Во власти мечты

15

Мистер Данстен что-то писал, сидя за столом, когда в дверь постучала Салли.

— Вы заняты, мистер Данстен? Можно с вами поговорить? — спросила она.

Он встал:

— Конечно, мисс Гранвилл. Входите, присаживайтесь.

Данстен поставил стул у стола и жестом указал на него.

— Вы в самом деле не очень заняты?

— Даже если и занят, то все равно хочу узнать, о чем вы собираетесь мне рассказать?

— Это не так уж срочно, — сказала Салли, отступая назад к двери.

Просто удивительно, до чего изменились их отношения за последний месяц. Теперь девушка не чувствовала неловкости в присутствии финансиста. Они часто беседовали и даже иногда вместе смеялись над чем-нибудь.

— Так в чем же дело? — спросил Роберт Данстен. — Опять Элейн что-нибудь натворила?

— Нет, она прекрасно себя ведет в последнее время. Я просто горжусь ею.

— Это она должна гордиться вами.

— Никогда не думала, что услышу от вас что-нибудь подобное в свой адрес, — с некоторым вызовом произнесла Салли и добавила: — Не хочу попусту тратить ваше время. Я пришла просить вас об одолжении.

— О чем же? Я сделаю все, что в моих силах.

— Как вам известно, операция Энн прошла успешно. Врач в общем доволен ее состоянием. Мы испугались, когда возникли подозрения насчет легкого, но опасаться как будто нечего. Однако доктор настаивает на том, что Энн необходим отдых. Он считает, что ей надо уехать из Лондона в деревню, хотя бы на месяц.

— Куда вы предполагаете ее отправить? — спросил мистер Данстен.

— Конечно, я бы хотела отправить сестру в Швейцарию или на юг Франции, но об этом не может быть и речи. Я повезу ее обратно домой.

— Домой?

— В Сент-Читас. Конечно, мы не сможем по-прежнему жить в доме викария, но мы найдем, где можно будет остановиться. Правда, Энн еще недостаточно здорова, чтобы обходиться без посторонней помощи. Вот поэтому я и пришла спросить, не будет ли это слишком невежливо с моей стороны, мистер Данстен, если я попрошу вас позволить мне поехать с ней и взять с собой Элейн. Там чудесная природа. Элейн наверняка понравится море и песчаный берег.

Трудно было противостоять Салли, когда она просила о чем-либо, и она была абсолютно уверена, что Роберт Данстен согласится с ее планом.

Но он колебался, и Салли очень удивилась.

Повисла долгая пауза. Салли ждала с надеждой. Наконец Роберт Данстен заговорил:

— Полагаю, вы не позволите мне отправить вашу сестру в Швейцарию?

— О! — Возглас искреннего изумления сорвался с губ Салли.

— Могу ли я предложить вашей сестре и вам, конечно, сопровождать Элейн? Неужели мы с вами не сможем придумать план, который примет ваша сестра?

Салли улыбнулась:

— Вы очень добры. Но, честно говоря, это не годится. Не думаю, что Энн согласится, да и я тоже. Я ведь просто ради красного словца упомянула Швейцарию и юг Франции, а теперь получается, что я намекала вам на то, что нам нужна ваша помощь.

Роберт Данстен смотрел на девушку очень серьезно.

— Вы прекрасно знаете, что мне такое и в голову не могло прийти, мисс Гранвилл.

— Спасибо. И еще раз спасибо за вашу доброту.

— Ну почему вы не хотите согласиться? Это же просто смешно! На карту поставлено здоровье вашей сестры.

— Ну, не до такой степени, — возразила Салли. — Дело не только в нашей гордости, это… это… — Салли никак не могла подобрать слова. — Мы так воспитаны. Некоторые вещи мы не станем делать.

— Например, принимать подарки от незнакомцев. Вы так говорите, будто мы случайно как-то встретились с вами в трамвае.

