Возвращение домой

Глава 3

Войдя следом за Эвелин в прихожую, Рурк толкнул плечом дверь, и она закрылась. Он приподнял за ручку чемодан и спросил:

— В спальню?

— Нет, поставь где-нибудь. Завтра утром придет миссис Честер и сама разберется.

Она повернулась и направилась по коридору.

— Пойдем со мной в кабинет. Надо поработать.

— Сейчас? Уже поздно, может, тебе лучше отдохнуть?

— Нет. Скоро у меня будет предостаточно времени для этого. Больше, чем можно себе представить. А сейчас надо кое-что обсудить.

Рурк посмотрел ей вслед. Пока они ехали от больницы до дома, она не произнесла ни слова. Он даже подумал, что Эвелин неважно себя чувствует. Но, конечно, мог бы догадаться, что ее голова занята совсем другим.

Для Эвелин важнее «Эв косметикс» не было ничего в жизни. Ну, может, за исключением Джо Кэтчема — правда, Рурк не уверен. Да, она обожала мужа, любила приемных детей, но настоящим ребенком Эвелин была компания. Многие годы она отдавала кровь, пот, слезы, чтобы сделать свою фирму такой, как сейчас. Это ее создание, ее дитя, которого у нее никогда не было, и, как все матери, она готова была драться за нее.

Качая головой, Рурк пошел следом за Эвелин. «Мадам, вы, черт побери, потрясающая женщина».

Эвелин наливала виски, когда он входил в кабинет через несколько минут после нее. Подав ему напиток и кивнув в знак того, что принимает его благодарность, она налила себе обычную содовую с ломтиком лимона. Потягивая виски, Рурк принялся ходить по комнате.

Эту квартиру он всегда воспринимал как истинное жилище Эвелин. В общем-то у нее есть дом на ранчо Кэтчемов милях в пятидесяти к западу от Хьюстона, который благодаря заботам Джо теперь принадлежал ей одной. Но на большом доме, выстроенном в 1860 году, каждая из жен Кэтчемов оставляла свой отпечаток.

Все двадцать пять лет брака с Джо Эвелин жила с ним там, ни на что не жалуясь, каждый день мотаясь между штаб-квартирой скотоводческой компании Кэтчема и офисом «Эв косметикс» в Хьюстоне на машине с водителем или на вертолете.

А эту квартиру Эвелин купила два года назад, вскоре после смерти Джо. В ней удобно оставаться, говорила она, особенно когда приходится допоздна задерживаться на работе, но Рурк догадался, что ей просто захотелось иметь свой собственный угол, где все устроено по ее вкусу.

А может, ей хотелось иногда убежать от домашних, ведь все семейство Кэтчемов жило на ранчо, не важно, чье имя стояло в документах, брата Джо — Уилла или его сына Чэда, племянника Пола или жены Пола — Моники.

Все комнаты в квартире отражают характер Эвелин, подумал Рурк, но больше всего — кабинет. Бледно-голубые обои с шелкографическим рисунком над ореховыми панелями, книжные шкафы от пола до потолка, полированные дубовые полы, камин — все солидно и красиво. Элегантная мебель XVIII века с патиной, свидетельствующей о многих годах старательного ухода за ней. Легкая кремовая в цветочек набивная ткань занавесок, восточный ковер, очень тонкий, высокого качества хрусталь и фарфор, множество живых растений и картина в романтическом духе над каминной полкой — все свидетельствует о том, что здесь живет женщина. Главное ощущение, остающееся от апартаментов Эвелин, — утонченность, изящество, под которыми кроется сила ее натуры.

Рурку всегда нравилось это место, оно успокаивало и позволяло расслабиться.

Погруженная в свои мысли, Эвелин отвернулась от шкафа, служившего баром, обошла стол и села перед камином в кресло времен королевы Анны. Рурк устроился на диване, спокойная тишина воцарилась в комнате, нарушаемая лишь тиканьем каминных часов и звяканьем кубиков льда о стенки бокала.

Эвелин отпила глоток содовой, закинула ногу на ногу, потом подняла глаза на Рурка:

— Как продвигается строительство курортов?

