Ветер перемен

==== Глава 47. Прогнать мысли ====

Облокотившись о планширь, Рада покуривала трубочку и, сощурившись, глядела вдаль. С востока налетал несильный ветерок, беспокоя серую рябь, и она в ответ вздыбливалась, словно шерсть на загривке недовольного пса. Море вздулось от тысяч мелких капелек мороси, что щедро поливала его уже который день, и облака на горизонте сливались с этой зыбью в одно единое колышущееся марево. Оно походило то ли на туман, то ли на северное сияние, о котором так много травили байки моряки, что отваживались плавать в Тарн, то ли просто на грязные тряпки на ветру. Но смотреть туда было удивительно приятно, и Рада тихонько ухмылялась под нос, прищуривая один глаз и любуясь морем. Вот таким она любила его. Не прозрачным и светлым, не лазоревым и теплым, а таким: беспокойно-холодным, ворчливым, вечно чего-то жаждущим и не получающим. И цвет у него был точь-в-точь, как у глаз Лиары.

На ветру посвистывали снасти, поскрипывали мачты, корабль тихонько пел что-то сам себе, разговаривал с людьми, что заботливо выдраивали его палубу, ухаживали за его мачтами, разворачивали паруса, чтобы толкающий в спину ветер не мешал ему вольготно плыть на запад. На запад, наконец-то! Рада вздохнула, прикрывая глаза. Весь этот ужас кончился, и теперь они плыли в Аластар, самый западный лонтронский порт, чтобы потом подняться вверх по течению Тонила в Речной Дом, где Лиара сможет найти ответы на свои вопросы. Затем двинуться прочь из Илледара на штурм Эрванского кряжа — Первой Преграды перед Бездной Мхира.

За спиной покрикивала Равенна, заложив руки за спину и расхаживая по палубному настилу. Она уже оправилась от полученных в сражении ран и полностью восстановила свои силы, чтобы вновь начать командовать кораблем. Рада не могла сказать, что ей нравилась эта женщина: больно много было в ней гонора и задиристого желания пободаться. В первый же день после окончания битвы, когда моряки «Блудницы» подобрали их с разбитого вдребезги корабля Сагаира, Равенна пришла к Раде знакомиться, и это знакомство не слишком-то пришлось ей по душе.

— Это тебя зовут Черным Ветром? — послышался за спиной звонкий голос, и Рада обернулась через плечо.

Сейчас ей уж точно было не до разговоров. Пришедшая из ниоткуда сила также в никуда и ушла, оставив после себя легкий золотистый звон изможденного тела и лютую усталость. К тому же, они с Улыбашкой оказались единственными из отряда, кто пострадал меньше всех, а потому и забота об остальных раненых легла на их плечи

Лиару, впавшую в спокойное мягкое забытье, Рада сама отнесла на руках в трюм и уложила в гамак в то время, как Улыбашка, проклиная все на свете, пыталась привести в себя изможденного ильтонца. Кай все-таки очнулся, белый, как полотно, едва способный говорить, но, увидев, что стало с Алеором, сумел-таки взять себя в руки. Правда, сил ему хватило только на то, чтобы зарастить внутренний разрыв тканей эльфа, который мог угрожать его жизни, и слегка поумерить хлещущую из сквозной дыры в плече кровь. Потом ильтонец отключился уже с концами, и дозваться его было просто невозможно. Так что вдвоем с Улыбашкой они кое-как залатали нашедшимися в ее кармане нитками две громадные дыры в плече Алеора, при помощи матросов оттащили и его, и Кая в капитанскую каюту, уложив ильтонца на пол, а эльфа на кровать. Каюта Равенны была самым теплым и сухим помещением на корабле, так что раненым в ней было самое место, а все остальные могли подождать.

И когда Рада, наконец-то, обессилено опустилась на скатку каких-то канатов у самого борта корабля и приняла из рук Улыбашки трубку, чтобы хоть немного прийти в себя и покурить, Равенна и появилась со своими вопросами.

— Ну, меня, — буркнула Рада, разглядывая пиратку.

Та была красива, достаточно, чтобы вскружить голову любому мужчине. И опасна, судя по кривому клинку за ее кушаком и плавной, перекатывающейся походке. К тому же, на ее одежде зияли окровавленные прорехи, из чего Рада сделала вывод, что во время битвы в трюме она не отсиживалась.

Только вот роста в ней было не достаточно, да и держалась она как-то чересчур вольготно, развернув плечи и буквально бросая Раде вызов зеленым прищуром своих кошачьих глаз. Может, в нормальном состоянии Рада бы и не обратила на это никакого внимания: в конце концов, многие люди были о себе высокого мнения и пыжились этим, и уж точно пиратка, только что вышедшая живой из тяжелой схватки, имела на это право побольше, чем какой-нибудь разряженный в шелка лорденыш с масляными поросячьими щечками. Да только сама Рада сейчас была настолько выжата, что сил на пререкания и выяснения, кто здесь сильнее, у нее просто не было. Не говоря уже о том, что иная Воля, излечившая ее тело и придавшая сил для сражения с Тваугебирами, принесла с собой кристально-чистое ощущение правды, отголоски которого до сих пор еще трепетали в груди Рады, и на фоне этого все поведение пиратки казалось ей глупой детской игрой.

