Весталка. История запретной страсти

Глава 33

Слухи о том, что Марк Блоссий вызван на суд по обвинению в совращении весталки, облетели Рим и проникли в Кампанию с быстротою молнии и как удар молнии поразили всех, кто был с ним знаком.

Удивительная перемена произошла за короткое время с Децием Блоссием. Он перестал ездить на увеселительные прогулки к Альбанским горам, где обычно искал новых знакомств, перестал посещать пиры и празднества, избегал встреч с Кальпурнией, которая, несмотря на их недавний разрыв, не переставала преследовать его, – короче говоря, Деций как-то вдруг отказался от своей прежней разгульной и распущенной жизни. Исчезли его обычная непринуждённость, вызывающая самоуверенность, он точно впал в душевное оцепенение, от которого его смог пробудить только визит Овидия.

Знаменитый поэт принёс Блоссию-младшему добрые вести. В отличие от брата осуждённого Овидий не сидел сложа руки и не предавался мрачным размышлениям, но действовал – продуманно и активно. Первым делом он обратился за помощью к своему другу Квинту Горацию Флакку.

Следует отметить, что Гораций, один из гениев своего времени, автор прославивших его имя «Од» и «Искусства поэзии», входил в доверие не только к советнику императора Гаю Цильпию Меценату, но и к самому Августу. Август даже предложил Горацию место своего письмоводителя, и, хотя тот отказался, на их дружеские отношения это нисколько не повлияло. В отличие от Овидия, чьё творчество противоречило осуществляемым Августом мероприятиям, Гораций писал с добродушным безопасным для политики свободомыслием. Овидий сблизился с Горацием несмотря на разницу в возрасте и принадлежность к разным поэтическим кругам. Гораций входил в круг Мецената, Овидий – в круг Корвина Мессалы. То, что их объединяло, было сильнее всяких разногласий, и называлось великой любовью к Поэзии. Как Овидий вполне заслуженно носил титул «певец любви», так Гораций с гордостью принял титул «Августова певца».

Пока Гораций, стремясь исполнить просьбу младшего товарища по перу, уговаривал своего покровителя Мецената повлиять на решение суда, Овидий посетил претора Пизона. На предстоящем судебном процессе Гай Пизон должен был возглавить суд присяжных. После недолгого и лишённого двусмысленных намёков разговора была названа сумма, которая вполне удовлетворяла требования благородного претора, но не вполне соответствовала той части из состояния Овидия, которую он жертвовал для спасения друга.

Узнав о возникших затруднениях, Деций немедленно внёс необходимую денежную долю. Затем, приняв совет Овидия, он выслал гонцов к влиятельным кампанским землевладельцам – им предстояло на судебном заседании составить поддержку Марку Блоссию.

День был сумрачный и холодный. Дождя не было, но между свинцово-серым небом и землёй плавал мутно-жёлтый туман.

Несмотря на непогоду, на улицах Вечного города было людно. Все спешили к Римскому Форуму, где в этот день должен был состояться суд над кампанским патрицием Марком Блоссием.

Представители римского правосудия собрались в храме Согласия, где иногда проходили заседания сената. Вход в храм был устроен под портиком; просторный зал украшала колоннада с галереей. В этот день на галерею разрешался доступ гражданам – половина из них прибыла из Кампании, родины подсудимого. Напротив входной двери, на подиуме, стоял мраморный стол и кресло, предназначенное для претора, главная задача которого заключалась в отправлении правосудия. На скамьях присяжных царило оживление, зато сидящие на галерее хранили молчание.

Наконец в помещение храма вошёл претор Пизон в сопровождении судей, и наступила тишина. Собравшиеся с нетерпением смотрели, как судьи неторопливо занимают свои места, как претор чинно, блюдя достоинство своего высокого сана, усаживается на курульном кресле. Провозгласив судебное заседание открытым, Пизон, как требовал обычай, воскликнул: «Пусть войдёт подсудимый!». Несмотря на страшную давку у входа, собравшаяся там толпа расступилась, образовав проход. Марк под стражей проследовал вглубь храма, где стояла предназначенная для него скамья.

