Воровка. Ты не убежишь

27

Мирон

Девчонка убегает от меня, как от огня. А я опускаюсь на пол, приваливаюсь спиной к плите и руками сжимаю голову. Желание всё ещё разрывает на части. Чёрт возьми. Как? Как эта девчонка смогла меня так сильно зацепить? Что в ней такого, чтобы крышу срывало настолько сильно?

Она… обычная! Совершенно обычная. В ней нет ничего такого, из-за чего стоило бы терять голову. Излишне худощавая фигура, кудрявые каштановые волосы, которые торчат в разные стороны, карие глубокие глаза.

Ничего обычного. Ничего сверхпривлекательного.

Но меня кроет. Кроет так, что я дышать нормально не могу.

Ã

Вокзал

Автовокзал встречает меня суетой, скрипом колёс автобусов и голосом из громкоговорителей, сообщающим об отправлении поездов. Я удобнее перехватываю сумку на плече и вхожу внутрь. Первым делом смотрю на табло отправления автобусов, сверяюсь с расписанием поездов и, со знанием, на какое время брать билет, иду к кассам.

Парнишка передо мной слишком долго возится на кассе, пересчитывая деньги и нервно топая ногой. Я раздражённо сверлю его спину взглядом. Осознаю, что ошибся, когда парнишка разворачивается резко и неуклюже, носом вписывается в мою грудь, наступает на ногу и начинает извиняться нежным мелодичным голосом. Свожу брови вместе и смотрю в курносое лицо, запрокинутое ко мне.

Мелькает мысль о том, что, если бы я сейчас так сильно не торопился свалить из города, я бы непременно с ней познакомился. Но девчонка не даёт мне даже шанса спросить её имя, ещё раз извинившись, улепётывает.

Я провожаю её взглядом, поражаясь тому, как мог спутать её с парнем. Слишком плавные движения, хотя под объёмной кофтой с капюшоном рассмотреть это можно с трудом.

— Молодой человек, не задерживайте очередь, — обращается ко мне кассир с раздражением в голосе.

— Да. Прошу прощения. Мне билет до К.

— Вам очень повезло, молодой человек, последний билет. Девушка перед Вами хотела его забрать, но ей не хватило денег.

Я оглядываюсь назад, пытаюсь взглядом найти худощавую фигуру, но девчонки не видно. Пожимаю плечами и расплачиваюсь за билет. Ушла, значит, билет не так уж нужен.

Я забираю билет из рук кассира и направляюсь к сиденьям в зале ожидания. В голове вновь и вновь слышу голос той девушки, бормотавшей слова извинения. Ловлю себя на том, что взглядом пытаюсь найти девчонку в суетящейся толпе. Когда в очередной раз скольжу взглядом по залу, одёргиваю себя, достаю из кармана телефон и вижу входящее сообщение от Мота.

«Братан, твоя бабушка тебя искала. Я не знал, что ей сказать».

Я хмурюсь, от бабки нет ни одного пропущенного вызова. Неужели она звонила Моту, уверенная, что я буду у него, но гордость не позволила связаться со мной. Устало тру бровь и буравлю взглядом экран, на котором вижу фото бабушки. Она здесь смеётся. Редкий момент, который я смог запечатлеть на камеру. Ведь чопорность и строгость — любимые эмоции этой женщины.

Палец зависает над экраном. А сомнения грызут изнутри. Может, мне стоит ей позвонить? Но тут же в груди поднимается волна протеста. Что я услышу? Что я ничтожество? Что я снова её разочаровал?

Запрокидываю голову назад и пальцами сжимаю переносицу. Чёрт. Как же всё это сложно.

Краем глаза я цепляюсь за знакомое серое пятно. Смотрю на девчонку, которая стремительным шагом приближается ко мне. Решительная и забавная. Она требует, чтобы я отдал ей билет, сжимая тонкие пальцы на лямках рюкзака.