Потому она только окинула взглядом расправленные плечи Равенны и нагло вскинутый кверху нос и отвернулась, возвращаясь к своей трубке.

Некоторое время из-за спины не доносилось ни звука. Затем все-таки Равенна заговорила, только на этот раз спеси в ее тоне было поменьше.

— Я видела, как ты сражалась с тем эльфом, Сагаиром, кажется. И это было очень неплохо, знаешь ли. Только вот интересно мне, как ты проделала тот трюк с огнем?

— А это был не трюк, — пожала плечами Рада, глубоко затягиваясь трубкой.

— Не трюк? — после паузы спросила Равенна. Теперь уже тон у нее был неуверенный и недоверчивый. — Так как же?..

Рада и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. То, что с ней произошло, не поддавалось никаким логическим объяснениям и уж точно не укладывалось у нее в голове. Никогда и никто не исцелялся сам, для работы с Источниками всегда требовался проводник, человек, способный перенаправить и перераспределить мощь, заключенную в Купели. И это было логично: чтобы энергия, которую никто не мог пощупать и потрогать, дошла до тела, которое любой мог пощупать и потрогать, должен был быть кто-то, кто становился своеобразным мостом, который одинаково реально ощущал и энергию, и материю. Не могла энергия напрямую снизойти в тело и исцелить его, не могла и все. Однако же, ран на теле Рады больше не было, как будто их не было и вовсе, и она побаивалась думать, что это невозможно — помнила тот приказ, непреложный и твердый, обрушившийся, как кирпич на голову. И самое странное было в том, что живым доказательством этого чуда была она сама.

И по сравнению с этим исцелением ее кожа, объятая языками пламени, была уже чем-то явно второстепенным, во всяком случае, это не удивляло ее так сильно, как сам факт исцеления. В конце-то концов, Рада все-таки была эльфом, хоть никто никогда не учил ее всем этим эльфийским премудростям, а эльфы могли делать кучу странных вещей, на которые были не способны все остальные расы. Может быть, все дело было в этом. А может, кулаки Сагаира, выбившие из нее все ее идиотское сопротивление и позволившие наконец принять Великую Мать, сделали свое дело, и она наконец-то перестала мешать Ее Воле проявляться сквозь себя. Хоть ей и непонятно было, почему именно ее выбрала Великая Мать, не только же из-за того, что она несла в себе кровь Стальвов.

Последнее подводило Раду слишком близко к мыслям о Детях Солнца, о которых теперь думать она не хотела. Наследники Ирантира, что однажды встанут против Сета, все время маячили перед ней, словно назойливая муха, все никак не желавшая улетать. Если этими наследниками были они с Алеором, то судьба их ждала крайне «интересная» и вовсе не такая героическая, как ей казалось в детстве. Судьба ничуть не легче, чем у Аватар Создателя. Кулаки Сагаира выбили и весь тот напыщенный бред, который она называла героической судьбой и особой участью, показав, как это выглядит на самом деле, и в глубине души Рада, несмотря на желание раздавить эту мразь по полу, осознавала, что должна была поблагодарить его за урок. И все равно думать об этом не хотелось ни в какую, а потому она просто предпочла выбросить из головы все мысли по поводу пламени, исцеления и вообще произошедшего. Мысли-то едва не свели ее с ума в том затхлом трюме со скрученными за спиной руками и отбитыми органами, и Рада теперь предпочитала не думать вообще.

Но не могла же она все это объяснить Равенне! Да и говорить ей не хотелось, если по чести, единственным желанием было одно: чтобы все оставили ее в покое.

Вздохнув, Рада обернулась к пиратке и постаралась ответить как можно спокойнее, чтобы та не восприняла ее слова, как оскорбление:

— Просто так вышло, вот и все. С людьми много всего случается. Иногда их дома горят, иногда горят они сами. В конце концов, какая разница, что именно горит? По мне, так это особенного значения не имеет.

Равенна некоторое время остолбенело смотрела на нее, и Рада поняла, что, наверное, сказала что-то не то и не так все-таки, как бы ни пыталась смягчить тон. Потом пиратка медленно кивнула ей и напряженно проговорила:

— Пираты, что прибыли на призыв Черного Жреца Каярди и Марн, хотели бы обсудить все произошедшее. Ты собираешься принять в этом участие?

— Пусть Улыбашка идет, — отмахнулась Рада, кривясь от усталости. — Она уж точно побольше меня поняла. Я только болталась там как тряпка и не слишком-то много запомнила.

— Лааадно, — протянула Равенна, и, бросив последний долгий взгляд на Раду, ушла прочь.

