Во власти мечты

7

Салли замечала, что Элейн все чаще замыкается, когда речь заходит об умершей матери. Любому, кого хотя бы немного интересовала психология детей, было бы ясно, что невозможность поговорить о маме создала у Элейн странный комплекс. С самого начала занятий с девочкой Салли видела, что она вздрагивает и словно съеживается при одном упоминании о детях и их мамах.

Именно это мешало Элейн подружиться с детьми ее возраста, с которыми она могла бы играть.

— Они тупицы! Ненавижу их! — мрачно заявила она, когда Салли предложила пригласить девочек к чаю.

— Но, Элейн, тебе было бы гораздо веселее, — возразила Салли.

— Если их пригласят, я им нагрублю, — предупредила Элейн.

Салли не сразу поняла, откуда у девочки такое неприятие других детей, но потом до нее дошло: Элейн хотелось быть такой, как все, хотелось, чтобы у нее была мама, о которой можно поговорить. Очень осторожно Салли начала разрушать этот барьер между своей воспитанницей и другими детьми. Это было нелегко, поскольку Роберт Данстен с трудом мог быть отнесен к «нормальным» отцам. После той первой беседы встретиться с ним больше не удавалось. Он уходил из дома еще до прихода Салли, а возвращался уже после ее ухода. Салли часто видела его имя в газетах, имевших отношение к финансам, и думала, что он слишком занят делами какой-нибудь корпорации, чтобы уделить время собственному ребенку.

Она часто удивлялась тому, как сильно Элейн любит отца при том, как мало она его видит. Но вскоре Салли поняла и это: Роберт Данстен был единственной постоянной фигурой в маленьком, ограниченном мирке Элейн. Она идеализировала отца, бессознательно защищая себя таким образом. Элейн как настоящая дочь Роберта Данстена была очень умна, сообразительна и довольно критична по отношению к окружающим. Она прекрасно понимала, что няня уже очень стара, а слуги не слишком утруждают себя заботами о дочке хозяина. Но отец был для нее идеалом и Элейн обожала его. Истинное положение дел для Салли стало проясняться благодаря некоторым оценкам, которые девочка повторяла, возможно, несколько преувеличивая вслед за отцом.

— Вчера вечером к папе приходил один человек, — однажды утром заявила Элейн, — и спросил, есть ли у него сокровища, а папа ответил, что есть, и показал на меня.

Что-то похожее Салли слышала несколько дней назад. Ей хотелось плакать от жалости к девочке, которая придумывала себе свидетельства отцовской любви.

Салли решила, что прежде всего необходимо поговорить с Робертом Данстеном, но вот уже больше недели он ускользал из дома незаметно. Однажды Салли все-таки столкнулась со своим работодателем, когда он поспешно выходил из лифта, на ходу надевая шляпу. В руках у него был портфель.

— Доброе утро, мистер Данстен, — окликнула его девушка.

Секунду он смотрел на нее, будто никак не мог вспомнить, кто это перед ним. Потом, видимо, вспомнив, ответил:

— О, здравствуйте! Мисс Гранвилл, если я не ошибаюсь? Простите, не узнал вас сразу.

— Я очень надеялась еще раз встретиться с вами и закончить нашу беседу.

— Беседу? — Роберт Данстен с трудом припоминал, о чем речь. — Ах да, конечно. Надеюсь, скоро нам представится такая возможность. Но сейчас, мисс Гранвилл, прошу меня извинить, опаздываю на важную встречу.

Он быстро вышел. Салли успела заметить большой черный автомобиль, ожидавший у входа. Девушка вздохнула и пошла к лифту.

Весь день Салли старалась сделать уроки для девочки как можно более интересными, а заодно и дать ей понять, что на свете существуют не одни только удовольствия и подарки. Когда подошло время пить чай, Салли уже очень устала, но оставалось еще одно очень важное дело, которое необходимо было завершить сегодня. Оставив надежду обсудить этот вопрос с мистером Данстеном, Салли поверила Элейн, что ее папа не будет возражать, если игрушки и детская мебель будут отправлены в приют. Заведующая, которой девушка позвонила, пообещала прислать фургон вечером.

