Варрэн-Лин: Сердце Стаи

Глава 9

Она убила двух человек. Жестоко и хладнокровно перерезала им обоим глотки. Динка с воем упала на землю и покатилась по ней, не замечая впивающихся в тело острых веток. Она билась, будто в агонии, ощущая, как живот скручивает болью и сердце колотится так, что вот-вот разорвется. Динка встала на колени, и ее стошнило.

Ее выворачивало снова и снова до боли в сведенных внутренностях. На поляне стоял острый запах крови, и это сводило ее с ума. Она слышала, как испуганно ржали лошади и дергали свою привязь, но отойти не могли. Даже лошади боялись находится рядом с таким чудовищем, как она.

Под утро, вконец обессиленная, Динка потеряла сознание. Беспамятство пришло спасением для ее измученного тела и разума, накрывая тяжелым одеялом.

Динка очнулась от ржания коня и треска ломаемых веток. Он лежала, зарывшись в кучу листьев, которую приготовила себе с вечера. Вся ее одежда была залита кровью и рвотными массами. А неподалеку от нее лежали трупы двух мужчин. Конь был всего один, он беспокойно ржал и топал ногами, пытаясь освободиться от привязи. Вторая лошадь, видимо, сбежала еще ночью, испугавшись запаха крови и разорвав путы. Солнце стояло в зените, заливая поле боя ярким светом. Все это отпечаталось в сознании Динки одной картинкой.

Она лежала на ворохе листьев и бессмысленно смотрела на качающиеся над головой ветки, в прорехах между которыми проплывали по небу седые облака. Время шло, а она все не находила в себе сил подняться. Все, во что она верила, рассыпалось карточным домиком. Еще несколько дней назад она с возмущением убеждала Штороса в том, что людей убивать нельзя. А вчера сама… Шторос, как он там? А Вожак? Ведь они ранены, да и вода в бурдюках должна была уже закончиться. Динка подскочила с земли, как будто ее окатило холодной водой. Ей нельзя здесь долго прохлаждаться. Она поставила себе цель — освободить ва́ррэнов, и должна догнать их.

Динка сунула в рот сухарь и, рассасывая его, стала стягивать с тела испачканную одежду. Солнце уже высоко, значит караван успел уйти достаточно далеко. Ей надо спешить, иначе она потеряет их. А убийство людей… Что ж, об этом можно будет подумать позже. А сейчас, пока у нее есть дела поважнее. Пожалуй, лучше вообще на время забыть о ночном происшествии. К тому же, как только она уйдет отсюда, сделать это будет не сложно. И так все эти воспоминания мутные, будто это все произошло не на самом деле, а приснилось.

Застирав испачканную одежду в протекающем поблизости ручье, Динка натянула ее прямо мокрую на тело. Сунула в рот еще один сухарь, пока кормила, поила, чистила и седлала лошадь. А затем, собрав все свои пожитки в мешок, взяла лошадь под уздцы и спустилась к дороге. Она торопилась догнать кортеж с ва́ррэнами.

Динка вскочила в седло, ударила лошадь шпорами и помчалась во весь опор нагонять караван с пленниками. Не чувствуя усталости и голода, она скакала по дороге, словно за ней гнались черти. Мокрая одежда вскоре высохла на встречном ветру и, набитая дорожной пылью, облепила тело жестким панцирем. Но Динка этого не чувствовала. У нее после ночного происшествия, как будто отрезало все чувства. Остался лишь холодный рассудок, да кристально ясная цель, которую она сама себе поклялась достигнуть.

Караван с преступниками она догнала снова к вечеру, когда солнце уже скрылось за горизонтом и повеяло ночной прохладой. Они двигались по прямой ровным темпом и дальнейший их путь не вызывал сомнений. Караул гвардейцев снова сменился, оставив часть из них на ночлег в придорожной гостинице, а остальные продолжили путь.

Динка решила было тоже не останавливаться на ночлег. Ее конь шагал иноходью по пыльной дороге. Караван видно не было. Но дорога была усеяна следами и лошадиным пометом. Динка вспомнила, как Дайм определял расстояние до засады по медленно оседавшей пыли, следам подков, да по еще парящим в прохладном осеннем воздухе лошадиным испражнениям, и сделала точно также, как и он тогда. Слезла с лошади, присела на корточки посреди утоптанной дороги и потрогала одной рукой землю, а другой лошадиную кучку. Помет еще не сравнялся по температуре с землей и Динка, помня наставления Вожака, определила, что кортеж опережает ее меньше, чем на час езды.

Усталость постепенно брала свое, и Динка, прикрыв глаза и придерживаясь за луку, дремала в седле. Неясные сны-видения сонмом кружили вокруг нее.

Оскаленная морда Тирсвада с горящими алым огнем глазами.

Реки крови, текущие по деревенским улицам.

Мужские руки, скользящие по ее телу, и горячие капли с острым запахом крови на ее лице.

Похабная ухмылка разбойника с гнилыми зубами и испуганно трясущая ушами лошадь. Приветливо тараторящая хозяйка трактира в болотной деревне.

Замахивающийся кочергой Ливей.

Сильный удар по правому боку пробудил Динку и заставил свернуться клубком в ожидании следующего удара, но его не последовало. Динка осторожно приоткрыла глаза, пытаясь понять где она, и что с ней происходит. Она уснула в седле, а затем упала с лошади на землю.

Динка подхватила коня за повод, пока тот тоже не убежал и огляделась. Пыль на дороге осела, и, освещенная ярким лунным светом, дорога была видна до самого горизонта. Динка подбежала к ближайшим катышкам лошадиного навоза и потрогала их рукой. Холодные. Она опять отстала от каравана. Но сил взбираться на лошадь и скакать вдогонку не было совсем. Да и конь уже шагал, едва перебирая копытами. Динка оглянулась в поисках хоть какого-нибудь человеческого жилья. Но кругом высокой стеной стоял густой еловый лес.

Динка свела коня с дороги и углубилась в лесную чащу. Оставаться на дороге было опасно. Утром здесь поедут гвардейцы, догоняющие повозки с преступниками. Ей важно не попадаться им на глаза. Она пустится в новую погоню только после того, как они проедут. А проехать они должны на рассвете. Можно будет встать пораньше, уцепиться им в хвост и спокойно догнать караван.

Динка, едва шевеля руками, поухаживала за конем. Сбежала лошадь Хоегарда, а верный товарищ — конь Вождя, остался с ней. Затем она разожгла костер и нанизала на ветки вяленое мясо, как это делали ва́ррэны на последней стоянке. Она подумала о том, что пора прекращать питаться одними сухарями, а то сил совсем не останется. Завернувшись в плащ и устало вытянувшись у костра, Динка едва приоткрытыми глазами следила за готовящейся едой, когда увидела в темноте леса две светящиеся желтым точки. И почти одновременно с этим испуганно захрапел связанный конь. Чтобы он не убежал, Динка не только привязала его, но и спутала веревкой его ноги.

Динка вскочила на ноги и обвела взглядом окружающие ее кусты. Желтых светящихся точек было много, больше десяти пар, рассеянных по окружности. И кольцо их медленно сужалось. Динка сразу поняла, что происходит, но страха не было. Только обреченная решимость подороже продать свою жизнь.