С тех пор она не пыталась больше завести разговора и держалась в стороне, но иногда Рада чувствовала спиной ее колючий взгляд. Впрочем, когда она оборачивалась, пиратка была уже занята своими делами, и наладить контакт не получалось. Да Раде того и не надо было. Судя по всему, Равенна была из тех, кто больше всего на свете любил быть впереди и в центре, купаясь в лучах всеобщего уважения и внимания. Раде все это казалось чепухой и глупостью, и она сторонилась таких, как Равенна, предпочитая не затмевать им солнце и не наживать себе зубной боли от вечного мельтешения вокруг в попытках доказать свое превосходство.

Из пиратских кораблей после бойни, устроенной Сагаиром, уцелела примерно половина. Все они сбились в стороне от обгоревших, медленно разваливающихся на части и уходящих под воду остовов остальных кораблей, матросы подобрали из холодной воды выживших и устроили совет. Что именно там происходило, Раде было глубоко все равно, но через несколько часов к дрейфующей на волнах «Блуднице» прибыло посольство во главе с бородатым детиной с перевязанными черным платком патлами и здоровенными золотыми серьгами в обоих ушах. Пригласить посольство в свою каюту Равенна уже не могла, потому что ее заняли раненые эльф с ильтонцем, а потому пираты разместились прямо посреди палубы, рассевшись на досках и принявшись переругиваться о том, кто, что и кому должен за пострадавшие корабли.

Рада не вслушивалась в суть беседы, ей не было до нее ровным счетом никакого дела. Да и Улыбашка вполне сносно справлялась со своей задачей, несколько приукрасив все подробности произошедших событий и представив дело так, что пиратам выпала на долю богоугодная участь пострадать во имя спасения весьма важной, отмеченной богами личности и сойтись в бою едва ли не с правой рукой Сети’Агона. Пираты покивали, согласились с тем, что это очень важно и здорово, и попросили денег за разбитые корабли. Споры длились еще несколько часов, и по итогу за Алеора был подписан договор, по которому Лесной Дом обязывался выплатить капитанам, потерявшим свои корабли, денежное вознаграждение в размере суммы убытков. С помощью Равенны список этих капитанов был составлен, Улыбашка торжественно поставила внизу этого документа свою кривую закорючку, клятвенно пообещав, что сразу же по прибытии в Аластар Алеор займется этим вопросом. На том пираты и отбыли: все знали, что Ренон — человек серьезный, и если он дал слово, значит, его сдержит. Теперь оставалось только убедить Алеора в том, что у Улыбашки не было другого выхода.

— Надеюсь, он будет в хорошем настроении, когда очнется, — горько вздохнула гномиха, провожая взглядом уплывающее прочь посольство. — В конце концов, он же подрался с Сагаиром. Это должно его немного успокоить, правда?

Рада так не думала, особенно учитывая тот факт, что Сагаир сбежал. Как он это сделал, она и сама не поняла, но скользкий гад буквально сквозь воздух провалился, удирая от той силы, что шла через нее, и Рада была совершенно уверена в том, что он все еще жив. А это означало, что рано или поздно он вновь попробует захватить ее и осуществить свой план. И что мне делать тогда? Всю жизнь прятаться от него? И где прятаться, чтобы он не достал меня, на другой стороне мира, что ли? Эти мысли тоже не прибавляли хорошего настроения, и она точно так же гнала их прочь, как и все остальные.

От пиратов попало и Равенне. Рада не совсем поняла, в чем там была проблема, но, судя по всему, Равенну вынудили вернуть корабль, на котором она сейчас плавала. Бородач очень долго орал на нее, называя воровкой и грозя какой-то гильдией, которая не потерпит самоуправства и нападения на других пиратских капитанов. Рада не слишком прислушивалась ко всему этому, но из тех обрывков, что долетели до ее ушей, поняла: кому-то серьезному Равенна умудрилась перейти дорогу, и теперь этот кто-то требовал взамен корабль. Так что в первые дни рыжая капитанша ходила мрачная, как туча, сквозь зубы рыча на своих матросов, а по вечерам уходила в одиночестве на ют и распивала там ром под звездами. Может, и поэтому она не слишком-то стремилась еще раз попробовать поговорить с Радой, и той от этого было только легче.

Однако Равенна обещала отвезти их обратно на запад, и вексель с кругленькой суммой, который выписал ей Алеор, лежал у нее за пазухой, непотерянный и неповрежденный во время битвы. Об этом она и сообщила бородачу, наотрез отказавшись сразу же следовать под его приглядом на северное побережье Мелонии и возвращать корабль какому-то Зубоскалу. И тут тоже пришлось вмешаться Улыбашке, пообещав, что она проследит, чтобы Равенна покинула корабль в Аластаре. Краем глаза Рада углядела сумму на векселе, которым Равенна размахивала перед носом бородача, предъявляя его как доказательство. На целый корабль этого, конечно же, не хватило бы, но две трети стоимости один единственный вексель с лихвой покрыл, так что пиратке оставалось дособирать уже совсем немного до того, чтобы купить себе новенькую шхуну в полную собственность. Так что, по мнению Рады, все здесь остались в выигрыше.