Вместе с Элейн они начали упаковывать вещи. Они аккуратно заворачивали кукол в бумагу, вытаскивали из шкафов и ящиков комодов мягкие игрушки, книги, игры для маленьких детей. Игрушек оказалось очень много. Когда приехала машина и все погрузили в кузов, Элейн поразилась, какой большой оказалась комната.

— Да, теперь мы можем устроить перестановку, — сказала Салли. — А папа разрешил купить стол?

— Я еще не спросила, — ответила Элейн.

Салли удивленно взглянула на свою воспитанницу.

— Но ты сказала ему, что отправишь игрушки в детский приют?

— Сказала, — неохотно ответила Элейн и добавила: — Но не думаю, что он слушал меня.

— О, Элейн! — с укоризной проговорила Салли. Было слишком поздно что-либо менять, потому что последний мешок с игрушками уже погрузили в фургон. Интересно, не превысила ли она свои полномочия, распорядившись игрушками?

— Не беспокойтесь, мисс Гранвилл, — утешала ее Элейн, — папа ничего не скажет. Ему вообще все равно, что я делаю, лишь бы не беспокоила его.

— Ты не должна так говорить, — автоматически сделала замечание Салли.

— Но это правда, — настаивала Элейн. — А вы всегда утверждаете, что говорить надо только правду.

Салли попыталась сменить тему разговора, потому что правота девочки казалась слишком очевидной.

Вдруг открылась дверь, и на пороге возник сам Роберт Данстен.

— Здравствуй, папа, — обрадовалась Элейн. — Ты рано сегодня.

Она подбежала к отцу, и Роберт Данстен наклонился поцеловать ее с отсутствующим выражением на лице.

— Что это за история с вывозом игрушек? — спросил он. — Бейтс сказал, что звонили из детского приюта.

— Папа! — горячо заговорила Элейн. — Я уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы. Я хочу, чтобы ты купил мне письменный стол, настоящий письменный стол, как у взрослых. Я не буду больше называть эту комнату детской, это будет классная комната.

— Неужели! — сказал мистер Данстен. — И кто же принял все эти важные решения?

На секунду наступило молчание, а затем Салли сказала:

— Я думала, Элейн попросила у вас разрешения отдать игрушки. Она действительно слишком взрослая для кукол.

— Слишком взрослая? — подняв брови, переспросил Данстен. — Полагаю, нам с вами, мисс Гранвилл, пора поговорить. Пройдемте в кабинет.

Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа. Салли сказала Элейн:

— Нарисуешь пока то, что ты собиралась? Не думаю, что разговор затянется.

Элейн с понимающим видом ребенка, которого вежливые расшаркивания взрослых не могут обмануть, шепотом посоветовала:

— Не позволяйте ему запугать вас.

— Постараюсь, — кивнула Салли и вышла вслед за мистером Данстеном, высоко подняв голову.

Он сидел за столом, когда девушка вошла, по привычке поднялся и, указав на стул, предложил ей сесть.

— Если не ошибаюсь, вы работаете гувернанткой Элейн уже около трех недель, — заговорил мистер Данстен. — Сожалею, что из-за напряженного рабочего графика не имел возможности обсудить с вами все вопросы воспитания дочери, но я действительно был очень занят. Только теперь я наконец могу уделить внимание тому, что, несомненно, и вы считаете крайне важным: общему направлению воспитания Элейн.

Роберт Данстен взял карандаш и что-то пометил в блокноте, лежавшем у него под рукой.

