Всё может быть

Глава 30

На следующий день я и не думаю о том, чтобы встать с кровати. Полдесятого звоню в офис и хриплым голосом сообщаю Джо, что подцепила какой-то вирус. Потом зарываюсь в одеяло и сплю еще целый час.

В половине одиннадцатого, кутаясь в одеяло, перебираюсь на диван. Полтора часа смотрю какую-то ерунду по телевизору, чтобы отвлечься от мыслей о том, что снова одна, и о том, какая же я дура.

Ведь надо быть полной дурой, чтобы сделать то, что сделала я. Как признаться друзьям, что мне так отчаянно хотелось замуж, что я приняла предложение первого попавшегося мужчины, к которому не испытывала ровным счетом ничего, кроме легкого раздражения и редких проявлений дружеской симпатии?

Как признаться им, что последние месяцы провела, в мельчайших деталях планируя свою свадьбу, но ни разу не задумалась о том, что ждет меня после дня бракосочетания?

Разве они смогут понять, что, несмотря на мою так называемую независимость и карьерный успех, я позволила себе полностью отдаться фантазии, жила в мире грез, мечтая о роскошной жизни? Что я мелочный, поверхностный человек, о чем и сама не подозревала?

День проходит как во сне. Я пытаюсь ни о чем не думать, но это трудно, потому что мне очень, очень плохо. И когда звонит Джо с работы и говорит, что мне срочно надо перезвонить Аманде, я думаю: а ну, к черту, по крайней мере, может, меня это отвлечет.

— Аманда? Это Либби.

— Дорогая! — восклицает она. — Бедняжка моя! Мне сказали, что ты заболела, и я не хотела тебя беспокоить, но секретарша настояла на том, чтобы позвонить тебе домой.

Ну да, конечно. Джо никогда бы не сделала ничего подобного. Я знаю, что Аманда просто потребовала, чтобы ей дали мой домашний телефон.

— Я в порядке, — хрипло отвечаю я. — Немного простудилась.

— Скоро выздоровеешь, — беззаботно щебечет она. — Просто мне сегодня утром позвонили из «Космо». Они хотят взять у меня интервью, и я подумала, что, может, ты позвонишь им и все устроишь.

И за этим она звонит мне домой? Она что, не могла сама поднять трубку? Но, видно, Аманде просто необходимо притворяться звездой мегамасштаба: разве такая, как она, может звонить кому-то лично?

— Хорошо, — измученным голосом отвечаю я, — завтра позвоню.

— Отлично! — Она в восторге. — И, кстати, твоя вечеринка удалась. Как тебе повезло! Быть невестой Эда Макмэхона.

— Вообще-то, — постанываю я, но знаю, что, если сейчас ей не скажу, она придет в ярость, когда узнает от кого-то еще, — мы разорвали помолвку.

Мне кажется, она перестает дышать.

— Аманда, ты слушаешь?

— Да, извини. Не могу поверить, вы так идеально подходили друг другу.

— Нет, как видишь, это не так.

— Но вы все еще вместе, да? На время отложили свадьбу и все?

— Нет. Все кончено. Мы расстались.

— О господи, да как он посмел! Бедная, бедная девочка. Неудивительно, что ты не вышла на работу. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. И, кстати, это я решила порвать с ним. Так что не стоит меня жалеть.

— Ты шутишь? — Она смеется.

— Нет, а что?

— Ты бросила Эда Макмэхона? — Она не верит своим ушам. — Да ты что, совсем спятила, что ли?

— Боже мой, Аманда, если он так тебе нравится, забирай его с потрохами.

В трубке молчание.

— Извини, — бормочу я. — Я не хотела нагрубить тебе. Просто он не для меня, вот и все.

— Хорошо, хорошо. Я прекрасно тебя понимаю. Ну и ладно, на свете полно других мужчин.

Через несколько секунд ей звонят по другой линии и мы прощаемся. Стоит мне положить трубку, как я начинаю чувствовать себя отвратительно. А что, если это был мой последний шанс выйти замуж? Вдруг я ошиблась? Но потом вспоминаю его щенячье выражение лица, его усы, привычку говорить по-французски. И понимаю: ни за что бы не согласилась на это. Ни за какие деньги, даже за все сокровища мира.

Чуть позже днем, когда Джулс оставляет уже четвертое за сегодня сообщение, я снимаю трубку. Она говорит, что заедет проверить, все ли у меня в порядке.

— Ты выглядишь ужасно, — говорит она.

Я открываю дверь в пижаме.

— Спасибо, — бормочу я. — А ты чего ожидала?

— Извини, я просто не думала, что ты так расстроишься. Ты будто всю неделю лила слезы.

— Так я себя и чувствую.

— Иди ко мне, — говорит она и крепко меня обнимает.

Потом я ставлю чайник и делаю чай. Мы садимся, и я все подробно ей рассказываю.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело, но ты должна жить дальше и надеяться на лучшее. Ты уже никогда не повторишь той же ошибки.