Она совершила смертельную ошибку, решившись ночью среди леса поджарить на костре мясо. Его сочный запах далеко распространился в прозрачном ночном воздухе и привлек к себе внимание голодной стаи волков. Динка потянулась за метательными кинжалами на поясе.

«Получится тогда, когда от точности удара будет зависеть твоя жизнь», — сказал ей Тирсвад у колодца, когда у нее не воткнулся в сруб ни один из брошенных ножей. Чтобы не чувствовать свое одиночество перед опасностью, Динка вызвала из памяти холодную улыбку Тирсвада в тот момент, когда он, красуясь, метнул кинжал под немыслимым углом в сруб колодца.

«Я справлюсь. У меня получится. Если у Тирсвада получается, то и я смогу», — убеждала она себя, укладывая в ладонь кинжал так, как учил ее беловолосый ва́ррэн. Динка надеялась, что с такого расстояния, она не промахнется.

Волки, не боясь даже костра, который неярко тлел у ее ног, медленно наступали. В неровных всполохах пламени уже были видны их оскаленные пасти с торчащими желтыми клыками, с которых тягучими каплями стекала слюна. Динка сжала в руке первый кинжал, глядя на подобравшуюся ближе всех клыкастую тварь, и замахнулась, повторяя движения Тирсвада из ее воспоминаний и целясь чуть ниже оскаленной пасти, в мягкий хрящ шеи, начинающийся у собак прямо под подбородком.

Не дожидаясь, пока волк прыгнет, она быстро взмахнула рукой. Просвистел рассекаемый ножом воздух, и первая тварь упала на землю, хрипя и царапая податливую лесную почву когтистыми лапами.

Волки бросились вперед, словно Динка дала им команду. Дико заржал конь. Бедняга не мог даже отбиваться, так как ноги его были прочно связаны. На Динку прыгнули сразу трое огромных серых зверей, вздыбив на загривке шерсть, отливающую серебром в свете луны, и оскалив страшные зубастые пасти.

Динка метнула второй кинжал, и один из волков столкнулся с ним прямо в прыжке. Кинжал кувыркнулся и лишь плашмя ударил зверя. Толчок пришелся в массивную грудь волка, и нож даже не ранил его, но чудовище, получив удар в полете, рухнуло прямо в костер. Волк взвыл, ошпарившись. Запахло паленой шерсть. На брюхе и лапах волка вспыхнул огонь, и зверь с пронзительным визгом умчался в лес.

Второй и третий допрыгнули до Динки. Динка резко отшатнулась, прикрывая горло левой рукой, и тут же огромная зубастая челюсть сомкнулась на ее предплечье. Если бы не привязанный под одеждой кинжал, рука бы хрустнула от железной хватки волчьих челюстей. А так Динка ощутила только больно впившиеся в наружную поверхность предплечья зубы. Второй волк вцепился в правую ногу, но жесткое кожаное голенище сапога не дало его зубам добраться до нежной кожи.

Правой рукой, в которой был зажат следующий для броска нож, Динка изо всех сил ударила по морде, сомкнувшей челюсти на ее предплечье. Кинжал глубоко вошел в глаз. Волк завизжал, как щенок, и заметался по поляне, слепо натыкаясь на стволы деревьев. Динка выхватила длинный нож из левого голенища и сжала его в руке. Последний волк выпустил ее правую ногу, сообразив, что она защищена. И теперь стоял напротив Динки, подобравшись для прыжка и медленно, скользящими движениями, смещаясь к ней за спину. Динка настороженно поворачивалась вслед за ним, сжимая в руке длинный двадцатидюймовый кинжал. Динка и волк остались на освещенной луной поляне одни.

За Динкиной спиной слышался шум борьбы, треск ломаемых веток и истошное ржание связанного коня, но Динка не решалась обернуться, чтобы не пропустить прыжок стоявшего напротив нее волка.

Раненые волки, скуля убежали. И только один этот не желал сдаваться. Но он встретился с достойным противником. На поляне были не охотник и его жертва, а два равных соперника, ни один из которых не намерен был уступать.

Динка обратила внимание, что волк прижал уши и пригнулся к земле. Так всегда делала Райна — полусобака-полуволк, которая жила у Динки дома — перед тем, как напасть.

Динка тоже приготовилась: перехватила кинжал острием вверх, закрыла свободной рукой горло и тоже напрягла ноги.

Волк стремительно прыгнул, и в лицо Динке полетела оскаленная пасть. Динка резко присела, подныривая под передние лапы зверя и оказываясь прямо под беззащитным брюхом, покрытым редкими короткими щетинками. Она что есть силы полоснула волка зажатым в кулаке ножом от ребер до паха.

Леденящий душу вой раздался над лесом, а на Динку сверху рухнула тяжелая туша, вытряхивая ей под ноги внутренности и пачкая ее своей кровью. Динка, упавшая на землю, под тяжестью тела поверженного волка, быстро вывернулась и отползла, держа перед собой окровавленный кинжал. Но никого вокруг не было. На том месте, где был привязан конь, остались лишь обрывки веревок, да широкий кровавый след, уходящий в чащу леса.

Небо на востоке стремительно светлело, а она опять не смогла за ночь отдохнуть и восстановить силы. Караван с каждой минутой удалялся от нее все дальше. Динка наскоро перетянула искусанное предплечье чистыми бинтами, вспоминая как Тирсвад перевязывал сам себя с помощью здоровой руки и зубов. Подобрала с земли свою сумку, разгрызенную веревку и уздечку, оставшиеся от лошади, и побрела в сторону дороги.

В душу снова закрадывался страх. Но в этот раз она боялась не за себя, а за мужчин, сидевших в клетке и нуждавшихся в ее помощи. С каждой ее задержкой в пути, шансы на выживание у них все меньше. В дороге с ними могло случиться что угодно. Каждый из них мог умереть от ран. День проходил за днем, а они не получали еды, воды и не имели возможности перевязать раны. А если Динка не догонит и не освободит их до того, как кортеж войдет в столицу, то спасти их уже не получится. Их выведут на площадь и казнят. И тогда Динка никогда больше не увидит никого из них. Эта мысль неожиданно отозвалась внутри болью. Динка и не задумывалась раньше о том, что она привязалась к своим похитителям.

Динка уже шагала по дороге, когда услышала дробный топот копыт. Она юркнула в придорожные кусты, провожая взглядом отряд гвардейцев, догоняющих кортеж. Ей нужно найти человеческое жилье и тоже раздобыть себе лошадь. Динка снова вышла на дорогу и бегом бросилась вдогонку за отрядом солдат.

Она бежала пока совершенно не выбилась из сил, постепенно замедляясь и чувствуя, как все настойчивее колет в левом боку под ребрами. Наконец, она перешла на шаг, тяжело дыша и спотыкаясь. Жилья все еще не было, но лес сменился вспаханными полями, протянувшимися насколько хватало глаз. Это давало надежду.