— Продвигается, хотя были проблемы с субподрядчиками в Калифорнии, но «Западный рай» в графике. Стройку во Флориде краем задел ураган «Грэди». Особых разрушений нет, но «Восточный рай» немного отстает по срокам.

— Есть возможность ускорить дела? Я бы хотела, чтобы оба проекта как следует продвинулись, прежде чем о моей болезни станет известно.

— Не думаю. Во всяком случае, без ущерба качеству вряд ли возможно. Но этого ты не захочешь.

— Конечно, нет. Не захочу. Курорты должны стать не просто первоклассными — роскошными. Качество превыше всего.

— Тогда ответ один — нет. Быстрее нельзя.

Эвелин вытянула губы трубочкой. Ногтем, покрытым оранжевым лаком, неспешно постукивала по стенке бокала.

— А как ты думаешь, долго ли удастся скрывать мое состояние?

— Пока я не вижу никаких проблем. Мы можем сказать — и это правдоподобно, — что ты проходишь профилактический курс. А когда встанет вопрос о госпитализации — тогда… Если до этого дойдет, возможно, я сумею удержать в тайне недели две от твоей семьи, а от внешнего мира, может, и месяц.

Глаза Эвелин расширились.

— Правда? Это здорово. Гораздо больше, чем я думала. Но как тебе удастся?

Рурк пристально посмотрел на нее, потом решительным и твердым голосом ответил:

— Не беспокойся. Я сумею.

— Да, — пробормотала Эвелин, изучающе глядя на него, — я уверена. Ты справишься.

В комнате снова повисла тишина. Немного погодя Рурк спросил:

— Ты… не собираешься рассказать семье?

— Пока нет. До тех пор, пока не проверну то, что хочу.

— И даже приемным детям?

— Особенно приемным детям, — в глазах блеснули веселые искорки. — К примеру, сказать Мэделин — это все равно что объявить на весь белый свет. Ее первой мыслью будет, как извлечь собственную выгоду. Она может собрать пресс-конференцию, превратить все в личную драму, я даже вижу заголовки в газетах. — Подняв руку, она очертила в воздухе рамки газетной полосы. — «Убитая горем кинозвезда Мэделин Кэтчем летит, чтобы сидеть у постели своей умирающей мачехи». — Эвелин скорчила гримасу.

— Пожалуй, так оно и будет, — засмеялся Рурк и поднял бокал, будто чокаясь в воздухе.

Эвелин любила приемных детей, но никогда не закрывала глаза на их недостатки.

Поднявшись, она вернулась к бару и поставила пустой бокал. Оттуда прошла к французским дверям. Постояла, скрестив руки на груди, глядя на маленькую террасу с садиком, на огни города, не очень яркие, размытые дождем. Рурк наблюдал за ней и ждал.

— Больше я не могу откладывать, — наконец произнесла она тихим, но твердым голосом. — Вариантов нет, я должна найти преемника.

— Да, — тихо согласился Рурк.

Разум уверял — хорошо, что она решилась, но душа затрепетала: наконец Эвелин сказала об этом прямо. С первой секунды, как только она призналась в своей болезни, этот молчаливый вопрос повис в воздухе, словно невидимая электрическая дуга.

— Но кого? Кого из них мне выбрать? — Эвелин взглянула вверх, на небо. — Естественно, я должна отдать предпочтение кому-то из детей Джо, но, честно говоря, видишь ли ты Чэда руководителем фирмы? Или Мэделин? Единственное, чем интересуется мой приемный сын, — скотоводческой компанией Кэтчемов. Если ты не умеешь ловить животных арканом, клеймить их, натягивать колючую проволоку вокруг загонов, для Чэда ты не представляешь никакого интереса. А Мэдди и того хуже, она вообще вряд ли осознает, что за пределами Голливуда мир тоже существует.

Развернувшись, Эвелин принялась ходить по комнате.

— А как насчет Китти? Она довольно умна.