В голове мелькает соблазнительная мысль — поменяться с ней билетами, а взамен потребовать поцелуй. Хотя… склонив голову к плечу, понимаю, что поцелуя будет мало. Хочу её в свою постель. Видно, что девчонка горячая и страстная, уверен, если я пересплю с ней, точно об этом не пожалею.

Девчонка что-то доказывает, краснея щеками и сверкая карими глазами, а я с кривой улыбкой представляю, как она будет смотреться на коленях на моей кровати.

Поняв, что билет я ей не отдам, девчонка, зло сопя и топая, уходит к кассам. А я смотрю на её задницу, обтянутую тканью джинсов, и думаю, что не стоило упускать такой шанс. Эта задница идеально бы поместилась в моих ладонях.

От созерцания прекрасной части тела одной вздорной девчонки меня оторвал звонок сотового. Кидаю взгляд на экран, а у самого сердце в пятки уходит. Какого лешего?

— Да? — я ненавижу себя за то, что руки так дрожат, когда я подношу телефон к уху и принимаю входящий вызов.

— Здравствуй, Мирон, — едва знакомый голос режет по нервам, заставляя меня жмурить глаза от ярости.

— Здравствуй, мама, — цежу сквозь зубы. — Что тебя заставило обо мне вспомнить.

— Я никогда о тебе не забываю, — мать пытается сделать голос мягче и ниже, но это вызывает во мне лишь неконтролируемую ярость.

— Да неужели? — в моем голосе льется сарказм, от которого я сам с трудом удерживаюсь. — А две недели назад, когда я звонил тебе, ты почему не брала трубку? Или месяц назад?

На другом конце линии повисает тягостная тишина, и я слышу её тихий вздох. Она пытается сделать его сокрушённым и тяжёлым, но меня это раздражает ещё сильнее, чем сам факт того, что она вдруг вспомнила обо мне.

Мигом накатывают воспоминания. Я будто снова возвращаюсь в те дни, когда я был ребёнком, сидел у окна и ждал, что мать вот-вот вернётся и заберёт меня от бабушки. Но так и не дождался этого. Мать только кормила меня обещаниями, что заберёт. Что встанет твёрдо на ноги и перевезёт меня в свой дом. Сердце снова сжимается в болезненном спазме. Чёрт, а я ведь всё равно жду от неё звонка. Внимания.

— Тебя больше нет в моей жизни, мама, — я стараюсь говорить твёрдо, словно сам себе пытаюсь поверить.

— Это несправедливо, Мирон, — её голос звучит мягче, но я чувствую в нём знакомый холод. — Я пыталась исправить ошибки, но, возможно, уже слишком поздно. Я, конечно, это понимаю. Прости меня… если сможешь. Но дай мне шанс.

Закрываю глаза, и на мгновение всё внутри меня замирает. Может, она действительно хочет всё исправить? Может, она действительно хочет сблизиться? Но стоит ли давать ей этот шанс? Ведь она столько раз меня обнадёживала, столько раз обманывала. Хотя бы два месяца назад, когда говорила, что приедет на мой выпускной. Стоит ли говорить, что она так и не появилась, а отделалась сухим сообщением, что рейс отменили.

Я проверил. Не отменили. Даже не задержали. Просто она лететь не захотела.

— Мне это не нужно, — говорю я, наконец, едва слышно, но достаточно для того, чтобы она услышала.

— Но я всё ещё твоя мать, Мирон! Я носила тебя девять месяцев! Я кормила тебя грудью и вставала ночами. И, несмотря ни на что, я всегда буду твоей матерью, как бы ты не пытался меня оттолкнуть. Ты не хочешь узнать, зачем я звоню тебе?

— Я догадываюсь. Бабка звонила?

— Что случилось, Мирон? Вы с ней поссорились? Она не в себе от беспокойства.