— Когда я нанял мисс Харрис, я подробно ей объяснил, чего я хочу. Предполагаю, что вам мисс Харрис ничего не говорила об этом. Я благодарю вас, мисс Гранвилл, за то, что вы приступили к работе сразу же, невзирая на отсутствие инструкций. Но у меня есть определенное мнение относительно воспитания Элейн, и, поскольку до сего момента вы работали на свой страх и риск, прошу простить меня, но я не всегда одобрял ваши действия. Самое главное — это то, что Элейн еще маленький ребенок. Не надо внушать ей, что она взрослая, и пытаться ускорять ее развитие.

— Не думаю, что Элейн взрослее своих лет, — возразила Салли. — Во многом она еще совершенный ребенок.

— Вот и отлично. Но я не понимаю, зачем в таком случае понадобилось убеждать ее отдать игрушки.

— Но, мистер Данстен, Элейн все-таки уже выросла из игр с куклами. Я видела очень красивую куклу, которую вы привезли ей из Парижа, но вы не поинтересовались, играет ли девочка с ней. Элейн одиннадцатый год, ей хочется получать в подарок совсем другие, более важные для нее сейчас вещи.

Мистер Данстен положил карандаш и отодвинул блокнот.

— Я абсолютно не согласен с вами, мисс Гранвилл! Элейн — ребенок, и ей нужно развлекаться, как ребенку! А если вы сказали, что она слишком взрослая для игры в куклы, она будет стыдиться. Если же, наоборот, всячески поощрять детские игры, то Элейн будет счастлива, как это и было всегда, и будет играть в свои игрушки, о которых мечтают маленькие девочки.

— Маленькие девочки — да, — ответила Салли, — но не сверстницы Элейн. Кроме того, Элейн — умница, а ее способности, насколько я поняла, никогда не развивали. Что касается обычных школьных предметов, она знает меньше, чем дети ее возраста, но она все схватывает на лету. Я думаю, ей нужно дать возможность развиваться умственно.

Роберт Данстен нетерпеливо взмахнул рукой:

— Я совершенно не согласен с вами, мисс Гранвилл! И так как Элейн — моя дочь, я настаиваю на том, чтобы вы действовали в соответствии с моими указаниями, а не по собственному усмотрению.

Салли пристально посмотрела на него:

— Мистер Данстен, я вас не понимаю. Вы предлагаете, чтобы я искусственно задерживала развитие Элейн?

Роберт Данстен забарабанил пальцами по столу.

— Не совсем, мисс Гранвилл. Боюсь, вы не поняли меня. Я хочу, чтобы Элейн росла как нормальный, обычный ребенок, чтобы она интересовалась тем, чем интересуются дети. Я не хочу искать и развивать в ней блестящий ум или какие-нибудь необычные способности. Я хочу, чтобы она была самой обычной девочкой. Это ясно?

— Вот такой возможности у нее как раз и нет, — решительно заявила Салли.

Роберт Данстен посмотрел ей прямо в глаза. Глубоко вздохнув, Салли начала выкладывать ему все, что давно накипело у нее на душе.

— Вы представляете хоть немного, какова жизнь Элейн здесь? Вы знаете, как с ней обходятся в ваше отсутствие? Думаю, Элейн — самый одинокий и несчастный ребенок, какого мне доводилось когда-либо видеть!

— Несчастный?

Несомненно, все что он услышал, поразило мистера Данстена.

— Да, несчастный! Няня очень любит девочку, но она слишком стара. Слуги ленивы, они делают, что хотят. Да и вообще, вы что, считаете прислугу подходящей компанией для десятилетней девочки? У Элейн нет друзей, она ничем не занята, у нее нет увлечений. Так отчего же она может быть счастлива? Она любит вас, но как часто вы видитесь с дочерью? — Салли замолчала на секунду и добавила: — Она ужасно тоскует по матери.