А вечером того же дня, когда солнце закатилось за густые серые тучи, и с неба начал моросить мелкий дождик, у нее состоялся разговор с Гарданом.

Кого-кого, а старого приятеля наемника Рада здесь совершенно не ожидала увидеть. Сколько Рада знала его, Гардан всегда воротил нос от кораблей, а на моряков поглядывал с недоверием и подозрительностью, стараясь держаться от них в стороне. Теперь же он, будто зеленый юнга, бегал по палубе, подгоняемый громкими приказами капитана, карабкался по канатам, драил палубу и постоянно мелькал по всему кораблю, спеша туда, где нужны были его руки. Рада долго недоверчиво наблюдала за этим, пытаясь понять перемену в поведении наемника, в конце концов, все-таки не выдержала и сама подошла к нему.

Гардан как раз довязывал последний узел на канате у носовой мачты и, казалось, был целиком погружен в работу. Но Рада видела, что краем глаза он наблюдает за ее приближением, навострившись, словно кот. Оставалось только гадать, почему он так вел себя. Она ведь помнила, что именно он вытащил ее из воды после того, как стахов сбила в воздухе топорами Улыбашка, и теперь вроде бы как была обязана ему жизнью. Вот только наемник при этом старательно обходил ее стороной: не так, чтобы это бросалось в глаза, а просто все время оказывался на противоположной от Рады стороне корабля.

Но теперь он был один на носу, и бежать ему было некуда. Встав рядом с ним и скрестив руки на груди, Рада взглянула на то, как ловко он сворачивал канат голыми ступнями, ровно накладывая одно кольцо на другое, и, хмыкнув, покачала головой:

— Глядишь, скоро ты ногами еще и писать научишься, и получше, чем руками!

Гардан обернулся к ней, оглядев осторожным взглядом темных глаз, и неопределенно повел плечом:

— Ну, руками у меня это не слишком-то хорошо получалось, так что может тут действительно подфартит.

Несмотря на спокойный ответ в шутливом тоне, выглядел он все равно таким напряженным, словно готов был сорваться с места и сбежать в любой момент. Рада повнимательнее пригляделась к нему, пытаясь понять, что же у него на уме. Вот только у нее никогда не получалось читать по людским лицам, так что, решив не ходить вокруг да около, она спросила:

— Как тебя занесло-то в команду Равенны? Помнится мне, тебя от всех этих морских дел воротило, как от прокисшей каши.

— Воротило, — кивнул Гардан, бросив на нее осторожный взгляд, — ровно до тех пор, пока за меня не взялась Марна.

Тут он осекся и захлопнул рот, словно язык проглотил. С поразительной медлительностью в голове Рады провернулись шестеренки, и она наконец-то поняла, в чем там было дело. И сразу же тяжело вздохнула, закатывая глаза.

— Послушай, Гардан, если дело в моем сыне, то я на тебя никакого зла не держу, — наемник даже не двинулся с места, но вдруг весь как будто подобрался, прислушиваясь к каждому ее слову. — Кто может противиться воле Марны? Если ей захотелось выбрать моего сына, что ж, значит, так и должно быть, и я тебя ни в чем не виню.

На сердце от этого было тяжело. Тревога за Далана отступила на какое-то время, отошла на второй план, померкнув на фоне угроз, побоев и той судьбы, что готовил для нее самой Сагаир. А теперь, когда Рада снова была на воле и в безопасности, тревога вернулась. Правда, она уже не была такой острой, как поначалу. К тебе самой приходила Великая Мать, и ты знаешь, каково это. И если твой сын благословлен небом переживать это текущее через каждую пору золото в каждый миг своей жизни, то за это нужно лишь поблагодарить. Потому что это единственно истинное и единственно правильное, и ни одна вещь не сможет сравниться с этим. И с ним уж точно никогда ничего плохо не случится.

Плечи Гардана слегка расслабились, и он кивнул, накладывая последнюю петлю каната на получившуюся скатку и поворачиваясь к ней. Теперь уже в глазах его не было никакого запрятанного на самое дно опасения, и улыбнулся он ей искренне.

— Я тоже думал так, — кивнул наемник и неловко развел руками. — Только как такое скажешь матери? Вы, бабы, вечно трясетесь над своим выводком и любого заклевать готовы, коли с ваших птенчиков хотя бы перышко упадет. Я прекрасно помню свою матушку, вот и решил поостеречься.

— Согласись, что упавшее перышко и полный контроль Марны — это все-таки несколько разные вещи, — хмыкнула Рада, и Гардан вновь напрягся, так что ей пришлось похлопать его по костлявому плечу, чтобы успокоить. — Но я тебя ни в чем не виню, ты сделал для моего сына все, что мог, проследил за тем, чтобы он оказался в безопасности, развел всю эту бучу с пиратскими кораблями и в итоге спас мне жизнь. Спасибо тебе!

— Да чего уж там, — неловко отвел глаза наемник, и Рада поняла, что теперь он полностью и по-настоящему успокоился. — Я был должен тебе свою жизнь. Так что мы в расчете.