— Слишком хорошо слышу радость в твоём голосе, мама, — говорю с усмешкой я, давя пальцами на висок.

Голова дико сильно разболелась.

— Нет, мальчик мой, — меня передёргивает от этого обращения, — ты совершенно не прав. Бабушка волнуется за тебя. Что же случилось между вами?

— Слушай, не лезь. Это не твоё дело, — я перестаю сдерживать свою злость.

Я подскакиваю с сиденья и иду на улицу, надеясь, что прохладный воздух поможет хоть немного остудиться. Я будто варюсь изнутри. Вот-вот взорвусь от злости.

— Не лезь?! Я твоя мать, Мирон, и у меня есть право знать, что происходит в твоей жизни. Тем более, когда идёт речь о насущных вещах. Бабушка совсем извелась.

Мать пытается говорить убедительно и вкрадчиво, старательно вкладывает в голос тревогу и сострадание.

— Из тебя вышла просто отвратительная актриса. Твои роли это только доказывают.

— Мирон, не хами мне.

Я молчу, чувствуя, как злость перемешивается с усталостью. Голова раскалывается, словно в неё воткнули отвёртку и сейчас медленно её проворачивают, причиняя нестерпимую боль.

— Мироша, ты так и не сказал, что у вас с бабушкой произошло. Из-за чего вы поругались.

— Я. Не. Буду. Отвечать.

Каждое слово повторяю по слогам, надеясь, что до неё дойдёт.

Тишина вновь повисает между нами. Я слышу дыхание мамы, полное сожаления и чего-то ещё — возможно, отчаяния. Но нет, я больше не маленький мальчик, который ищет утешения в пустых надеждах.

— Мирон, я понимаю, что ты злишься. И я знаю прекрасно, что я просто ужасная мать. Я не участвовала в твоей жизни, избегала встреч. И на то у меня есть причина, Мирон, мне стыдно смотреть тебе в глаза. Стыдно знать, что ты вырос таким замечательным мальчиком не из-за моих заслуг. Я знала, что она сможет дать тебе достойное воспитание. И она очень тебя любит, Мирон. Очень сильно. В разы сильнее, чем меня.

Я молчу. Мне нечего сказать. Любовь бабки я не чувствовал никогда. Я воспитывался, как в военном училище — подъём в шесть, зарядка, завтрак, занятия по часам до десяти вечера, три часа на то, чтобы сделать уроки. Я не успевал дружить, жить, проживать своё детство. Я был роботом, стремящимся воплотить все желания бабки в жизнь.

— Мирон, помирись, пожалуйста, с бабушкой, — говорит тихо мать.

— Не переживай, Ольга Дмитриевна, я к тебе ехать не собираюсь. Денег просить тоже не буду. Я поступил в университет. Я уезжаю учиться.

— Мироша, я так рада…

— Ты не этому рада, — обрываю её речь. — Ты рада тому, что я не ворвусь в твою жизнь снова. Пока.

Я сбрасываю вызов и приваливаюсь спиной к столбу, вокруг которого наворачивал до этого круги. Меня трясёт, но я чувствую облегчение. Я столько раз прокручивал в голове разговор с матерью, где смогу её послать. Где выскажу ей всё, что о ней думаю.

Но стоило ей со мной ласково заговорить, я всегда плыл. До сегодняшнего дня.

Я медленным шагом возвращаюсь в здание автовокзала и без сил опускаюсь на сиденье у своих вещей. Запоздало доходит, что я слишком сильно увлёкся разговором и оставил сумку без присмотра, кто-то мог своровать мой скарб.

Я ещё даже не догадывался, какая подстава меня ждёт. Лишь когда объявили о посадке на автобус, и я протянул билет кондуктору, она, извиняюще улыбаясь, сообщила:

— Молодой человек, вы перепутали рейс. Вам уезжать завтра утром.

— Что? — я хмыкаю и поворачиваю чек к себе. — Вот поганка!

