрывая своими спинами сжавшуюся Динку и взявшего наизготовку рогатку Хоегарда. Настоящего оружия у него не было, но вырезанная Даймом рогатка и мешок округлых речных камешков, собранных за два дня на берегу, вкупе с огненной силой, тоже годились для дальнего боя. Хотя лук был бы лучше.

Гвардейцы не спешили нападать, медленно сужая кольцо и приближаясь на расстояние меча. У варрэнов мечей не было. Только два ножа и топор-колун, слишком тяжелый, на короткой ручке, и совсем не предназначенный для сражений. Динка втянула носом воздух, судорожно пытаясь придумать выход. Она так старалась, чтобы обойтись без кровопролития. Она чувствовала, что должна остановить этот порочный круг взаимной жестокости между людьми и варрэнами. Но выхода не было.

Гвардейцы наступали молча, и тишина ночного леса, не прерываемая даже криком совы, сгущалась вокруг противников грозовой тучей. Когда гвардейцы приблизились на расстояние двух шагов, ножи и топор варрэнов начали потрескивать от вливаемой в них силы. И этот негромкий звук громом разнесся по притихшему лесу. Динке стало страшно. Она не впервые участвовала в сражениях варрэнов, но в этот раз дурное предчувствие, мучившее ее последние два дня вспыхнуло внутри парализующим ужасом. Она не хотела видеть, как они будут сражаться, видеть сгорающих заживо людей, и… она боялась за жизни своих мужчин. Пусть раньше они казались ей непобедимыми пришельцами из Тартара, но после того памятного дня, когда их везли по улицам деревни в клетках, связанных и беспомощных, страх за их жизни поселился в ее сердце. Они были живучи, но они же были уязвимы ничуть не меньше, чем люди. Особенно когда они еще не до конца оправились от ранений, не имели в руках подходящего оружия, а противники превосходили их числом в десятки раз.

Видно было, что варрэны тоже не горят желанием сражаться, но, похоже, у них не было выбора. Все возможности решить конфликт мирным путем и уйти Вожак уже исчерпал.

Оставалось только защищаться или… напасть первыми. Динка, моргнув, на миг прикрыла глаза. А когда открыла, варрэны, не сговариваясь, скользящими тенями метнулись в разные стороны, взрезая ряды противников пылающим оружием. Ночная тишина взорвалась криками раненых, лязгом оружия, треском огня, топотом ног.

— Пригнись! — прикрикнул на нее Хоегард, выпуская из рогатки один горящий камень за другим и загораживая ее от сражающихся. Динка, дрожа, опустилась на землю к его ногам, обхватила себя руками и зажмурилась. Но пугающие звуки и запахи битвы все равно прорывались в сознание. Если бы только она могла что-нибудь сделать! Остановить это безумие! Но беспомощная и слабая, она вынуждена была прятаться за их спины и надеяться на лучшее. Хоегард споткнулся и едва удержал равновесие, наткнувшись на нее, и Динке пришлось открыть глаза и отползти назад, чтобы не путаться у него под ногами.

Она нашла взглядом остальных варрэнов. Орудуя короткими пылающими ножами и вспыхивающим алым огнем топором против длинных мечей и шашек, они кружили по поляне сея вокруг себя смерть. Хоегард из рогатки метал горящие камни в кусты, где замечал движение. Лес вокруг поля боя начал разгораться. Гвардейцы рубились самоотверженно, но вспыхивали живыми факелами от одного прикосновения напоенного силой оружия варрэнов. Воздух вокруг дрожал мутным маревом от криков умирающих, звона стали, треска огня и запаха горелой плоти.

— Хоегард, — крикнул Вожак. — Лодку!

— Есть, — отозвался Хоегард и добавил тихо для Динки: — Держись позади Вожака. Они прикрывают спины друг друга, между ними ты будешь в безопасности.

Динка кивнула, глядя, как Хоегард по колено в воде пытается пройти к привязанными на причале лодками, отстреливаясь горящими камнями от нападающих. Без его защиты она почувствовала себя ужасно одинокой. Вожак, Шторос и Тирсвад были поглощены боем. На каждого из них наседали десятки противников. Любое лишнее движение или звук могло отвлечь, нарушить сосредоточенность. А то и стоить жизни кому-нибудь из них. Боясь помешать им, Динка не стала подходить. А вместо этого присела на корточки, а затем и вовсе свернулась клубочком на земле и закрылась руками. В голове пульсировало от страха, от запаха крови и гари мутило. Она вздрагивала от каждого вопля и звона сшибающейся стали.

Но варрэнам сотня человек была нипочем, они словно заговоренные, уходили от ударов, уничтожая всех на своем пути.