О ва́ррэнах, сидящих в клетках вот уже пятые сутки без еды и воды, Динка старалась больше не думать. Они сильные, они выживут. Динка успеет. Она сделает все, что в ее силах. Укушенная рука противно пульсировала и с каждым шагом наливалась нарастающей болью. Динка упрямо сжимала зубы и шагала вперед, держа под языком сухарик. Вяленое мясо так и осталось там в лесу, затерявшись где-то в залитой волчьей кровью золе от костра.

Когда солнце поднялось уже на две ладони над горизонтом, Динка дошла до развилки. У ее ног дорога разделялась на три, разбегавшиеся в разных направлениях. Динка, не задумываясь, шагала прямо все дальше и дальше. Поля уже окружали дорогу со всех сторон, темный страшный лес скрылся за горизонтом. Ближе к полудню Динка дошла до небольшого поселения, где крайний у дороги дом оказался постоялым двором.

Динка ускорила шаг. Теперь лошадь. Ей нужна была лошадь. Она ничего не чувствовала: ни голода, ни жажды, ни усталости. Не было в душе ни горя, ни радости, ни страха. Только пульсирующая боль в руке, да осознание того, что она опаздывает. Сильно опаздывает. Возможно, опаздывает на целую жизнь. Динка боялась представить свою жизнь после того, как узнает о том, что ва́ррэнов казнили.

— Мне нужна лошадь, — хрипло проговорила она, распахивая дверь постоялого двора и не тратя времени на приветствия. — Сытая, отдохнувшая, быстроногая лошадь.

— Девочка моя! — ахнула немолодая женщина, скучавшая до Динкиного появления за прилавком. — Ты посмотри на себя! Едва на ногах стоишь, — запричитала она, подбегая к Динке и подхватывая ее под руку. Женщина была невысокая и худощавая, с аккуратно убранными в пучок седыми волосами и доброй улыбкой на лице.

Динка с досадой упрямо мотнула головой. Что она сказала непонятного? Ей нужна всего лишь лошадь, и она готова заплатить.

— Сколько стоит лошадь? — снова проговорила она. Но женщина уже окружила ее теплой шалью заботы, укрывая от внешнего мира уютным щебетанием и запахом свежевыпеченного хлеба.

— Садись, душечка, садись скорее. Сейчас тебе супчику налью, а муж пока соберет тебе лошадь. Успеешь еще, — ворковала она, усаживая Динку за стол.

Динка опустилась на лавку, чувствуя, как мышцы предательски наливаются болезненной усталостью. Как жадно урчит нутро, почуявшее запахи съестного. Как мутно становится перед глазами от выступивших слез боли и бессилия.

— Кушай девочка, кушай хорошая, — перед Динкой словно из ниоткуда появились глубокая миска наваристой похлебки, ломти пышного ноздреватого одуряюще пахнущего хлеба, стакан жирного сладкого, словно нектар богов, молока.

Жадно набросившись на еду, Динка убаюкивала свою решимость, убеждала ее в том, что она еще успевает. Вот только покушает немного, передохнет. Вот только посидит еще пару минут в этой уютной теплоте. Вот только… Динка ощутила, что сознание ускользает, утекая, словно песок сквозь пальцы. Перед глазами все помутилось и харчевня расплылась мутным облаком. Пол с потолком закружились в затейливом танце, и Динка с грохотом упала с лавки и отключилась.

Динка проснулась в незнакомой комнате, все в которой дышало уютом: белоснежные простыни, натертый до блеска пол и накрахмаленные занавески на окнах.

Где она? Почему она не дома? Дома? А где дом? Где Ливей и Агнесс? Нет… Воспоминания возвращались с трудом. Брата нет, Агнесс тоже. Что-то еще было… Динка мучительно потерла ноющую голову. По плечам рассыпались чистые, причесанные волосы. Дайм, Шторос, Хоегард, Тирсвад. Трудные, ломающие язык имена всплывали в памяти одно за другим. Ва́ррэны. Где же они? Динка вскочила с кровати и заметалась по комнате в необъяснимой тревоге. На ней было надета белая опрятная сорочка, левая рука аккуратно замотана чистым бинтом. У кровати на столике стояла глубокая миска с бульоном. Из-под кровати выглядывало низкое корытце, похожее на то, в котором рубят капусту.

Но где же они? В комнате не было признаков мужского присутствия. И кровать стояла только одна. Динка подбежала к столику и остолбенела. На столе лежали в ножнах отмытые от крови и вычищенные кинжалы Штороса. Ее кинжалы. И три метательных ножа Тирсвада. Ее ножи.

— Ох, доченька. Проснулась наконец, — услышала Динка ласковый женский голос и стремительно обернулась, хватая со стола короткий кинжал и выставляя перед собой. В комнату вошла немолодая сухощавая женщина с пучком седых волос и в бледно-зеленом переднике, надетом поверх синего шерстяного платья. Лицо ее было смутно знакомым, как будто Динка встречала ее давным-давно или видела во сне.

— Детка, детка, что же ты… — пробормотала добрая женщина, пятясь к открытой двери. — Это же я, Настасья. Ты же пять дней тут в беспамятстве лежала. Я тебя бульончиком отпаивала. Одежду вон тебе постирала, а то она бог знает в чем была вся.

Динка растерянно опустила нож, глядя в участливые карие глаза Настасьи.

— Пять дней? — выдохнула она потрясенно.

Ужас от услышанного захлестнул ее. Пять дней! Все дни погони за повозками с ва́ррэнами она боялась, что отстанет от них, потеряет след и не успеет освободить их. Но старательно гнала от себя эти мысли. И вот теперь случилось это. Кошмар стал реальностью. За пять дней с ними могло случиться что угодно. Шансов на то, что хоть кто-то из них до сих пор жив почти не осталось. Динка опустилась на пол, закрывая лицо руками.

— Как есть, пять денечков, — подтвердила Настасья. — Жар у тебя был, вся в бреду металась, бедняжечка. Все звала кого-то. То Дайма, то Шороса какого-то.

— Штороса, — машинально поправила Динка, беря себя в руки. Пока она не увидела их мертвыми, пока есть хоть малюсенькая вероятность спасти хотя бы одного из них, она не может сдаться. Не для того она столько пережила, чтобы так просто отступить. Динка вскочила с пола, быстро скидывая свои пожитки в сумку, заплетая косу и стягивая красивую сорочку.

— Вот тебе, Настасья, за заботу, — проговорила Динка, оставляя на столе 5 золотых монет. — А мне нужна лошадь. Самая быстрая.

И уверенно зашагала к выходу из комнаты.

— Да что же ты, девочка. Только в себя пришла и сразу на лошадь? Поешь хоть сначала, сил наберись, — причитала Настасья, семеня следом за размашистыми Динкиными шагами.

— Сядь, давай, сядь. Сейчас мужа кликну, приготовит он тебе лошадь. Покушай только. У нас сегодня уха наваристая, с окунем, — ухватила она Динку за рукав уже на выходе из харчевни. И Динка снова сдалась, позволяя усадить себя за стол. Но мысли ее были далеко. Пять дней! И плюс тот день, что напали волки. Она отстала от отряда на целых шесть дней. И ва́ррэны. Сидят в проклятых клетках десятые сутки. Без еды и воды. Раненые.

