Во власти мечты

9

— Его светлость желает видеть вас в библиотеке, мисс, — объявил Долтон, дворецкий, своим зычным напыщенным голосом, который напоминал епископский в соборе с плохой акустикой.

Энн удивилась:

— Его светлость? Не знала, что он в Лондоне.

— Он прибыл вчера вечером, мисс, и желает вас видеть.

Энн поставила сумку на стол в холле. Во время своего обеденного перерыва она бегала по магазинам в поисках блузки и возвращалась почти бегом, чувствуя, что опаздывает. Сообщение о том, что прибыл герцог и ждет ее, взволновало Энн. Щеки ее запылали, пока она снимала перчатки и шла за Долтоном в библиотеку.

— Мисс Гранвилл, ваша светлость!

Герцог сидел у камина.

— Добрый день, мисс Гранвилл. Сегодня чудесный день, не так ли?

— Да, чудесный! — ответила Энн, с трудом переводя дыхание.

— Не хотите ли присесть?

Герцог указал на стул по другую сторону камина, напротив него. Энн села и вдруг вспомнила, что так и не сняла шляпу. Теперь такая вольность была недопустима в торжественной обстановке библиотеки. Но в измученном, весьма привлекательном лице герцога не было ничего торжественного и важного. Сейчас это был просто человек, который много страдал и наконец нашел тихое пристанище.

— Я хотел поговорить с вами, мисс Гранвилл.

— Да?

— О своей матери, конечно. Я о ней беспокоюсь.

— Беспокоитесь? — повторила Энн, чувствуя, что это прозвучало глупо, но в то же время действительно не понимая, что вызвало беспокойство герцога. Герцогиня чувствовала себя прекрасно и, вероятно, именно поэтому стала доставлять больше хлопот в последнее время и чаще проявлять недовольство.

— Да, — продолжал герцог, — вам это может показаться глупым, но я бы хотел, чтобы моя мать жила тихо и спокойно в ее-то годы. Она хорошо себя чувствует, и мы знаем это, но невероятная живость характера провоцирует ее на разные поступки, вызывающие опасения. Так она вела себя и в более молодые годы. — Он заулыбался, глаза его заблестели. — Много чего случалось, но я не буду сейчас рассказывать обо всем.

— Она чудесно себя чувствует для такого возраста, — сказала Энн.

— Она всегда чудесно себя чувствовала, — поправил ее герцог. — Помню, когда я еще был совсем маленьким, в нашем доме часто устраивались праздники для девочек, вечеринки, какие-то спортивные состязания для всей деревни и графства. Она участвовала во всем, что касалось благополучия каждого в нашем поместье. Казалось, она никогда не уставала. Думаю, она проделывала больше работы, чем весь кабинет министров, но у нее всегда было время для нас и для любого, кто в ней нуждался. Она потрясающая женщина! Сейчас уже таких нет.

— Но что вас беспокоит? — удивилась Энн.

— Я беседую с вами конфиденциально и уверен, вы уважаете мое доверие. Говорила ли вам когда-нибудь моя мать о ее втором сыне, Адриане?

— Да, конечно. Он разбился на машине, не так ли?

Герцог кивнул:

— Он всегда был нерасторопным, но любил скорость. Мы его предупреждали. Его даже лишали прав много раз, и однажды все-таки несчастье произошло. Он ехал домой с вечеринки по Грейт-Норт-роуд. Он любил ночную езду. Должно быть, он ехал очень быстро — больше семидесяти миль в час, как утверждают полицейские. И врезался в стоявший грузовик. У этих грузовиков трудно разглядеть их габаритные огни. Ни он, ни его жена больше не приходили в сознание.

Герцог вздохнул, глядя в зияющую пустоту камина. Энн не нарушала молчание. Она знала, что он сейчас наверняка вспоминает брата маленьким мальчиком, который бегал по саду, лазил по лестницам на сеновал, сидел с удочкой на пруду. Наверное, это было замечательно, когда все дети собирались дома. Все были счастливы, и всех объединяла ответственность, которая определялась их принадлежностью к старинному роду.