— В расчете, — согласно кивнула Рада. — Но я все равно хотела бы услышать историю о том, как ты здесь оказался и куда дальше собираешься. Если у тебя, конечно, есть время почесать языками часок по старой памяти.

Они засиделись допоздна в стороне от остальных матросов, потягивая припрятанный Гарданом ром и покуривая трубочки. История, которую рассказал Раде наемник, казалась такой же невероятной, как и все, что произошло с ней за последнее время, а потому Рада не слишком-то удивилась. Рассказ Гардана о пророчестве Марны относительно Танца Хаоса в который раз подтолкнул ее к размышлениям о своей собственной судьбе, отчего настроение только еще больше испортилось. И в конце концов она просто запретила себе думать об этом, резонно рассудив, что раз в игру вмешались Марны и Великая Мать, то оставалось лишь положиться на их волю. Коль ты знала, что пиратские корабли должны были остановить Сагаира, и приказала им оставаться на севере, то и о моем сыне позаботишься, Марна Дева, и обо мне. Не знаю уж, чем я тебе так сдалась, что ради меня столько шуму было поднято, ну да так выбора у меня нет, не правда ли? Мой сын у тебя в руках, так что и я в любом случае в твоих руках, а коли так, то беспокоиться не о чем. Может, такие рассуждения и были беспечными на фоне грядущего Танца Хаоса, но и на это Раде тоже было по большому счету плевать.

— И что же ты дальше намерен делать? — спросила она Гардана, отхлебнув из фляги и передав ее обратно ему в руки. — Теперь, когда у Равенны не будет корабля, куда ты подашься?

— Я сказал, что пойду за ней, — пожал плечами Гардан. Вдруг он усмехнулся и покачал головой. — Видишь, как оно выходит, Рада. Вечно я по пятам за бабами таскаюсь! Равенна говорит, что собирается на юг, в Мерес, о котором я уже столько всего слышал за свою жизнь. Что будет плавать под чужими флагами до тех пор, пока не наберет команду. Что ж, значит, и мне туда дорога.

— Ты влюбился в нее что ли, Гардан? — Рада непонимающе взглянула на него, выгнув бровь. — Все, что ты мне тут только что нарассказывал, явно на тебя не похоже.

— Я влюбился в капитана корабля, а не в Равенну, — хмыкнул в ответ Гардан. — Потому что капитан из нее отменный, знаешь ли, и дури столько, что закачаешься. Что же касается ее самой, то ей до меня было бы дело, только если бы я был бабой, так что этот вопрос закрыт.

— Вот как, — Рада нахмурила брови, вскинув голову и вглядываясь туда, где в ночной темноте сидела в одиночестве на юте Равенна.

Она как-то и не думала о том, что Равенну могут интересовать женщины, и теперь ей стало неуютно от слов наемника. Выходило, что у них с Радой было что-то общее, чего не было у всех остальных людей на этом корабле, и Рада не была уверена в том, как к этому относиться. Во всяком случае, я не настолько напыщенна и самонадеянна, как она. Наверное…

— Я много лет следовал за тобой, Рада, — проговорил Гардан, и она очнулась от своих мыслей и взглянула на него. Вид у наемника был задумчивый, он смотрел вперед на темные волны за бортом корабля. — И как-то отвык работать один, знаешь ли. Да и Марна… умеет быть убедительной. Так что дорога моя — на юг, в Мерес, следом за Равенной. Не знаю уж, что меня там ждет.

— Надеюсь, мы еще встретимся с тобой, друг, — Рада тепло улыбнулась ему и подтолкнула его плечом. — Сам знаешь, дороги сплетаются так, как нам и не снилось. И коли уж ты нашел меня посреди открытого моря, то и я тебя когда-нибудь на юге тоже отыщу.

— Буду только рад, — отозвался Гардан, передавая ей ром. — С тобой всегда было весело и занимательно. И еще мне бы очень хотелось из первых уст услышать о том, что произойдет за Семью Преградами. И еще больше — то, зачем ты сдалась Марне.

Рада только удрученно кивнула. Самой ей этого знать совершенно не хотелось.

Корабль вспарывал узким носом серую морскую зыбь, стремясь на запад, и дни тянулись медленно, словно сонные улитки. Большую их часть Рада проводила у планширя, опершись на него и глядя вдаль. В любом случае, больше ей делать здесь было просто нечего: друзья находились без сознания, и лишь одна только Улыбашка слонялась по кораблю из угла в угол, явно не зная, куда себя деть, а потом-таки прибилась к Раде. Так они и сидели вдвоем, изредка переговариваясь или покуривая трубки.

Несмотря на то, что Рада изо всех сил отказывалась обдумывать все произошедшее на корабле Сагаира, а только мысли все равно упрямо лезли в голову, ввинчиваясь прямо в ее нежелание думать об этом. И чем дольше Рада крутила все обстоятельства того боя в голове, тем яснее ей виделось одно единственное событие, выбивающееся из общего ряда и стоящее особняком от всего остального. И этим событием был ее собственный меч, явившийся к ней из ниоткуда.