Роберт Данстен резко поднялся из-за стола и отошел к окну. Салли помолчала еще немного, но, поскольку мистер Данстен ничего не говорил, продолжила:

— Я хотела поговорить с вами, мистер Данстен, потому что уверена: лучший выход для Элейн — отдать ее в школу. У нее должны быть подружки ее возраста. Ей нужна другая обстановка. Когда я пришла сюда в. первый раз, то сказала вам, что девочка испорченна. Это не так. Она просто одинока и не умеет разобраться в своих чувствах. Мне жаль Элейн, мистер Данстен, мне жаль ее больше, чем нищих грязных детей, играющих на улице.

Салли говорила быстро, на щеках ее пылал румянец, руки были крепко сжаты. Ей казалось, что она сражается с превосходящими силами противника. О, Роберт Данстен производил впечатление такой силы и непоколебимости, что Салли сделалось страшно. Она замолчала. В кабинете стало очень тихо. Со стороны Парк-Лейн доносился шум машин. Девушке казалось, что слышно, как громко стучит ее сердце, а молчание длится уже вечность. Наконец Роберт Данстен отвернулся от окна и заговорил:

— Вы очень откровенны, мисс Гранвилл, — сухо произнес он и подошел к столу. — Если Элейн пойдет в школу, что будет с вами?

— Найду другую работу. Сейчас я думаю только о ней.

— Возможно, вы удивитесь, но я о ней тоже думаю, — несколько язвительно заметил мистер Данстен. — Вы великолепно изложили свою точку зрения, но нисколько не убедили меня.

— Думаю, вы все-таки согласитесь со мной, — быстро ответила Салли, — если все обдумаете, найдете возможность проводить с дочерью больше времени и убедитесь, как она одинока и насколько безрадостна и пуста ее жизнь.

Роберт Данстен снова взял карандаш, медленно вертя его в руках. Салли разглядывала своего работодателя и думала, что он был бы очень красив, если бы не чрезмерно строгое, даже суровое выражение лица.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Элейн тоскует по матери? — вдруг спросил Данстен.

— Возможно, мне не стоило говорить об этом, но, когда я пришла в дом, я заметила, что о матери Элейн никогда не упоминается. Девочка ненавидит все разговоры о матерях и детях. Ей не хочется пойти в гости к другим детям или пригласить их к себе, потому что у них есть мамы, а у нее нет.

Они долго молчали, потом заговорил Роберт Данстен.

— Я понятия не имел о том, что Элейн помнит мать.

— Она помнит. Видите ли, мама значит очень много в жизни ребенка.

— Некоторые, возможно, — ответил Роберт Данстен. Последовала недолгая пауза, а затем, глядя прямо в глаза Салли, он сказал: — Я принял решение, мисс Гранвилл, которое, возможно, покажется вам жестким, но, по-моему, оно единственно верное. Вы слишком юны и впечатлительны для того, чтобы быть подходящей гувернанткой для Элейн. До вашего появления в этом доме Элейн всегда была всем довольна, а теперь? За короткое время вашего пребывания здесь вы добились радикальных изменений, и я сомневаюсь, что можно будет вернуть ребенка к прежнему состоянию. Тем не менее, надеюсь, все еще поправимо. Буду очень обязан, если вы прекратите исполнять свои обязанности сегодня же. Жалованье, конечно, вы получите за весь месяц.

Салли, пораженная, смотрела на Роберта Данстена, а потом сказала тихо и спокойно:

— Я вас понимаю. Но мне жаль Элейн. Я привязалась к ней, а она, похоже, успела полюбить меня.

— Уверяю вас, нет причин беспокоиться об Элейн, — с достоинством ответил мистер Данстен. — До свидания, мисс Гранвилл.

Он протянул ей руку, но Салли проигнорировала этот жест. Она так рассердилась, что, дойдя до дверей, почувствовала, что дрожит. У двери ее остановил голос мистера Данстена:

— Я полагаюсь на ваш здравый смысл, мисс Гранвилл. Надеюсь, вы не станете расстраивать Элейн?

— Вам придется самому сообщить ей о своем решении. Я уйду через полчаса и не скажу девочке, что не приду завтра утром.

— Спасибо, мисс Гранвилл.