— Знаю, — вздыхаю я. — Просто ему было так больно, так обидно, а я раньше никому не причиняла такой боли, поэтому ужасно себя чувствую.

— Как говорится, нет худа без добра. Так будет лучше и для него, и для тебя.

— Да, понимаю. О боже, мне снова придется ходить на вечеринки и свидания, я же теперь опять одна!

— Отличный способ забыть обо всем.

— Но я пока не хочу ни с кем встречаться. Я хочу какое-то время побыть в одиночестве.

— А как же Ник?

Я отрицательно качаю головой.

— Я не готова к этому. И потом, Ник — не то, что мне нужно. Хотя, может быть, ради секса стоит попробовать… — И впервые за несколько дней на моем лице появляется тень улыбки.

— Не вздумай! — возмущается Джулс. — Даже не пытайся снова убедить меня, что тебя интересует только секс.

— Джулс, — я опускаюсь на диван и начинаю хихикать, — знаешь что? Слава богу, мне никогда больше не придется спать с Эдом.

Она тоже смеется.

— Это было так плохо?

— Нет, — отвечаю я. — Хуже.

Мы продолжаем болтать, Джулс готовит мне чай и ухаживает за мной как за больной. Я чувствую себя лучше. Мы разговариваем, и я понимаю, что, несмотря ни на что, все же испытываю огромное облегчение.

А потом, внезапно и неожиданно, наш разговор прерывается звонком в дверь. Мы обе вскакиваем на ноги. Джулс смотрит на меня и шепчет:

— К тебе кто-то должен прийти?

— Нет, — шепотом отвечаю я. — Надеюсь, это не Эд.

— Хочешь, я открою? — спрашивает она.

Я киваю и снова устраиваюсь на диване. Кто бы это ни был, Джулс отправит его куда подальше.

Она возвращается в гостиную, и позади нее, прямо-таки по пятам, следует тот, кого я сейчас ожидала увидеть меньше всего, — Ник. Черт.

У него смущенный вид. Мне хочется умереть. Я похожа на чучело — не причесывалась со вчерашнего вечера, не накрашена, и под глазами потеки черной туши. А уж мою фланелевую пижаму вообще не следует показывать никому — только Джулс. И то вряд ли.

— Ммм… привет, — говорит он.

Я ломаю голову: какого черта он тут делает? И почему так потрясающе выглядит в отличие от меня? И отчего мне сегодня не пришло в голову привести себя в порядок — так, на всякий случай? Но вернемся к главному — что он тут делает?

— Что ты тут делаешь?

Не успевает он открыть рот, как Джулс с широченной улыбкой быстренько напяливает пальто и маленькими шажками направляется к двери.

— Господи, неужели уже три часа? — говорит она. — Я ужасно опаздываю. Созвонимся. — И она исчезает.

— Так что ты тут делаешь? — настаиваю я.

— Я просто был тут неподалеку и проходил мимо. Вот и подумал зайти и извиниться за то, что я наговорил.

— Что ты делал в этом районе?

— Ммм… — он отчаянно пытается что-то придумать, его глаза бегают по комнате в поисках подсказки, — надо было вернуть кассету в видеопрокат.

— Ты живешь в Хайгейте и ходишь в видеопрокат в Лэдброук Гроув?

— И что такого? Ну ладно. Я позвонил тебе на работу, и там сказали, что ты заболела. Вот и решил зайти, проведать тебя. К тому же я чувствую себя виноватым из-за всего, что наговорил тебе тогда. Ммм… понимаешь…

— И надо было придумывать эту чушь про видеопрокат.

— Отличная пижама, — говорит он.

Я заливаюсь краской от смущения и поджимаю ноги, чтобы спрятать вытертые коленки (это очень старая пижама).

— О, заткнись и оставь меня в покое, — ворчу я. — Ты так и будешь стоять или все-таки сядешь?

Он садится и начинает барабанить пальцами по коленям.

— Ну как ты? Ты вроде не похожа на больную, — он приглядывается получше, — но выглядишь ужасно.

— Ты пришел сюда, специально чтобы оскорблять меня, или есть другая причина? — спрашиваю я; мне уже все равно, как я выгляжу.

— Извини, извини. Я принес тебе подарок. — Он рыскает в карманах плаща и торжественно извлекает банку шоколадной пасты.

— Ник! Это же моя любимая! — У меня текут слюнки, и я выхватываю у него банку.

— Не хотел покупать цветы, — он смущенно улыбается, — слишком уж это предсказуемо. Я хотел извиниться зато, что сказал. Мне правда жаль, не смогу держаться.

— Ничего, — говорю я, откручиваю крышку, запускаю указательный палец в банку с пастой и облизываю его, издавая стоны наслаждения.

— Отвратительно, — говорит Ник, глядя на меня. — У тебя что, нет ложек?

Я протягиваю ему банку.