Рурк, без сомнения, исполнял роль «адвоката дьявола». А куда ему деваться? Он понимал, что у него возник неожиданный шанс быстро прояснить собственное положение. Никогда раньше они с Эвелин не обсуждали ее возможных преемников, не было необходимости, но теперь…

Эвелин привалилась к стене, пытаясь противостоять очевидному. Но он знал ее, она обладала редкой способностью отбрасывать сантименты и эмоции, принимать решение, основанное на логике и прагматической оценке ситуации. Самообман — не в ее характере. Рурк был уверен: точно так же Эвелин поступит и теперь, рассмотрев и изучив все факты до единого. А ему, Рурку Фэллону, следует запастись терпением.

— Да, Китти умна. Но она не потянет. Девочка выросла в тени Мэделин, и она до болезненности не уверена в себе — в своей внешности, в уме, способностях. И что еще хуже — ее тоже не интересует бизнес, даже больше, чем сестру. Необходимость каждый месяц прилетать домой на заседание правления — для Китти настоящий подвиг. Она хочет только одного — писать свои пьесы и вести независимый образ жизни в Нью-Йорке.

Рурк вспомнил о своих первых годах жизни в Хьюстоне и горько усмехнулся: хорошенькое дело — независимый образ жизни с ежеквартальным чеком с дивидендами. Естественно, он не высказался вслух, если у Эвелин и была какая-то слабость, то это Китти.

Когда Эвелин выходила замуж за Джо, Мэделин исполнилось четырнадцать, Чэду десять, а Китти всего четыре. Эвелин растила ее и любила, как собственную дочь. Из трех приемных детей у нее с Китти самые близкие отношения.

— Так… А остальные? Как насчет Лоуренса?

Совершенно безнадежный вариант. Они оба это понимали. Тем не менее еще полчаса обдумывали, обсуждали и отводили одну кандидатуру за другой. Никто из совета директоров «Эв косметикс» не годился на столь ответственный пост.

Лоуренс Тримейн, пятый муж Мэделин, прекрасно разбирался в налоговых вопросах. Он держал под своим контролем все дела жены, был очень ценным человеком для компании, но разве мог он возглавить такое живое, современное дело? У него полностью отсутствовали азарт и проницательность, а без этих качеств невозможно быть главой фирмы международного масштаба.

На первый взгляд племянник Джо, Эрик, младший сын Уилла Кэтчема, годился на этот пост. Эрик работал на фирму после окончания колледжа, то есть шесть лет. В последние два года занимался маркетингом, из него получился хороший дилер. Ему нравилась работа, у него все получалось, но он не обладал организаторским талантом, о чем лучше всех знал сам. Легкомысленный, веселый — эти качества ужасно не нравились отцу, молодой повеса был бы просто счастлив вообще ничего не делать.

Единственный, кто больше всех годился на роль главы компании, кто способен был взять бразды правления в свои руки, это Уилл, который пятьдесят лет отлично управлял своей нефтяной компанией. Но его возраст — семьдесят с лишним лет, инвалидность после перенесенного паралича, доставлявшая ужасные страдания, не позволяли Эвелин остановить свой выбор на нем.

К тому же известен его деспотизм по отношению ко всем, кто попадается на пути, особенно по отношению к женщинам. Для руководства косметической фирмой это просто самоубийство.

Эвелин отмела и кандидатуру Пола, старшего сына Уилла, по многим причинам, хотя именно он с момента болезни отца возглавил нефтяную компанию. Пол — вариант самого Уилла, только менее ловкий и менее умный.

Моника, жена Пола, — пустышка, не способная отличить статью доходов от статьи расходов. И самое главное — ее это ничуть не тревожило. Для счастья ей вполне хватало кредитных карточек и маленького спортивного автомобиля, который трогался с места от одного тычка ключом зажигания. О ней речь вообще не шла, ее имени не упомянули ни Рурк, ни Эвелин.

Когда перебрали все возможные варианты, Эвелин остановилась, постояла, потом вернулась в свое кресло. Откинув голову на высокую спинку, она закрыла глаза и вздохнула.

— Что мне делать? Никто из них не годится на эту роль.

— Но решение есть. Конечно, оно тебе может не слишком понравиться, но это выход из тупика.

Эвелин приподняла веки.

— Ну?

— Ты распродашь акции своей компании.