Но вдруг оглушительный грохот заставил Динку испуганно вскинуть голову. Из кустов с разных сторон показалось несколько странных орудий. Такого Динка еще никогда не видела: черная металлическая труба с зияющим жерлом, из которого со страшным грохотом вылетел сгусток огня и врезался в плечо Дайма.

Вожак покачнулся и на его куртке распустился в неверном свете пожара кроваво-алый цветок. Однако Дайм перехватил нож в другую руку и рубанул следующего противника. Но плюющихся огнем орудий в кустах было несколько. Динка отчетливо видела три, возможно были еще. Тот, который только что метнул огонь, спрятался. Динка беспомощно оглянулась в поисках Хоегарда, но он был на мостках. Один против пятерых, которые уже теснили его к реке. Раздался снова грохот, и Динка увидела, как сгусток огня навылет пробил грудь Штороса. Варрэн рухнул на землю, словно подкошенный.

— Шторос! — Динка, не помня себя, вскочила с земли и с воплем бросилась к нему. Рухнув на колени, она обхватила его голову ладонями и приподняла над землей, заглядывая в лицо. Глаза его были закрыты, дыхание со свистом вырывалось из его горла. Из большой рваной раны на груди пульсирующими толчками вытекала алая кровь, а изо рта показалась кровавая пена.

Непроизвольно отреагировав на близкий звук, Динка испуганно вскинула голову и увидела прямо над собой гвардейца с занесенным для удара мечом. Она завизжала и, зажмурившись, прижалась к истекающему кровью Шторосу, прикрывая его своим телом. Но удара не последовало. Открыв глаза, она увидела, как гвардеец оседает на землю с метательным ножом, торчащим из горла чуть ниже кадыка. Тирсвад тут же сместился со своей позиции и заметался вокруг Динки и Штороса, отражая атаки и прикрывая их.

Шторос кашлянул, и изо рта у него хлынула кровь, казавшаяся черной в неровном свете пожаров. Ужас пробрал Динку до самого нутра. Если он умрет… Если его сердце остановится… Динка не представляла себе, как она дальше будет жить с этим.

«Сила! Мне нужна сила!» — взмолилась Динка неизвестно кому и прижала ладонь к зияющей дыре в его груди. Она зажмурила глаза и вложила в свою руку всю свою любовь к наглому рыжему мерзавцу. Между ее пальцами заплясали огоньки. Она чувствовала тепло, разливающееся с ее руки и даже с зажмуренными глазами видела, как это тепло вливается в рану варрэна и светится в его груди, будто внутри него зажглась свеча.

Динка робко отняла от раны окровавленную руку. Кровотечение остановилась, но рана по-прежнему зияла страшной черной дырой по центру его груди. Варрэн открыл глаза и посмотрел на Динку мутным, угасающим взглядом.

— Шторос, — прошептала в панике Динка. — Шторос! Не смей умирать! Я приказываю тебе жить! Я запрещаю… — ее голос сорвался в рыдания.

Шторос вытолкнул изо рта кровь, и она струйкой потекла по его щеке, а затем шевельнул губами.

Динка наклонилась к его губам, чтобы расслышать в шуме боя то, что он говорил.

— Не скули, Динка, — прошептал он, едва слышно. — Помни — ты не жалкая человеческая шлюха. Ты Варрэн-Лин!

— О чем ты? — всхлипнула Динка, глотая слезы.

Шторос болезненно вдохнул и продолжал:

— Ты сильнее нас всех вместе взятых. Пробуди свою силу. Не дай себя взять живой, — прохрипел он, и глаза его снова закатились.

Динка тихо завыла, сжимая его голову в ладонях. Раздался новый грохот и Тирсвад, продолжая сражаться, упал на одно колено. Варрэнов разделили, и теперь каждого из них теснили по меньшей мере десяток противников. А страшные черные дула снова смотрели из-за кустов. Динка зажмурилась, не зная, как справиться с этой болью. Еще несколько часов назад она была счастлива. А сейчас ее мир рушился. И она ничего не могла сделать.

— Н-е-е-ет! — закричала она, что было сил, вскакивая на ноги и сжимая кулаки. — Нет! Нет! Не смейте!

Страх и ненависть захлестнули все ее существо. Такие разные чувства сплавились в ее душе в опасную смесь. Мир подернулся горячим маревом.

Перед ее глазами, словно наяву, вдруг встает картина из далекого детства. Динке пять лет, и она сидит на своей кровати в родительском доме. Вокруг все такое знакомое и дорогое сердцу: большая печь со свежей побелкой, у окна накрытый белой скатертью стол, за вышитой занавеской еще одна кровать. Такая родная и уютная обстановка отцовской избы. Сколько счастливых дней она провела здесь!