Салли вышла из кабинета. Ей хотелось сказать ему что-то резкое, но она чувствовала, что вот-вот расплачется. Элейн радостно подпрыгнула, когда Салли появилась в детской.

— А вот и вы! Вас долго не было. Я так волновалась, что папа будет слишком строг с вами!

Салли обняла девочку за плечи.

— Покажи свой рисунок, — попросила она, стараясь говорить ровным, спокойным голосом.

— Вот! — с гордостью сказала Элейн.

Оставшиеся полчаса тянулись для Салли бесконечно. Когда наконец пришло время уходить, она обняла Элейн и крепко прижала к себе.

— Ты была сегодня очень хорошей девочкой. Помни, что я тебе говорила: будь доброй к другим людям и никогда не груби.

Элейн кивнула:

— Ну, конечно, я помню! А вы не забудете, что обещали сводить меня в Лондонский Тауэр?

— Обещала, — вздохнула Салли.

Она надела шляпу и перчатки.

— Будь хорошей девочкой! — повторила она.

— Я такая хорошая, что заслуживаю награды, — смеясь, ответила Элейн, взяла свою гувернантку под руку и, пританцовывая, проводила ее до лифта.

— Раз папа пришел сегодня так рано, у него будет время поговорить со мной вечером.

— Да, иди, поговори с папой. Думаю, и он хочет поговорить с тобой.

— До свидания, мисс Гранвилл, — сказала Элейн, когда лифтер закрывал дверцы кабины. — До завтра!

Салли поспешила уйти от роскошного дома, где нашла и потеряла свою первую работу. Она шла домой, чувствуя себя несчастной и подавленной. У входа ее встретила миссис Джарвис.

— А вас ждет молодой джентльмен, дорогая, тот доктор, который часто приходит. Я сказала, что вас нет дома, а он остался ждать.

— О, это Дэвид! — воскликнула Салли и быстро побежала вверх по лестнице.

Дэвид спал, сидя в кресле, но тут же проснулся, как только Салли закрыла за собой дверь.

— Привет, Салли!

— Извини, что разбудила.

— Я только на минутку прикрыл глаза. Я дежурил полночи.

— Рада видеть тебя!

Салли прошла за занавеску, чтобы привести себя в порядок, и снова вышла в гостиную.

— Мэриголд еще не вернулась?

Дэвид покачал головой:

— Я звонил ей в обед, она сказала, что будет поздно. Мне показалось, она какая-то сердитая и расстроенная, поэтому я решил пригласить ее поужинать со мной.

— О Господи! Надеюсь, ничего не случилось!

Дэвид улыбнулся:

— Все семейные неурядицы ты взваливаешь на свои плечи, не так ли, Салли?

— У меня у самой неприятность. Меня уволили, Дэвид.

— Уволили?

Салли рассказала ему обо всем, что случилось.

— Этому господину следовало бы попридержать язык! — воскликнул Дэвид. — Он не имел права вести себя так.

— Полагаю, он имеет право поступать с собственным ребенком, как считает нужным, но я так полюбила эту девочку!

— Не сомневаюсь! — Дэвид погладил ее по руке. — Бедняжка, Салли, не переживай так! Я никогда не думал, что ты уже достаточно взрослая, чтобы работать. Для меня ты всегда была маленькой большеглазой девочкой, которую ругали Энн и Мэриголд, потому что не хотели брать ее с собой.

— Но я уже взрослая, Дэвид.

В голосе Салли прозвучала тоска.

— Правда? А жаль! Мы были гораздо счастливее детьми, когда бегали друг за другом по берегу и собирали крабов.

— Намного счастливее!

— Тогда мы не волновались о будущем.

— Да, не волновались. За нами всегда было кому присмотреть.

— А теперь вы должны сами заботиться о себе. Бедняжка Салли, и именно ты беспокоишься обо всем и обо всех. Как бы я хотел помочь тебе.

— Ты и помогаешь, Дэвид! Так здорово, что ты сейчас здесь.