— Нет. Я категорически заявляю — нет. Тебе известно мое мнение на этот счет. То же самое мне предлагали Уилл и Пол несколько месяцев назад. Я не хочу повторяться. Никому из чужих людей я не позволю прикоснуться к моему бизнесу.

Большим пальцем Рурк поглаживал стекло бокала. Он видел плотно сжатые губы Эвелин, но что-то внутри ему подсказывало — время пришло.

— Но ведь не обязательно это будут чужие люди. Ты же понимаешь. — Он скорее почувствовал, чем увидел, как она напряглась. — В любом случае продажа акций — лучший вариант для компании.

— Да? И почему же?

Рурк посмотрел ей прямо в лицо. В слегка прищуренных глазах Эвелин впервые он увидел недоверие. И ему стало жаль.

— Я думаю, Чэд и Пол с удовольствием продали бы свои акции. По крайней мере часть их. Одному нужны деньги на ранчо, другому — на поддержание нефтяного бизнеса. Я бы сам купил у них. А ты могла бы предложить правлению мою кандидатуру на пост президента.

Чуть приподняв бровь, Эвелин молчала, внимательно наблюдая за Рурком.

— Даже если они захотят продать ничтожно малую часть акций, это большие деньги. У тебя есть так много?

— Я могу достать, если не хватит.

Двенадцать лет подряд Рурк откладывал каждую премию, копил деньги именно с этим прицелом. И вот решился открыть карты, хотя понимал, что может потерять все. Эвелин, конечно, ценила честность и решительность и, пожалуй, гораздо больше, чем другие качества, но когда дело касалось ее компании, она способна стоять насмерть, как тигрица, защищающая своего детеныша.

Она посмотрела на Рурка долгим взглядом.

— Итак, — наконец произнесла она ровным бесцветным голосом, — и ты против меня?

Рурк и бровью не повел в ответ. Голос его звучал ровно и спокойно, в нем слышался лишь слабый упрек.

— Конечно, нет, я просто предлагаю один из вариантов. Я подумал, возможно, это самый лучший выход, но решать тебе. Ты всегда можешь рассчитывать на мою полную преданность, и ты это знаешь.

Ни слова не говоря, они смотрели друг на друга, оба сильные, решительные. Молчание стало давить.

Наконец Эвелин вздохнула:

— Мне жаль, Рурк. Никто не продаст свои акции. Когда Джо начал финансировать мое дело двадцать семь лет назад, он поставил единственное условие — бизнес должен быть только семейным. Он — собственность Кэтчемов. Этот принцип безупречно служит семье более сотни лет. Благодаря ему им удалось сохранить свое состояние, в отличие от многих из их окружения. Джо деньгами поддержал мой бизнес, но условие до сих пор записано в уставе компании особым параграфом. Оно касается всех предприятий Кэтчемов. Изменить его можно лишь большинством голосов держателей акций.

— Которых контролируешь ты.

— Правильно, но даже если бы я хотела распродать акции компании, чего, как ты прекрасно знаешь, я не хочу, я все равно бы этого не стала делать из-за обещания, данного Джо. Я остаюсь верна ему. Именно он держал в своих руках состояние семьи Кэтчемов последние сорок лет. Уилл, конечно, умен, но он авантюрист, постоянно ищет нефтяной фонтан. Стоит ему учуять запах нефти, как он готов рискнуть всем ради того, чтобы добыть ее. Слава Богу, их отец Джон Кэтчем видел разницу между сыновьями и оставил право контроля за Джо. Джо всегда заботился о семье, чтобы она выжила, хотя и предоставил каждого самому себе. Пять процентов из своей половины акций «Эв косметикс» он завещал мне, чтобы у меня оказался контрольный пакет акций. Он сделал это не только ради того, чтобы я могла спасти лично мною созданное, но чтобы я могла позаботиться о его семье. — Эвелин покачала головой. — Извини, Рурк, я не выпущу акции из семьи, но знай, больше всего на свете я хотела бы тебя оставить руководителем фирмы. Но я не могу нарушить обещание, данное Джо. Даже ради тебя не могу.

Подавив разочарование, Рурк пожал плечами, будто решение Эвелин не имело для него особого значения.