«Если еще живы», — шепнул внутри противный голосок. Динка злобно стукнула кулаком по столу, прикусив губу от боли, прокатившейся от мизинца до локтя. Пусть только попробуют сдохнуть! Она их с того света достанет!

Вернулась Настасья и поставила перед ней тарелку с ухой, миску с квашеными огурцами, хлеб и чашку с травяным отваром. И сама села к столу, ласково глядя на Динку.

Динке вдруг стало неловко под этим заботливым взглядом. Как будто мама смотрит на свою непутевую дочку, которая вернулась с прогулки голодная, чумазая, и в порванном платьице. Воспоминания о маме были нечеткие. Динка не помнила ее лицо, не помнила ее фигуру. В памяти осталось лишь смутное ощущение тепла и уюта, исходящее от материнской груди, к которой она прижималась перед сном. Такое же ощущение дарил ласковый взгляд сидящей напротив Настасьи.

— Кто ж тебя так искусал, деточка? Я рану перевязывала-перевязывала, столько гноя вышло! — проговорила сочувственно Настасья, подперев рукой щеку и глядя, как Динка кушает. Ее добрый взгляд, ласковый голос и запах свежевыпеченного хлеба и парного молока, исходящий от нее, будили в Динке давно забытое чувство дома. Такое, какое она испытывала в раннем детстве, в родительской избе, забираясь на колени к матери, когда она пряла, и слушая ее негромкий мелодичный голос, напевающий колыбельную.

— Волки, — лаконично ответила Динка с набитым ртом, запивая хлеб ухой прямо через край миски. Пугать милую женщину своими злоключениями Динка не хотела. Но сказывались долгие дни одиночества и страха. И Динка едва сдерживалась, чтобы не припасть со слезами к расслабленно лежащей на столе руке Настасьи и не рассказать ей обо всем. О сгоревших в пожаре родителях, о нападении демонов, о погибшей Агнесс и залитой кровью родной земле, о страшной неизвестности, когда ее связанную куда-то везли, и о странной диковатой заботе чужих для этого мира существ. Об их пленении и о том, как же ей, Динке, теперь их не хватает. О долгой выматывающей погоне за телегами, везущими пленных ва́ррэнов, и о грозящей им гибели.

— Ох, волки-волки, управы на них нет никакой. Хоть бы лорд отряд солдат к нам прислал, да извел бы злобных тварей. Что ни ночь, то…

— Отряд солдат… — перебила ее Динка. — Здесь проходил отряд королевских гвардейцев за день до моего прихода?

Настасья смотрела на нее удивленно, хлопая глазами.

— Никаких отрядов у нас тут отродясь не ходит, — покачала она головой.

— Как не ходит? А шесть дней назад? Большой такой отряд, человек сотни две. И преступников везут связанных. Был? — Динка замерла, сжимая в кулаке кусок хлеба и не замечая, как он сминается от ее пальцев, впившихся в нежную мякоть.

— Да нет же, деточка. Говорю тебе, никаких отрядов у нас тут отродясь не было. Я бы запомнила, — растерянно пробормотала Настасья, озадаченная Динкиным тоном.

Динка прерывисто выдохнула, заметив, что давно уже не дышит. Значит они здесь не проходили. Где она сбилась с пути? Где свернула не туда?

— Лошадь готова, — объявил вошедший в харчевню невысокий мужичок. — Кто здесь заказывал самую быструю лошадь?

— Я… — растерянно проговорила Динка. Еще минуту назад она была готова вскочить на лошадь немедленно и мчаться без остановки дни напролет. Но сейчас… Она совершенно не знала, что ей делать сейчас. Если отряд здесь не проходил, то куда ей теперь податься?

Динка продолжала запихивать в себя еду, не чувствуя вкуса, а в душе ее медленно и неотвратимо разверзалась бездонная пропасть отчаяния. Она рассеянно оглядывалась по сторонам, словно ища соломинку, за которую можно ухватиться прежде, чем пойдет на дно.

От ее взгляда не укрылось то, что харчевня разительно отличалась от всех встреченных ею ранее. Во всем здесь была видна заботливая женская рука. Окна украшали чистые, вышитые занавесочки, а на подоконниках росли в глиняных горшочках цветущие растения. Пол был покрыт свежим лаком и чисто вымыт. Нигде не было видно ни соринки, ни пылинки. Массивные деревянные столы были покрыты белыми скатертями, оплетенными по краям затейливым кружевом. Динка разглядывала расставленные по столам вазочки с букетами полевых цветов, развешенные по стенам картины, нарисованные на древесных спилах угольком и изображавшие еду в разных сочетаниях, икону Спасителя в красном углу с зажженной перед ней лампадкой, и сверкающий чистотой глиняный рукомойник у выхода.

Добрая Настасья жила по заветам Яхве, и все, к чему она прикасалась, было наполнено любовью. Никогда бы Динка не подумала, что бывают такие люди, которые могут отнестись к чужой, грязной и израненной девушке, как к родной дочери. Кормить, поить, мыть, выхаживать целых пять дней и ночей. Динка была потрясена тем, что Настасья ночами сидела у ее постели, пока она металась в бреду. Так могла поступить родная мать, но не чужая, в общем-то, женщина. Нет, не прав был Шторос. Люди, в большинстве своем, вовсе не козы.

Мысли вновь переметнулись на ва́ррэнов. Если их здесь не провозили, то она их потеряла. Мало того, что отстала на целых шесть дней, да еще и след их потеряла. Значит, что все это бесполезно. Теперь ей не найти их и не выручить.

У Динки мелькнула малодушная мысль о том, что пора бы бросить эту бессмысленную погоню и подумать о своей жизни. Хорошо бы остаться здесь, у этих заботливых людей. Просыпаться по утрам в чистой постели, сытно кушать, помогать Настасье по хозяйству. Того золота, что оставили ей ва́ррэны хватит ей на всю жизнь, чтобы жить счастливо и безбедно.

— …куда спешить-то? Оставалась бы еще хоть на денек, — все то время, пока Динка была погружена в свои мысли, Настасья что-то ей говорила, но Динка услыхала только конец фразы, как будто озвучивший ее мысли.

— Сыновья у нас давно выросли, да разлетелись по миру, как ясны соколы. А дочурки нам Пресветлый не дал. Так бы была сейчас дочка, отрада матери с отцом на старости лет. Хлопотала бы по дому, да наполняла бы наш дом смехом и радостью, — продолжала свою мысль Настасья.

— И то верно, — присоединился к ней ее муж, все еще стоявший в дверях. Это был опрятный невысокий мужчина с коротким ежиком седых волос, да аккуратно подстриженной бородкой.

И Динка слушала их, глядя в опустевшую тарелку, и сомнения в правильности своего решения вытесняли из ее души панику от осознания своего бессилия что-либо изменить.

Вот она настоящая жизнь: в уютном доме, среди любящих людей, принося в мир пользу и радость. И Динка всей своей израненной душой мечтала именно о такой жизни. Вот только… Суровый Дайм, смешливый Хоегард, наглый Шторос и отстраненный Тирсвад никогда не узнают о том, что бывает такая жизнь. Спокойная, безмятежная, безопасная. Потерянные для своего мира, непринятые в мире людей, они безвременно погибнут на плахе или на костре, так и не попробовав жить по-другому. А ведь они не такие плохие, как казались вначале.