— Нет, не совсем так. — Салли пыталась собраться с мыслями. — Как бы я хотела все толково объяснить. Для вас это очень легко — вы богаты. Но вам не пришло бы это в голову, если бы я не появилась в вашем доме, чтобы заботиться об Элейн. Поэтому мы не можем принять от вас такой щедрый подарок.

— Ничего не понимаю, — сказал Роберт Данстен. — Жаль, что я ничего не понимаю.

Он встал и нервно заходил по комнате, словно обдумывая или просчитывая что-то.

Салли заметила, что он очень обеспокоен чем-то, и тут же забыла о себе.

— Не могу ли я вам помочь, мистер Данстен?

Ее мягкий тон располагал к откровенности.

Он остановился прямо перед ней, и девушка почувствовала себя маленькой и беззащитной.

— Не знаю, смею ли я сказать вам всю правду.

— Ну конечно!

— Вам может не понравиться то, что вы услышите.

— Я готова рискнуть.

— Хорошо, я все скажу. Я очень люблю вашу сестру Энн.

— Энн?

Такого Салли не ожидала. От Роберта Данстена меньше всего. Видимо, он как раз и ждал такой реакции.

Наконец Салли смогла заговорить.

— Но вы не знаете ее. Вы встречались с ней всего один раз.

— Несколько раз. Я навещал ее дважды, пока она лежала в отдельной палате, а потом еще два раза — в общей.

— Она мне не рассказывала.

— Не рассказывала? И я тоже ничего не говорил. Но это просто потому, что она слишком много значит для меня.

— Но Энн! О Боже! Я должна все обдумать.

Салли на мгновение прижала руки к щекам и попросила:

— Присядьте, пожалуйста. Я очень нервничаю, когда вы вот так возвышаетесь надо мной.

Улыбнувшись, Роберт Данстен сел в кресло.

— Простите. Я совсем забыл, какая вы маленькая ростом, потому что вы очень грозная во всех остальных отношениях.

Он снова улыбнулся Салли, но теперь его улыбка была такой, какой могла быть у Роберта Данстена-школьника, мягкая и немного смущенная.

— Вы поможете мне, Салли? — спросил он, и Салли машинально отметила, что он впервые обратился к ней по имени.

— Я не могу заставить Энн полюбить вас, если вы это имели в виду.

— Нет, конечно, но вы можете помочь мне дать понять ей, как сильно я ее люблю.

— Правда?

— Да! — Роберт Данстен произнес это, как клятву.

Он помолчал немного, постукивая крышкой серебряной чернильницы.

— Я хочу рассказать вам кое-что о себе, если вы позволите, — через минуту сказал мистер Данстен. — Возможно, это поможет вам понять, почему я такой, какой есть.

Он отодвинул большую кожаную папку в сторону и положил локти на стол.

— Я прекрасно понимаю, — начал он, — что кажусь бессердечным, бесчеловечным, а иногда агрессивным. Я научился быть таким, Салли. В юности я был до крайности чувствителен и наивен. Сейчас мне даже странно вспоминать о своих невероятных переживаниях в то время, когда я был подростком. Я был весьма сообразительным учеником. Я легко добивался всевозможных наград и стипендий. Но спортивные игры были мне не по душе, главным образом, потому что отец запрещал мне играть во что бы то ни было.

Честно сознаюсь, что первый и единственный раз я держал мяч в руках, когда пошел в подготовительный класс. Другие мальчишки смотрели на меня, как на изгоя. Они считали меня скучным, что неудивительно. И дело было не только в том, что я понятия не имел об их играх, но еще и в моей манере говорить. Я очень мало общался с ровесниками и поэтому привык разговаривать, как взрослые солидные люди. И, конечно, из-за этого тоже стал объектом насмешек моих одноклассников. Они смеялись надо мной, а я их презирал.