— Хочешь?

Он улыбается и тоже начинает есть пасту прямо пальцем.

— Ну так, — наконец говорит он, — у вас с Эдом все в порядке?

— Что ты имеешь в виду? — медленно спрашиваю я.

— Ну… после субботы… я… хмм… хотел спросить, все ли у вас в порядке.

Я сижу и размышляю несколько секунд, говорить ему или нет. Но рано или поздно он все равно узнает, поэтому решаю: пусть лучше узнает от меня. Я делаю глубокий вдох.

— Вообще-то нет. Не в порядке.

Ник вопросительно поднимает бровь.

— Все кончено.

— О боже! — произносит он; действительно шокирован. — Это же не из-за меня? Не из-за того, что я сказал?

— Нет, самодовольный ублюдок, не из-за тебя. Ну, ты помог, конечно, потому что я поняла, что ты прав. Все, что ты сказал тогда, — правда. Он совершенно мне не подходит, и в конце концов, я знаю, у нас ничего бы не вышло.

— Боже мой, Либби. Мне так жаль.

— Да, по лицу видно.

— Нет, правда. Я даже не знаю, что сказать.

— Не надо ничего говорить. Все в порядке. Я в порядке. В жизни всякое бывает.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— А что говорить? Я совершенно потеряла голову, жила в мире фантазий, не думая о последствиях, и, к счастью, вовремя поняла это.

— А как Эд?

— Не знаю. Я сказала ему вчера вечером, но он никак не отреагировал. Он не произнес ни слова.

— Что? Ничего не сказал?

— Нет. Весь вечер молчал как рыба.

— О господи! — Ник тяжело вздыхает. — Бедняга.

— Знаю. Я чувствую себя настоящей сволочью.

— Нет, Либби, ты не сволочь. Так будет лучше для вас обоих. Знаешь, нет худа без добра.

— Забавно — Джулс сказала то же самое.

— И это правда. Но не беспокойся, он переживет. Найдет кого-нибудь еще. И ты тоже.

— Забудь. — Я решительно мотаю головой. — С меня хватит. Я даю обет целомудрия. Меньше всего мне сейчас хочется общаться с мужчинами.

— Даже со мной?

Я поднимаю глаза и смотрю на него. И хотя он такой красивый и очень мне нравится, понимаю, что сейчас совсем к этому не готова. Меньше всего мне хочется заводить роман с Ником, чтобы избавиться от депрессии. Поэтому я печально качаю головой, смотрю ему прямо в глаза и пытаюсь улыбнуться.

— Да, — тихо говорю я. — Даже с тобой.

На следующий день звонит Олли.

— Я уже все знаю, — говорит он. — Мне мама утром позвонила, поделиться своим несчастьем. Ты в порядке?

— Да, Олл, — отвечаю я. — Все еще немного расстроена, но начинаю чувствовать облегчение.

Олли смеется.

— Я не хотел тебе раньше ничего говорить, но, знаешь, он был полным придурком.

— Что?

— Да ладно тебе. Теперь-то уж можно честно сказать: напыщенный старый пердун.

Это невыносимо: слышать такое от людей, которых ты любишь.

— Олл! Зачем ты так? Не так уж он был ужасен. Ради бога, мы всего пару дней назад расстались.

— Либби, все твои предыдущие бойфренды тоже были не подарок, но этот… Если бы ты вышла за него замуж, мне бы пришлось от тебя отказаться.

Я в шоке. В глубоком шоке.

— Ты действительно так думаешь?

— Извини, Либби, но мало того, что внешне он просто пугало, так еще и самодовольный, как индюк. Единственное его достоинство, на мой взгляд, — это деньги. Ну да, еще спасает то, что он был без ума от тебя.

Я вздрагиваю: реальность оказалась очень жестокой.

— Ты думаешь, все остальные тоже так думали?

— Не сомневаюсь. Слушай, извини, что я тебя расстроил, но вы же расстались, я думал, что могу говорить откровенно.

— Да, — вздыхаю я. — Просто я чувствую себя такой дурой. Но знаешь, Олли, он был неплохим парнем.

— Ладно, согласен. Но он тебе совершенно не подходил.

— Да, теперь я понимаю. Мама еще не успокоилась?

— Что ты. Ты же знаешь нашу маму. Она и через десять лет тебе не простит, что ты порвала с Эдом Макмэхоном.

— Боже, как же она меня раздражает. Хотя бы попыталась понять меня.

— Ну, если это тебя утешит, она сказала, что понимает, что ты чувствуешь.

— Ты шутишь!

— Нет. Я удивился не меньше тебя. Она, конечно, до смерти боится рассказывать соседям, но в глубине души понимает, что ничего хорошего из этого бы не вышло. Она все твердила о том, как они с папой были влюблены, когда поженились. Я уж думал, старушка совсем спятила.

— Ох, Олли, — смеюсь я, — ты и не представляешь, как мне сейчас хорошо.