В голове в то же мгновение щёлкает. Я прекрасно знаю, кто это сделал. И эта мелкая и щуплая воровка только минуту назад пролетела мимо меня в автобус.

— Кто? Я? — девушка-кондуктор поджимает губы.

— Нет. Что Вы? — я включаю всё своё обаяние, которое всегда заставляло женщин любого возраста улыбаться. — Я очень спешу на поезд, купил уже билет, а он отправляется почти впритык с прибытием этого автобуса.

— Я бы очень хотела помочь, но не могу.

— Девушка, — я беру кондуктора за руку, — сегодня я узнал, что поступил на бюджет. И мне нужно добраться до университета, пока кто-то не отдал свои документы раньше меня. Решается моё будущее. И только от Вас зависит, смогу ли я учиться.

— Ох. Ладно! Занимайте любое свободное место, у нас всегда в автобусе есть три резервных. Но водителю нужно будет заплатить.

— Без проблем! Спасибо Вам огромное! — я стиснул прохладные пальцы девушки и заскочил в автобус. — Добрый вечер, мне сказали Вам заплатить за проезд, — обращаюсь к водителю.

Уже через минуту я иду между рядами, вглядываясь в лица пассажиров. Воровку своего билета я нахожу почти сразу. Она сидит, съехав по сиденью вниз, и кого-то выглядывает на улице. Уверенный в том, что она прячется от меня, хватаю её за руку, склоняюсь и шепчу на ухо, желая напугать:

— Ты, оказывается, воровка?

Девчонка смотрит на меня такими перепуганными глазами, что я готов взять свои слова обратно. Забрала? Ну, и пусть. Я ведь всё равно попал на рейс. Может, она тоже спешит, как и я.

Но девчонка дерзит, а мне хочется её подразнить. Только вся весёлость исчезает, когда она, скинув с себя кофту, оказывается верхом на моих бёдрах. Чёрт! Когда я представлял её на себе, это было и в сотой части не настолько горячо. Под безразмерной кофтой оказалась майка, которая облепляет стройное тело девчонки, как вторая кожа. Я гулко сглотнул, глядя на напряжённые вершинки. Рот наполняется слюной от дикого желания податься вперёд и прямо через ткань прикусить их. По очереди.

Чтобы изо рта этой дерзкой девушки вырывались не колкости, а стоны. Чтобы тонкие пальцы, как и сейчас, зарывались в волосы. Только не от страха, а от желания притянуть ближе.

— Молю! Подыграй мне. Тот парень в проходе. Спаси!

В её голосе столько ужаса и безнадёжности, что я на некоторое время застываю. Медленно поднимаю глаза и исподлобья смотрю на парня моего возраста, который идёт по проходу, рассматривая лица пассажиров. Вижу кондуктора, которая бежит за ним и тараторит:

— Молодой человек, предъявите билет.

Парень не обращает на неё внимание. С каждым его шагом, девчонка в моих руках дрожит всё больше. Я невольно сжимаю её, притискивая ближе, насмешливо шепчу, желая успокоить:

— И что же ты у него украла, воришка?

Ладонями прохожусь по тонким позвонкам. Чёрт, какая она хрупкая. Никогда не относил себя к категории крепких парней, но эта девушка слишком худая и даже маленькая. Тот, от кого она прячется, застывает возле нас.

Я выгибаю бровь и ловлю сканирующий взгляд. Прижимаю девушку ещё ближе, в неясном желании защитить и… присвоить. Будто передо мной стоит соперник.

Парень проходит дальше, потеряв интерес. После того, как он выходит из автобуса и скрывается в здании, я шепчу дрожащей девушке на ухо:

— Так что ты натворила, а? Что украла у этого бедняги? Кошелёк? Деньги? Ключи от машины?

И снова передо мной не испуганная девушка, которая жалась ко мне, ища защиты, а ехидная поганка, речь которой хочется заткнуть одним самым простым и действенным способом — поцелуем.