— Они оба умерли, так и не поняв, что произошло, — продолжал герцог. — У них остался сын. Вот именно о нем — его зовут Монтагью — я и хочу поговорить с вами. Моя мать очень страдала, потеряв Адриана. Она его любила, возможно, даже больше, чем нас. Не знаю уж почему. Разве что потому, что в детстве Адриан был довольно слабеньким, а, говорят, матери всегда больше любят своих больных и немощных детей. Теперь я сам тому живое свидетельство.

Он улыбнулся, но без горечи и сожаления. Энн при первом же знакомстве заметила, что герцог говорит о своей беспомощности без всякой неловкости.

— Но… — продолжал он, — мама — уж такая у нее натура — не могла проявлять свою любовь к Адриану только на словах. Она хотела руководить жизнью сына: во все вмешивалась, строила планы, — и все это ради внука. Того выбросило на обочину во время аварии, поэтому он уцелел. Монтагью хотел только одного: чтобы его оставили в покое. И однажды случился скандал, один из тех абсурдных, бессмысленных скандалов, которые выматывают всех эмоционально и только способствуют разрыву отношений между близкими людьми. В таких случаях не бывает победителей. Это никому не приносит добра. Монтагью отказался повиноваться бабушке.

Никто из нас не винит его за это. Он заявил, что желает жить по-своему и не хочет никакого вмешательства в его дела. Конечно, моя мать была жестоко оскорблена подобным заявлением, но, не ограничившись словесной перепалкой, она заявила, что оставит Монтагью без единого пенни. Дело в том, что все деньги в семье принадлежат моей матери. Она наследница состояния. Отец был практически без гроша, когда женился на ней. У него были крупные поместья и дом, но все это было заложено не единожды. К счастью, он влюбился — и, я могу сказать, со всей искренностью — в очень красивую и богатую женщину, а она влюбилась в него. Все говорили, что это очень выгодный брак для отца, но они действительно преданно любили друг друга. Моя мать все выплатила по закладным, еще когда отец был жив, но поскольку большая часть денег была в трастовом фонде и она не могла ими воспользоваться, когда отец умер, пришлось продать земли, чтобы оплатить расходы на похороны. А сейчас, насколько мне известно, положение таково: после смерти матери все, что осталось в семье, будет разделено между ее детьми, а наследник титула получит наибольшую долю. К несчастью, у меня, обладателя титула, нет детей, и я считаю справедливым, чтобы сын Адриана получил то, что ему причитается. Моя мать намерена вычеркнуть его из завещания вообще, если только нам не удастся убедить ее в обратном. — Герцог замолчал на секунду. — Я хочу, чтобы вы помогли нам, мисс Гранвилл.

— Конечно, я готова сделать все, что смогу, — ответила Энн. — Но вы же знаете, как стало трудно сейчас с герцогиней.

— Мне ли не знать! — вздохнул герцог. — Но она любит вас. Я знаю, она часто рассказывает вам о прежних днях. Если бы в разговоре вы как-то подтолкнули ее к воспоминаниям об Адриане, о том, каким славным мальчиком он был, может быть, это помогло бы.

— А нельзя ли убедить внука извиниться? — робко спросила Энн.

Герцог махнул рукой:

— Я бы хотел, чтобы он это сделал, но он довольно упрямый молодой человек. В нем ведь тоже кровь моей матери. Она пригрозила лишить его наследства, а он забыл дорогу в этот дом. Вот как обстоят дела сейчас.

— Как это печально!

— Да. Особенно, когда я вспоминаю, как моя мать любила Адриана и его жену. Она была очень милой, красивой женщиной.

— Я постараюсь сделать все, что смогу, — пообещала Энн. — Но вдруг я скажу что-нибудь лишнее и только наврежу? Герцогиня имеет обыкновение принимать противоположную точку зрения.

Герцог рассмеялся:

— Как хорошо вы узнали ее! Вы, должно быть, очень проницательная молодая особа, мисс Гранвилл.