С обвинительной речью к собравшимся в зале обратился от имени императора Тит Виний.

– Огонь Весты осквернён! Нанесено страшное оскорбление народу Рима и законам наших предков! – воскликнул Виний, вперив в подсудимого метавший молнии гнева взор.

Краткое вступление обвинителя было встречено шумным одобрением почти на всех скамьях и бурным порицанием на галерее.

Когда шум постепенно утих, Виний продолжил:

– Приступаем к суду над Марком Блоссием, уроженцем Кампании и гражданином Рима, по обвинению в совращении жрицы Весты и нарушении законов государства.

Окинув зал беглым взором, обвинитель обратился к подсудимому:

– Ты отказался от помощи прокуратора*. Значит ли это, что тем самым ты признаёшь себя виновным по всем пунктам обвинения?

– Это значит, что я сам буду защищать себя, – с невозмутимым видом ответил Марк Блоссий.

– Итак, чтобы доказать, насколько справедливо правосудие государства, я начну перечень пунктов обвинения, представленных заявлениями свидетелей, – снова заговорил Виний.

Спокойно и неторопливо перечислил он улики, тщательно подготовленные Деллией с одобрения Ливии. Сначала выступили свидетели, раскрывшие последствия безграничной развращённости и безнравственности таких законоотступников, как Марк Блоссий и его ранее осуждённый и затем помилованный брат. Здесь были отец пожелавшей избавиться от беременности и умершей вследствие знахарского вмешательства девушки; жених, чья свадьба не состоялась из-за обнаружившихся добрачных связей невесты с совратившими её мужчинами; муж, оскорблённый изменами жены. И так без конца – доведённые до отчаяния, разрушенные семьи, несчастливые браки, униженные супруги. В толпе поднимался гневный ропот.

Марк слушал показания свидетелей с безразличным выражением лица. К чему вся эта комедия? Обвинять его в чужих грехах глупо и смешно. В самом деле, он виноват не больше или ненамного больше, чем любой из сидящих в зале. Ни для кого в Риме не секрет, что завещанные предками законы добродетели уже не восстановить никакими декретами, что наступило время крушения нравственных норм, что брак и семья перестали быть ценностью в обществе, а их место заполнил разврат. И разве сам Август, от имени которого правили сейчас правосудие, мог бы похвастаться безупречной супружеской жизнью и благонравием?

Но вот перешли к свидетельским показаниям непосредственно об осквернении священного очага Весты.

Марк внимательно слушал разоблачавшие его речи, которые обнажали перед гражданами его гнусные намерения в отношении жрицы Весты. Тут было много такого, что казалось ему подозрительным. Более всего Марка поразило сообщение о наличии среди прочих документов обвинения письма, в котором он якобы просил свою «любовницу» не мешкая приехать к нему в лагерь. Марк не верил своим ушам. Он был уверен, что никогда не писал Альбии ничего подобного. Теперь всё стало ясным для него: и неожиданный приезд Альбии, и появление посланников Ливии, и его арест. Он догадался, кому был нужен этот суд и кому он был полезен.

– Ложь! – громко сказал Марк. – Я отказываюсь признать себя виновным в этой лжи! Я отвергаю ложное обвинение и настаиваю на своём гражданском праве!

По галерее пробежал одобрительный шёпот.

– Содержание этого письма ясно и неопровержимо доказывает преступный характер намерений подсудимого, – невзирая на протест обвиняемого продолжал Виний. – Лестью и красноречием, хитростью и признаниями в любви он пытался вызвать страсть в сердце неискушённой невинной девушки, пытался поколебать её уверенность и склонить к пагубной близости.

С этими словами Виний потряс в воздухе зажатым в руке свитком папируса.

Присмотревшись к нему, Марк узнал свою печать с изображением выходящей из морской пены Венеры.

