Всё может быть

Глава 28

Сейчас суббота, утро, и мне, слава богу, удается избегать Эда уже почти два дня — с вечера четверга. Ну хорошо, всего один день. Вчера я попросила Джо, чтобы она передала ему, что я на совещании, а часа в три — в это время он всегда на работе — позвонила ему домой и оставила сообщение на автоответчике. Я сказала, что очень скучаю по нему, у меня все хорошо, только устаю, и в субботу мне тоже придется пойти на работу, но вечером ему позвоню и, может, мы встретимся в воскресенье.

На самом деле я совершенно по нему не скучаю. Это просто невероятно. Мне очень понравилось сидеть дома одной два вечера подряд. Я ни разу не подошла к телефону: просто слонялась по квартире, смотрела телевизор, листала журналы. И даже попыталась заняться благоустройством своего жилища и повесила картины, которые стояли у стены с тех пор, как я переехала.

Я надеялась, что в эти «выходные», как выразилась Джулс, мне удастся все хорошенько обдумать, что буду сидеть, анализировать каждую мелочь в наших отношениях и пытаться понять, действительно ли Эд — Любовь Всей Моей Жизни, хочу ли я провести с ним остаток дней. Но вместо этого вообще ни разу о нем не вспомнила. Я слишком наслаждалась своим одиночеством, чтобы думать об Эде. Наверное, это тревожный знак.

И вот, когда в субботу утром звонит телефон, я опять решаю не подходить, потому что уверена, что это Эд. Но увеличиваю громкость на всякий случай — мало ли, вдруг это Джулс? Она — единственный человек, с которым мне бы сейчас хотелось разговаривать. Наверно, ей сейчас очень нужна моя помощь.

Джейми вернулся домой два дня назад. Джулс старалась держаться с ним холодно, чтобы он понял: нельзя так просто начать все сначала, будто ничего не случилось. Но, пока Джейми был внизу, в холле, она шепотом призналась мне:

— Господи, Либби, как же хорошо, что он снова дома!

Похоже, Джулс тает с каждой минутой, даже секундой.

Конечно, забыть такое невозможно. Самое странное, что после этого происшествия я вообще начала относиться к замужеству совсем по-другому: я все еще хочу замуж, но теперь понимаю, что свадьба — это не счастливый конец. Свадьба — это только начало. Может, замужество и не решит все мои проблемы. Ведь для Джулс это стало лишь началом проблем. Но звонит не Джулс. Звонит Ник. Я спотыкаюсь о ковер и больно ударяюсь большим пальцем ноги о кофейный столик — слишком уж стремительно бросаюсь к телефону, чтобы ответить, прежде чем Ник повесит трубку. Я снимаю трубку и кричу:

— Черт!

— Так ты приветствуешь своего самого любимого мужчину? Извини, не самого, но одного из любимых. Если я так разозлил тебя, зачем ты вообще берешь трубку?

— О-о! — постанываю я, потирая больной палец. — Я ударилась.

— Ты смотрела в окно?

— Нет. А что? Ты сидишь на заборе у моего дома?

Он смеется.

— Нет. Но сегодня отличная погода. В такую погоду нельзя сидеть дома. Что ты делаешь?

Мне даже не надо раздумывать.

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Почему не проводишь день со своим женихом?

— Он думает, что я сегодня на работе.

— О-о… Кажется, на Западном фронте неприятности?

— Да нет, ничего особенного. Мне просто хотелось побыть в одиночестве. Так скажи, ты что, хочешь меня куда-то пригласить?

— Хотел пригласить тебя погулять со мной и поиграть.

— Поиграть? Во что?

— Не в ту игру, о какой ты подумала, — смеется Ник. — Хотя, раз уж ты сама захотела…

— Что ты задумал? — Я отчаянно пытаюсь сдержать себя и не флиртовать с ним.

— Пойдем погуляем на вересковое поле, потом поглазеем на витрины в Хэпмстеде, а потом пообедаем.

— Здорово! — Это действительно здорово. — С удовольствием. — Это чистая правда.

— Отлично! Давай встретимся у кинотеатра на Саут энд Грин.

— Хорошо. Буду через час. — Я смотрю на часы. — В двенадцать.

— До встречи.

Кажется, впервые за долгое время мне не нужно беспокоиться о том, что надеть, и можно не волноваться, выгляжу ли я «достойно» и «соответственно». Я натягиваю джинсы, которые не покидали шкафа с момента знакомства с Эдом, надеваю кроссовки и плотно облегающую белую футболку с треугольным вырезом. Если бы это была встреча с Эдом, я бы изящно набросила кардиган на плечи, но, поскольку иду всего лишь к Нику, повязываю его на талии. И, честно говоря, так намного удобнее, по крайней мере кардиган не сползает. Наношу немного косметики — пусть это и не романтическое свидание, я бы в жизни из дома без макияжа не вышла — и слегка взбиваю волосы.