Я быстро стал лучшим учеником, но в глубине души знал, что это ничего не изменит. Меня не любили и не уважали ни одноклассники, ни наставники. В средней школе повторилось то же самое. Я начал как-то отгораживаться от своих одноклассников. Сосредоточился на учебе и повторял себе, что мне достаточно одобрения моего отца!

После окончания школы я поступил в университет. Там у меня появились немногочисленные друзья. Их было бы, возможно, больше, но после первого курса отец отправил меня изучать бухгалтерское дело в Германию, а затем работать в банке во Францию. Он договорился с руководством, чтобы меня загружали работой как можно больше. Думаю, я работал так усердно, как там никто никогда не работал. Временами я чувствовал себя, как выжатый лимон. Я чертовски уставал, но у меня даже не было времени думать об этом. Тем не менее я достиг желаемого. К двадцати четырем годам обо мне уже говорили как о подающем большие надежды молодом финансисте.

Я вернулся в Англию, чтобы работать вместе с отцом. Только тогда я понял, почему он так спешил вывести меня в люди: он медленно умирал, хотя держался стойко. Когда отец умер, я был настолько поглощен работой, настолько обременен делами, которые свалились на меня, что даже не осознавал, что я теперь сам себе хозяин и могу расслабиться и отдохнуть, если только пожелаю. Однако я женился в год смерти отца, видимо, в надежде избежать опеки.

Роберт Данстен замолчал. Потом взглянул на Салли, обвел взглядом большую, мрачную, дорого обставленную комнату.

— Любому мужчине трудно говорить о своей жене, — произнес он через минуту, — но, поскольку я хочу быть откровенным с вами, Салли, я расскажу вам все. Я совершил ужасную ошибку. Теперь, оглядываясь назад и стараясь быть беспристрастным, я понимаю, что тогда жаждал нежности. Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Я не знал, что такое ласка, забота, любовь. Но бессознательно я жаждал этого. Я женился на женщине, которая казалась моему отцу и многим нашим друзьям весьма подходящей для меня. Ее отец был преуспевающий банкир. Она разбиралась в финансах не хуже меня, была прекрасно образована и чувствовала себя дома как в Англии, так и в Европе. Она обладала выдающимся умом. Многие молодые люди ухаживали за ней и я был потрясен и немного напуган, когда увидел, что она проявляет интерес ко мне. При всей моей неискушенности, мне было нетрудно вообразить, что я влюблен в нее. И только после свадьбы я понял, в какое ярмо впрягся благодаря отцу.

Моя жена оказалась безмерно честолюбивой. Она жаждала власти, денег, положения в обществе, как другие женщины жаждут дорогих украшений. И я работал еще больше, чем раньше, если только это вообще возможно. Но тогда я еще не умел проанализировать все, что происходит со мной, и понять, что происходит не так, как должно бы.

Когда родилась Элейн, я надеялся, что моя жена изменится, станет мягче, добрее ко мне и к ребенку. Но она только ужасно рассердилась, узнав, что родилась девочка, потому что мечтала, чтобы сын продолжил начатое ею и добился еще большего. Вот тогда-то я испугался и за Элейн, и за себя. Моя жена уже все решила наперед относительно нашего будущего. Элейн должна была получить самые обширные и глубокие познания. Еще до того, как дочка начала лепетать, жена настаивала на том, чтобы нанять гувернантку-француженку. Я возражал, но должен признать, что протесты мои прозвучали негромко и неубедительно. Жена ничего не хотела слушать.

Роберт Данстен достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба. Салли понимала, что ему очень тяжело рассказывать об этом, хотя и не знала, что он вообще впервые в жизни говорит о своей личной жизни.

— Продолжайте, — тихо попросила девушка.

— Когда оглядываешься назад, — снова заговорил Роберт Данстен, — трудно установить, когда ты начал понимать истинное положение вещей. Знаю только, что это произошло как-то само собой. Я вдруг понял, что будто связан по рукам и по ногам и не знаю, как мне освободиться. Конечно, я больше беспокоился не о себе, а об Элейн. Моя жена беспрестанно говорила об учителях, школах и даже об университете, специальных курсах за рубежом, а я слишком хорошо знал, к чему приводит такая жизнь.