– Подсудимый по-прежнему отрицает, что писал это письмо? – спросил Виний после прочтения послания, в котором каждое слово было выстрадано в дни разлуки Марка со своей возлюбленной, каждая строка пронизана искренними чувствами.

– Это письмо действительно писал я, – ответил Марк глухим голосом. – Однако что касается просьбы к весталке приехать ко мне в лагерь, я продолжаю утверждать, что данная приписка была сфабрикована моими личными недругами. Полагаю, суду будет нетрудно проверить, что она написана не моей рукой.

– Как явствует из текста и почерка постскриптума, твоё пожелание увидеться с весталкой под предлогом расставания из-за якобы одолевшего тебя смертельного недуга было косвенно выражено кем-то из твоих товарищей. Мы опросили всех, кто был в те дни рядом с тобой, Марк Блоссий, и ни один из опрошенных не признал этот почерк своим. Было ясно, что все они видят это письмо впервые. Из этого следует, что с целью завлечь жрицу ты для пущей убедительности прибегнул к хитрой уловке – изменению почерка.

– Я продолжаю отвергать это ложное обвинение, – упрямо проговорил кампанец. – Клянусь всеми богами Рима, я не просил весталку приехать ко мне на свидание. Я не перестану утверждать это даже под пыткой.

– Стало быть, во всём виноваты твои враги и сама весталка? Но, насколько мне не изменяет память, во время ареста ты убеждал меня в невиновности жрицы Весты. Сотня свидетелей подтвердит эти слова так же, как и твоё заявление о готовности одному нести наказание за попытку совращения.

Виний выждал, пока оглушительный гул заполнил весь зал, перекатываясь из одного его конца в другой, затем призвал собравшихся к порядку и нетерпеливо спросил у подсудимого:

– Так что же, Марк Блоссий, продолжаешь ли ты отвергать этот суд и выдвинутые против тебя обвинения?

Прежде чем ответить, кампанец оглядел зал и среди многих знакомых ему лиц увидел бледное лицо брата, а рядом с ним – замершего в напряжённом ожидании Овидия. Затем взгляд его переместился вниз, и Марк вдруг ощутил ненависть, с какой взирала на него сейчас эта публика, чуждая ему, презирающая его и злорадствующая над ним. И впервые за всё время он поверил в то, что совершил святотатство, что его безумная страсть к весталке – кощунство, преступление. И на вопрос обвинителя он ответил одним лишь коротким «нет».

Виний даже покраснел от удовольствия.

– Именем императора Цезаря Августа объявляю! Марк Блоссий, уроженец Кампании, гражданин Рима, обвинён и признан виновным в таких преступлениях, как законоотступничество, прелюбодеяние и совращение жрицы Весты, во искупление коих должен быть наказан со всей суровостью Римского государства. Как известно из истории судебной практики, совратителей весталок до смерти засекали розгами на Комиции. Призываю судей и присяжных проголосовать именно за этот вид наказания для Марка Блоссия, а его земельные владения в Кампании конфисковать и объявить собственностью государства.

Голос Виния, звонкий и торжественный, прозвучал в мёртвой тишине, точно сигнал военной трубы в пустыни.

– Обвинитель, вероятно, хотел сказать, что кампанские земли, которыми на протяжении столетий владел мой род, должны перейти в собственность не государства, а того, кто им управляет. Всем известно, что эти владения лишь по счастливой случайности не попали в список проскрипций, из-за чего кое-кто и по сей день не обрёл покоя, – неожиданно дерзко заявил Марк, меняясь в лице.

Он потерял самообладание: на этот раз горячая кровь его далёких предков горцев-самнитов* напомнила о себе – он сжал кулаки, потрясая ими в воздухе.

– Подсудимый оскорбил императора! – раздался чей-то злобный голос.

Гул возмущения, разбуженный этим выкриком, постепенно нарастал, грозя вылиться в настоящую бурю.

Претор решил наконец вмешаться и подал знак: звук тубы призвал народ к молчанию. Когда шум в зале постепенно утих, Пизон обратился к публике с речью, которую давно ждали сторонники подсудимого.