Динка сидит, поджав ноги и комкает в ладошках подол короткого ситцевого платьишка. В комнате пока тихо, но предчувствие беды клубится внутри Динки зловонным болотным туманом, поднимающимся над непроходимыми топям. Хлопает входная дверь и тишина взрывается криками. Динка сжавшись от страха, соскальзывает с кровати и ползком ныряет под стол. Там, скрытая длинной скатертью, она чувствует себя в безопасности. Но все равно жмурится и зажимает руками уши. Она не хочет этого. Не хочет видеть и слышать, но крики все равно врываются в ее сознание. Кричит мать, кричит отец, но слов Динка разобрать не пытается. Они ругаются. Они всегда ругаются. По каждому поводу, а потом…

«Нет! Только не это!» Мать кричит, отбивается полотенцем. Отец хватает со стола тяжелую скалку, и Динке слышен отвратительный чавкающий звук удара. Кровь летит по комнате веером. Брызги крови на скатерти. Брызги крови на лице. Кровь застилает глаза. Мать кричит пронзительно, жалобно. Но удары не прекращаются.

«Нет! Пожалуйста!» Динка сидит под столом, жалкая и беспомощная, сжавшись в комочек. Не сразу она понимает, что тоже кричит. Даже не кричит, а воет. Диким нечеловеческим голосом.

На полу кровь, на скалке кровь, и мать падает на пол. «Нет! Нет! Не делай этого!» А отец продолжает бить скалкой, кулаком, пинать ногами, поднимает ее за волосы. Мать смотрит на него затравленным взглядом, а он заносит скалку над ее лицом.

— Не-е-ет! — Динка снова визжит, захлебываясь своим голосом. Чужая боль, страх, ненависть топят все ее существо. Пламя, до этого похожее на ласково рыжего котенка, уютно свернувшегося на коленях, превращается в огромного ревущего зверя, встающего на задние лапы.

— Не-е-ет! — из Динки вырывается огонь, пожирающий все на своем пути. Стирающий кровь и боль. Ярким горячим пламенем вычищающий скверну из этого места. Дорожки огня сбегают с ее рук, ног, распущенных волос, струятся алыми ручейками по полу, разбегаясь во все стороны.

Отец вспыхивает, словно факел, и с воем мечется по горящей избе. Мать горит, и ее длинные волосы огненным плащом окутывают ее.

Их крики усиливаются, превращаясь в предсмертный визг сгорающих заживо существ. Но Динке все равно. Она сворачивается под столом в клубок и зажимает руками уши. Пусть горят! Пусть все сгорят! Пусть замолчат навсегда! Она не хочет больше этого видеть и слышать!

Вокруг беснуется вырвавшееся на волю пламя. Языки огня облизывают ее босые пятки, пробегают по ее растрепанным волосам, скатываются с ее скрюченной спины. Огонь не жжет ее, он ее защищает, разбегаясь от стола пылающими дорожками, и пожирает все, до чего может дотянуться. Горят кружевные занавески на окнах, горят разноцветные половички на полу, горят вышитые покрывала на кроватях. Все вокруг пылает в огненном смерче, выгорая насквозь и осыпаясь черным пеплом.

Вся изба тонет в огненной геенне. Сквозь стену пожара видно мечущиеся фигуры, объятые пламенем. С потолка с оглушительным треском срывается пылающая балка и, рассыпая во все стороны искры, падает прямо перед столом. Криков уже не слышно. Динка на четвереньках выползает из-под стола, поднимается на ноги, обводя комнату невидящим взглядом, и, пошатываясь, идет к выходу. Выйдя из горящего дома, она долго с пустыми глазами наблюдает, как дом ее родителей превращается в прах.

Динка упала на колени и завыла нечеловеческим голосом, чувствуя, как нижнюю губу до крови раздирают острые клыки. Это она! Она — чудовище, недостойное жить! Она убила собственных родителей! Сожгла их заживо!

По ее телу заплясали языки пламени, они текли ручейками по растрепавшимся волосам, стекали со спины, капали с растопыренных пальцев, разбегались пылающими дорожками от ног. Динка почувствовала силу, беснующуюся внутри и рвущуюся наружу. И отпустила ее…

Ее захлестнули страх перед собственной сущностью и ненависть ко всем, кто посмел встать против нее. Пусть горят! Пусть все сгорят! Пусть замолчат навсегда! Она никому больше не позволит причинить ей боль!

Лес на много миль вокруг полыхнул адским огнем, сгорая до тла, до пепла, до сухой мелкой золы. Камни плавились, земля спекалась толстой коркой, деревья обугливались до самых корней. А она все кричала, выплескивая из себя всю боль, что раздирала ее сердце...

Конец