Сейчас он вновь висел в ножнах у нее на боку, и его приятная тяжесть успокаивала. Задумчиво пощупав большим пальцем оплетенную шнуром рукоять, Рада негромко обратилась к стоящей рядом гномихе.

— Ты знаешь, Улыбашка, все-таки ты была права, и меч этот, похоже, действительно обладает какой-то силой.

— Нда? — с интересом вскинула брови гномиха, поворачиваясь к ней. — И какой же? Сколько бы я его ни крутила, а все равно ни бхары в голову не пришло.

— Когда я сидела в том трюме как раз в тот момент, когда вы догоняли Сагаира, я подумала о своем мече и очень сильно захотела, чтобы он оказался у меня в руках. До этого я тоже думала о нем, но состояние у меня было не ахти, так что ничего не выходило, — Рада едва не содрогнулась, припомнив ту черную ярость, навеянную ложью Сагаира, что глодала ее сердце долгие дни и ночи подряд. — И вот когда этот меч был мне очень нужен, он вдруг падает прямо мне в руки. Буквально из ниоткуда.

— Так, погоди, — нахмурилась Улыбашка, часто моргая и глядя в пространство перед собой, словно что-то вспоминала. — Ты позвала меч, и он пришел? Появился из воздуха прямо в твоих руках?

— Ну да, — кивнула Рада, с интересом поглядывая на гномиху. — Ты слышала что-то об этом?

— Вроде да, но точно не помню, — гномиха задумчиво почесала пальцем кончик носа. Потом лицо ее изменилось, и на нем промелькнуло искреннее изумление и догадка. — Так, а ты случайно до этого не поила клинок своей кровью? Может, тебя им ранили, ты об него порезалась, что угодно?

Она с ожиданием взглянула на Раду, а та заморгала, слегка сбитая с толку. Перебирая в памяти все случаи, в которых Рада пускала меч в ход, она все никак не могла вспомнить, был ли хоть раз, чтобы этот меч задел ее. Она не слишком долго владела им, потому драки вспомнились все, одна за другой, и вроде бы ничего подобного не случалось, за исключением…

— Мы с Алеором побратались! — осенило Раду. — Я резала руку этим мечом, и мы мешали кровь!

— Тогда это точно он! — с чувством глубокого удовлетворения кивнула Улыбашка и взглянула на меч едва ли не с материнской нежностью. — Не знаю уж, откуда ты его взяла, да только на свете был один единственный меч, который всегда возвращался к своему владельцу, когда тот его звал. Он был сделан по заказу, специально под эльфийскую ковку, и хозяйка этого меча заказала ему одно единственное свойство: чтобы клинок приходил к ней по первому же зову, где бы она его ни оставила. Ты не представляешь даже, сколько у гномьих мастеров ушло времени и сил на то, чтобы добиться такого эффекта, но в конце концов, они справились. — Улыбашка подняла на Раду лучащиеся такой гордостью глаза, словно говорила о собственном ребенке, а не о скованном ее народом клинке. — Тебе говорит что-нибудь имя Тайгрен?

— Тайгрен? — Рада покатала имя на языке, пытаясь припомнить. Оно было смутно знакомым, словно давно забытым, и при этом совершенно точно мелонским. Спустя несколько секунд она вспомнила и недоверчиво взглянула на Улыбашку. — Подожди! Тайгрен, любовница Крева, последнего эльфийского Подгорного короля Мелонии? Того самого, которого убил Хорезмир Проклятый?

— Да, та самая Тайгрен Мелонская, — довольно кивнула в ответ Улыбашка.

— Вот это да! — присвистнула Рада, глядя на меч. Выходило, что этому клинку было по меньшей мере две тысячи лет. — В детстве я зачитывалась сказками о Тайгрен. Каких только подвигов ей не приписывали, чего она только не совершала! Я слышала даже версию о том, что это именно она зарезала Хорезмира Проклятого за то, что тот убил ее любовника Крева! И что потом она в одиночестве направилась в Хмурые Земли, чтобы перевалить через Темную Гряду и бросить вызов Сети’Агону. Говорят, она была первой, кто присягнул на верность Аватарам Создателя, и именно с нее началось объединение разрозненных армий Мелонъяр Тонала, из которых в итоге выросло государство Мелония.

— Ну, таких уж подробностей я не знаю, — поджала губы Улыбашка. — А что касается самой Тайгрен, то у нас ее звали Расстяпухой.

— Как?! — вытаращилась Рада.

— Тайгрен Расстяпуха, — безмятежно пожала плечами гномиха. — Говорят, что она постоянно все теряла, забывала и оставляла невесть где. И именно поэтому заказала себе меч, что возвращался бы по первому ее зову.

— Боги, Улыбашка, ну это же ерунда какая-то! — фыркнула Рада, отмахиваясь от гномихи. — Какая, к бхаре, Расстяпуха? В Мелонии она почти что национальный герой!