– Квириты!* Только что нам стало известно решение жреческой коллегии, слушавшей дело об обвинении весталки Альбии в нарушении обета целомудрия. Жрица признана невиновной: она не запятнала честь служительницы Весты и сохранила свою невинность. Позор не коснулся священного очага богини!

На этот раз публика отозвалась ропотом, выражавшем не то удивление и недоверие, не то недовольство тем, что её лишили долгожданного зрелища наказания виновных. Зато галерея шумно рукоплескала.

– От имени суда присяжных я, претор Гай Пизон, требую пересмотреть приговор, вынесенный подсудимому Марку Блоссию обвинительной стороной, – продолжал свою речь Пизон. – Будем откровенны, приговор несправедлив. Во имя всех богов-покровителей Рима, призываю вас, квириты, к соблюдению законов нашего государства и отмене сурового наказания, которое позорит имя римского гражданина.

Снова поднялся шум.

– Претор подкуплен родственниками обвиняемого! Всем известно богатство кампанских Блоссиев! – прокричал всё тот же злобный голос.

Собравшихся охватило крайнее возбуждение, распространившееся и на тех, кто ожидал решения суда на улице.

Соблюдая традиции римского права, Пизон был вынужден учитывать решение присяжных. Он напомнил им о необходимости серьёзно взвесить все обстоятельства дела и вынести приговор, основываясь на правосудии. Каждый из судей, держа в руке камешек, произносил слова: « Если я ошибусь сознательно, то пусть тогда Юпитер, ради спасения города, отбросит от меня добрых людей, как я отбрасываю этот камень». Приступили к голосованию. Каждый из судей должен был дать свой ответ на табличке, начертав на ней одну из трёх букв: A, C или N. Первая означала «absolvo» – оправдываю, вторая – «condemno» – осуждаю, и, наконец, третья – «non liqet» – не ясно. Что касалось последнего решения, то оно определялось как отстрочка в рассмотрении дела, поскольку недостаточно уяснена вина и суду необходимо получить дополнительные сведения.

Наконец пристав по знаку претора объявил об окончании прений громовым «dixerunt!» – «они сказали!» – и зал притих в ожидании.

После голосования, в котором табличек с буквой «C» оказалось всего на одну меньше, чем с буквой «N», приговор был пересмотрен. Часть кампанских земель Марка Блоссия оставалась его частной собственностью, но другая, большая часть, включая виллу в Капуе, была объявлена владениями римского государства. За признание вины и чистосердечное раскаяние Марку Блоссию, во избежание более суровой участи, было разрешено беспрепятственно удалиться в изгнание. А в подтверждение того, что впредь он не будет нарушать законы императора, ему надлежало в короткий срок вступить в брак с любой, пожелавшей разделить горечь изгнания женщиной.

Судебное разбирательство было закончено.

Наступил уже вечер, и народ толпился в ожидании, когда Марк вышел из храма Согласия. Его приветствовали десятки голосов. Но слышались и оскорбления, и угрозы, и проклятия. В возбуждённой толпе, теснившейся у портика, чуть не произошло столкновение, которое могло повлечь за собой гибель людей.

Претор Пизон, под защитой отряда преторианцев, уговорами и силой оружия утихомирил недовольных решением суда противников Блоссия и призвал горожан мирно разойтись по домам. Постепенно напряжение спало, народ стал расходиться.

Никто из Блоссиев, окружённых друзьями и родственниками, не обратил внимания на прятавшихся за колоннами храма женщину с покрывалом на голове и одетого во всё тёмное мужчину. И никто не услышал, как этот мужчина, обернувшись к своей спутнице и ловя воздух перекошенным от ярости ртом, злобным голосом проговорил:

– И всё-таки неужели ты думаешь, что мы проиграли?! Нет, я так просто не сдамся, клянусь Фуриями-Мстительницами!

***

Прокуратор – в рим. частном праве представитель ответчика/истца перед судом

Самниты – италийские племена, потомки сабинов

Квириты – собирательная формулировка “Римский народ”