Дэвид улыбнулся и сказал:

— Дорогая малышка Салли! Мы найдем, чем тебе заняться, не волнуйся. Ты сама еще ребенок, где тебе смотреть за другими детьми. Почему бы не попробовать что-нибудь другое?

— Я не ребенок, Дэвид, — твердо возразила Салли и подошла к окну, откуда ей была видна серебрящаяся Темза.

Распахнулась дверь, и на пороге появилась Мэриголд.

— О Боже, как я устала! Как жаль, что у нас в доме нет лифта. Привет, Дэвид, зачем пришел?

Голос да и сам вопрос Мэриголд были так невежливы, что Салли с удивлением посмотрела на сестру.

— Все еще сердишься? — спросил Дэвид запросто, как человек, знавший Мэриголд с пеленок.

— Да, и стану еще больше сердиться, если ты не перестанешь задавать идиотские вопросы.

Она прошла за занавеску, а на лестнице послышались шаги, и в комнату медленно вошла Энн.

— Здравствуй, дорогая, — поздоровалась она с Салли. — Привет, Дэвид! Как дела в больнице?

— Народу полно.

— Слишком много людей болеют, — сказала Энн, тяжело опускаясь в кресло. — Автобусы переполнены! Ну и день сегодня выдался: герцогиня была не в настроении. Что ни сделаешь, все не так. Цветы пришлось три раза переставлять, прежде чем она осталась довольна, а в библиотеке мне дали книгу, которую она уже читала.

— Бедняжка Энн! — посочувствовала Салли. — Похоже, у всех сегодня день не задался.

— Салли потеряла работу, — пояснил Дэвид.

— О, Салли! — воскликнула Энн. — А что случилось?

— Расскажу позже. Дэвиду будет скучно слушать все еще раз.

Появилась Мэриголд.

— Что такое? — спросила она. — Салли потеряла работу? Вот незадача! А я как раз хотела спросить, могу ли я не вносить свою долю платы за квартиру следующие три недели. Мне просто необходимо новое вечернее платье.

— Все в порядке, дорогая, — поспешила успокоить ее Салли. — Мой работодатель обещал заплатить мне месячное жалованье. Конечно, если бы у меня была гордость, я швырнула бы ему эти деньги в лицо, но твое вечернее платье гораздо важнее.

— Меня пригласили на вечеринку в следующую пятницу. Бен Барлоу устраивает праздник.

Мэриголд произнесла это имя, словно ждала какой-то реакции от остальных. С минуту все молчали, потом Дэвид спросил:

— Тот гонщик?

— Да, — коротко ответила Мэриголд.

— О нем часто пишут в газетах, — заметила Энн. — А это, случайно, не он подарил девушке из хора жемчужное ожерелье, а потом потребовал его обратно?

— Да, именно он, — мило улыбаясь, подтвердила Мэриголд. — Он очень богат, и я пойду на его вечеринку.

Салли ничего не сказала. Она понимала, что здесь что-то не так. Мэриголд была расстроена, и это не походило на просто плохое настроение или ее обычную раздражительность. С сестрой происходило что-то более серьезное. Мэриголд казалась несчастной. В ее голосе появились нотки, которых раньше не было. Наблюдая, как нервно двигается Мэриголд, видя вызов в ее глазах, Салли забеспокоилась.

Молча она наблюдала за сестрой, и в то же время ее неотступно преследовали мысли об Элейн. Как воспримет девочка решение отца? Несомненно, Элейн привязалась к Салли, но, насколько сильно, трудно сказать.

Часы на каминной полке пробили половину восьмого. Мэриголд согласилась пойти поужинать с Дэвидом, правда, без воодушевления, но Дэвид все равно был счастлив.

— Я выиграл Дерби[11], — сказал он. — Не целое состояние, конечно, но на хороший ужин хватит. Можем пойти, куда пожелаешь.

— Вообще-то мне все равно, — ответила Мэриголд.