— Я бы хотела быть такой. Мне очень нравится работать здесь, и я благодарна герцогине за то, что она предоставила мне такую возможность.

— Не говорите ей этого. Она начнет обижать вас и сделает своей рабыней до конца жизни. Моя мать с уважением относится только к тому, что не совсем является ее собственностью.

Энн улыбнулась и встала.

— Я постараюсь, — повторила девушка.

— Спасибо, мисс Гранвилл. — Герцог с удовольствием проводил ее взглядом.

Энн поднялась наверх и застала герцогиню в дурном расположении духа.

— Вы опоздали, мисс Гранвилл. Уже почти двадцать минут третьего. Вы пошли обедать в час. Что вы делали все это время?

— Простите, — ответила Энн. — Мне нужно было купить кое-что, и я задержалась в магазине.

— И вы так и не пообедали?

— Пообедала, спасибо, я съела сандвич и выпила чашку кофе.

— Это просто смешно! Почему вы не съели что-нибудь более существенное? Девушки думают, что фигура, похожая на фонарный столб, это красиво, но я точно знаю, что мужчинам это не нравится. Когда мы были молодыми, вот у нас были фигуры так фигуры! Плавные линии, округлые формы, приятный овал лица, прекрасный цвет кожи. Боже, какой успех мы имели! Могу точно утверждать: иметь мужа и хорошую семью — куда приятнее и удобнее, чем гнаться за карьерой.

Этот аргумент Энн слышала уже много раз.

— Уверена, что вы правы, — тихо согласилась она, — но пока не встретишь подходящего мужчину, приходится самой заботиться о себе.

— Подходящего мужчину? Что за чушь! Вы не хотите выходить замуж по расчету, а хотите влюбиться в того, у кого есть деньги. Скажу вам одно: лучше выйти замуж и быть несчастной, чем не выйти вовсе.

— Но вы-то нашли подходящего человека! — мягко возразила Энн.

Герцогиня настороженно посмотрела на свою компаньонку.

— Кто это вам рассказал?

Энн рассмеялась:

— Один из ваших детей. Конечно, это, может, и не так было на самом деле, но дети считают, что вы были идеальной парой.

— Не так на самом деле? — воскликнула герцогиня. — Конечно, все было именно так! Мой муж был самым чудесным человеком, какого я встречала в своей жизни. Ах, моя дорогая, вы бы видели его: высокий, красивый, хорошо сложен. Он повсюду выделялся из толпы, даже на открытии сессии парламента.

— Я жду кого-нибудь подобного, — с улыбкой заметила Энн.

— Тогда придется подождать, — изрекла герцогиня, но тон ее был очень мягким. Разглядывая Энн, пока та поправляла постель, она добавила: — Вы достаточно красивы. Я бы хотела, чтобы вы вышли замуж за кого-нибудь привлекательного. Вы встречались с кем-нибудь?

— Мало с кем, — призналась Энн. А затем, чтобы развлечь герцогиню, — она знала, что той покажется это интересным, — рассказала об их ночном приключении. Герцогиню история глубоко захватила.

Наверное, ее главное очарование в том, насколько она интересуется другими людьми, думала Энн.

Не было такого события или даже маловажного происшествия, к которым пожилая дама осталась бы равнодушна.

— Значит, Салли вернулась на службу, — сказала она, когда Энн закончила свой рассказ.

— Да, — ответила девушка. — Она любит детей. Кроме того, извинения мистера Данстена были очень искренними.

— Так и должно быть, — заметила герцогиня. — Странный человек! Но мужчины вообще не способны разумно рассуждать, когда речь заходит о детях. Помню, что и мой муж высказывал самые абсурдные идеи, когда дело касалось детей. Я, бывало, соглашалась с ним, но делала все по-своему. Он никогда не замечал этого и продолжал считать, что именно он прекрасно воспитывает детей.

— Как жаль, что мы не знаем, какой была жена мистера Данстена.