Когда ровно в двенадцать я подхожу к кинотеатру, Ник уже меня ждет. Он сидит на ступеньках у входа и читает «Гардиан», время от времени поглядывая по сторонам и щурясь от солнечного света, который отбрасывает теплые блики на его лицо.

У фонаря стоит какая-то девушка и делает вид, что тоже нежится на солнышке, но когда я подхожу поближе, то вижу, что она украдкой поглядывает на Ника. Выглядит он просто потрясающе.

— Либби! — Ник встает, обнимает меня и целует в щеку.

Мы идем по улице, и он как бы невзначай держит руку на моем плече. Наверное, мне должно быть неловко, но в этом нет ничего интимного, ничего сексуального — просто дружеские объятия. Я смеюсь и тоже обнимаю его — за талию. Мы прижимаемся друг к другу, и я тут же вспоминаю четкие контуры его тела, представляю, как он выглядит обнаженным.

Но потом одергиваю себя — как-никак теперь принадлежу другому — и слегка отстраняюсь от него. Он убирает руку.

— Ну давай быстрей! — подгоняет он меня, вышагивая рядом. — Если бы я знал, что ты ползешь, как улитка, никогда бы не пошел с тобой гулять.

— Мы не можем пойти гулять, — в ужасе говорю я. — Уже пора обедать, а я еще не завтракала. Я умираю с голоду.

— Хорошо. Пойдем пообедаем.

— Отлично!

Мы смеемся и поднимаемся на холм Дауншир.

— Какая красота — говорю я, когда мы проходим половину пути и останавливаемся, чтобы заглянуть в окна маленького покрытого известью домика.

— Да, — соглашается Ник, — это мое самое любимое место в Лондоне. Если бы у меня были деньги, я бы обязательно купил здесь дом.

— Деньги? — Я в ужасе смотрю на него. — Но, Ник, ты что, забыл? Тебе же не нужны деньги. Если я правильно припоминаю, ты все хотел отдать партии лейбористов!

— Да, — он глубокомысленно кивает, — да, правда. Когда-то я пообещал отдать весь свой выигрыш в лотерею партии лейбористов, но, разумеется, пару миллионов я оставлю себе.

— Ты передумал!

— Да. Ты все время говоришь, что на самом деле я — девчонка, а женщины всегда меняют свое мнение.

Я смеюсь.

— Может, ты голубой?

— Ни за что! — громко восклицает он, подражая Уинстону Черчиллю. — Вокруг столько прекрасных женщин! — Он улыбается и пытается ущипнуть меня за попу.

Я визжу, заливаюсь смехом и убегаю.

— Подожди, подожди! — кричит он.

Я останавливаюсь, и он вприпрыжку направляется ко мне.

— Прошу прощения, моя леди, за то, что нанес вам оскорбление, ущипнув за попу.

— Вы прощены, — отвечаю я, — но чтобы больше этого не повторялось.

И тут вспышкой проносится воспоминание: Ник целует мне грудь, спускается ниже, к животу, по мне проходит дрожь… Я в шоке от того, что все еще не могу забыть об этом, что при одном взгляде на него внутри у меня словно бушует пламя. Встряхиваю головой, отгоняя видение, но Ник здесь, со мной, и воспоминания не уходят, а просто тускнеют. Однако я снова начинаю чувствовать себя в безопасности.

Мы проходим мимо полицейского участка, кафе и мебельного магазина на углу. Я останавливаюсь у витрины и тащу Ника за собой.

— Красота, — вздыхаю я, — давай зайдем, посмотрим?

— Да. Зайдем и посмотрим на все те вещи, которые никогда не сможем купить. — Тут его лицо меняется. — То есть я не смогу. Извини, я все время забываю, что ты теперь можешь хоть весь магазин купить. Тысячу таких магазинов.

— Пока нет. Пойдем. — Я тяну его за руку. — Просто посмотрим.

Я с восторгом рассматриваю мебель в этническом стиле, но цены меня ужасают.

— Девятьсот семьдесят фунтов за индийский кофейный столик? — очень громко произносит Ник, глядя на ценник.

— Шшш, тише! — шепчу я.

Продавец во все глаза смотрит на нас. Только мы собираемся уйти, как Ник говорит на весь магазин:

— Знаешь, Саймон купил точно такой же столик в Индии всего за три фунта. И то ему показалось, что это слишком дорого.

— Ты неисправим, — смеюсь я, когда мы выходим на улицу.

— Но правда, — настаивает он, — там же невозможные цены. И, скорее всего, они действительно покупают эту мебель в Индии за бесценок. Подумай об индийских бедняках, которые работают не покладая рук и днем и ночью и думают, что выгодно продали свои поделки за пятерку.