— В Мелонии кто угодно становится национальным героем, стоит ему только выйти на площадь, выпятить грудь и объявить о том, что у него самый длинный… гм, нос. — Улыбашка бросила на Раду косой взгляд и продолжила: — Но это уже не настолько важно. Главное, что это ее меч, совершенно точно ее, и у него даже есть имя — Эктол.

Решив пропустить мимо ушей ворчание Улыбашки, Рада одними губами повторила имя клинка, положив руку на тяжелую рукоять. Гномы могли прозвать Тайгрен Расстяпухой вовсе не за ее забывчивость, о которой говорила Улыбашка. А за то, что Крев, ее любовник, в свое время умудрился вдрызг переругаться с гномами, которые раньше обитали в Мелонских горах, настроить против них мелонцев и спровоцировать такую резню, что практически все коротконогие обитатели пещер были истреблены, и лишь их малая часть покинула Мелонию, найдя себе приют в горах Рудного Стяга. Откуда, собственно, Улыбашка и была родом. И уж совершенно точно эти гномы не питали никакой любви ни к мелонцам, ни к эльфам Мелонских гор, а потому могли напридумывать про Тайгрен самых бессмысленных баек, которым им только вздумалось.

А само свойство меча — способность приходить по первому зову хозяина, — не имело ничего общего с рассеянностью и забывчивостью его хозяйки. Судя по всему, Тайгрен Мелонская была той еще хитрой лисицей, раз заказала оружие, с помощью которого можно было выбраться из любой западни. Да и в свете этого гораздо правдоподобнее теперь оказывалась версия о смерти Хорезмира от ее рук: как она вообще могла зарезать короля, которого охраняло несколько сотен человек, да к тому же при том, что он прекрасно знал, что она любовница его врага, и на километр бы ее к себе с оружием не подпустил? А так подошел поближе безоружный, поклонился в ножки королю, вызвал себе клинок, да пырнул в живот, и дело с концом. Вот ведь хитрая баба! — с восхищением подумала Рада.

— И что мне нужно, чтобы он пришел ко мне по первому зову? — решила уточнить Рада, оставив свои размышления при себе. — Каждый раз поить его кровью?

— А я-то откуда знаю, Рада? — удивленно воззрилась на нее Улыбашка. — Я ж не кузнец! Я только слышала об этом мече, потому что нас заставляют запоминать все колдовское оружие, которое продают подсолнечникам наверх. Одно я тебе говорю точно: он будет возвращаться к тебе, а сколько уж крови в него надо залить для этого, тебе уже никто не скажет. Две тысячи лет прошло, в конце концов, все мастера, что помнили это, уж померли давно.

— Но на этом же клинке не только моя кровь бывает, — нахмурилась Рада, обдумывая все, сказанное гномихой. — На нем и очень много чужой крови, которую лично я с его помощью проливаю. Выходит, если я кого-то из них не добью, и ему приглянется мой меч, он сможет им таким же образом завладеть?

— В таком случае постарайся его добить, — буркнула гномиха, бросив на нее недовольный взгляд. Судя по всему, ей не слишком-то нравилось, что Раде в руки попал старинный гномий клинок, или скорее отношение самой Рады к этому факту.

В тот же вечер Рада, морщась, разрезала себе ладонь и тщательно обмазала лезвие своей кровью. Несколько секунд ровным счетом ничего не происходило, но вдруг клинок полыхнул малиновым светом и буквально всосал в себя ее кровь, моментально остыв. На темной стали не осталось ни следа, она была такой же чистой, как когда Рада только достала его из ножен. Ей оставалось только гадать, каким образом это оружие попало в руки семьи Гелата, и не являлся ли он прямым потомком той самой Тайгрен. Было бы забавно, если бы вышло так! Особенно, учитывая тот факт, что Крев был ее любовником, а, значит, и дети у нее были от него, то бишь эльфины. И получается тогда, что Гелат, так ненавидящий эльфов, сам носил в себе частичку бессмертной крови. Вот ведь недоумок! Рада только фыркнула и аккуратно убрала меч в ножны, в очередной раз уже задумавшись о том, как странно плелась длинная и извилистая Нить ее судьбы в руках Марны. Ведь если бы Гелат не решил подставить ее, она никогда не оказалась бы в его доме и не украла у него этот меч, который, возможно, спас ей жизнь на корабле Сагаира.

Первым из друзей очнулся Кай. Случилось это на вторую ночь плавания, как они ушли прочь с места битвы с Сагаиром. За время, проведенное без сознания, ильтонец ничего не ел, а до этого сражался на пределе своих возможностей, и теперь выглядел истощенным и изможденным до такого состояния, словно в его теле остались одни только кости. Лечить Алеора он был не способен, хоть и пытался призвать Источник и установить Соединение, как он это называл. По большому счету, он не способен был даже встать на ноги: чтобы помочь ему выйти из каюты, Раде пришлось практически волоком тащить неподъемного Кая на своих плечах. Но находиться в затхлом помещении ильтонец больше не мог, а потому ему постелили на корме, там, где он не мешался рулевому и матросам, и каменорукий растянулся прямо поперек палубы, прикрыв глаза и подставляя лицо прохладному ветру.