ÃСейчас

Я облизываю губы, на которых сохраняется потрясающий вкус этой несносной, взбалмошной девчонки. Усмехаюсь криво. Она действительно стала для меня рассветом после долгой тьмы. Невыносимая, острая на язык, противоречивая и при этом хрупкая до одури. Я не знаю, что в ней так влечёт. Что меня заставляет вновь и вновь оказываться возле неё. Намеренно искать с ней встречи и выводить её на эмоции. Что-то в её глазах говорит мне, что вся её говорливость лишь способ защититься. Ведь в моих руках она может быть такой нежной и податливой, выгибать спину, как кошка, и ластиться, ища тепла.

Дикая кошка, которую я приручу. Пусть она считает, что сможет держаться от меня на расстоянии. Я дам ей иллюзию этого.

Но я к ней не равнодушен. Она запала в душу так, что пока не выдрать. Аврора хочет меня, тянется ко мне. Смотрит своими дивными глазами, будто у неё есть ко мне чувства.

Но только каждое слово идёт в разрез всему тому, что я вижу в них.

Я не вижу причин для того, чтобы отступить. Пусть она выводит меня из себя, пусть колкие слова летят в ответ, потому что держать эмоции в узде рядом с ней слишком тяжело.

Я всё равно добьюсь её. Любой ценой.

И сейчас нужно начать с покупки нового фотоаппарата. Ибо я действительно облажался.

Я встаю с пола, возвращаюсь в свою комнату. Сегодня мне везёт, я никого по дороге не встречаю.

— Дан, в следующий раз нужно будет запастись хавчиком, чтобы не бегать ночью в столовую, — говорю я, заходя в комнату. — Ты что здесь делаешь? — мои брови взлетают вверх, когда я вижу подругу Авроры, которая с воинственным видом и опухшими губами стоит посередине моей комнаты.

— Я? Что здесь делаю? — девушка фырчит, как разъярённый ёж. — Это ты что делаешь, Мирон Быков? В твоём мозгу вообще есть стоп-краны и понимание того, что чужие вещи портить нельзя?

— Может, ты перейдёшь ближе к делу? — с раздражением спрашиваю я, подходя ближе к Василисе.

Замечаю, как напрягается от этого Дан, сидящий за столом. Боковым зрением считываю его реакцию, но не подаю вида. Знаю, что друг конкретно запал на эту девушку.

— Ты. Разбил. Фотоаппарат! — девушка рывком сдёргивает со своего плеча сумку и раскрывает её, показывая содержимое.

— Я знаю. Я новый куплю.

— Какой новый? — Василиса закрывает сумку и ставит ей к ногам, чтобы пальцами начать тыкать мне в грудь. — Этот фотоаппарат слишком дорог Авроре. Это подарок её покойного отца. Я не знаю, какой магией нужно обладать, чтобы его восстановить, но ты постарайся. Потому что ты повёл себя, как последняя свинья.

Я это и так прекрасно знаю. Меня и без того гложет вина за свою несдержанность и злость. Когда девчонка толкнула меня в фонтан, я почувствовал такое унижение, такую дикую ярость, что не думал о том, что творю. Её фотоаппарат оказался в руках случайно. Он был первой вещью, попавшей под горячую руку.

— Я найду мастера, — говорю тихо.

Хоть Василиса ниже меня на две головы и дышит куда-то в пупок, я чувствую себя провинившимся мальчишкой, которого сейчас поставят в угол.

— Хорошо. Ты уж постарайся, Мирон! — новый тычок пальца в грудь. — Ей было очень больно. Это ужасно, когда вещь, которая напоминает о самом любимом человеке, ломается. Да ещё и по чужой вине.

Я сглатываю горечь, которая камнем падает в живот. Казалось, что более виноватым чувствовать себя невозможно, но я очень ошибся. Возможно. Если одна рыжеволосая девчонка старательно давит на совесть.