Они заботились о Динке, как умели. И, пытались защитить ее, когда узнали о засаде. Приказывали ей скрыться, когда поняли, что шансов выбраться у них нет. От этих мыслей на глаза Динки навернулись слезы. Нет, она не может их бросить, не может просто так от них отказаться. Какими бы они не были, они тоже не козы, и имели право на жизнь.

Динка сморгнула слезы вместе со своей минутной слабостью и взяла себя в руки. Ей нельзя раскисать. Она и так отстала на шесть дней.

— Спасибо, — проговорила она, поклонившись добрым хозяевам и оставляя на столе оплату за лошадь и кушанье. — Подскажите мне, пожалуйста, далеко ли отсюда ближайшее поселение. И нет ли поблизости развилки дорог. Я в бреду потеряла нужное мне направление, и теперь мне надо спешить.

— Поселение-то есть, конечно. Вот ведь деревня прямо за нашим домом. Мы с самого края тут поселились, чтобы уставшим путникам далече ходить не надо было, — охотно ответил муж Настасьи. И Динка запоздало подумала, что даже не спросила, как его зовут. Но сейчас об этом спрашивать уже было неловко.

— А развилка вон в той стороне, прямо за поворотом, — добавила Настасья. — Как раз там, откуда ты пришла к нам.

— Спасибо вам за заботу и подсказку! — сердечно поблагодарила Динка, поднимаясь из-за стола. — С вами очень хорошо, но мне действительно пора ехать.

— Бывайте здоровы, — выкрикнула она, развернувшись на пятках и вылетая из харчевни под недоуменными взглядами добрых людей.

Она вскочила на лошадь и стремглав поскакала по дороге в указанном направлении. Пока она лежала без сознания, погода испортилась. Осень уже вступала в свои права, укрывая землю низко нависшими тучами и поливая холодным моросящим дождем. Динка скакала до тех пор, пока впереди не показалась развилка. Точно! Именно здесь она, не задумываясь, в горячечном тумане прошагала прямо. А отряд, возможно свернул в другую сторону.

Динка слезла с лошади посреди дорожной развилки и внимательно огляделась. Сейчас, спустя пять дней, невозможно было отыскать следы. Она приехала оттуда, вон там отряд не проходил. Оставались два противоположных направления. Куда ехать? Динка прошлась взад-вперед, вглядываясь в землю под ногами. Бесполезно!

Проезжавшие всадники и телеги раскатали лошадиный навоз равномерно по перекрестку, а мелкий моросящий дождик превратил всю дорогу в одну сплошную грязную зловонную кашу. Выбрать направление наугад? Скакать до тех пор, пока не встретиться человеческое жилье, где можно спросить. А если ошибется? Таким путем можно потерять еще день или даже два. А времени у нее и так нет. Что же делать?

Динка со слезами на глазах опустилась прямо в грязь посреди перекрестка и обняла свою сумку. После болезни чувствительность восстановилась. И теперь Динка мучительно ощущала свою потерю и нарастающее отчаяние, острыми иглами впивающееся под ногти. Домой… Где же ее дом? Динка слишком поздно поняла, что дом ее отныне рядом с ва́ррэнами. Поняла это так отчетливо только тогда, когда у нее их отняли.

Только увидев их в клетке и услышав от Хоегарда напутствие, чтобы она поскорее уходила, она поняла, что никуда не уйдет. Что ей некуда уходить, потому что ее дом рядом с ними. Потому, что только рядом с ними она чувствует себя той, кем ей всегда хотелось быть. Не козой в хлеву, а человеком, о котором заботятся, к мнению которого прислушиваются, желания которого учитывают. Ва́ррэны вырвали ее из трясины бессмысленного существования в семье брата. Дали ей знания о мире, дали ей уверенность в себе и силы преодолевать трудности. За короткую неделю они стали для нее семьей, которой у Динки много лет не было.

И теперь они трясутся в клетках где-то на одной из дорог огромного необъятного мира в шести сутках езды от нее. И она не знает, как ей теперь их отыскать.

«— Ты научишь меня читать?

— Конечно научу, а зачем тебе?»

Больше некому научить ее читать. Динка всхлипнула, вытирая рукавом слезы, бегущие по щекам и еще крепче прижала к себе сумку.

Вдруг внутри сумки что-то продолговатое и твердое уперлось ей в живот. Что это могло быть? Динка запустила руку в сумку и выудила с самого дна свиток.

Свиток! Это вещь Хоегарда. Он больше других интересовался знаниями. Динка дрожащими руками развернула его и разгладила на коленях. Это была карта, испещренная непонятными символами и расчерченная во все стороны полосами. В центре карты был нарисован большой кругляшок, а рядом с ним нарисована корона. Хоть Динка и не отличалась особым умом, она сразу догадалась, что корона означает столицу. Город, в котором живет король.

Мысли цеплялись одна за другую, выстраивая цепочку. Король имеет королевскую армию, которую посылает на войну. После войны армия возвращается к королю, в столицу. «Ой, душечка, не знаю еще. В столицу, наверное повезут» — сами собой всплыли в голове слова полной и болтливой хозяйки таверны в деревне у болота.

Динка поспешно запихала в сумку карту, вскочила с земли и, подхватив уздечку, буквально влетела в седло. Пришпорила лошадь и помчалась обратно к гостеприимному постоялому двору. Осталось узнать короткую дорогу до столицы. И тогда она сможет нагнать их.

— Настасья! — завопила Динка, влетая в двери харчевни во второй раз.

— Деточка, — всплеснула руками Настасья, едва завидев ее. — Где же ты так вымочилась?

— Нет времени, — оборвала Динка ее причитания. — Ты карту читать умеешь? — проговорила она, разглаживая на стойке свиток.

— Ой, да откуда же? — растеряно покачала головой Настасья.

— А кто-нибудь здесь умеет? Хоть кто-нибудь! — взмолилась Динка. И вид у нее был такой отчаявшийся, что Настасья тревожно запустила пятерню в свою аккуратную прическу и принялась думать.

— Постой-ка, постой… — приговаривала она, меряя шагами пол вдоль трактирной стойки. — Кажись Иван, сын торговца. Он в детстве уезжал на пару лет в город, грамоте учиться. Может он прочитает?

— Ладно, — проговорила Динка. — Говори, где искать его?

— Вот выйдешь ты со двора, завернешь за угол, а там улица. Пойдешь по улице прямо, а там и третий дом по правую руку, — показывая руками как выглядит дом, поспешно рассказывала Настасья.

— Спасибо, — бросила Динка, убегая, но в дверях снова затормозила. — Настасья?

— Да, деточка? — отозвалась Настасья с волнением.

— А столица в какой стороне отсюда? Знаешь? — развернулась Динка.

— Где-то, где-то… — снова задумалась Настасья, и Динка уже пожалела о том, что спросила.

— Кажется, если по нашей дороге дальше идти туда, то можно и в столицу прийти, — проговорила Настасья.