— Хмм, — я понимаю, что он прав, — опять оседлал своего конька? Я хочу знать: если ты собираешься говорить о политике…

— Не-а, — отвечает он. — Погода слишком хорошая, чтобы занудствовать. Давай лучше погуляем.

Мы поднимаемся дальше на холм и мило болтаем о том о сем. Тут я вспоминаю, как он не хотел говорить о своей книге тогда вечером, как загадочно улыбался, и спрашиваю его об этом.

— Не скажу, — он качает головой. — Это секрет.

— Ну пожа-а-а-а-алуйста! — умоляю я, с надеждой глядя на него. — Я никому не расскажу.

— Нет.

— Тогда давай я открою тебе свой секрет.

Он оживляется.

— То есть ты поделишься своим секретом со мной, а я — с тобой? — Он останавливается и смотрит на меня.

Похоже, я его заинтриговала.

— Хорошо, давай договоримся так. Ты расскажешь мне свой секрет, и, если я решу, что это настоящий секрет, тогда открою тебе свой. Идет?

— Идет.

Я стою и отчаянно пытаюсь вспомнить какой-нибудь свой секрет, но ничего не приходит в голову. Конечно, можно сказать об ужасном сексе с Эдом, но вряд ли стоит это делать. К тому же это было бы несправедливо по отношению к Эду. И вообще, разве это секрет? Кажется, у меня совсем нет секретов. И тут кое-что приходит мне в голову.

— У меня есть один секрет, но обещай, что никому не скажешь.

— Обещаю.

— Это очень глупо.

— Либби! А ты говори, и все.

— Хорошо. Когда я еду на машине, разговариваю сама с собой.

— Ну и что? Все так делают.

— Но я разговариваю с американским акцентом.

— Ты шутишь!

Я отрицательно качаю головой.

— Покажи.

Я снова качаю головой.

— Ну давай, пожалуйста, хоть немножко! О чем ты с собой разговариваешь?

С очень большой неохотой я останавливаюсь посреди Хэмпстед-стрит и с сильным американским акцентом произношу:

— Ну, как вечеринка? О да, это было прикольно!

Ник падает от смеха.

— Невероятно, — хохочет он.

Я тоже начинаю смеяться.

— У тебя и вправду не все в порядке с головой.

— Нет! Ты же сам сказал, что все так делают!

— Но не с американским акцентом! Давай, покажи еще. — Он вытирает слезы.

Я показываю еще, и вскоре нам уже надо хвататься друг за друга, чтобы не упасть от смеха. Я держусь за живот, потому что мне уже больно смеяться. Когда я прихожу в себя, то говорю:

— Теперь твоя очередь. Рассказывай мне о книге.

— Не выйдет. Твой секрет совсем не серьезный.

— Что? Да ты шутишь! Нормальный секрет.

— Ты только еще раз доказала, что у тебя не все в порядке с головой. А я это и так знаю.

— Ах ты мерзавец! — Я бью его.

— Может, еще что-нибудь расскажешь?

— Ну уж нет, больше ты из меня ни слова не вытянешь. К тому же я умираю с голоду. Может, зайдем?

Мы останавливаемся рядом с открытым кафе. Столики стоят прямо на тротуаре. Какая-то парочка оставляет чаевые и уходит.

— Быстрей, быстрей! — Ник хватает меня за руку. — Мы должны занять этот столик!

Я заказываю салат «Нисуаз», а Ник — багет с яйцом и беконом. Мы угощаем друг друга, устраивая настоящий свинарник, и хихикаем, как дети.

Ник хочет оплатить счет. Я чувствую себя немного виноватой, потому что знаю, что у него нет денег, но он не хочет ничего слышать. Мы встаем и поднимаемся дальше, проходим мимо пруда и оказываемся на лугу.

Погода потрясающая — жаркий, подернутый дымкой, неторопливый летний день, самое лучшее время в Лондоне. Все улыбаются, и я горжусь, что живу здесь.

Мы пробираемся сквозь высокую траву и выходим на пустошь. Ник предлагает присесть и немного позагорать. Я кладу на землю сумку, скидываю кроссовки и закинув руки за голову слушаю пение птиц и смотрю на деревья, которые слегка колышутся на ветру.

— Ну, — наконец произношу я, нарушая тишину, — тебе понравился Эд?

Я не знаю, зачем его об этом спрашиваю, но мне кажется, что он скажет то же, что и Сэл: что Эд — отличный парень. И я уж никак не ожидаю того, что следует за этим. Если бы я знала, точно бы не стала спрашивать.

— Хочешь, чтобы я честно сказал? — серьезно спрашивает Ник.

Я киваю.

— Он полный придурок, — медленно произносит он.

Я с улыбкой смотрю на него, потому что уверена, что это шутка. Но он серьезен.