Еще не конец, подумал он. По крайней мере ничто пока не изменилось.

— И что же ты намерена делать?

Она вздохнула:

— Пока не знаю. Но я придумаю. Должна придумать.

— Ты придумаешь, не сомневаюсь. Тебе всегда это удается.

Он встал, потянулся, потер затылок.

— Ну что ж, сегодня был трудный вечер. Не беспокойся, меня не надо провожать, — сказал он, махнув рукой, когда Эвелин собралась встать. — Дай знать о своем решении. — И бросил через плечо: — Спокойной ночи.

Эвелин ответила ему, рассеянно наблюдая, как широкими шагами он выходит из комнаты. Ее мысли уже переключились на другое, но вдруг голова Рурка вновь просунулась в дверь. Красивое лицо выглядело озабоченным.

— Ничего, что ты останешься одна?

— Конечно.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Я мог бы позвать миссис Честер, она бы спала в комнате для гостей, поближе к тебе.

— Мне никто не нужен. Я пока еще не инвалид.

— А если я…

— Рурк.

— А?

— Иди домой.

Через несколько минут Эвелин услышала, как за ним закрылась входная дверь. Она по-прежнему сидела в кресле, откинув голову на спинку. Да, конечно, глупо печалиться, с самого начала Эвелин знала о силе амбиций Рурка. Этот красивый, обаятельный, легкий человек жаждал гораздо большего от жизни, чем имел, — больше власти, больше успеха, и если бы было возможно, он хотел бы владеть всем миром.

Эвелин усмехнулась: а разве она сама не такая же?

Когда они впервые встретились, именно эта жажда и привлекла к нему ее внимание. Всякий раз, вспоминая, с каким самоуверенным видом он явился в офис фирмы, безвкусно одетый, с сияющей дерзкой улыбкой на лице, ей хотелось смеяться. Этот беззастенчивый юнец имел наглость фамильярно говорить с ней. С ней!

О да, конечно, он был нахалом. Но под внешней дерзостью она заметила его ум, огонь и решила рискнуть — сделать ставку на интуицию.

И за двенадцать лет Эвелин ни разу об этом не пожалела. Рурк Фэллон оказался прекрасным учеником, жадным к учебе, решительным. Он все быстро схватывал, вникал в предмет настолько глубоко, что приходилось только удивляться.

К тому же парень был умен, проницателен и, внимательно наблюдая за другими, постепенно избавлялся от грубых привычек, шлифовал манеры и внешность. Рурк употребил всю волю, чтобы сделать себя человеком, с которым стали считаться, и быстро поднимался по лестнице успеха.

Она восхищалась им.

Эвелин вздохнула, тронула пальцами седину на висках. Откровенно говоря, будь он ее собственным сыном, она не могла бы еще больше обожать Рурка и гордиться им. Временами она лелеяла тайную надежду, что он женится на одной из ее приемных дочерей.

Но такого не случилось, да может, и к лучшему. Мэделин слишком эксцентричная, безалаберная — она не для тонкого вкуса Рурка, а Китти — тихая и неуверенная. Рурку нужна сильная женщина, с умом, глубокая, волевая, энергичная, обладающая качествами, которые были у него самого.

Ну что ж… Неважные дела. Все сходилось к тому, что никто лучше Рурка не смог бы заменить ее на посту президента.

Понимая, что мысли завертелись по кругу, Эвелин поднялась из кресла и прошла в спальню, выключая за собой свет.

«Приятно снова оказаться дома», — подумала она, входя в просторную комнату. С удовольствием окинула взглядом широкую кровать, высокий комод на ножках. Очень симпатичный диван в нежно-персиковых, коралловых и зеленоватых тонах морской пены. После четырех тревожных дней, когда ее щупали, тыкали, просвечивали рентгеном, рассматривали, после дней, проведенных в приятных, но стерильных апартаментах больницы, быть среди собственных вещей так хорошо.

А может, ей хорошо потому, что теперь она точно знает, что ее ждет. Никакой неопределенности.