Я думал о юности, потраченной впустую, о том, как мне хотелось гонять мяч с другими мальчишками, а я был вынужден только работать. Я до сих пор словно слышу счастливые голоса на спортивной площадке, в то время как я сижу за партой. Я пытался спорить с женой, но она только смеялась: «Не будь смешным, Роберт. Посмотри, чего ты достиг! Разве это того не стоило?» Я ответил, что не стоило, но потом был вынужден извиняться, потому что она не поняла меня.

Роберт Данстен встал, будто был не в состоянии сидеть спокойно.

— Вы понимаете? Когда она умерла, я обрадовался. Да, да, обрадовался, потому что был убежден, что теперь Элейн спасена.

В его голосе звучала боль.

— Мне так жаль, так жаль вас! — прошептала Салли. По щекам у нее текли слезы.

Роберт Данстен стоял спиной к ней и смотрел в окно.

— Теперь вы понимаете, почему я был так категоричен в отношении Элейн? Почему я хотел, чтобы она оставалась как можно дольше маленькой девочкой и играла в куклы?

— Конечно, понимаю, — дрожащим голосом ответила Салли. — Но, к сожалению, вы забыли, что играть хочется с кем-то, а не с чем-то. Вам всю жизнь не хватало друзей, кого-то, с кем бы вы могли разделить все радости и горести.

— Пожалуй, это правда. Мне не столько нужен был мяч, сколько друг, которому можно было бы бросить этот мяч. Боюсь, я ничего не умею, кроме того, что делать деньги, но когда их теперь так много, какая от них польза? — Он в отчаянии махнул рукой. — Даже вы не позволяете мне потратить деньги так, как я хочу.

Салли посмотрела на него и сказала:

— Все будет хорошо. Теперь вы знаете, в чем ошибались, значит, все будет улучшаться само собой.

— Вы так думаете?

— Я уверена. Мой отец говорил, что нет смысла начинать строить новое здание на плохом фундаменте. Нужно вернуться назад, правильно заложить фундамент, и тогда можно будет построить что-нибудь стоящее.

— Я уже староват, чтобы начинать все заново, — неуверенно произнес Роберт Данстен.

— Разве? — удивилась Салли. — А мне показалось, что вы как раз этого хотите.

— Хотите сказать, что я могу начать все сначала вместе с Энн?

— Да, вы именно этого хотите.

— Да, хочу. Я очень хочу, чтобы она согласилась выйти за меня. Я хочу, чтобы она дала мне шанс начать все снова, попытаться построить такую жизнь, о которой я всегда мечтал: дом за городом, настоящий семейный очаг, сад и, возможно, когда-нибудь еще дети.

— И Энн хочет того же, но вы должны дать ей почувствовать, чего вы хотите. Она не любит то, что называется современной цивилизацией, не любит так называемых модных людей, суету. Она хочет вести спокойный образ жизни — размеренный, тихий и достойный.

— Стоит только взглянуть на нее, чтобы понять, чего она хочет. Но, Салли, она иногда пугает меня. Вы все трое немного пугаете меня. Вы очень сильно отличаетесь от тех, кого я знал прежде.

— Вы дали как-нибудь Энн понять, что она вам нравится?

— Я не посмел, — сознался Роберт Данстен. — Это может показаться глупым, но я так волнуюсь, даже боюсь, как ничего не боялся прежде, потому что ничто прежде не значило для меня так много.

Его искренность была неподдельной. На лице Салли неожиданно появилась открытая, счастливая улыбка, какая появлялась всякий раз, когда она была уверена в чем-то.