Брови герцогини взметнулись вверх.

— Я, кажется, начинаю кое-что припоминать о его женитьбе. Этакая показная многолюдная свадьба, сообщение в «Тэтлере»[12], неуместные комментарии в прессе о его доходах. Но кто она, не могу вспомнить. Скажите сестре, чтобы узнала девичью фамилию его жены.

— Это трудно. Салли ведь не может прямо спросить ни мистера Данстена, ни слуг.

Герцогиня нетерпеливо махнула рукой и со вздохом сказала:

— Ну, кто говорит, что нужно расспрашивать слуг? Это можно сделать и другими способами. Пусть скажет старухе няне: «А не носила ли миссис Данстен до замужества фамилию мисс Блейк? По-моему, я встретила кое-кого из ее родственников вчера». Няня ответит: «О Господи, нет, конечно! Ее фамилия была Джонс!» Вот так, моя девочка! Это не разговоры со слугами, а получение нужной информации.

Энн рассмеялась:

— О, герцогиня! Уж вы-то, наверное, всегда получали то, что хотели.

— Почти все! Когда наступает старость, оглядываешься на прошлую жизнь и единственное, о чем сожалеешь, так это о том, что не сделала. Но в пожилом возрасте есть и свои преимущества: если что-то происходило не так, то позже вы обнаружите, что все к лучшему. Такова жизнь. Если у вас хватает мужества делать то, что вы хотите, вы всегда будете вознаграждены.

— Мужество! — задумчиво повторила Энн. — Боюсь, что как раз мужества мне и не хватает.

— Что вы имеете в виду? — спросила герцогиня.

— Я так многого боюсь: людей, болезней, необходимости бороться. Вот Салли — смелая и Мэриголд — тоже. А я трусиха.

— Ерунда! — сказала герцогиня. — Я этому не верю. Вы ведь не боитесь меня.

— Боюсь, — тихо ответила Энн.

— Значит, не подаете виду, а это уже половина дела. Вы нисколько не похожи на моих прежних компаньонок. Не понимаю, как я могла терпеть их так долго. Как они меня раздражали: затравленно следили за каждым моим движением, в ужасе взвизгивали, стоило мне только рассердиться и сказать словечко-другое! Я, бывало, лежала по ночам и придумывала, чем бы их шокировать.

— О Боже! — воскликнула Энн. — А я лишила вас такого удовольствия.

— Вы милая девушка, — нежно произнесла герцогиня. — Так чем мы сейчас займемся?

— Я почитаю вам, если хотите, — предложила Энн, — или сыграем в безик?

— Безик! — повторила герцогиня. — Но у вас хватает наглости обыгрывать меня! Вам следует давать мне выигрывать, хотя бы из уважения.

— Вряд ли вам понравится, если я на самом деле буду так поступать.

Герцогиня усмехнулась:

— Я начинаю подозревать, что вы слишком хороши для меня. Кто вас обучал?

— Мой отец. Как-то он проболел всю зиму, и ему нельзя было читать. Он просто сходил с ума от ничегонеделания, и мы стали по очереди играть с ним в разные игры. В результате мы весьма преуспели, особенно в игре в безик и в его любимые шахматы.

— Жаль, что я не знала вашего отца, — неожиданно сказала герцогиня.

— Он был хороший человек.

— Вы похожи на него?

— Я — нисколько. Вот Салли похожа и характером, и темпераментом. Папа был просто святой, и Салли почти такая же.

— Она, наверное, педантична, — не без сарказма заявила герцогиня, ожидая, не вспыхнет ли румянец на щеках Энн. — Она могла бы зайти сюда как-нибудь во время прогулки с дочкой Роберта Данстена.

— Не сомневаюсь, она с удовольствием познакомится с вами, — с готовностью отозвалась Энн.

— Тогда пригласите ее как-нибудь сюда, — распорядилась герцогиня.

Энн полетела домой, как на крыльях, желая поскорее передать Салли приглашение, но оказалось, что сестра уже приходила, но быстро ушла.