Эвелин прошла через гардеробную к встроенному шкафу. Через полтора часа, уже приняв душ и одевшись в атласную ночную рубашку цвета слоновой кости и халат, вернулась в спальню. Подошла к небольшому письменному столу у окна. На нем лежал ее дневник, большого формата, обтянутый синей кожей. Улыбнувшись, тронула кончиками пальцев свои инициалы и цифры, выбитые золотом на обложке.

Сорок один год подряд для нее было лекарством — писать в дневнике о событиях и чувствах. После смерти родителей ей предложил делать это ее добрый священник. Для десятилетней девочки, испуганной, убитой горем, дневник служил спасением. Многие годы он давал ей силы, чтобы преодолеть невероятные трудности, да и сейчас помогал разобраться кое в чем.

Эвелин села за стол, открыла тетрадь на первой пустой странице, взяла ручку с позолоченной подставки и принялась писать.

«Сегодня я узнала, что у меня лейкемия. Лейкемия. Рак. О Боже. От этого слова я леденею.

Доктор Андервуд пытается развеселить, подбодрить, но что-то в его взгляде…

Неужели мне предстоит умереть? От этой мысли моя душа вопит. Я не хочу умирать! Слишком рано! Я не готова! Слишком многого я должна еще достичь. У меня полно планов. Я не могу сейчас уйти.

Но это возможно. И как бы я ни кляла судьбу, я должна смотреть в лицо реальности.

Столько дел, и так мало времени. Мне надо защитить свой бизнес. Но как? Что я могу сделать?

Я задаю себе этот вопрос снова и снова, но результат один. Дело в том, что среди членов семьи нет никого, кто стал бы моим преемником. Ни у кого нет на это способностей.

Если бы только у нас с Джо были свои собственные дети. Нет никого, кто мог бы сохранить то, чего я добилась своим трудом — долгим и упорным. Никого вообще…

Если только не…

Боже мой! Я даже боюсь об этом думать. И все же… Это шанс. Пусть мизерный. Но все-таки шанс. Единственный, который, похоже, у меня есть.

Кажется, я сошла с ума?

Ведь если я это сделаю, это перевернет буквально все, так что, может, лучше оставить как есть? О Боже, это такой шаг, из ряда вон выходящий, но это последнее, в высшей степени отчаянное средство.

Но тогда… Я в отчаянии».

Эвелин перестала писать. Невидящим взглядом уставилась на кончик пера. Удрученно застонав, закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Несколько секунд она сидела неподвижно, с напряженным лицом.

Затем открыла глаза, посмотрела на свое отражение в оконном стекле, и вдруг зрачки ее вспыхнули, подбородок вздернулся, она снова взялась за перо.

«Да. Да, так я и сделаю».

На западном побережье Сара Андерсон вошла в офис своей фирмы «Отражение». Он располагался в престижном районе, в башне Уинтроп, в центре деловой части Лос-Анджелеса. Четырехкомнатный офис стоил ей кучу денег, но для ее бизнеса это очень важно.

Одна лампа в приемной горела постоянно по ночам, отбрасывая тусклый круг света на восточный ковер и элегантную мебель. Густой ворс поглощал шаги Сары, когда она медленно шла через комнату, шурша шелком длинного, до щиколоток, платья.

Она не стала зажигать в офисе верхний свет, ограничившись настольной лампой. Бросив вышитую бисером сумочку, Сара опустилась в кожаное кресло. Упершись локтями в стол и обхватив голову руками, принялась массировать затылок.

— Тяжелый вечер?

Сара вздрогнула, подняла глаза и увидела Брайена Нили, он, ссутулившись, стоял на пороге, разделявшем их кабинеты. Брайен небрежно оперся плечом о косяк, его лицо поэта и карие, как у спаниеля, глаза излучали тепло.

Как всегда в нерабочее время, он был в потертых джинсах, поношенном спортивном хлопчатобумажном свитере, а его выжженные солнцем светлые волосы пребывали в полном беспорядке, будто он только что прошелся по ним пятерней. Сара легонько улыбнулась — да, тяжелый вечер. В свои тридцать три года Брайен все еще походил на подростка, и его облик соответствовал сути. Брайен словно плыл по течению, беспечно отмахиваясь от всего, что требовало хоть какой-то ответственности.