Улыбашка сразу же взяла на себя всю заботу о нем. Со скандалом выдворив из кубрика властвующего там корабельного кока Вакиту, она повязала на свое необъятное тело белый фартук, туго натянувшийся на животе, и принялась стряпать для ильтонца еду, «которая гораздо больше подходит больному, чем те помои, которыми нас здесь кормят», как она заявила Ваките. Возмущенный кок попытался протестовать, но матросы не поддержали его, видимо и сами озверели от его коронного рагу. К тому же, в белом фартуке с огромным тесаком в руке и шрамом через все лицо Улыбашка выглядела достаточно угрожающе, чтобы Вакита осознал все свои перспективы и ретировался на нос корабля, подальше от нее и ее брани. И теперь Улыбашка то и дело бочком вываливалась из узкой двери в кубрик, волоча в закрытых толстыми рукавицами руках закопченные котелки с ароматным бульоном, которыми почти что с ложечки кормила ильтонца. Перепадало и слонявшейся вокруг Раде, и та должна была признать, что стряпня Улыбашки оказалась отменной: вдоволь пряной, островатой и очень сытной.

— Мой муж — пекарь, — ворчливо сообщила Улыбашка, отмахиваясь от похвалы и уходя обратно в кубрик, пока туда не проскользнул Вакита. — И у нас трое спиногрызов, которые жрут все, что только попадает им в руки. Естественно, что стряпаю понемногу.

Но по румянцу на ее круглых щечках Рада поняла, что комплимент не пропал даром.

С тех пор жизнь на корабле медленно пошла на лад. С каждым днем ильтонец выглядел все лучше, ел все меньше, и вскоре уже начал вставать и самостоятельно передвигаться по кораблю. Пока еще вылечить Алеора он был не в состоянии, но от него никто этого и не требовал: Кай и так сделал все, на что только был способен, чтобы вызволить Раду из плена Сагаира, и она была глубоко признательна ему за это.

Что касается эльфа, то его состояние было стабильно плохим. Несколько раз в день Улыбашка с Радой меняли на нем бинты и проверяли рану. Та начала затягиваться, по крайней мере, свежей крови поверх бинтов не выступало, да и кожа вокруг нее стала не такой горячей, как поначалу. Но эльф не подавал никаких признаков жизни и в сознание не приходил, бледной мраморной куклой лежа поверх белых простыней кровати. А Рада все гадала, сможет ли он вообще вернуться в сознание, даже если Кай и вылечит его физическое тело. Она знать не знала, выпускал ли он когда-нибудь Тваугебира несколько раз подряд, да еще и с таким маленьким интервалом, и на сердце то и дело скреблась тревога, не натворила ли она еще худших дел, когда принялась топить его, пытаясь вернуть в обычное состояние.

Не просыпалась и Лиара, хоть она, в отличие от Кая и Алеора, выглядела свежей и здоровой, полной сил. На губах ее играла легкая загадочная улыбка, а румянец на щеках был обычного, здорового цвета. И Рада подолгу сидела возле ее гамака, вглядываясь в ее полуоткрытые застывшие глаза, погруженные в грезы, в мягкие черты ее лица, и раздумывала обо всем, что произошло с ней, с ними.

Может ли она полюбить меня? Может ли она когда-нибудь быть моей? От этих мыслей все в груди сжималось, и горячая тугая боль растекалась по телу, наполняя его нежностью и тоской одновременно. Только Лиара могла ответить ей на этот вопрос, и Рада знала, что сама она никогда не решится ей его задать.

Стальная морская гладь медленно тянулась в горизонт, и водяная морось пропитала волосы насквозь. Поминутно со слипшихся в иголочки прядок срывались холодные капли, падая на кончик ее носа и приятно щекоча кожу. Рада тихонько улыбалась, глядя вперед, туда, где танцевало над морем серое марево дождя. Я люблю тебя, девочка с глазами моря, а все остальное не имеет ровным счетом никакого значения. Есть лишь эта огромная любовь, всепоглощающая и такая тихая, что наполняет всю мою душу, до последнего закоулочка. И всей этой любовью я окружу тебя, сберегу тебя, моя маленькая горящая искорка, укрою ото всех бед.

— Рада! — хрипловато позвал ее голос Улыбашки, и она обернулась через плечо, прищурившись и глядя в сторону кормы. Там в своем фартуке стояла гномиха. Махнув ей рукой, она прикрикнула: — Лиара очнулась! Она зовет тебя, иди!

Сердце сжалось, и пальцы, в которых Рада держала трубку, ощутимо задрожали. Это будет пострашнее, чем драка с Тваугебиром. Потому что я не знаю, что делать: выигрывать или проигрывать. Выругав себя и прогнав все мысли прочь, Рада выбила трубку о планширь, засунула ее за пазуху и решительно зашагала в сторону трапа на нижнюю палубу.