— Ладно, я пошла! Не хватало ещё попасться на глаза кому-нибудь.

— Я провожу, — Дан подскакивает из-за стола и бросается к девчонке, смотря на неё преданным и влюблённым взглядом.

Я тихо кашляю и подхожу к другу, положив руку ему на плечо и тихо шепнув на ухо:

— Я не знаю, чем вы тут занимались, но с таким стояком идти по академии не советую.

Рыжий начинает кашлять и краснеет. Непонятно, из-за чего — от смущения или надрывного кашля.

— Дань? — Василиса подходит к молодому человеку и пальцами прикасается к плечу. — Всё в порядке?

Я криво улыбаюсь, чувствуя лёгкий укол зависти. У меня с моей девчонкой всё пошло через одно место. С самого начала.

— Я в душ, — говорю другу, не надеясь, что он услышит.

Оставляю сладкую парочку в комнате наедине. Захожу в свободную душевую, настраиваю воду, встаю под тёплые струи. Они бьют по затылку, но мысли о Авроре смыть не могут. В паху всё скручивает диким, неконтролируемым желанием, когда я прикрываю глаза и вновь вижу лицо девчонки, искажённое от страсти. Её длинные чёрные ресницы, дрожащие и отбрасывающие тени на бледные щёки. Тонкие ключицы, выглядывающие из-под ворота кофты, на которой я успел расстегнуть пару пуговиц. В ушах снова стоят её тихие вздохи и едва слышные стоны, от которых желание разгоралось с новой силой, подхлёстывая меня сжимать её в руках сильнее. Дарить ей ещё больше ласки, чтобы узнать, как она будет молить не останавливаться.

Её тонкое тело напрягалось, выдавая её желание. От нарастающего жара запах Авроры становился всё ярче. Он заполнял собой всё пространство. Запах жасмина и чего-то неуловимо нежного. Опьяняющий.

— Чёрт, — хриплю, опуская руку к напряжённым бёдрам.

Слишком желанная девчонка! Я просто дурею от неё, как кот от валерьянки. Едва ли знаю её, а сам готов рвать глотки тем, кто смотрит в её сторону. Это ненормально. Неадекватно.

Я не верю в любовь с первого взгляда. Не верю в то, что так может тянуть к едва знакомому человеку.

Но моему телу плевать на то, во что я верю. Моему чёртову сердцу тоже. Как и памяти, которая вновь и вновь прокручивает в голове события двадцатиминутной давности — шелковистая кожа, нежные губы, дрожь её тела.

— Чёрт, — ноги подкашиваются, а я чуть не падаю на дно душевой, чувствуя освобождение. — Что же ты творишь со мной, звёздочка?

Шепчу, осознавая, что одно только воспоминание о гладкости её кожи и дымке в её глазах, заставило дойти до финала.

Кажется, сама судьба вновь и вновь сталкивает нас лбами. Куда я не пойду — всюду она. Аврора.

Я смог узнать её имя в приёмной, когда подписывал документы. Я заметил знакомую серую кофту краем глаза и решил, что просто показалось. Но стоило повернуться и увидеть девушку в профиль, её огромный рюкзак на плече, который почти перевешивал хрупкую девушку, я застыл.

Неужели?

Предвкушающая улыбка наползла на губы, как только я представил, как присвою эту девушку себе. А то, что она будет моей, я даже не сомневаюсь.

Выхожу из душевой, возвращаюсь в пустую комнату. Видимо, Дану перепало свидание. Улыбаюсь уголком губ, в глубине души радуясь за друга. Подхожу к сумке, которая так и лежит на полу, открываю её и достаю осколки фотоаппарата. Я всегда слишком сильно увлекался техникой, поэтому, рассмотрев повреждения, с облегчением обнаружил, что сильного ущерба фотоаппарату не нанёс. Треснул корпус, но линза осталась в порядке. Отлетела кнопка затвора, сильно поцарапалась крышка фотовспышки, кое-где откололись куски. Я повертел фотоаппарат в руках, достал из сумки маленький набор инструментов, который привык всегда таскать с собой.