Странно. Если бы можно было прямо ехать и прийти в столицу, то отряд гвардейцев так и сделал бы. Почему они тогда свернули? Либо дорога все-таки не вела в столицу, либо… Они ехали не в столицу, а куда-то в другое место.

— Спасибо! — крикнула Динка, пулей вылетая из харчевни.

Выйдя за ворота, Динка осмотрелась. До этого ей как-то недосуг было любоваться местностью. Но сейчас надо было сообразить, где живет Иван. Ворота постоялого двора выходили на широкую наезженную дорогу, по которой Динка сюда пришла. Если идти направо, то сразу за околицей начинались поля. Там дорога круто изгибалась, и за поворотом был злополучный перекресток.

А если повернуть налево, то вдоль дороги по обе стороны привольно раскинулась большая деревня. Улицы деревни лежали поперечно большой дороге и отходили от нее, словно сосновые ветки от широкого ствола. По обе стороны от каждой улицы стояли добротные бревенчатые дома, каждый из которых был окружен высоким забором из горбыля.

Динка свернула налево и повернула за угол забора сразу на первую от постоялого двора улицу. Улица была широкая и вся заросла конотопкой — низенькой мягкой травкой с круглыми ярко-зелеными листиками. Динка бросилась вниз по улице.

Один, два, третий дом… Динка заколотила обоими кулаками в ворота. Солнце уже перевалило за полдень и начало клониться к закату. День подходил к концу, а она мечется, как рыба в садке, и ни на шаг не приблизилась к ва́ррэнам.

— Что колотишь? — огромный бородатый мужик, с выпуклым животом, грозно навис над ней. Но Динку уже сложно было чем-либо испугать.

— Мне нужен Иван, сын торговца, — выпалила она, дерзко глядя в сощуренные глаза под кустистыми бровями.

— Ну заходи, раз нужен, — буркнул мужчина, пропуская ее во двор.

— С чем пришла? — хмуро спросил он, проводив гостью в дом и усадив за стол.

— Мне нужно в карте разобраться, — поспешно проговорила Динка. — Я щедро заплачу за помощь, — тут же добавила, глядя, как посуровело лицо хозяина дома.

— Показывай, — предложил он, указывая на стол.

Динка развернула на столе карту, аккуратно разглаживая скручивающийся листок рукой.

— Это столица? — спросила она с волнением, ткнув пальцем в кругляшок с короной.

— Ну. Столица. — подтвердил Иван. — Северград называется.

— А мы сейчас где, покажи, — потребовала Динка, внимательно следя за его толстыми пальцами, скользящими по бумаги.

— Здесь где-то, — ткнул он около пересечения разноцветных линий.

— А дорога отсюда в столицу где проходит? — Динка затаила дыхание.

— Вот смотри, — мужик склонился над картой. — Здесь развилка дорог. Видела ее?

Динка поспешно кивнула. Та самая развилка, где она прошла не туда.

— От этой развилки идут две дороги к столице, — Иван от пересекающихся линий повел пальцем по голубой линии.

— Это наша дорога, вон за окном. Пойдешь по ней… — его палец медленно пополз по линии дальше, — ...и придешь в столицу.

— А другая дорога есть? — с волнением спросила Динка.

— Да, есть, — кивнул Иван, показывая пальцем красную линию, отходящую от перекрестка поперек синей.

— Это отсюда повернуть направо или налево? — перебила его Динка, тыкая пальцем в голубую линию, подходящую к перекрестку.

— Направо, на закат, то бишь, — пояснил Иван. — Видишь вот тут в углу стороны нарисованы? — и показал на странный знак в виде двух перекрещенных стрел.

Динка кивнула, рассматривая знак.

— Вот эта стрела смотрит на север, — показал он направление. — А вот эта всегда на восход. Напротив закат. Карту всегда надо держать вот так, севером вверх. Поняла?

Динка снова кивнула, стараясь удержать в памяти новую информацию.

— Столица от нас находится на западе, то бишь на закате. К ней ведет короткая дорога вот эта, — он ткнул пальцем в красную линию. — Но эта дорога опасная. Она идет через лес, где водятся дикие звери и разбойники. На этой дороге нет человеческого жилья, и путники избегают ее.

Динка прерывисто вздохнула. Королевской гвардии нечего бояться, они могут и по короткой дороге пройтись до столицы.

— А вот эта дорога, — Иван указал на голубую линию. — Она наезженная и безопасная. Она немного длиннее. Видишь, здесь изгибается?

Динка кивнула, внимательно следя за его пальцем.

— Зато по ней ты наверняка попадешь в столицу. И, если не будешь сильно задерживаться, то быстрой рысью прибудешь туда уже дней за семь-восемь.

«У меня нет восьми дней», — грустно подумала Динка, но вслух спросила:

— А по красной если шагом ехать, то за сколько можно до столицы добраться?

— Седьмицы за две, если не спешить, — проговорил он, задумчиво почесывая окладистую черную бороду.

— А если не останавливаться на ночлег, то дней семь? — предположила Динка.

— Может и так, — согласился Иван. — Только кто ж выдержит семь дней без сна?

— Спасибо, Иван, — выдохнула Динка, выкладывая на стол серебряную монету.

— Только послушай меня, девица, — проговорил Иван, проводив монету взглядом. — Не ходи по красной дороге. По расстоянию-то она короче. Вот только как бы не пришлось там сгинуть.

— Спасибо на добром слове, — вновь поклонилась Динка, переминаясь с ноги на ногу и всем своим видом показывая желание поскорее уйти.

Хозяин проводил ее до ворот и остался стоять, глядя, как она вскакивает на лошадь.

Динка не была безрассудной. Она чувствовала себя решительной, но благоразумной девушкой. Поэтому, вскочив на коня, и направив его в сторону перекрестка, она все еще сомневалась в правильности своего решения. Страх острыми когтями сжимал сердце. Еще свежи были в памяти воспоминания о встрече с разбойниками и нападении волков. Какие опасности еще подстерегают ее на красной дороге?

Но времени оставалось слишком мало. Если верить Ивану, то отряд с пленниками уже должен въезжать в столицу. В дороге их уже не застать. Но что будет в столице? Будут ли их держать в тюрьме, или выставлять на площади на потеху публике? Быть может, их решат казнить?

Вопросов было слишком много и не было ни одного ответа. Лошадь, не получая понуканий от Динки, шла все медленнее, едва переставляя ноги.

А если смысла в погоне уже нет? Если она уже опоздала, и ва́ррэны уже мертвы, или будут мертвы с часу на час? Да даже если они еще живы, на что она надеялась? Одно дело организовать побег преступникам на пустынной лесной дороге, а совсем другое попытаться спасти их в главном городе королевства. Ведь она даже не уверена, что сможет не заблудиться в столице. Ведь единственный город, в котором она была — это Итар. И то… Ее провезли через него. Ей не приходилось самой искать дорогу. А сколько в Итаре было людей!

Самое большее, на что она могла рассчитывать — увидеть ва́ррэнов последний раз перед казнью или во время казни. Хотела ли она этого? Хотела ли видеть, как уходит жизнь из живых существ, ставших ей близкими? Хотела ли видеть, как гаснут их глаза?