— Может, в «Беркли-Гриль»? — предложил Дэвид.

Мэриголд стояла не шелохнувшись, потом резко ответила:

— Куда угодно, только не туда.

Салли взглянула на сестру, но та отвернулась.

— Возьму шляпу, — сказала она.

Когда Дэвид и Мэриголд ушли, Салли села в кресло и взглянула на Энн.

— Надо бы и нам пойти куда-нибудь поесть.

— Я вот думала, — сказала Энн, — что если Джарвисы позволят нам поставить электроплитку в нише на лестнице, мы бы могли готовить что-нибудь здесь. Не надо было бы каждый вечер ходить в ресторан.

Салли радостно воскликнула:

— Великолепная идея, Энн! Почему мне не пришло это в голову раньше?

Энн улыбнулась:

— Ты и так думаешь за всех, Салли. Пора и нам с Мэриголд принять в этом участие.

— Но ты придумала просто замечательно! Как было бы удобно! И мы могли бы немного сэкономить. Я увижу миссис Джарвис утром, сейчас она занята в баре.

— Да, и я увижу ее утром.

— Ну что, пойдем пока есть наши чечевичные котлеты. А может, закажем пирог с рыбой? Мне так надоела ресторанная еда, — сказала Салли и добавила: — Помнишь те пирожки с мясом, что старая Ханна готовила для нас, когда мы были совсем маленькими?

— Еще бы! Только давай не будем об этом вспоминать сейчас, а то я начинаю ужасно хотеть есть!

Сестры вышли из дома. Вечер выдался теплый, без единого дуновения ветра.

— Ты только представь, как хорошо сейчас в Сент-Читасе, — сказала Салли. — Ты скучаешь по дому, Энн?

— Иногда, но мне нравится Лондон, а тебе?

Салли отрицательно покачала головой:

— Я не люблю Лондон и, думаю, он не любит меня.

— Не переживай из-за увольнения, Салли, — утешала сестру Энн. — Тебе просто не повезло, что ты столкнулась с таким жестким человеком.

— Вот забавно, — задумчиво продолжала Салли. — Когда вы все предупреждали меня о том, каким жестким может оказаться Роберт Данстен, я не верила. И даже теперь мне все кажется, что это я была в чем-то не права, я не поняла его. Должна же быть какая-то причина столь необычного поведения.

— Не думай ты о нем, — настойчиво сказала Энн.

Тем не менее Салли продолжала думать о Данстене все время ужина. Она всегда ждала от людей доброжелательности и впервые столкнулась с таким непонятным человеком.

— Я спрошу у герцогини, нет ли у нее на примете чего-нибудь подходящего для тебя, — пообещала Энн, когда они возвращались в «Голову сарацина». — Она знает очень многих. Вполне возможно, среди них найдется и кто-нибудь, кому понадобятся твои услуги. Забавно, что ты оказалась не у дел, а мы с Мэриголд, которые всегда порхали беззаботно, будем зарабатывать на хлеб.

— Я тоже найду что-нибудь, — сказала Салли, но не очень уверенно.

Смеркалось, и вдруг поднялся легкий ветерок. Салли глубоко вздохнула и сказала:

— Хорошо! Мне было душно весь день.

Улицы почти совсем опустели, но окна «Головы сарацина» были ярко освещены, оттуда доносились голоса и громкий смех.

— А бизнес у Джарвисов неплохо идет, — с улыбкой заметила Энн.

Девушки поднялись по лестнице и уже направились к своей комнате, как вдруг Салли заметила у двери маленькую фигурку. Она присмотрелась и вскрикнула от неожиданности.

— О Господи! Элейн! Что ты здесь делаешь?

Девочка обернулась и тоже вскрикнула от радости.

— О, мисс Гранвилл! А я звоню, звоню, но никто не отвечает. Я уж подумала, что вы уехали.

Глаза у девочки покраснели и опухли, а на щеках виднелись следы слез.