— Куда она ушла? — спросила Энн у Мэриголд.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответила та. — Она переоделась, припудрила носик и умчалась, прежде чем я успела хоть что-нибудь спросить.

— Полагаю, ты была слишком занята, рассказывая о себе, — сказала Энн. Это был не упрек, а просто констатация факта.

— Ну, на самом деле ты права, — признала Мэриголд. — Сегодня был показ, и присутствовала Надин Слоу. Она обвинила меня в том, что я неправильно представила одно из платьев. Да это просто смешно! Она искала повод придраться. Я преподнесла платье самым выгодным образом, и не менее трех клиентов тут же заказали такие же, так что если и было что-то не так, то не по моей вине.

— Что случилось? — спросила Энн, присаживаясь на другую кровать. Мэриголд продолжала натягивать чулки.

— Конечно, я не была с ней невежлива, — продолжала Мэриголд. — Я слишком умна для этого. Я выслушала все, что она хотела сказать, а потом ответила: «Мне очень жаль, мисс Слоу, если я допустила ошибку. Как вы думаете, может, мне снова надеть это платье и пойти спросить у господина Сорреля, как нужно его носить?» Конечно, она ужасно рассердилась и смотрела на меня, пытаясь понять, не дерзость ли это. Я напустила на себя самый невинный вид — широко распахнутые голубые глаза — и ждала. Через минуту она прошипела: «Нет необходимости идти к мистеру Соррелю. Будьте аккуратнее в будущем». Как ты понимаешь, мы с девушками от души посмеялись, когда она ушла.

Энн посмотрела на сестру очень серьезно:

— Неужели тебе приятно работать в таких условиях? Я чувствовала бы себя очень несчастной, если бы знала, что рядом кто-то, кто меня ненавидит.

Мэриголд пожала плечами:

— Мне почти все равно.

— Думаешь, она в самом деле влюблена в Питера?

— Если да, то она может забирать его себе, — резко ответила Мэриголд.

— Кстати, а как у него дела? Мы уже сто лет его не видели. Я спрашивала о нем Салли вчера вечером, но она думает, что Питер уехал куда-нибудь. Ты должна знать.

— А я не знаю! — ответила Мэриголд. — Ради Бога, не раздражай меня идиотскими вопросами! Мне нужно одеться. Бен Барлоу пришлет машину за мной в половине восьмого.

— О, сегодня вечеринка? — спросила Энн.

Мэриголд кивнула:

— Тебе нравится мое платье?

Она достала платье из гардероба, и Энн ахнула от изумления. Платье было просто чудесное: юбка из бледно-зеленого тюля красиво ниспадала складками, а роскошный кружевной верх оставлял плечи открытыми. На лифе алел букетик полураспустившихся роз.

— Очень красиво! — одобрила Энн. — Но оно, должно быть, ужасно дорогое.

— Да, — согласилась Мэриголд. — Не говори Салли. Мне пришлось заложить свои наручные часы.

— Но она дала тебе пятнадцать фунтов.

— Неужели ты думаешь, что такое платье может стоить пятнадцать фунтов, даже со скидкой?

— Будь поосторожней с расходами, — попросила Энн. — Мне нужны новые туфли и ночная рубашка, и я уже потратила половину моей зарплаты на новую блузку.

Она достала блузку из бумажного пакета и показала Мэриголд.

— Миленькая, — равнодушно проговорила Мэриголд, — но такая скучная! Ты же не хочешь выглядеть старомодной и унылой? Здесь, в Лондоне, мы должны избавиться от нашей провинциальности и стать современными и элегантными.

— Зачем? По-настоящему элегантные дамы, вроде дочерей герцогини, вовсе не производят впечатления изощренности. У леди Кэтрин очень красивые, но простые платья, а не изощренно-изысканные.

— Глупая, они вовсе не элегантные! — сказала Мэриголд. — Они просто представители аристократии, и они устарели.

— А кто, по-твоему, современные элегантные люди?

— Трудно сказать. Хетти Лелонг, например.