Лошадь под Динкой остановилась и, пользуясь нерешительностью всадницы, щипала траву у обочины дороги.

Скакать день и ночь, бороться, подвергаться опасности, трястись от страха ради призрачной надежды еще разок увидеть ва́ррэнов. Не слишком ли это? Стоит ли оно того? И захотят ли сами ва́ррэны, чтобы она стала свидетельницей их казни? Чтобы увидела их слабыми, беспомощными, сломленными? Или это только усугубит их страдания?

Ей казалось, что выбора у нее нет. Но выбор, на самом деле был!

Лошадь топталась у знакомых ворот Настасьиного дома, кося на Динку большим карим глазом. Еще не поздно отказаться. Остаться здесь, у Настасьи и ее мужа. Начать новую жизнь среди добрых и заботливых людей. В месте, где все готовы друг другу помочь, где не оставят путника в беде. Просыпаться на заре в кровати, а не в ворохе сухих листьев и колючих веток. Жарить по утрам оладушки на большой чугунной сковороде, а потом есть их со сметаной и медом. Носить из колодца воду, дружить с такими же девушками, как и она. Иногда сталкиваться с Иваном на улице и смущенно опускать глаза. А однажды, возможно, выйти за него замуж и родить ребятишек. Качать люльку и вытирать подолом сопливые носы, а вечерами собираться всей семьей за большим столом. Заманчивая картинка рисовалась в голове Динки все ярче. И она уже готова была спрыгнуть с лошади, отворить ворота и остаться здесь навсегда. Но…

Если ва́ррэны еще живы? Если у них есть хоть крошечный шанс на спасение? Неужели, она так просто откажется? Ведь, кроме нее, Динки, у ва́ррэнов в этом мире никого нет. Им не на что надеяться. И это чувство… безысходности. Когда знаешь, что помощи ждать неоткуда. Динке слишком хорошо это было знакомо. Она, как никто другой, знала, что ни Яхве, ни Ариману нет дела до своих чад. Кем бы не были ва́ррэны — людьми ли, демонами ли — только Динка может их спасти.

И почему она решила, что все уже закончено? Ведь казни вот так с бухты-барахты не делаются. В любом случае, к казни надо еще подготовиться. Возможно несколько дней у нее еще есть. Если скакать по короткой дороге во весь опор, не останавливаясь на ночлег, можно попытаться добраться до столицы дня за три— четыре. «И один из них уже истекает» — с тоской подумала Динка, глядя на неумолимо опускающееся к горизонту солнце по левую руку от нее, и решительно пришпорила коня, направляя его в сторону красной дороги.

Она скакала всю ночь и весь следующий день, останавливаясь только, чтобы дать лошади поесть и напиться. И во время этих коротких остановок вновь разворачивала карту и проводила пальцем по линиям дорог, ведущих в столицу.

К вечеру следующего дня лошадь легла на дорогу. Динка вскочила с нее, пинками и руганью пытаясь поднять ее, но уставшее животное прикрыло глаза и отказывалось идти дальше. Динка со стоном распрягла ее и, оставив лежать прямо на дороге, побрела дальше. Ее саму ноги еле несли. Утешало только то, что впереди маяком среди волн проливного дождя возвышалось здание постоялого двора. Там наверняка можно купить лошадь. К счастью, ва́ррэны за время своего разбойного прошлого награбили столько золота, что его хватит купить целый табун лошадей, если понадобится.

Когда она, покачиваясь, ввалилась в таверну при постоялом дворе, хозяин стоял за стойкой, протирая чистые бокалы замызганным полотенцем.

— Что желаете? — спросил он приветливо, бросив на упавшую на лавку Динку оценивающий взгляд.

— Поесть, — выдохнула Динка. — И свежую лошадь. Моя осталась на дороге. Заберите ее оттуда, пока волки не сожрали.

— Далеко ли спешите, барышня? — полюбопытствовал хозяин, ставя перед Динкой миску с жидкой похлебкой и кусок полузасохшего хлеба. Но Динке было некогда морщить нос. Она жадно набросилась на еду, откусывая большие куски и запивая супом.

— В столицу, — пробубнила она. — Далеко до нее еще?

— Дня три ходу, — задумчиво проговорил бармен. — Может барышня желает снять комнату на ночь и отдохнуть?

Динка отрицательно потрясла головой. Чем-то ей этот бармен не нравился. Что-то было в его глазах… Про таких говорят «сальный взгляд».

— А чем барышня расплачиваться собирается? За обед и лошадь? — поинтересовался хозяин.

Динка порылась в сумке и выудила оттуда золотой. Монеты в сумке таяли. Но Динка их не жалела. Если это поможет ей выручить демонов, то она готова была отдать все золото до последней монетки.

— Хватит столько? — спросила она, продолжая набивать рот.

Хозяин подошел и задумчиво попробовал монету на зуб.

— Откуда же у тебя золото, девица? — поинтересовался он. — Ограбила какого-нибудь толстосума? — и сам же захохотал от своей шутки.

— Насосала, — грубо бросила Динка, не совсем понимая смысл фразы.

Хозяин трактира зашелся хохотом. «Очень смешно!» — злобно подумала про себя Динка, глядя, как он подзывает к себе мальчишку и что-то шепчет тому на ухо.

Мальчик, понятливо кивнув, бросился вон из таверны. Может хозяин таверны его послал за лошадью, но у Динки, то ли от усталости, то ли от воспоминаний о наставлениях Ивана, засосало под ложечкой от дурных предчувствий.

— Лошадь дашь мне, хозяин? — спросила Динка, отодвигая от себя тарелки и вставая с лавки.

— Да погоди-ты, погоди, — взгляд трактирщика стал подозрительно масляный, а голос так и сочился лживой заботой. — Моя женушка такой пирог испекла — пальчики оближешь. Вот сейчас из печи достает. Присядь еще. Сейчас тебе молока с пирогом подам.

Динка снова опустилась на лавку с подозрением глядя, как хозяин исчез в глубине дома. Пирога очень хотелось. Жидкая похлебка совсем не утолила голод, а только его раззадорила. Но поведение мужчины решительно ей не нравилось.

«Это от усталости», — попыталась успокоить она себя.

Уборная была сделана прямо в таверне, и Динка прошла туда. Справив нужду, она встала перед небольшим зеркалом, вглядываясь в глубокие тени, которые пролегли у нее под глазами. Поправила на ноге и на руке кинжалы, проверила, легко ли развязываются завязки, на которых висели три оставшихся метательных ножа. А затем, подумав, распустила косу и собрала волосы на макушке в высокий пучок, обернула их кончики вокруг пучка и заколола одним из маленьких метательных ножей.

Она так сделала чтобы, во-первых, легко было выхватить нож. А во-вторых, одним движением можно было распустить волосы. Она вспомнила, как легко она расправилась с разбойником, пока он пристраивался ее изнасиловать. Пожалуй, в случае опасности, она могла бы повторить. Осталось только каким-нибудь способом отвлечь внимание нападающего. И вряд ли он купится на фразу «Смотри! Во-он птичка!»

