Весталка. История запретной страсти

Глава 41

День был пронзительно-свежий, но не холодный, не похожий на предыдущие. Пушистые рваные облака на голубом небе сливались с белыми шапками первого снега, укрывшего вершины Альбанских гор. Редкие порывы ветра трепали верхушки деревьев, безжалостно срывая последние листья, оголяли клумбы с запоздалыми цветами. Ласточки с криком проносились над крышами домов и тонули в небе.

В уединённом покое, выходившем окнами в сад, на низком ложе лежала Альбия. Её тело под покрывалом казалось тонким и хрупким, кожа на лице – почти прозрачной; тень ресниц падала на бледные щёки; между полуоткрытых губ влажно блестела полоска жемчужных зубов. Весь её облик дышал такой непорочной прелестью, такой воздушной нежностью, что, глядя на неё, трудно было представить, как всего пару дней назад она металась в тяжёлом полузабытьи, измученная жаром и усталостью. Танатос, гений смерти, кружил над ложем весталки, но, не дождавшись своего часа, улетел куда-то в запредельные миры: болезнь, терзавшая девушку несколько дней и ночей подряд, постепенно отступила.

С той минуты как Марк увидел Альбию в своём доме в сопровождении её старой служанки и Деция и до той поры, как они, бежав из Рима, нашли убежище в глухой деревне у подножия Альбанской горы, он ни на шаг не отходил от неё. Пережитые Альбией страдания и последовавшая за ними тяжёлая болезнь уже превышали её силы, и Марку не оставалось ничего другого, как молить богов о пощаде и снисхождении. Пожалуй, впервые в жизни он почувствовал религиозное благоговение перед незримыми высшими существами, от которых теперь зависела судьба его любимой. При мысли, что он может навсегда потерять Альбию, душа его превращалась в один крик боли, – и этой болью было пронизано каждое слово его молитв. Каждое биение его сердца стало теперь молитвой.

В тот день, когда перед напором молитв и неистощимой надежды недуг начал ослабевать, а дыхание Альбии стало размеренным и тихим, Марк впервые крепко уснул. От долгих часов бдения у постели больной, крайней усталости и тревог его глаза начали слипаться. Шипение смолы в факеле, кудахтание кур во дворе и голубиное воркование за стеной убаюкивали его. Борясь со сном, он иногда вскидывал голову и всматривался в лицо Альбии, но потом наконец сдался и уснул.

Когда Альбия открыла глаза, то не сразу вспомнила, где она и что с нею произошло. В комнате, окутанной вечерним сумраком, шипя и роняя капли смолы, горел факел. По стенам скользили смутные тени и блики, но ещё до того, как глаза Альбии различили в полутьме очертания Марка, она почувствовала его присутствие. Она улыбнулась и хотела позвать его, но её уста издали только еле слышный шёпот.

Погружённый в глубокий сон, Марк не мог его слышать. Но он увидел и услышал Альбию во сне. Он уловил её дыхание; её губы шевельнулись, назвав его имя. Прикосновение её влажных пальцев и невыносимо томительный поцелуй опалили его сердце. Марк тихо застонал от объявшего его желания: ему хотелось прильнуть к её бёдрам, проникнуть в неё и любить, любить её до изнеможения, до страстного и блаженного исступления...

Охваченный этим неистовым желанием, Марк проснулся и увидел, что Альбия с нежностью смотрит на него.

– Ничего не хотела я так сильно, как увидеть тебя, увидеть рядом, наяву, – тихим голосом произнесла весталка, – я тосковала по тебе. И вот ты здесь... Позволь же мне обнять тебя.

Марк наклонился; но больная была ещё слишком слаба, чтобы обнять его шею, – попробовала и не могла. Тогда он сам мягко, будто боясь причинить боль её хрупкому телу, заключил её в свои объятия.

– Любимая моя, как же ты страдала! – начал говорить Марк, и от звука его голоса по телу Альбии прокатилась сладкая истома. – Безжалостные палачи! Как смели они затуманить слезами эти чудесные глаза? Как смели согнать румянец с этих нежных щёк? Как смели розгами терзать эти божественные плечи, это волшебное тело?

И он покрывал поцелуями её глаза, шею, плечи, всё крепче прижимая её к своей широкой груди. Альбия чувствовала, что объятия Марка становятся всё более пылкими, и она ждала, она жаждала снова испытать и пережить те ни с чем не сравнимые ощущения, сила и прелесть которых однажды уже покорили её.

– Марк, любимый, я всегда знала, что ты не покинешь меня, – произнесла Альбия слабым голосом, хотя глаза её так и сияли от счастья. – Там, в темнице, я обращалась к тебе и говорила с тобой, я слышала твой голос – это был знак того, что ты где-то рядом, что ты думаешь обо мне... И я жила надеждой, что ты придёшь, и мы с тобой уже никогда не разлучимся...

Слова замерли на её устах. От радости и сознания того, что теперь наконец-то ей дозволено любить без страха и осуждения, у неё перехватило горло и глаза наполнились слезами. Она подняла лицо, и губы их встретились. В какой-то миг язык Марка проник в её рот, и два дыхания слились в одно. Закрыв глаза, Марк наслаждался этим мгновением и всё крепче прижимал к себе дрожавшую не то от слабости, не то от желания девушку. Он с трудом сдерживал себя, он так жаждал Альбию и всё же медлил. Медлил не только потому, что она была ещё слаба, но и потому, что знал: желание не менее сладко, чем обладание.

Потом он гладил её по лицу, по мягким густым волосам, которые подобно вуали облегали её гибкий стан. Они долго молчали, наслаждаясь близостью друг друга.

– Хвала богам, всё самое страшное уже позади, – спустя какое-то время снова заговорил Марк. – Мы прошли нелёгкий путь и вынесли немало испытаний. То, что мы сейчас вместе, я считаю величайшим подарком Судьбы, и я никогда не устану благодарить её за тот день, когда впервые увидел тебя, моя дивная Альбия. Клянусь Кипридой, что больше никогда не отпущу тебя! Скажи мне лишь слово, и мы навсегда покинем Рим и поселимся где-нибудь далеко. Там, где никто не будет знать о нас; там, где любовь и счастье живут рядом; там, где я назову тебя своей Гаией, а ты назовёшь меня своим Гаем*. Вместе жить, любить и принадлежать друг другу – можно ли вообразить что-либо прекраснее!

– О Марк! – радостно воскликнула Альбия. – Если бы всё так и было!

– Так будет, если только ты того пожелаешь!

– Я желаю и... боюсь. Боюсь, что гнев Весты настигнет нас, куда бы мы ни бежали, где бы ни прятались... Меня осудили, заклеймили позором, но этой жертвы может оказаться мало. Чтобы открыть дверь в новую жизнь, потребуется больше, – и я боюсь не столько за себя, сколько за тебя, любимый.

– Не тревожься, милая. Ты предназначена мне иной богиней – Киприда не покинет нас, – успокоил весталку Марк.

И они снова прильнули друг к другу, словно имя всемогущей покровительницы влюблённых придало им больше веры. Уповая на её силу, они уже смелее смотрели в будущее.

***

* такими словами молодая жена встречала мужа; брачная формула