Включив настольную лампу, сел за стол и разобрал фотоаппарат. Сначала я аккуратно снял оставшиеся части корпуса. Несмотря на внешние повреждения, внутренние механизмы оказались целыми. К моему облегчению, я не настолько сильно швырнул фотоаппарат, чтобы повредить внутренности. Да и трава смягчила падение. Однако, необходимо было тщательно проверить каждый элемент, чтобы убедиться в отсутствии скрытых дефектов. Я сдвинул линзу в сторону и осмотрел систему зеркал и сенсоров — их состояние меня удовлетворило: повреждений вообще нет.

Следующим этапом я решил заняться кнопкой затвора. Пришлось долго возиться с клеем, чтобы восстановить первоначальный вид. Немного доработав её напильником и вставив на место, я убедился, что кнопка действует быстро и чётко, как новая.

— Что делаешь? — Дан возвращается в комнату и встаёт за моей спиной, наблюдая за работой.

— Исправляю свою ошибку, — честно признаюсь другу, откидываясь на спинку стула и часто моргая.

От кропотливой и мелкой работы затекла спина, а в глаза будто песка насыпали.

— Я могу чем-то помочь? — зевая, интересуется парень.

Я оборачиваюсь к нему и отрицательно мотаю головой.

— Ложись спать, — я кидаю взгляд на часы, которые показывают полночь. — Я постараюсь сильно не шуметь.

— Шум меня не пугает, — фыркает парень. — Когда растёшь в многодетной семье, ты его даже не замечаешь.

Даня заваливается на кровать, накрывается одеялом и почти сразу же начинает храпеть. А я, потянувшись, возвращаюсь к работе.

Крышка фотовспышки требует более серьёзного внимания, чем кнопка. Я осмотрел её, пощупал края и прикинул необходимый объем работ. Дефекты оказались не столь критичными, как казалось на первый взгляд — несколько профилей можно было склеить и отполировать, а для самых заметных царапин я решил использовать эпоксидную смолу. Несколько минут кропотливой работы, и крышка выглядела почти как новая, хотя все царапины и потёртости я убрать так и не смог. Была бы краска, закрасил бы, но за неимением оной, оставил крышку в таком состоянии.

Когда все элементы были приведены в порядок, я осторожно собрал фотоаппарат по частям, аккуратно приклеивая при помощи клеи и эпоксидной смолы недостающие части. Удостоверившись, что ни одна часть не «гуляет», проверил работу затвора, протестировал фотовспышку и сделал несколько пробных снимков. Результат порадовал: все снимки были чёткими, а фокусировка — быстрой. Удовлетворённо улыбнулся, снял очки и сжал пальцами переносицу. Кинул взгляд на часы и заметил, что сейчас уже половина пятого утра.

За работой даже не заметил, как пролетело время. Я уже собрался пойти в кровать, чтобы поспать пару часов, как взгляд снова замер на фотоаппарате.

Снова беру его в руки, захожу в галерею снимков и пролистываю фотографии. Василиса, ярмарка, природа, рисунки, выполненные карандашом и красками, женщина, на которую Аврора очень похожа, и всего пара снимков её самой.

Я не думаю о том, что это личное, когда вставляю карту памяти в свой компьютер. Я не думаю о том, что это неправильно, когда скидываю все фото Авроры в папку на рабочем столе. Всего десять снимков, восемь из которых сделаны ей самой через зеркало.

Извлекаю карту памяти, возвращаю обратно в слот в фотоаппарате и всё же заваливаюсь спать. Скоро верну одной невыносимой девчонке её вещь. Надеюсь, моя работа будет стоит её поцелуя.