— Если вы действительно любите Энн так сильно, — сказала она, — а я думаю, что так оно и есть, — она полюбит вас; но не спешите, Энн ненавидит, когда ее торопят. У меня есть идея. Думаю, это будет лучше всего, если вы согласитесь.

— Я соглашусь на что угодно, — быстро ответил Роберт Данстен.

— Вы должны приехать к нам в Сент-Читас. В Сент-Айвсе полно отелей. Вы можете приехать на машине навестить нас. Там вы могли бы побыть с Энн наедине, и никто не мешал бы, не звонил. Думаю, если бы вы встретились в деревенской обстановке, это произвело бы другое впечатление на Энн.

— А что здесь не так? — спросил Роберт Данстен с долей юмора в голосе.

— Здесь все очень хорошо, но это не то, что любит Энн.

— А что она любит?

— Не думаю, что должна рассказывать вам об этом. Вам нужно самому узнать. Я могу только сказать, что ей хотелось бы чувствовать себя защищенной, хотелось бы, чтобы все вокруг было красиво без излишней роскоши, а не просто дорого.

— Понимаю. Мы примерно об этом и говорили, когда я приходил к ней в больницу. Ладно, Салли, отправляйтесь в Сент-Читас и берите Элейн с собой. Сделайте все необходимые распоряжения и, пожалуйста, позвольте мне оплатить часть расходов.

— Спасибо, — просто ответила Салли.

— Спасибо вам за доверие. Могу ли я рассчитывать на ваше благословение? — очень серьезно спросил Роберт.

— Никогда бы не подумала, что кто-нибудь когда-нибудь обратится ко мне с подобным вопросом, мистер Данстен, но могу ответить абсолютно искренне — да. Я рада.

Роберт Данстен пожал руку Салли.

— Заручившись вашей дружбой, я выиграл битву наполовину, — с надеждой произнес он.

— Конечно, вы можете рассчитывать на мою дружбу, хотя когда-то я считала вас своим злейшим врагом.

— Это должно послужить вам уроком: никогда не судите о людях слишком поспешно, — сказал Роберт Данстен, поддразнивая Салли.

— Возможно, мне не стоило изменять свое мнение так скоро.

Глаза Роберта Данстена сверкнули.

— Салли, последнее слово всегда за вами!

— Вы допускаете ошибку, забывая, что я женщина, — рассмеялась Салли.

— Немногие мужчины сумели бы забыть об этом, — галантно возразил Роберт Данстен.

Окончив занятия с Элейн в этот вечер, Салли сразу же отправилась в больницу Святого Антония. По дороге она снова и снова обдумывала удивительные события этого дня. Ей все еще не верилось, что такое возможно. Роберт Данстен был последним человеком в мире, кого она могла представить мужем одной из сестер, а сейчас ей казалось, что раньше она была просто слепа. Она ведь видела, что каждый день у постели Энн появляются корзины великолепных цветов, присланные Робертом Данстеном. Даже интерес Элейн к сестре ее гувернантки не мог служить единственным поводом для таких экстравагантных подарков.

Правда, Салли показалось, что Энн чрезмерно интересуется всем, что происходит в квартире Данстенов. Она расспрашивала об Элейн, но Салли неизменно рассказывала и об отце девочки, а теперь пыталась припомнить: не представила ли она сестрам мистера Данстена в слишком невыгодном свете?

«Я должна тщательно обдумывать свои слова», — напутствовала сама себя Салли, идя по больничному коридору. В палате она застала Энн, которая весело болтала с соседкой.

Салли отлично понимала, чего стоило сестре привыкнуть к обстановке в общей палате. Она изумилась до крайности, услышав от Дэвида о настойчивом желании Энн сменить палату. Когда она пришла навестить сестру и нашла ее, бледную и измученную, в конце длинного ряда больничных коек, Салли подумала, что подобная жертва вовсе не была необходимой, и попыталась уговорить Энн вернуться в отдельную палату. Но Энн не уступала, и тогда Салли начала понимать, что это как бы расплата за прежнее отвращение девушки к больным людям. Энн заставила себя стать одной из них и учиться принимать жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой хотелось бы самой Энн.