— Но она актриса!

— Это не мешает ей быть модной и элегантной, бывать на всех вечеринках и получать приглашения отовсюду!

— А еще кто?

— Что изменится, если я назову имена. Я вижу этих людей в мастерской Майкла Сорреля. Это вовсе не лорды и леди! Это актрисы, жены крупных финансистов и вообще богатые люди, которые каждый вечер бывают в лучших ресторанах. В них нет ничего особенного, кроме того, что они действительно элегантны, и все считают их «правильными» людьми.

— Герцогиня вряд ли знакома с ними.

— О, опять ты со своей герцогиней! — с некоторым раздражением сказала Мэриголд. — Какое это имеет значение? Она отжила свое. А мать Бена Барлоу работала в баре. Она бы и до сих пор там работала, если бы отец Бена не изобрел какую-то особую свечу зажигания. Это изобретение сделало Бена одним из самых блестящих и богатых людей в Лондоне!

— Мне не по душе такой блеск, — неприязненно сказала Энн.

— Тебе — возможно, — бодро ответила Мэриголд, — а что касается меня, так это как раз то, что доктор прописал.

Она надела платье. Мягкая, тонкая ткань изящно облегала тело. Плечи Мэриголд казались ослепительно белыми, оттененные зеленым, в глазах плясали веселые огоньки. Этот наряд чудесно подходил к роскошным огненным волосам Мэриголд. Она была просто красавица, но будь дома Салли, веселость Мэриголд насторожила бы ее. Казалось, Мэриголд заставляла себя веселиться, чтобы забыть о том, что заставляло ее нервничать.

А Салли в это время сидела в одном из уютных ресторанчиков Сохо[13] с Дэвидом. Он пригласил Салли встретиться здесь, потому что это было недалеко от больницы и он мог ненадолго ускользнуть, чтобы пообедать.

— Я беспокоюсь, Салли, — начал Дэвид. — Что творится с Мэриголд?

— Не знаю, — честно призналась Салли.

— Она очень изменилась за последнее время, — продолжал Дэвид. — Сначала мне казалось, что это естественное волнение и возбуждение после переезда: обстановка совсем новая, кругом много людей. Но она несчастна, Салли, — вот что меня заботит!

Салли кивнула, соглашаясь. Но про себя подумала, что неблагоразумно сразу во все посвящать Дэвида.

— Ты уверен, что не преувеличиваешь? — спросила она. — Мэриголд прекрасно проводит время!

— Да, знаю. — Дэвид так крепко сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. — А я не могу ей дать этого!

Салли ничего не сказала, но ее глаза выражали сочувствие.

— Иногда я думаю, — продолжал Дэвид, — что стоит бросить врачебную практику и заняться коммерцией, начать делать деньги! Но боюсь, что, начав с самого низа, вряд ли взберусь слишком высоко. Я не так наивен, чтобы не понимать это.

— Ты очень умный, Дэвид, — мягко ответила Салли, — и мы все знаем об этом. Ты уверен, что выйдет что-нибудь хорошее из подобной затеи? Ты же будешь несчастлив. А если сам не найдешь счастья, то как ты сможешь сделать счастливой Мэриголд?

Дэвид сидел, опустив глаза, разглядывая стол перед собой.

— Мне предоставляется шанс заняться научной работой с сэром Хьюбертом Хейдном. Ты когда-нибудь слышала это имя?

— Конечно, слышала, — засмеялась Салли. — Ты и твой отец редко говорили о ком-то другом.

Дэвид тоже улыбнулся.

— Знаешь, он настоящий волшебник.

— Я тоже так думаю.

— Так вот, он спросил, не хочу ли я работать в его лаборатории. Это большая честь, но тогда я буду все время занят пробирками, ступками, пестиками, а значит, не смогу видеться с Мэриголд.

Салли заговорила, тщательно подбирая слова.

— А ты не думал, Дэвид, что это совсем неплохо? У Мэриголд сейчас трудная полоса в жизни. Она приспосабливается к новым обстоятельствам, к новым друзьям. Думаю, что она… — Салли остановилась, подбирая слово.