В том, что нападать будет мужчина, она не сомневалась. Подумав еще немного, она расстегнула куртку и вспорола свою рубашку на груди так, чтобы из разреза выступали округлости груди. Полюбовавшись еще немного на себя в зеркало, она запахнула плащ поплотнее и накинула капюшон. Выйдя в таверну, она обнаружила, что на ее столе действительно стоит тарелка с внушительным куском пирога и кружка молока. Динка принюхалась, лизнула, и, не обнаружив ничего подозрительного, с аппетитом съела пирог, оказавшийся действительно вкусным.

— Лошадь, хозяин! — крикнула она, опустошив тарелку.

— Бери в конюшне, — крикнул он из соседней комнаты, не показываясь на глаза. — Серая в яблоках.

Динка встала из-за стола и решительно направилась к выходу. Конюшню она сразу узнала по запаху. Небольшое здание стояло чуть поодаль от входа в таверну. Тропинка к ней проходила мимо густой живой изгороди, состоящей из колючих кустов, высотой с Динкин рост. Она преодолела уже половину пути до конюшни, когда от кустов перед ней и позади нее отделились четыре тени.

— Отдавай сумку, и мы тебя не тронем, — грозно пробасил один из бандитов.

— Я буду кричать, — предупредила Динка, отступая таким образом, чтобы все четверо оказались перед ней.

— Кричи, — разрешил главарь. — Здесь тебя никто не услышит.

Один из бандитов сбоку потянулся к сумке, но Динка проворно отпрыгнула, прижимая сумку к животу.

— Не хочешь по-хорошему? — проревел бандит, наступая на нее и заставляя пятиться к живой изгороди.

— А ты, кроме золота, ничего не хочешь? — кокетливо моргнула Динка, сбрасывая плащ на спину, оголяя грудь и открывая голову. — М? — она потянулась рукой к волосам, незаметно выдергивая кинжал. Волосы водопадом рассыпались по плечам.

— Даже так? — хрипло отозвался бандит, завороженно пожирая взглядом ее обнаженную грудь.

— Ну же, милый… — томно протянула Динка, протягивая ладонь со спрятанным в ней ножом к шее бандита. Тот гордо вздернул подбородок, подставляя ей под ласку беззащитную шею.

Разрез получился тонкий и очень глубокий. Бандит тихо булькнул и замер напротив нее выпучив глаза. Динка что есть силы толкнула его в грудь, и он начал заваливаться на спину, откидывая назад голову все дальше и дальше.

— Эй, Хант, ты чего? — оторопели остальные, увидев, что их предводитель рухнул, но еще не замечая в темноте зияющую рану на горле.

Динка, воспользовавшись их замешательством, юркнула между ними и рванула в конюшню. Она бежала между денниками, на ходу вытаскивая из рюкзака веревку и высматривая серую в яблоках лошадь, и слышала приближающийся топот и ругательства. Вот она! Динка распахнула дверцу денника, влетела внутрь, удавкой закинула на шею лошади веревку и, уцепившись за гриву, прыгнула ей на спину, прямо без седла.

— Пошла! — рявкнула она лошади, всаживая в бока шпоры.

Лошадь истошно заржала и вылетела из денника. В коридоре конюшни уже бежали трое оставшихся бандитов. Они кинулись на лошадь, пытаясь ухватить ее за гриву или за хвост. Но Динка снова всадила шпоры в бока, и напуганная лошадь заскакала по конюшне, высоко вскидывая то задние, то передние копыта. Бандиты разлетелись по углам, словно рюхи в игре «городки». Динка, выровняла лошадь, затянув на ее шее веревку, и галопом выскочила из конюшни. С топотом промчалась по темной улице и покинула негостеприимный поселок навсегда.

Ночь она скакала без остановок. А с восходом солнца, она сдернула лошадь с дороги и свалилась с нее в кусты. Наскоро обмотав веревку вокруг ствола дерева, Динка прямо под этим же кустом провалилась в сон. Проснулась она, когда солнце стояло в зените. Запихала в рот кусок своего сухого пайка, накинула на лошадь запасную уздечку, оставшуюся еще от безвременно погибшего коня Дайма. И снова отправилась в путь.

Дня три... Ночь она уже проскакала. Значит осталось дня два. К рассвету следующего дня Динка рассчитывала добраться до столицы.

Она снова скакала без остановки остаток дня и ночь. Лошадь хрипела от надсады, но шла. Никаких диких зверей и разбойников по пути не попадалось. Человеческого жилья, впрочем, тоже. Над дорогой смыкались ветви вековых деревьев, образуя мрачный коридор, сквозь щели в потолке которого на пыльную дорогу полосами падал лунный свет. Луна уже превратилась в остророгий месяц, который вскоре грозился исчезнуть совсем.

Когда рассвело, Динка выехала в довольно большое поселение. Уже не деревню, но еще и не город. Лес отступил, уступив место желто-зеленым пологим холмам, на склонах которых широко и привольно раскинулся поселок.

Динка проскакала по центральной улице, направляясь прямиком к постоялому двору. Каждый уважающий себя поселок, стоящий на тракте, имел постоялый двор. Вот только в большинстве из них — это была обычный двухэтажный дом, передняя часть которого была отдана гостям, а задняя была жилая. Здесь же постоялый двор представлял собой целый городок, состоящий из небольших домиков, соединенных между собой тропинками. В центре стояла харчевня. А вокруг нее расположились домики для гостей. Видимо, здесь часто останавливались гости большими группами или отрядами. И, чтобы они не мешали друг другу, их расселяли в разные домики.

Динка бросила повод подбежавшему с конюшни мальчику и зашла в харчевню. Несмотря на раннее утро, в харчевне было оживленно. Завтракали перед дорогой путники. Опохмелялись местные завсегдатаи. Отдыхали после ночного дежурства королевские стражники.

Динка огляделась и, не найдя свободного столика, присела на высокий табурет у стойки.

— Чем могу помочь? — тут же подбежал к ней невысокий и лысоватый мужчина, в переднике и с подносом грязной посуды в руках.

— Далеко ли до столицы? — задала Динка волновавший ее вопрос. Она снова едва держалась на ногах от усталости, но усилием воли держала спину ровно.

— Близко. Всего в версте от столицы мы живем, — проговорил трактирщик, убирая грязную посуду под стойку, протирая поднос тряпкой и ставя перед Динкой чистый стакан.

— Что пить будешь, красавица? — трактирщик вопросительно уставился на нее. Динка тряхнула распущенными волосами и подумала о том, что давно ее никто не называет «девочка», как будто повзрослела она за эти несколько дней.

— Молока, пожалуйста. И поесть чего-нибудь сытного, — сделала она заказ и осмотрелась по сторонам.

— С какой целью в столицу пожаловала? — продолжал поддерживать вежливый разговор трактирщик, выставляя перед ней еду.

— Слыхала, что демонов поймали. Посмотреть вот хочу, — как можно беспечнее отозвалась Динка. — Только показывают ли их?

— Показывать не показывают, да через три дня все их увидим, — захохотал трактирщик.

— А что будет через три дня? — полюбопытствовала Динка, сдерживая участившееся дыхание.

— Ан вон эшафот возводят, казнить их собираются на площади всем нам на потеху, — ухмыльнулся трактирщик.