Только Салли понимала, как тяжело сестре из-за невозможности побыть одной. Но постепенно ужас отступил. Девушка одержала победу над своими страхами, хотя первые два дня после операции Энн чувствовала себя хуже, чем предполагали, борясь не только с физическими страданиями, но и преодолевая отвращение.

Поняв все это, Салли перестала спорить с сестрой, чтобы не усугублять ее страданий. Инстинктивно она догадалась, что должна помочь Энн свыкнуться с ситуацией. Она знакомилась с другими больными, старалась внушить сестре, что это обычные люди, каждый со своей жизненной историей.

Наконец Энн успокоилась и поняла, что от болезни нужно не убегать, а отбиваться от нее изо всех сил. Увидев, как сестра непринужденно разговаривает с соседкой по палате, Салли уверилась, что Энн справится со всем и выйдет из больницы окрепшей и духовно, и физически.

— Здравствуй, дорогая, — поздоровалась Салли с сестрой, а затем с женщиной на соседней койке: — Как вы себя сегодня чувствуете, миссис Холл?

— Жаловаться не на что, милая, — последовал ответ, и Салли, присаживаясь рядом с Энн, подумала, что это, пожалуй, относится и к ее сестре.

Энн выглядела очень хорошо, хотя несколько похудела и казалась совсем прозрачной после всего, через что ей пришлось пройти. Глаза ее смотрели спокойно и даже весело, а волосы сияли, словно золото.

— Что ты делала? — спросила Энн. — Ты выглядишь так, будто произошло нечто важное.

— Так и есть, — ответила Салли. — Я обдумывала наше будущее, и надеюсь, ты одобришь мои идеи.

— Что ты придумала?

— В понедельник мы едем в Сент-Читас.

— Мы? — удивилась Энн. — Это значит ты и я?

— Ты, я и Элейн. Ты не возражаешь, если Элейн тоже поедет? Я не хочу оставлять девочку без присмотра в Лондоне.

— Конечно, я не против. Она такая милая. Ей понравится на побережье.

— Я уже отправила телеграмму миссис Баркус и попросила ее сдать нам комнату, — сказала Салли.

— А ты не думаешь, что у нее полно жильцов?

— Уверена, что нет. Она пускала жильцов только во время войны, когда ее сына не было, а теперь он дома. Но миссис Баркус говорила мне, что, если мы захотим приехать, ее сын сможет пожить у дяди.

— А мы поместимся в одной комнате?

— Ну, вообще-то я предполагала, что ты будешь спать на диване в гостиной. Днем всегда можно убрать постель и устроиться, чтобы было удобно посидеть. Если погода будет хорошая, то большую часть дня мы станем проводить на берегу. Мы с Элейн разместимся в спальне наверху.

— Похоже, ты все продумала, — улыбнулась Энн. — А что мистер Данстен говорит?

— Он очень доволен тем, что мы возьмем с собой Элейн. Он сказал, что, может быть, ему удастся приехать на денек-другой навестить дочь.

Интересно, это только показалось Салли или щеки у Энн в самом деле порозовели?

— Элейн будет довольна, — пробормотала Энн, не глядя на сестру.

Салли ломала голову, стоит ли рассказывать Энн о мистере Данстене. Тот разговор не шел у нее из головы. Но все-таки Салли решила, что спешить не стоит. Вдруг Энн испугается и снова замкнется. «Оставлю пока все, как есть», — подумала Салли, а вслух сказала:

— Мистер Данстен был так добр, что обещал сделать все, о чем я его попрошу. Мне кажется, ты ему нравишься.

Салли произнесла последнюю фразу обычным будничным тоном, но на этот раз щеки Энн, вне всякого сомнения, сделались пунцовыми.