— Я думаю, он полный придурок, — повторяет Ник без тени улыбки. — Он не только слишком стар для тебя, но еще и невероятно занудный, напыщенный, высокомерный придурок и совершенно тебе не подходит. Он относится к тебе как к какому-то трофею, своей собственности, отпуская снисходительные замечания и поглаживая по головке. Но при этом полностью игнорирует тебя, ему наплевать на то, кто ты такая на самом деле, это его вообще не интересует. Он, наверное, не может поверить, что ему так повезло и такая девушка, как ты, вообще взглянула в его сторону.

Я сижу с открытым ртом, не в силах оправиться от шока, а он продолжает:

— Честно говоря, не могу этому поверить; он один из самых ужасных и неприятных людей, которых я встречал в жизни, и единственное, что приходит мне в голову, — что ты, видно, ненадолго лишилась рассудка, потому что только ненормальная могла бы обратить внимание на такого придурка, не говоря уж о том, чтобы согласиться выйти за него замуж.

Мне хочется закричать: «Как ты смеешь!», взорваться от возмущения, от ярости, злости, но почему-то я этого не делаю. Ник смотрит на меня и ждет моей реакции. Я чувствую, как глаза наполняются слезами, и вдруг начинаю плакать, во всю силу рыдать и всхлипывать. Ник обнимает меня и гладит по спине, пытаясь успокоить, а я утыкаюсь ему в плечо.

— Тихо, тихо, — говорит он. — Все в порядке, все будет хорошо.

От этих слов мне становится только хуже, потому что, хоть и не хочу верить в сказанное Ником, знаю, что он прав. Я отлично это знаю.

Наконец я успокаиваюсь, отстраняюсь и пытаюсь улыбнуться сквозь слезы. Теперь я точно знаю, что должна порвать с Эдом, что не смогу пройти через это, и Ник улыбается в ответ на мою несчастную улыбку.

И тут — не знаю, как это происходит, — мы начинаем целоваться. Не я его целую, и не он меня, — это просто происходит. В одно мгновение я улыбаюсь ему, а в следующую секунду он уже крепко сжимает меня в объятиях.

Его губы касаются моих, они мягкие и теплые, и, прежде чем я понимаю, что происходит, мой язык проникает ему в рот. Ник опускает меня на траву, и я издаю глубокий стон. Мне хочется, чтобы этот поцелуй никогда не кончался.

Мы не можем остановиться. Ни он, ни я не в силах совладать с собой, даже когда мимо проходит компания подростков и они принимаются улюлюкать, выкрикивать непристойности. Я забываю обо всем в этом поцелуе, — я рядом с Ником и хочу, чтобы это длилось целую вечность.

Пусть это прозвучит банально, но все вокруг будто перестает существовать. Кроме меня и Ника, на этой планете больше никого нет, и внутри меня бушуют чувства, которые я пыталась забыть и думала, что никогда больше не испытаю. Если бы мы не находились в общественном месте, точно бы занялись сексом. Рука Ника проскальзывает под мою футболку, и он начинает ласкать мне грудь, а я забываю о приличиях — обо всем забываю…

Но нам приходится остановиться. В конце концов мы разжимаем объятия и смотрим друг на друга.

— Боже мой, — шепотом произношу я, — что я наделала!

Я никогда бы не изменила любимому, а если ты встречаешься с кем-то, помолвлена или замужем, то поцелуй — это уже измена.

Много лет назад я застала своего тогдашнего приятеля Мэтью с другой девушкой. Когда я говорю «застала», то не имею в виду, что застукала их в постели. Просто оказалась не в то время не в том месте (или, может, наоборот, в нужное время в нужном месте) — Мэтью не имел понятия, что я буду там, — и увидела, как они целовались.

Это произошло на шумной вечеринке, и, разумеется, я тогда была слишком молода, чтобы заводить серьезные отношения, тем более с Мэтью. Я стояла и смотрела на них, словно загипнотизированная, и с ужасом думала, что мое сердце на самом деле разорвется. Тогда Мэтью стал спорить: это всего лишь поцелуй, та девушка для него ничего не значит, он до нее даже не дотронулся и у них ничего не было, — так стоит ли волноваться? Но я на том самом месте поклялась, что никогда так не поступлю. И решила: если уж буду настолько несчастна, что решу изменить своему партнеру — эмоционально или физически, — честно все ему расскажу и мы вместе попытаемся решить проблему.

Конечно, теперь я знаю — благодаря Джейми, — что так просто ничего не решается. Я и сама удивилась, как легко простила Джейми то, что раньше считала смертным грехом. Но он же сам признался, что это было чисто физическое влечение, и я в чем-то его понимаю.

Но на самом деле меня беспокоит: что делать, если это не только физическое влечение? Что делать, если твои чувства тебя предают?