— …сыта по горло старыми друзьями, — помог ей Дэвид.

Салли кивнула:

— Можно и так сказать, но не переживай из-за этого. Это пройдет. Мэриголд еще во многом ребенок.

— А сколько лет тебе, позволь спросить?

Салли заметила боль в его глазах.

— Я чувствую себя матерью для всех вас.

— Так и есть. Ты относишься к нам как мать, Салли. Ты опекаешь нас, а мы даже «спасибо» редко говорим. Мы просто неблагодарные. Не понимаю, почему ты всегда беспокоишься за всех.

— Возможно, потому что люблю вас, — проговорила Салли, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

— Иногда мне кажется, Салли, что ты маленькая девочка лет пяти. Ты срываешь флажок с башни песочного замка и швыряешь в море, только чтобы досадить мне. Но иногда я чувствую, будто ты гораздо старше меня и я не могу обойтись без твоих советов.

— В таком случае сейчас я советую тебе пойти работать в. лабораторию к сэру Хьюберту и заняться там чем-нибудь полезным и интересным. А мы все будем очень гордиться тобой, как и твой отец.

— Славный старик! Я не подумал, как много значит моя работа для него. Если я брошу больницу, это разобьет ему сердце. Он всегда мечтал о том, чтобы я стал доктором, как он. Но, Салли, как мне хочется сделать для Мэриголд все, что она пожелает, дать ей все!

— А тебе не приходило в голову, что это просто эгоизм?

— Эгоизм? — изумился Дэвид.

— Да, эгоизм! Все, что мы получаем легко, за что не нужно бороться, мы не ценим. Мэриголд всегда будет получать много, потому что она красивая, но пусть все это не дается ей слишком легко, иначе она начнет требовать все больше и больше.

— Возможно, ты права, — растерянно признал Дэвид.

— Некоторые доктора, влюбляясь, не всегда сообразуются с доводами разума.

— Довольно верно подмечено.

— Мой папа говорил, — продолжала Салли в надежде облегчить страдания Дэвида, — что на самом деле мы никогда не можем по-настоящему помочь тем, кого любим, пока не посмотрим на них как бы со стороны, будто они не имеют никакого отношения к нашим чувствам.

— Твой отец был чудесный человек, — сказал Дэвид, — но он не влюблялся ни в кого, похожего на Мэриголд.

— Не знаю. Во всяком случае, ему пришлось ждать пять лет, прежде чем моя мать согласилась выйти за него замуж.

— Пять лет? В самом деле?

— Да, пять лет! Долго, не правда ли? Думаю, что она была, как Мэриголд. Она тоже хотела хорошо жить, выйти замуж за кого-нибудь богатого и значительного. Викарий из корнуоллской деревни вряд ли соответствовал ее представлениям о счастье.

— О, Салли, ты дала мне надежду!

Дэвид положил свою руку на руку Салли.

— Вообще-то я не этого добивалась, — ответила Салли. — Гораздо больше мне хотелось бы, чтобы ты добился успеха на избранном поприще.

— Но я не могу работать, волнуясь за Мэриголд, поминутно думая о ней, опасаясь, что она влюбится в кого-нибудь еще. А теперь, после того, что ты сказала, я готов работать, как негр! А может, и не понадобится ждать пять лет?

— Надеюсь, Дэвид, — постаралась поддержать его Салли, хотя в тоне девушки звучало сомнение, губы дрогнули. Она вдруг поняла, что Дэвид и Мэриголд никогда не будут вместе. Иногда у Салли просыпалась поистине поразительная интуиция. Она так ясно представляла грядущие события, что никто ни на земле, ни на небесах не убедил бы ее в обратном. И сейчас она отчетливо представила, что Дэвид никогда не добьется Мэриголд, Мэриголд никогда не полюбит Дэвида. Сердце ее сжалось от сочувствия к молодому врачу, но Салли промолчала.