Она насмешливо взглянула на него.

— Да, нелегкий. А я не ожидала увидеть тебя здесь так поздно.

— Да… Закопался в бумагах.

Он оттолкнулся от двери и по-свойски вошел в кабинет Сары. Уселся на угол стола, раскачивая ногой, взял нож с золотой ручкой для разрезания бумаги и принялся вертеть.

— Ну так что? Наша маленькая темная лошадка привезла домой большую? Кто бы мог подумать? Значит, сделавшие ставки сейчас разоряются?

— Похоже, ты смотрел по телевизору церемонию награждения.

— Ага. И довольно долго, пока дело дошло до Сиси. А это кое о чем говорит. Так что же ты сейчас здесь делаешь, красавица? Я думал, ты празднуешь где-нибудь с нашей маленькой обладательницей «Оскара» и зазываешь новых клиентов…

— Я тоже на это рассчитывала. Но, кажется, Сиси передумала поддерживать нашу фирму. Как только она стиснула в ручонке статуэтку, сразу решила — глупо указывать всем на создателя нового образа Сиси Рейнольдс.

— Она так и сказала?

— Не так прямо, но до меня дошло после того, как она несколько раз, знакомя с кем-то и представляя кузиной из Чикаго, щипала до синяков.

— Ничего себе, хитрая, неблагодарная сучка! А как насчет вашей договоренности? Ты же согласилась ей сбавить цену, если она замолвит слово за фирму. Не могу поверить, что она способна нарушить обещание.

Сара развела руками.

— О Господи. Это шоу-бизнес.

Попытка скрыть разочарование и улыбнуться не удалась. Оба прекрасно понимали, насколько сильно Сара рассчитывала на покровительство Сиси.

Для стороннего взгляда фирма «Отражение» работала успешно. За два года Сара заполучила себе в клиенты целую бригаду из программы новостей местного телевидения, двух политиков средней руки и их жен, спортсмена-профессионала и несколько процветающих конферансье.

Но начать бизнес с нуля — дело дорогое и требующее огромных расходов. Фирма «Отражение» не работала себе в убыток, но в последний месяц прибыль оказалась настолько мала, что Сара затылком ощущала дыхание кредиторов.

— А, ладно, ты права. Черт с ней, с этой сучкой. Кому она нужна?

«Мне нужна», — подумала Сара, молча улыбнувшись, но увидев облегчение на лице Брайена, снова опечалилась.

Бросив нож для писем на кучу невскрытых счетов, он перегнулся через стол и поддел пальцем ее подбородок. Когда Сара встретилась с ним взглядом, улыбнулся.

— Уже поздно, красавица. Может, закруглишься на сегодня? Я бы отвез тебя домой.

— Спасибо, но мне еще надо поработать. Ты поезжай, а я возьму такси.

— Ты уверена?

— Ага.

— Ладно. Как знаешь. — Он слез со стола, пошел к двери, но через два шага остановился и оглянулся. — Чуть не забыл. Доктор Ардмор сегодня звонил три раза. Он хочет видеть тебя завтра утром.

— О Боже! — простонала Сара и закрыла лицо руками. Только этого не хватало. — Я на неделю задержала деньги за мать. И если чек Сиси не покроет нужную сумму, я не смогу расплатиться, а этого сейчас нельзя допустить, она уже поднимается.

— Эй, слушай, да не беспокойся ты. Ну подумаешь, небольшая задержка, что они могут сделать? Не выкинут же мать на улицу?

— Выкинут.

Вздохнув, Сара откинулась на спинку кресла, запустила пальцы в волосы, потом отбросила с лица шелковые темно-каштановые пряди. Черт побери! Больше всего ее финансы подкашивала плата за лечебницу, в которую она поместила мать.

Внезапно ее сердце сжала обида. Сара застыдилась этого чувства. Мать не виновата, что заболела, а поместить ее в такую дорогую лечебницу решила сама Сара.

Подобные заведения есть и подешевле, но ни одно из них даже не сравнится с этим. Сара стиснула зубы и выпрямилась. В конце концов! Не важно, сколько это стоит. Ее мать должна жить в самых лучших условиях. Видит Бог, она заслуживает этого после ада, каким была ее жизнь.

