Вкус волчьих ягод

Глава 40

Нелегко приворот сотворить. Нелегко и страшно. Тем более страшно, что самой, без помощи… Получится ли? Хватит ли сил?

Попыталась я с Томкой любовь свою обсудить, но та лишь рукой махнула. Не лезь мол, только хуже будет. Или сам захочет или нечего и трогать блаженного. Блаженный он, значится по Томкиному мнению, потому что лишь безумный может по собственному желанию от такого добра, как я отказаться…

Но она тоже так говорит, чтобы не обидеть. Будто у меня зеркала нет или глаза плохо видят. Обычная курносая баба, еще и рябая. Парни заглядываются, но лишь потому что здесь по деревням девок-то раз-два и обчелся. А мужики есть. У нас вот, например, целая стая. И не уедут никуда, а значит жена нужна и детишки, дом и всё такое.

Томка говорит, мала я для Кубы. Что он меня совсем дитём помнит. Только это неправда. Мы сюда приехали, когда я себя ребенком уже не считала. А сейчас и подавно.

И будет Куба моим!

Предостерегала Томка, что на оборотней ворожить дело шибко поганое, что приворот и сам по себе пакость редкостная, но если спросом пользуется, то хорошей ведьме положено уметь...

Ведьма взялась меня учить несколько лет назад, когда дар обнаружила. Говорила, слабоват он, поэтому не сразу и заприметила, да и не вглядывалась особо. А когда у Таировых все куры передохли, внимание обратила.

А нечего было Таировым про меня гадости по всей деревне распускать. Я их пьяному сынку давать не обязана, а милицию вызвала, чтобы впредь руки не распускал. Заявление потом, конечно, забрала. Что же я не понимаю, что ли? Деревня маленькая, нам тут всем жить и не один год. Да и Борька ихний, как протрезвел, извиняться пришел. Может даже искренне. Ну денег заплатили, как же без денег? Моральный ущерб у меня был? Был! А значит надобно возместить. Заявление-то я забрала, но вот рот свой поганый они не закрыли. И говорили, что я специально Борьку пьяного подкараулила, голой задницей перед ним вертела, чтобы его спровоцировать, вызвать ментов, а потом денег с родителей стрясти. Шлюха мол такая. Хороший, кстати, план. Жаль не я придумала…

Но порочить меня сплетнями, тем более перед Черноуховыми? Этого я простить не могла! И главное, что кур этих я пальцем не тронула. Бесили они меня, не без того. Вечно в дерьме гребутся и петух по ночам горлопанит. Сказала, что голову сверну в следующий раз, когда одна из них мне под ноги кинулась.

А утром у них в сарае полно мертвых кур. Может болезнь? Вся деревня переполошилась.

Таировы уверились: «Порча».

Томку позвали.

Ведьма походила, побродила, носом поводила, все углы курятника обшептала и сказала, что порчи нет. Может болезнь, может природное явление… мол она не ветеринар и не орнитолог. Но денег все равно взяла, конечно. Зря что ли ноги топтала со своего хутора?

А спустя три дня остановила меня в лесу и сказала, что учиться мне надобно.

Тогда всё и закрутилось. Стала я к ней ходить, она мне всё рассказывать. Денег за учебу не брала, хоть я и предлагала. У меня тогда как раз с границей всё сладилось. Товар и туда, и обратно возили - не бедствовала. Но Томка денег не взяла. Ученица ей нужна. Мол стара уже, придется силу передавать. Скоро или не скоро… никто не ведает… А у нее из родни - никого. Радовалась даже, что совсем недалеко девчонка с даром нашлась. Сама судьба мол свела… Может и так.

Денег не брала, но работала я у нее много. У Томки, конечно, помощников из всякой нечисти полно, но это по хозяйству. А по ведьмовским делам немало я троп истоптала, рук исколола, чтобы нужные травки в специальное время собрать, чтобы научиться силой пользоваться. Пока получалась плохо, но это ничего. Я молодая, Томка еще крепкая – времени полно.

Научила ведьма меня и как приворот сладить. Много чему еще научила, но приворот мне нужен был особо. На Кубу.

Ну оборотень, и что? И с ведьмаками живут и с мертвяками даже, а тут всего лишь волк. Пусть бегает по ночам зверем, жалко, что ли? Главное, чтобы утром в мою постель возвращался.

Томке говорить ничего не стала. Она бы не позволила, еще бы и наказала. Что мне Томка? Я теперь и сама могу!

Красная шерстяная нить, восковая свеча, мёд лесной, лавровый лист, вороново перо, и волосы Кубы – не набор, а сущий пустяк, любая сикуха соберет.

А вот дальше уже пришлось постараться и силу приложить.

Волоски связала красной ниткой на семь узлов. Свечу зажгла и воском, будто слезами, узелки окропила, в мед окунула, в лавровый лист обернула.

И пошла на кладбище. Ночью, конечно. В самый темный предрассветный час. Там в воротах, ровненько чтобы ни туда и ни сюда, а именно на входе на погост, встала. Руку ножом полоснула, кровью своей те волоски окропила и той же рукой лицо кровью густо измазала. Выкрикнула громко:

Мертвые вороны, выклюйте, выймете у меня из глаз, тоску и сухоту по любимому. Вверзите ее ему в буйну голову, в ретивое сердце, в горячую кровь, в подколенную жилу, становую кость. Пропалите, пронзите, чтоб на месте не высидеть, лежать – не вылежать, хлебом-солью не заесть, вином медом не запить, табаком не закурить, в бане паром не загулять, все меня, Лесану на уме держать. Дённо, ношно, полуношно!

Дальше глаза закрыла и уже ничего не видела. Помню, что было больно. Очень. Особенно в сердце. Помню, как лились слезы из-под сомкнутых век, смывая кровь со щек на грудь… Как жег сверточек ладонь, будто каленым железом, но я держала крепко не выпуская… Пока совсем не провалилась в черное небытие.

Очнулась, когда упали на меня первые лучи солнца. Открыла глаза и увидела, что лежу перед воротами кладбища. Перед ними! И живая невредимая! А значит, всё получилось!

Дальше было уже совсем просто: сверточек надобно положить под крыльцо в нужном доме. Это никакого труда не составило. Куба жил один и часто отлучался. Кирпичик я в крыльце расшатала и вынула, приворот туда спрятала, а кирпич на место примостила. Сколько будет дом стоять, столько и приворот будет там лежать, никто не найдет.

Пришел Куба ко мне сам. Через неделю. Глаза безумным огнем пылают. Говорил, что жить не может, только обо мне и думает. Любил меня в ту ночь так, как никто никогда ни до ни после. Уж счастью моему не было предела…

Но видела я, что он противится, будто не хочет, а сделать нечего не может. Связь нашу долго от деревенских и от стаи прятал. Но тут же все на виду, такое шило долго в мешке не утаишь.

Замуж не звал. И в дом к себе тоже. По ночам ко мне приходил, и то не каждую, а только когда совсем невмоготу.

И было это… не то, что я хотела. Будто болезнь к нему прицепилась страшная, а не любовь вовсе. Стал другим, не тем Кубой, которого я раньше знала… Сначала злой и раздражительный, а после все более равнодушный к остальному миру и безучастный.

Никто о привороте не знает, даже Томка. Сказала, что Куба сам пришел. Она и поверила. А чего бы нет? Всегда ведь считала меня красавицей и умницей.

Вот только никакая я оказалась не умница. И не зря Томка предостерегала. И может, если бы на человека, то все и сладилось бы… А он зверь. И стая у него.

А стая меня шибко не любила…