— Слушай, не беспокойся, — сказал Брайен и снова пошел к двери. — Все утрясется. Ты найдешь выход. Как всегда. — Подмигнув и махнув рукой, он выплыл из кабинета, его ничто не волновало.

Да, конечно, подумала Сара, ничто.

И давно знакомая тяжесть стеснила грудь. Как похоже на Брайена — он всегда с легкостью отбрасывал любую проблему со словами: «Сара справится».

Она могла бы давно привыкнуть — Брайен зависел от нее четырнадцать лет. Но всякий раз снова видя его слабость, Сара огорчалась.

Любые сложности повергали Брайена в панику. У него был один метод разобраться — отрицать существующие проблемы или переложить их на другого. Как правило — на нее. Если не получалось и жизнь загоняла в угол, он убегал, исчезал Бог знает куда, иногда на несколько недель.

Так было всегда, и так будет, Брайен никогда не изменится.

Именно его неспособность справиться с жизнью разрушила их недолгий ранний брак. Но и разведясь, Сара продолжала о нем заботиться. А вот оставаться за ним замужем просто не могла.

Но и выбросить из своей жизни не могла. Несмотря на недостатки, Брайен был милый и дорогой ей человек, никого на свете, кроме Сары, у него больше не было. От мысли, как он останется без нее, она вздрагивала. Их брак продолжаться не мог, а дружба — да. Сара понимала, если даже он ей осточертеет, она не сможет его бросить.

Не могла она бросить и свою мать. Или Дженнифер, секретаршу, сидевшую у нее в приемной. Ее Сара наняла, когда та была на седьмом месяце беременности и без мужа.

Вздохнув, Сара откинулась в кресле и закрыла глаза. Если дела не наладятся, придется красть в бакалейной лавке, чтобы как-то выжить.

В девять утра Эвелин появилась в офисе «Эв косметикс» в Хьюстоне.

— Доброе утро, Элис. — Остановившись у стола секретарши, она взяла почту и принялась перебирать.

— О, доброе утро, миссис Кэтчем. — С возвращением. Я не знала, что вы вернетесь сегодня. Как отпуск?

Элис Берк улыбнулась Эвелин, ее неяркое лицо засияло от удовольствия.

— Прекрасно, спасибо. Я хорошо отдохнула. Мне это было необходимо. Теперь я жажду потрудиться.

— Хотите кофе?

— Да, спасибо. И пожалуйста, вызовите Рурка, пусть он зайдет ко мне.

Через несколько минут Рурк постучался и просунул голову в дверь.

— Ты хотела меня видеть?

— Да, заходи, пожалуйста.

— Я думал, ты сегодня останешься дома, отдохнешь…

Не обращая внимания на красноречивый взгляд и нотки упрека в голосе Рурка, Эвелин указала ему на кресло возле стола. Он сел, она откинулась на мягкую спинку и в упор посмотрела на него.

— Я хочу, чтобы ты сделал кое-что лично для меня.

— Конечно.

— Очень деликатное дело.

— Нет проблем.

Она еще раз посмотрела на него, потом взяла папку и протянула ее через стол.

— Здесь сведения о Джоне Эдгаре Андерсоне и его жене Джулии Мари, их лос-анджелесский адрес тридцатилетней давности. Вполне возможно, они там уже не живут, но их надо найти. Я не обращалась к услугам детектива, но если ты сочтешь необходимым — пожалуйста, только без упоминания моего имени.

— Хорошо. — Полистав папку, Рурк поднял глаза и сдвинул брови. — Если ты не против, я хотел бы знать, кто эти люди?

— Мистер Андерсон — водопроводчик и проповедник по совместительству. Насколько мне известно, миссис Андерсон — домохозяйка.

— Зачем они тебе?

— Меня интересуют не мистер и миссис Андерсон, а их дочь Сара. — Эвелин немного помолчала, потом, не отводя глаз от Рурка, сообщила: — Сара — моя дочь. Сразу после родов я отдала ее Андерсонам на удочерение.